Новый Мир ( № 3 2011)

Периодика

ПЕРИОДИКА

«АПН», «Бизнес», «Взгляд», «Волга», «Время новостей», «Голос России», «Грани.Ру», «День литературы», «Дневники слова», «Живая Литература», «Завтра», «Известия», «Известия. Казахстан», «Итоги», «InLiberty.ru/Свободная среда», «Коммерсантъ», «Коммерсантъ/Weekend», «Литературная газета», «Литературная Россия», «Lenta.Ru», «Москва», «Нева», «Новое время/The New Times», «Новые облака», «Новые хроники», «Огонек», «OpenSpace», «OZON.ru», «Петербургский театральный журнал», «ПОЛИТ.РУ», «Профиль», «Рабкор.ру», «Русский Журнал», «Citizen K», «SvobodaNews.ru», «Топос», «Toronto Slavic Quarterly», «Фонтанка.ру», «Частный корреспондент», «Эксперт»

Кирилл Анкудинов. Анима. Под знаком Луны. — «Частный корреспондент», 2010, 8 декабря .

«В современной поэзии существует одна очень интересная школа, линия, тенденция, восходящая к Марине Цветаевой. Это школа поэтесс (не поэтов). Пламенных максималисток, испытывающих мироздание на прочность. Такие поэтессы всегда бывают склонны к резким политическим заявлениям (что понятно: им мало „чистого искусства”). Их слава — процентов на девяносто — зиждется на политической составляющей. Это задевает, уязвляет меня, поскольку я вижу, что в данной ситуации политика вторична, а первичен — талант. Ведь способность к острейшему экзистенциальному чувствованию мира — это талант, дар. Он разъедает личность, подобно тому, как кислота проедает стенки кувшина. Где именно кувшин продырявится, справа или слева, и куда польется его кислотное содержимое, направо или налево, — это, в общем, зависит от случайных обстоятельств. Для меня, для моего сознания странно схожи две поэтессы, занимающие диаметрально противоположные идеологические позиции, — Елена Фанайлова и Марина Струкова».

Андрей Архангельский. Великий малый. — «Взгляд», 2010, 2 декабря .

«Интеллигенция должна отдельно поблагодарить [Вуди] Аллена — за легитимацию образа астенического, нервного, рефлексирующего мужчины. Американскую культуру упрекали за то, что она ставит знак равенства между неврастенией/сексуальными отклонениями/фобиями и интеллектом, тем самым внушая массам мысль, что человек мысли есть выродок и извращенец по определению. Аллен, с одной стороны, этот штамп как бы закрепил — с другой же стороны, он приучил общество относиться к этому типу если не с любовью, то со снисхождением. <…> Для русского кино 1990-х это тоже могло бы стать важнейшей задачей, но не стало: здесь предпочли создать тупую пародию, шарж на интеллигента, которая вызывала не сочувствие, а бешенство и желание растоптать гниду».

Андрей Архангельский. Девочка с зигом. — «Взгляд», 2010, 17 декабря .

«…нужно дать „улице” возможность говорить открыто, сформулировать свои требования».

«Необходим словесный обмен упреками в эфире — это как экстренная терапия. Необходимо, чтобы взаимные упреки были высказаны не только в блогах, чтобы их услышали не только „свои”, но и „чужие”. Это взаимно заставит быть более сдержанными в выражениях. Но пусть говорят — в передаче у того же Малахова. Не о попсе, а о своих страхах и ненависти. Пусть говорят и слышат друг друга».

Андрей Архангельский. Машина из бога. — «Огонек», 2010, № 49, 13 декабря .

«Я уже знаю, что, например, лучшие страницы у Пелевина всегда — с 1-й по примерно 120 — 150-ю».

«Если раньше у Пелевина отсутствие ответа на вопрос „кто всем управляет?”, по крайней мере, не мешало его герою „выйти” или „уйти” — в пустыню, из поезда, из компьютерного сна, то теперь этот герой не то что не желает выходить, но даже и рождаться. В сценарии в такие моменты обычно пишут: „Автор бессильно опускает руки”. Но вот что самое интересное: когда писатель опускает руки, литература как раз расправляет плечи и приподнимается. Пелевину не хватало бездны — и, по-видимому, он в нее заглянул, — что случается вообще со всяким крупным талантом. Ларс фон Триер ответил на это своим жутким „Антихристом”; Пелевин тоже отозвался — мрачной, едкой социальной иронией и констатацией бессилия. Но литературе от этого разочарования только польза».

Андрей Ашкеров. С царем в голове. — «Русский Журнал», 2010, 6 декабря .

«С точки зрения политкорректности истина — эффект монополизма в любом из его проявлений. Однако демонополизация всегда оборачивается приходом других монополий. В данном случае это монополия речевого этикета, переводящего этические проблемы в технические, а проблемы истины — в проблемы словоупотребления».

«Кажется, что политкорректность состоит в избегании крайностей (сродни аристотелевскому), но подступившись ближе, видишь, что политкорректность — в оппозиции к мышлению (со всеми его „просвещенческими” атрибутами вроде самостоятельности)».

«Интеллигент сегодня — делегат научно-образовательной системы, превратившейся из места поиска истины в инструмент малобюджетной социализации для тех, кто не может ни „вписаться” в рынок, ни изменить его „конъюнктуру” в свою пользу».

Андрей Ашкеров. Реквием по нулевым. — «Русский Журнал», 2010, 21 декабря .

«Моральные суждения окончательно превратились в код, который существует, но не мобилизует и не обязывает».

«Долг стал формой правильного поведения, но не проблемой, сталкиваясь с которой субъект претендует менять себя и выступать автором по отношению к собственной судьбе».

«При этом нулевые стали такой эпохой, когда усиливается и становится все более стихийным страх перед завтрашним днем. Сегодня этот страх лечится двумя средствами. Во-первых, ампутацией индивидуального воображения (которое вытесняется промышленным аналогом — к примеру, рекламой). Во-вторых, превращением любого образа будущего (и порождающих его „авангардов”) в предмет ностальгии, как если бы это будущее уже существовало когда-то прежде».

Дмитрий Бавильский, Игорь Манцов. Как страшно жить? Диалог декабря. Страшно сейчас именно потому, что речь и реальность практически не пересекаются. — «Частный корреспондент», 2010, 16 декабря .

« Дмитрий Бавильский: Кажется, что главный слоган последних лет, выкрикнутый теледивой и подхваченный пародистами — „Как страшно жить”, — затмил классические русские вопросы „Что делать?” и „Кто виноват?”, выдвинувшись на авансцену повседневной бытовой жизни. <…>

Игорь Манцов: Мне-то и „классические русские вопросы” не кажутся сколько-нибудь плодотворными. Да и никакие они не русские , почему они русские ?! Это дореволюционные барские вопросы. Я осознаю себя русским, но меня от этих вопросов рвет и тошнит, рвет и тошнит, это не мои вопросы…»

Ирина Белобровцева . Двойной портрет: Николай Андреев и Герман Хохлов (литературные критики из «незамеченного поколения»). — « Toronto Slavic Quarterly », № 34, 2010 .

«Архив Г. Хохлова, учитывая его судьбу, едва ли сохранился. Но есть еще один источник сведений о нем: Хохлов — один из многочисленных персонажей „Воспоминаний” Варлама Шаламова и герой его рассказа „Герман Хохлов”. Шаламов и Хохлов встретились в Бутырках, по-видимому, вскоре после ареста Шаламова в янв. 1937 г. Сведения, приводимые Шаламовым, соответствуют действительности лишь отчасти…»

Сергей Беляков. Десять книг десятилетия. Лучшие писатели нулевых: Палей, Сенчин, Иличевский, Славникова, Маканин, Иванов, Чудинова, Кабаков, Бородин, Кокошко, Гинзбург, Проханов. — «Частный корреспондент», 2010, 17 декабря .

«И в этом же [2010] году появился лучший в отечественной литературе последних лет роман о любви. „Дань саламандре” была обречена на неуспех. Во-первых, к Марине Палей уже приклеили несколько ярлыков: „классик женской прозы”, „эмигрант” (а эмигрантов мы не любим), „лучшие книги написала в молодости” и, наконец, „русофобка”. Последний ярлык я приклеивал собственноручно. И ведь держится! <…> Люди, падкие до простеньких ассоциаций, уже назвали „Дань саламандре” „лесбийской ‘Лолитой‘”. С Набоковым там и в самом деле много параллелей. <…> Но все-таки это сопоставление некорректно. Другой темперамент, другой жизненный опыт, другое мироощущение и, в конце концов, другой пол. Петербургский роман Марины Палей не только об одиночестве („Я мечтала, чтобы когда-нибудь — кто-нибудь помимо меня — открыл мою дверь своим собственным ключом”) и любви, но и о прекрасном городе и, конечно, о счастье самообмана. Марина Палей написала свой лучший роман, быть может свою самую главную книгу».

Брайан Бойд. «Я понял структуру воображения Набокова». Беседу вел Сергей Князев. — «Фонтанка.ру», Санкт-Петербург, 2010, 17 декабря .

«Я прочел „Лолиту” в 1965 году, мне тогда было тринадцать лет. Тремя годами позже — „Бледное пламя”. Признаюсь, мало что понял. Начинать с этого текста знакомство с Набоковым, как я понимаю, не стоило. <…> Совершенно естественно, что многие начинают с „Лолиты”. Это стало чем-то вроде обязательного чтения. В Америке, например, этот роман одно время входил в школьную программу — для пятнадцатилетних. Мне кажется, лучше всего начинать лет в четырнадцать — и с „Защиты Лужина”. Это очень теплый и трогательный роман».

Владимир Бондаренко. Крах патриотики. — «Завтра», 2010, № 51, 22 декабря .

«Как бы ни были велики и знамениты Валентин Распутин, Василий Белов, Виктор Лихоносов, Станислав Куняев, Юрий Бондарев, но уже в силу своего возраста эти живые классики ушли из сегодняшнего развивающегося литературного процесса».

«Да, появилось совсем недавно, как из-под земли, новое поколение национальной литературы — Прилепин, Шаргунов, Садулаев, Елизаров, Емелин, Струкова, Рудалев. Но связи между этими молодыми патриотически настроенными писателями и так называемой старой патриотикой нет ни-ка-кой».

Наум Вайман, Матвей Рувин. Черная лазурь. Отрывки из эпистолярного диалога о Мандельштаме (2). — «Частный корреспондент», 2010, 26 декабря .

« Матвей — Науму: <…> И ты хочешь, чтобы я после этого поверил, что Мандельштам „намекает на ошибку” Тютчева и уличает его в „незнании повадок насекомых”? Людей, верящих в такие толкования, надо самих насаживать на булавки для мандельштамовского „Собранья насекомых”. Чтобы увидеть в этих строках „критику” Тютчева, надо обладать совершенно извращенным воображением. К чести [Федора] Успенского, к нему это не относится. Он просто пошутил. А заодно и заставил нас проглотить — прочесть на одном дыхании — свой превосходный филологический детектив.

Матвею: Не верю я в юмор филологов. Тем более мандельштамоведов…»

Иммануил Валлерстайн (Йельский университет, США). Ленин и ленинизм сегодня и послезавтра. — «Эксперт», 2011, № 1 .

«Попробуем просчитать, как российские учебники будут представлять Ленина детям лет, скажем, через сорок. Мне думается, что Ленин для России неизбежно окажется центральной фигурой ХХ столетия. Тому я вижу как минимум четыре причины.

Во-первых, национализм. Ленин будет представляться великим национальным деятелем и патриотом, который спас Россию от полного распада, вызванного хронической некомпетентностью старого режима по всем направлениям — военной, социальной, политической некомпетентностью. О Ленине будут говорить, что он удержал единство страны перед лицом иностранных интервентов и местных сепаратистов, что именно он сделал возможным восстановление вооруженной мощи государства.

То, что сам Ленин будет переворачиваться в своем саркофаге от чудовищности подобных националистических восхвалений, не имеет ровным счетом никакого значения. В 2050 году никому дела уже не будет до того, что на самом деле думал Ленин о себе и своей исторической роли. За него к тому времени решат, какова была его историческая роль.

Во-вторых, думаю, что Ленина будут почитать как великого продолжателя реформ графа С. Ю. Витте, которые тому не удалось завершить из-за политических препятствий. Напомню самый ленинский из лозунгов: „Коммунизм есть советская власть плюс электрификация всей страны!” К 2050 году внимание будет на той части лозунга, где говорится об электрификации, то есть великой модернизации. <…>

Где-то к 2050 году Ленин вполне может стать основным национальным героем России. Это, заметим, абсолютно ничего не говорит нам о будущем как социальной теории марксизма, так и политической практики ленинизма в 2050 году, будь то в России или где угодно в мире».

Пирет Вийрес. Дигимодернистский сетевой взрыв. Перевел с эстонского П. И. Филимонов. — «Новые облака». Электронный журнал литературы, искусства и жизни. Таллинн, 2010, № 1-2 .

Среди прочего: «Высказывалось такое мнение, что пик моды на блоги начинает проходить. Да, много блогов уже создано и много еще будет создаваться, но большинство остается заброшенными и висит в таком виде где-то в просторах Интернета. Часть эстонских писателей тоже забросила свои блоги и больше не добавляет туда постов (например, Кивисильдник, Ыннепалу, Эло Вийдинг). Если спросить, куда же тогда пропали блогеры, то ответом будет — в Фейсбук. Этот ответ применим и к эстонским писателям. По самым поверхностным подсчетам в Фейсбуке есть 40 — 50 эстонских писателей, и число их растет».

Автор — литературовед, профессор Таллинского университета.

Мярт Вяльятага. В ожидании крупного эстонского романа. Перевел с эстонского Игорь Котюх. — «Новые облака». Электронный журнал литературы, искусства и жизни. Таллинн, 2010, № 1-2.

«Наиболее популярным современным эстонским писателем является Андрус Кивиряхк (1970), драматургия и проза которого исследуют темы художественного творчества и национального мифотворчества. Его популярность держится на своеобразном бурлескном, абсурдном и неуважительном юморе. Сложно сказать, насколько подобный юмор жизнеспособен при переводе на другой язык, поскольку он является по своей природе сугубо „эстонским”».

«Произведение, сделавшее Кивиряхка знаменитым, „Мемуары Ивана Орава, или Прошлое как голубые горы” (1995) — это необыкновенно смешная травестия истории Эстонии XX века, где высмеивается и национальная мифология. „Человек, который знал змеиные заговоры” (2007) является парабольным фэнтези-романом на такую больную тему, как смерть культуры, исчезновение определенного образа жизни, — то есть теперь речь идет совершенно о несмешных вещах. Рассказчик — последний представитель древнего лесного народа, чье племя отвержено технологически „продвинутыми” землепашцами. Слово „продвинутыми” заключено в кавычки, чтобы подчеркнуть, возможно главную, идею этого странного романа, — прогресс и регресс, новаторство и традиция представляются здесь совершенно релятивными и похожими. Важными кажутся не технологические достижения, а связанная с ними культура, которая делает их весомыми. Лесной народ, технология которого заключается в магических змеиных заговорах, гарантирующих им выживание и власть над силами природы, — этот народ побеждают не мечи и орала, а идеи и мода, сопряженные с ними. Однако кажется, что это не пробуждает читательскую жалость, поскольку жизнь лесного народа изображается не столько бедной и короткой, сколько жестокой и омерзительной. Возможно, этой книгой Кивиряхк включился в дискуссию о демографическом будущем Эстонии, которое при нынешней рождаемости не может наслаждаться долго собственным обществом, экономикой, культурой и литературой».

Автор — главный редактор литературного журнала «Викеркаар».

Мартын Ганин. Назову себя Левитан. — « OpenSpace », 2010, 15 декабря .

«Сама по себе эта форма довольно любопытна: у Пелевина часто бывает, что очередная книга оказывается и не романом, и не сборником рассказов, а не пойми чем, угловатым, как я уже говорил однажды, артефактом. Возможно, конечно, что это все продукт чисто рыночной, издательской логики, но, с другой стороны, ничего не бывает просто так. Форма эта — тексты, написанные за некоторое время, — вообще не прозаическая. Зато она хорошо знакома поэтам: именно в такой логике часто (хоть и не всегда) происходит издание поэтических книг. Хорошо собранная поэтическая книга отличается от плохой наличием внутренней связности, цельностью собранного в ней корпуса текстов. Другая структурная аналогия здесь, еще более очевидная, вообще лежит за рамками литературы, в области популярной музыки (не обязательно именно попсы, это просто чтобы отличать от „академической”) — это „альбом группы”. Точно так же, как и в случае со стихами, хороший альбом представляет собой некое цельное высказывание. Все это здесь к тому, что надо признать: „Ананасная вода для прекрасной дамы” — хороший „альбом”: собранные в него тексты перекликаются и отличаются высокой связностью не только внутри себя, но и между собой».

Борис Гройс. «Искусство живет со стигмой отсутствия демократической легитимации». Беседу вела Екатерина Деготь. — « OpenSpace », 2010, 31 ноября .

«Или ты работаешь в университете, или находишься в медиа. Потому что медиа в принципе не интересуется академическим миром, и этот мир — по меньшей мере раньше — не очень рвался в медиа. Но выяснилось, что студенты оценивают своих преподавателей по их медиальной известности. Они делают выводы, прогуглив имя преподавателя. То есть ты не оказываешь никакого прямого влияния на слушателей. Ты можешь получить место в академической системе и спокойно на эти деньги жить, и в принципе если ты достаточно cool и не обращаешь внимания на глупости, никто тебе ничего не скажет, включая твоих студентов. Но если ты человек нервный и у тебя действительно есть желание установить контакт со студентами, ты должен исходить из того, что медиальная известность является единственным критерием твоей оценки с их стороны. Соответственно, академический мир стал нервничать и думать о том, как же получить эту медиальную известность. Вот Жижек попытался, и другие попытки есть».

«Но сам я настроен в этом отношении скептически. Медиа ставят на репрезентативность. А университетски образованный человек, очевидно, нерепрезентативен, относится к меньшинству населения. Так что его медиальная ценность по определению не может быть высокой».

Екатерина Дайс. Чехов как гностик. — «Топос», 2010, 1 декабря .

«Нам, воспитанным в христианской культуре и живущим в постхристианской цивилизации, очень трудно бывает принять очевидную вещь, заключающуюся в том, что не все великие писатели и художники разделяли общепринятую мировоззренческую доктрину. <…> Чехов — великий сатирик, драматург, милосердный врач — эти определения естественны. Но „Чехов как гностик” звучит абсурдно. Тем не менее, если обратиться к одному полузабытому рассказу писателя, гностическая ориентация русского классика станет самоочевидной».

Григорий Дашевский. Последняя хрупкость. Умерла Белла Ахмадулина. — «Коммерсантъ», 2010, № 221, 30 ноября .

«Это осознание в себе чего-то уязвимого, но абсолютного — это осознание резко отличало ее от круга советских литераторов, от „шестидесятников” — в общем, от тех людей, вместе с которыми она стала известна в конце 1950-х и среди которых ее числит история литературы. Сама ее манерность казалась не проявлением избалованности, а каким-то непрерывным уклонением от невидимых лезвий».

Дома у Солженицына. Беседу вели Юрий Куликов, Марина Завада. — «Известия», 2010, на сайте газеты — 10 декабря .

Говорит Наталья Солженицына: «Мы никогда не избегали разговоров о смерти, говорили о ней без страха и трезво. Александр Исаевич наказывал: „Когда меня не станет, вот это первое сделаешь, потом второе, третье...” Он нередко предупреждал: „Смотри, девка, не успеешь. Не разбазаривайся”».

Славой Жижек. Конец природы. Перевод с английского Дмитрия Потемкина. — «Рабкор.ру», 2010, 10 декабря .

«Нам легче вообразить конец мира, чем серьезное общественное преобразование. Обратите внимание на обилие блокбастеров о глобальных катастрофах и явное отсутствие фильмов об альтернативных обществах. Может быть, настало время перевернуть наше представление о возможном и невозможном. Может, мы должны принять невозможность всемогущего бессмертия и задуматься о возможности радикального общественного преобразования».

Опубликовано в The New York Times.

Андрей Иванов. Мне не нужны ключи от квартиры в Париже! Беседу вел Игорь Котюх. — «Новые облака». Электронный журнал литературы, искусства и жизни. Таллинн, 2010, № 1-2.

«Как в лучших песнях слова играют очень второстепенную роль, не говоря уже о смысле, так и в красивых романах сюжет, событие, идея не должны быть первостепенными. Поэтому лучший роман тот, в котором не то что ничего не происходит, что-нибудь да происходит всегда, только, может, ни к чему не ведет, то есть действие смысла как такового не имеет, не несет в себе морали и даже не намекает на тайну бытия... Все начинается с какой-нибудь нелепости и тем же заканчивается, а между этими двумя условными событиями нет ничего, кроме облачка, похожего на мешок с мишурой и конфетти, которое по прочтении в душе оставляет ощущение легкой грусти от того, что праздник закончился. Роман такая универсальная форма, вроде бесконечно гибкой вещи, его можно гнуть как угодно, и совсем не обязательно при этом быть последовательным. По кругу могут разыгрываться одни и те же сцены, без конца. Главное, делать это умеючи. Вот как у Стерна, например».

Андрей Иванов — лауреат ежегодной премии Капитала культуры Эстонии (2010) и финалист «Русского Букера» 2010 года.

Из Библиотечного института — в «Новый мир». «Взрослые люди». Беседа с Ириной Роднянской. Беседовала Любовь Борусяк. — «ПОЛИТ.РУ», 2010, 1 декабря .

« Ирина Роднянская: …Когда я после института по распределению поехала в Сибирь, в Сталинск, — тогда он еще не был переименован в Новокузнецк, — я, вооружившись книжкой Заболоцкого, которая успела выйти при его жизни в 1957 году, и переписанными мной от руки „Столбцами”, написала о нем статью. Ее в 1958 году напечатали в „Вопросах литературы”, но эту статью мне стыдно вспомнить.

Л. Б.: Почему?

И. Р.: Потому что я его упрекала за старое. Я еще не понимала стилистики „Столбцов”. К тому же у меня еще было стандартное материалистическое мировоззрение; я нахваливала его поздние стихи, исходя именно из него. А оно, это мировоззрение, вскоре у меня переменилось. Где-то у меня валяется этот номер „Вопросов литературы”, но я эту статью никогда не включаю в свои сборники.

Л. Б.: А Заболоцкий успел прочесть?

И. Р.: К счастью, нет. К счастью — потому, что здесь главный ужас заключался в моей бестактности, которую мне потом объяснили. Я же ничего не знала про судьбу его друзей ОБЭРИУтов. Я противопоставила его стихотворение „Прощание с друзьями” стихам Слуцкого „Давайте после драки помашем кулаками…”, противопоставила назидательно, в пользу Слуцкого. А мне сказали: „Ведь это же он прощался с Хармсом, с Введенским, которые погибли. Что же ты сделала?!”».

См. также: «Заболоцкий, Лермонтов, Аверинцев» (Беседа с Ириной Роднянской. Часть 2-я). — «ПОЛИТ.РУ», 2010, 8 декабря.

Александр Иличевский. «Если читатель не понимает мои романы — это проблема читателя». Интервью с победителем «Большой книги». Беседу вела Анна Гилева. — « OZON.ru », 2010, декабрь .

«Что такое монотеизм? Это возможность диалога, ничего более. Это возможность спросить и получить ответ. Или не получить ответ. Или как в ситуации с Иовом, когда Иов понимает, что есть такие вопросы, на которые нет ответа. И само по себе понимание, что есть вопросы, на которые ответить нельзя, является большим достижением Иова. Поэтому ему воздалось в конечном итоге. Впрочем, я считаю, что воздаяние Иову — это приписка позднейших библеистов, потому что история была бы более полноценной, если бы Иову ничего бы не воздалось».

Интервью с поэтом Анастасией Афанасьевой. Вопросы задавал Максим Григорьев. Материал подготовил Анатолий Стафеев. — «Дневники слова», вып. 2, 28 декабря 2010 .

Говорит Анастасия Афанасьева: «Каким-то странным образом совпало так, что все мои новые сетевые знакомые жили в Москве, — таким образом в московской литературной среде я оказалась раньше, чем в харьковской. Мой первый „сольный” литературный вечер в Москве состоялся в январе 2005 года, а в Харькове — только полтора года спустя».

«Я ничего не знала о современной поэзии и стремилась узнать как можно больше — и как можно быстрее. Днем и вечером я читала, а ночью сидела в „аське”. Написав новый текст, я ждала появления в онлайне человека из Кемерова, Леши Петрова, который выходил в сеть в 3 часа ночи по нашему времени (у них в это время начинался рабочий день). Я показывала ему все свои новые тексты, а он муштровал меня по поводу формальной стороны дела. Дальше я ждала Каневского, который появлялся в онлайне в 9 утра, и показывала текст ему — он обычно оставлял „смысловые” отзывы. Это было похоже на онлайн литературную студию, работающую в круглосуточном режиме».

«Одной из купленных книг была книга Александра Анашевича „Неприятное кино” — кажется, именно после нее я стала думать совсем по-другому. Анашевич на тот момент стал для меня настоящим литературным потрясением. Примерно в то же время я узнала Станислава Львовского, разговоры с которым тоже стали поворотными для меня в плане отношения к литературе, к самому процессу письма, к его целям. Книгу Львовского „Три месяца второго года” я несколько месяцев носила в сумке с собой, везде, учась у него вниманию к повседневным деталям и просто — учась у него вниманию. Гораздо позже со мной случились Целан, Элиот, Седакова, Рильке, Транстремер, Айги, Гронас, Кривулин — за последние восемь лет поворотных поэтов было по крайней мере несколько. Сейчас что-то подобное у меня происходит с Уолтом Уитменом».

«Кстати, именно потому что мое формирование происходило таким способом — в сети, а через сеть — в русской литературной среде, мне не совсем нравится, когда обо мне говорят как о харьковском или об украинском поэте. Это не соответствует реальности. Я просто живу здесь, но мои корни и контекст — не здесь».

Искусство капитализма. Беседу вела Анна Наринская. — « Citizen K », зима 2010 — 2011; на сайте «Коммерсанта» — 22 декабря .

Говорит президент Альфа-банка, член попечительского совета Пушкинского музея, соучредитель литературной премии «Большая книга» Петр Авен: «При этом, признаюсь, отношение к современной литературе у меня скептическое. И как раз одна из идей этой премии состояла в том, чтобы искать что-то новое, находить, культивировать. Потому что традиционные институты поддержки — советские — исчезли и нужно создавать новые. А поскольку мы — те, кто вложил деньги в эту премию, — верим в преимущество частных институтов, то мы посчитали, что одним из таких частных институтов может стать эта премия. Именно так можно будет кого-то выделить, кому-то помочь. И впоследствии сегодняшняя — на мой непрофессиональный взгляд не вызывающая восторга — ситуация в нашей литературе сможет измениться. <…> Я верю, что общественный спрос на что бы то ни было порождает частные институты, которые, в свою очередь, способствуют появлению того, на что существует общественный спрос».

«Некоторая корреляция между деньгами, выделяемыми на искусство, и самим искусством есть, безусловно. Это сложная и нелинейная связь. В любом случае безденежная премия кажется мне инструментом куда менее сильным, чем денежная премия».

«Вот Дуня Смирнова написала по поводу моей дискуссии с Прилепиным, что все искусство по сути антибуржуазно. Это — ложь. Причем ложь очевидная — есть, конечно, и антибуржуазное серьезное искусство, но в основном большое искусство вполне буржуазно, оно формировалось по запросам буржуазии. Поэтому говорить, что капитализм уничтожает искусство, просто глупо. Проблема России не в том, что здесь капитализм. Проблема в том, что происходящее здесь сегодня — явно не капитализм».

«Каждый современный писатель должен хоть раз опубликоваться в толстом журнале». Беседу вела Юлия Абакумова. — «Бизнес», Киев, 2010, № 48, 29 ноября .

Говорит Мария Галина: «В начале 1990-х годов мне предложили работу в Бергенском университете, в Норвегии, и даже пообещали постоянное место и должность. Но к тому моменту я уже решила, что брошу биологию и займусь литературой…

— Видимо, профессия наложила определенный отпечаток на творчество. Складывается впечатление, что вы животных-то не любите.

— Почему? Очень даже люблю, у меня всегда были кошки и собаки. Другое дело, что у биолога отношения с животными непростые. В силу профессии ему приходится их убивать. Именно поэтому многие перестают заниматься наукой. Как, например, чудесный писатель Дан Маркович. Когда-то он тоже ставил опыты на животных, а потом все бросил, переехал в Пущино и открыл свой дом для десятков кошек, с которыми, как я понимаю, он работал в прошлой жизни. Теперь он просто изучает их повадки, любит их, пишет о них книги, рисует их портреты, тем самым искупая вину человечества перед экспериментальными животными, возвращая им долг. Это ужасная тема, очень болезненная, и обычно я стараюсь ее не поднимать в интервью».

Николай Калягин. Чтения о русской поэзии. Чтение восьмое (часть вторая). — «Москва», 2010, № 12 .

«Ярким свидетельством новых его [Вяземского] настроений становится дневниковая запись от 27 июля 1830 года, сделанная в Ревеле, где Вяземский проводил начало отпуска: „Был я сегодня в Эстляндской церкви. В темной глубине ее живописно пестреют разноцветные шапки эстляндок. Приятно видеть эту чернь грамотною, с молитвенниками в руках. Перед выходом две старухи подходили друг к другу, приветствовались рукопожатием и одна у другой поцеловала руку. Я говорю, если привелось быть русским подданным, зачем бы уж не родиться эстляндцем, лифляндцем, курляндцем? Все же у них есть какое-то минувшее, на котором опирается настоящее с правами своими. Мы, по пословице французской, между минувшим и будущим жопою на земле”. Как известно, женой Владимира Мономаха была Гита — дочь последнего англосаксонского короля Гарольда, павшего в битве при Гастингсе (1066 год). И вот прямой их потомок видит в 1830 году двух грамотных эстонских старух, поздоровавшихся за руку, — и приходит от этого зрелища в исступление. „Зачем я не родился чухонцем, — восклицает он, — у которого есть какое-то минувшее? Зачем я родился простым русским князем, зачем сижу голой задницей на голой неисторической земле Подмосковья?..” Что-то похожее, не правда ли, встречали мы у Батюшкова, когда этот культурный и тонкий поэт находил „нечеловеческим” церковнославянский язык, называл „плоховатым” — язык русский... Проще всего указать на обусловленность подобных „безумных глаголов” дурным воспитанием, иезуитским влиянием и т. п. Труднее обнаружить в этом безумии какую-то систему».

Максим Кантор. Красное на черном. Беседовал Дмитрий Лисин. — «Русский Журнал», 2010, 15 декабря .

«Есть ощущение, что этот город [Москва] предоставлен сам себе, покинут. Власть предержащие и богачи из него уехали. Кто на Рублевку, кто в Лондон или на испанскую виллу, кто на Тихий океан. Так город становится средством выкачивания денег из населения. Нормальной городской жизни, которая сама для себя является ценностью, — ее нет. Вся прибыль от работы города уходит тем, кто в этом городе не бывает. Это общество трудится и живет для другого общества, которое не здесь. Огромная масса людей функционирует для того, чтобы существовал какой-то параллельный мир, который сюда не заходит, ведь тут воздух дурной, вода опасная, толчея и пробки, а еда наполовину сделана из нефти. Никак нельзя назвать одним словом общество, состоящее из двух параллельных миров. Рано или поздно это рассыплется. Если это положение дел лучше коммунистической модели, то чем? <…> Произошло это очередной раз по той же самой крепостнической модели, по которой всегда развивалась Россия. Население, все еще достаточно обильное, несмотря на демографическую катастрофу, всегда было внутренней колонией для начальства».

Ксения Колкунова. Гарри Поттер: начало конца. — «Русский Журнал», 2010, 1 декабря .

«Обратим внимание — география поттеромира весьма неоднородна. Это практически исключительно европейские страны (кроме Египта — центра туризма), причем репрезентирующие как „старую Европу” — Францию и Великобританию, — так и Румынию и неизвестную, но предположительно славянскую страну, в которой расположена школа Дурмстранг. Кроме того, фигурирует одна из бывших колоний — Австралия, как синоним для „края света”. США оказываются белым пятном в поттерогеографии. Можно объяснить это глубинной психологической травмой, нанесенной британцам в ходе войны за независимость, однако не менее вероятно, что вызвана эта узость взгляда интересом к странам с сохранившимся автохтонным, дохристианским, в конечном счете антиглобалистским, сознанием. Это Франция галлов, Румыния дакийцев, Британия скоттов, пиктов, бриттов».

Дмитрий Кузьмин. Может, и комфортнее бы остаться с Пушкиным, а нельзя. Беседу вела Зайтуна Джандосова (Алматы). — «Известия. Казахстан», 2010, № 235, 15 декабря .

«Если молодой автор хочет заниматься делом серьезно, ему нужно войти внутрь литературного пространства, которое к моменту его появления уже обустроено и структурировано. В нем новичку предстоит найти свое место, а для этого нужно там хорошо ориентироваться. Созревание Писателя — это не в последнюю очередь формирование Читателя. Оборотная сторона: дебютанту необходимо обрести ощущение принадлежности к этому большому целому, дающееся умением любить и ценить не только тот уголочек, который ты сам будешь обживать, но и весь этот огромный организм».

«Больше всего дает человеку для развития то, что ему непривычно, непонятно, вызывает сопротивление. Ведь к серьезному искусству обращаются (и писатель и читатель) обыкновенно от какого-то внутреннего дискомфорта. У кого все хорошо и нигде не болит, тот будет скорее зарабатывать деньги и смотреть телевизор. А выясняется, что как у Пастернака: „Строчки с кровью — убивают, нахлынут горлом и убьют”. И вот человек вроде бы строит свой маленький домик в этом конкретном месте мироздания и вдруг понимает, что его Родина — вся Вселенная, что за плечами свистят космические ветра. Вот это главный вызов, в сравнении с которым все частные вопросы — куда пойти, что сделать, где напечататься — оказываются второстепенными».

Литература. — «Коммерсантъ/ Weekend », 2010, № 49, 17 декабря .

Подводя итоги года, Анна Наринская и Григорий Дашевский пишут: «Главной сенсацией прошедшей в начале декабря ярмарки non/fiction стал однотомник Александра Введенского „Все”. Ажиотаж покупателей легко объясним — последние 17 лет купить сочинения Введенского было фактически невозможно из-за позиции правообладателей, смягчившейся лишь недавно. Но при всей уникальности ситуации с сочинениями Введенского этот ажиотаж символичен — на ярмарку привезли множество наиновейших и наисовременнейших книг, а люди давились в очереди за книгой давно умершего автора. Читатели, самостоятельно решающие, что и когда им читать, ждали вышедших в этом году очередных томов Михаила Пришвина, Андрея Платонова или Сигизмунда Кржижановского с нетерпением, о каком почти ни один современный автор не может и мечтать».

Литература — это биология. Беседу вела Татьяна Филиппова. — «Профиль», 2010, № 45, 6 декабря .

Говорит Андрей Битов: «Фигура Толстого чрезмерно раздута в нашей стране. Не самим писателем, а его окружением. Я читал в каких-то воспоминаниях про старушку, которая рассказывала о своих детских ощущениях от Толстого. Что она, слыша о нем, от страха боялась ходить на горшок. И в результате появилась чудовищная игра, которая была подхвачена советской властью. Весь соцреализм был эстетически построен на искаженном Толстом. И Шолохов, и Пастернак, и Солженицын, и Симонов — это все искаженный Лев Толстой с его невыносимо тяжелыми периодами: „В то время, когда...” Забыв, кем был этот человек (потому что гораздо важнее Толстой-человек, а не Толстой-писатель), забыв абсолютно, чем он был движим, какой сутью, эти люди использовали его эстетику. Более безобразного стиля возникнуть не могло. И только Платонов сумел, наконец, написать более коряво, чем сам Толстой. Другого ничего не было по-настоящему изобретено в период соцреализма. Избавиться от этого наследия уже невозможно. Я потратил полвека на то, чтобы свободно читать Пушкина, и мне наплевать, кто такой Пушкин, я читаю прекрасные стихи. Я освободился. Я счастлив абсолютно, я свободен».

Александр Мелихов. Борьба с ничтожностью. Психология против экономики. — «Нева», Санкт-Петербург, 2010, № 12 .

«Убивает не столько самое несчастье, сколько ощущение ничтожности этого несчастья, и если человеку удается создать красивый образ своего поражения, он наполовину уже спасен. Не поленюсь повторить: социальные унижения, на мой взгляд, переживаются так мучительно из-за того, что через свою мизерность в социуме мы особенно наглядно прозреваем свою мизерность в космосе; лишившись такого оборонительного бастиона, как религия, человек бессознательно принялся искать в политике решения не столько социальных, сколько экзистенциальных проблем. Из этого я и буду исходить в своем анализе: социально-экономическое зачастую лишь маска экзистенциального ».

«Либеральная же, индивидуалистическая греза, боюсь, останется совершенно неконкурентоспособной, если не сумеет придумать и не станет настаивать на каком-то своем древнем благородном происхождении, на какой-то форме служения чему-то бессмертному (наследуемому), ибо не страдать от ощущения собственной мизерности и мимолетности умеют лишь немногие счастливцы, сверхчеловеки и недочеловеки».

Андрей Мирошниченко. Существо Интернета. 12 тезисов о вирусном редакторе. — «Частный корреспондент», 2010, 17 декабря .

«1.1. Вирусный редактор — распределенное существо Интернета, искусственный интеллект, решающими чипами которого являются люди — юзеры…»

Написанному верить. Беседу вел Евгений Белжеларский. — «Итоги», 2010, № 50 .

Говорит Ольга Славникова: «Во многих изданиях на рецензию отводят полтора абзаца, а для этого книжку читать необязательно. Как это ни печально, настоящая критика сохранилась только в толстых журналах. Конечно, рецензия в массовом издании продает книгу лучше, чем объемная статья в большом журнале. Но когда я читаю о себе в „Новом мире”, там есть хотя бы поле для полемики».

«Издательские деньги самые трусливые в нашей стране, я так считаю. Обмен веществ у издательского дома как у землеройки. Нашел — проглотил — побежал дальше. Поэтому издатель вечно стремится повторить вчерашний успех, свой или чужой. Он очень редко пытается создать что-то новое. Ему всегда нужен кто-то второй — вторая Донцова, вторая Маринина, второй Акунин — и никогда ничего первого. Это, конечно, сильно сказывается на состоянии книжного рынка и на читательских вкусах. Но, с другой стороны, не будем забывать, что читатель в массе своей предпочтет детективы любому Борхесу».

«Помните, в 2001 году в США государственные офисы получали посылки с порошком, содержавшим споры сибирской язвы? Тут же бандероли с белым сыпучим содержимым пошли на адрес „Дебюта”. Эксперты вскрывали конверты в перчатках и в масках. Все присланное оказалось стиральным или зубным порошком. Дети развлекались. Такой же белый порошок у них и в текстах. Но это подражательная злобность, литературная. А когда молодой человек дописывается до себя настоящего, вдруг выясняется, что он не злобный, а просто несчастный».

«Не было победителей у времени». Беседу вела Зоя Светова. — «Новое время/ The New Times », 2010, № 43, 20 декабря .

Говорит Людмила Улицкая: «А больше я, как всегда после длинной и изматывающей работы, писать не собираюсь. Мне самой смешно, потому что я это заявление действительно делаю каждый раз, когда заканчиваю книгу. Совершенно искренне».

Андрей Немзер. Не дождетесь! — «Время новостей», 2010, № 229, 14 декабря .

«В сфере поэтической не могу не выделить книгу Эллы Крыловой „Акустика грота” (СПб., „Геликон Плюс”), несколько журнальных подборок Владимира Салимона и пять очень по-новому звучащих стихотворений Максима Амелина, объединенных под заголовком „Простыми словами” („Знамя”, № 7). Здесь же замечу, что единственная премия этого года, не вызвавшая у меня и тени сомнений, — „Поэт”, лауреатом которой стал Сергей Гандлевский. (Тем, кто сочтет должным указать на мою причастность к этому награждению, отвечу, что отнюдь не все решения жюри, в котором я работаю, казались мне столь же точными.)».

О языках, о скопусах, о слове. Интервью Николая Байтова. Интервью брала Света Литвак. — «ПОЛИТ.РУ», 2010, 14 декабря .

Говорит Николай Байтов (сентябрь 2009 года): «Основной смысл поэзии заключается в стремлении выразить невыразимое, в поиске способов выразить невыразимое. Выразить неуловимое или трудноуловимое речью. И в этой работе автор может достичь больших или меньших успехов. Но только он сам может оценить, насколько ему удалось выразить то, что он хотел. А реципиенту все равно этот предмет остается недоступен, потому что поэт пользуется неконвенциональными средствами, т. е. такими средствами, относительно которых у него нет договоренности с реципиентом».

«Я клоню к тому, что речь представляет собой реальную коммуникацию в очень небольшом количестве случаев. В более обширном множестве случаев речь представляет собой иллюзию коммуникации».

«Пустословие — это завеса, которую вешают между реципиентом и реальностью или между собой и реальностью. Многие люди, если бы не было этой завесы, при непосредственном соприкосновении с реальностью стали бы больными или вообще сошли бы с ума».

«<…> у каждого человека есть внутренняя речь, которая ни к кому не обращена, она не может передавать информацию, не участвует ни в каких коммуникациях. Эта речь представляет собой непрерывное балансирование, поддержание себя в некотором устойчивом состоянии».

«К сожалению, мир устроен так, что он не может быть правильно описан вербальным образом. Или наоборот, человеческий язык устроен так, что он не конгениален устройству мира».

Олег Павлов. Жизнь без смерти. — «День литературы», 2010, № 12, декабрь .

«То есть — и это главное — Толстой не верил, что мир живых и мертвых един, как верит самый последний грешник, если принимает Священные Дары… Очень даже допуская некое духовное всеобщее бытие после смерти, Толстой отрицает сам его источник — Воскресение Христово. Нет воскрешения из мертвых… Нет ни связи, ни единства этих двух миров... Он готов принять Христа земного — и то, что его учение было наукой жизни. Такой была и вера Толстого — разумной, земной. Наукой для живых. По этой науке, подчиняясь ее истинам, можно стать христианином, жить во Христе, но нельзя во Христе умереть…»

Писатель с позицией. Беседовала Татьяна Коньякова. — «Голос России», 2010, 9 декабря .

Интервью Захара Прилепина для газеты «Вечерний Новосибирск»: «По своим убеждениям я — патерналист. И считаю, что есть сферы, из которых государство не имеет права уходить. С одной стороны, это, может, и хорошо, что государство не очень интересуется литературой, — на эту сферу не распространяется политическая цензура — но с другой... Как я шучу по этому поводу: в свое время товарищ Сталин читал Платонова и писал на полях: „сволочь”. Книга его раздражала, но он ее читал! Сегодня же представить, что Дмитрий Медведев будет читать мою книжку, я просто не могу. Насколько я общался с политиками, они вообще ничего не читают, литература для них не является субъектом политики».

«Самая важная для меня книга — это „Тихий Дон” Шолохова. Для меня это недосягаемая величина — на уровне святых писаний, священных книг. Вообще русская литература XIX — XX веков — это одно из чудес света. Была античная культура, искусство Возрождения и русская литература. Это колоссальный дар, который неизвестно за что получила наша нация, и соответствовать этим высотам — большое счастье».

Илья Плеханов. «Есть ожидание Большого Текста». — «Живая Литература» (Литература коллективного действия), 2010, 5 декабря .

Военный журналист и главный редактор альманаха «Искусство войны» Илья Плеханов отвечает на вопросы интернет-конференции (ведущий Андрей Рудалёв).

Среди прочего: «Скажу честно, что ничего хорошего не жду ни в целом, ни лично для себя. Не вижу позитивных сдвигов и не вижу перспектив. Мне видится, что еще долгое время будет продолжаться нынешнее положение тихого разложения, пока человеческий или природный катаклизм не встряхнет страну или весь мир».

См. также сайт Art of War .

Александр Покровский. Надо ли стремиться жить долго? — «Топос», 2010, 1 декабря .

«Увы, к большому сожалению, большинство россиян преклонного возраста <…> живут в таких условиях, при которых желать им долголетия означает пожелание долгих лет страданий и нищенского, бессмысленного существования».

«Современная „гуманная” психиатрия не допускает, что желание свести счеты с жизнью может появиться у совершенно здорового психически человека. <…> Нынешняя цивилизация homo sapiens , поставив во главу угла права человека, ничего не может поделать с бесчисленными нарушениями этих прав, начиная от детских приютов с воспитателями-педофилами и кончая тюрьмами, содержание в которых приравнивается к пыткам. Но одно право наша цивилизация — за исключением нескольких европейских стран — блюдет неукоснительно: право больных мучительно и долго страдать под неуклонным присмотром врачей».

«Рая на Земле не будет, это уже ясно. И если популяция homo sapiens с ее неуемными потребностями и неуклонным наступлением на природу не уничтожит полностью условия собственного существования, то количество желающих прибегнуть к эвтаназии возрастет настолько, что любая Дума будет вынуждена принять соответствующий закон».

Приближение к власти губительно. Беседу вел Борис Кутенков. — «Литературная Россия», 2010, № 48, 26 ноября .

Говорит Евгений Рейн: «Конечно, это вызывает у меня определенную гордость. Но я не думаю, что даже то самое скромное, что я сделал, можно было бы оценить уже сейчас. Необходимо, чтобы был завершен жизненный путь сочинителя. Ну что я могу сказать — да, некоторые мои стихи вошли в учебники, антологии, и тем не менее я продолжаю писать и думаю, что все это можно будет правильно оценить только впоследствии».

Разговоры с Андреем Пермяковым: Олег Дозморов — Данила Давыдов. — «Волга», Саратов, 2010, № 11-12 .

Говорит Олег Дозморов: «Значение метафоры сейчас, на мой взгляд, близится к нулю. Символ явно побеждает метафору. Мне кажется, что метаметафористы были искусственной группой, но это было единственное поэтическое течение, осмысленное с эстетической точки зрения. Влияние их было невероятным. Скажем, [Александр] Еременко очень сильно повлиял на уральскую поэзию, по сути, создал заново, изменил ее атомарный состав. И во многом он это сделал благодаря личному общению, он часто ездил в Свердловск и общался с поэтами. И это влияние продолжается. Оно продолжается через Тягунова, через Санникова, через Кальпиди, через Казарина. <…> Еременко развязал язык целому поколению уральских поэтов, не только свердловских. Если представить поэта такой молекулой, то в каждом уральском авторе есть атом Еременко. У поэта в жизни есть, может быть, полчаса, определяющих, что будет дальше. Если в эти условные полчаса поэта било током от стихов Еременко, это одно, а если, скажем, от стихов Бродского, то путь у поэта будет другой совсем. Ты читаешь, тебе 15 или 17 лет, и тебя бьет этим током. Все. После этого у тебя уже другой состав крови, и писать ты будешь по-другому. Для меня Еременко очень важный поэт, многие его стихи я знаю наизусть».

Говорит Данила Давыдов: «А что такое „собственно литература”? Вот есть в Калининграде такой Дима Булатов. Великолепный, талантливый художник и поэт, который уже два десятилетия занимается эстетическим уничтожением литературы в том виде, в каком ее понимал, например, Белинский. Сначала его проекты были связаны с визуальной поэзией, затем с sound poetry , были акционные виды искусства, а теперь он занимается вещами, выходящими, с нашей точки зрения, даже за пределы искусства. Он занимается биологическим, генетическим конструированием. И это тоже поэзия. Что такое поэзия? Мы понимаем, что после концептуализма всякий акт, всякое высказывание может быть объявлено поэзией. И вопрос о том, что же такое есть поэзия в действительности, выходит далеко за пределы литературы и даже вообще искусства. Он становится сродни важнейшим метафизическим вопросам вроде того, есть ли Бог. Правильна ли картина мира, предлагаемая нам атеистическим сознанием, или правильную картину предлагает сознание религиозное? И ответ на вопрос о бытовании современного искусства, о бытовании поэзии напрямую связан с ответом на эти метафизические вопросы. Я, например, надеюсь, что в этом споре победит атеизм или, скажем так, агностицизм, или, во всяком случае, те варианты веры, что не подразумевают единобожия, но теперь весы, что совершенно очевидно, находятся на другой стороне».

Андрей Родионов. Моя Ахмадулина — ранняя. — «Известия», 2010, на сайте газеты — 1 декабря .

«Когда я работал красильщиком в начале 1990-х годов, Борис Мессерер принес мне красить брюки Беллы Ахмадулиной. Я был настолько тронут моментом...»

«Меня трогает ситуация красивой интеллигентной девушки, у которой есть еще и талант. Правда, ему в границах и ограничениях, существовавших в 1960-х, к сожалению, сложно было полностью реализоваться, и он смог реализоваться только так, как смог. Я бы предпочел рывок в сторону. Регулярные стихи (ямб, хорей) не всегда подходили для точного выражения чувств, даже в 1960-е годы».

«Она сама по себе была авангардной, просто форма ее выражения была косной. Я бы ее в этом смысле сравнил с Сергеем Есениным, который тоже был невероятно авангардным, но боялся эту свою авангардность, особенно в последние годы жизни, активно проявлять по определенным причинам».

Лев Рубинштейн. Хронологическая болезнь. — «Грани.Ру», 2010, 21 декабря .

«Если бы я не хотел или не смог повзрослеть, то и я был бы в полном праве славить товарища Сталина, при последних годах которого, совпавших с моим блаженным младенчеством, мне было хорошо так, как, видимо, уже никогда не будет. Тем не менее с тех пор я все же существенно повзрослел. По крайней мере, мне хочется так думать. Поэтому мне лично никакая казенная десталинизация не нужна».

«Я очень хорошо понимаю психологию тех, кому ужас как соблазнительно подразнить поколение своих папаш-мамаш с их отстойным оттепельным антисталинизмом, с их „возьмемся за руки, друзья” и прочими лыжами у печки. Это все и понятно, и, надо сказать, вполне знакомо по личному опыту. Непонятно лишь одно: почему дразнить старшее поколение надо не „будущим”, как это было или хотя бы казалось в годы моей юности, а прошлым? Вот ведь едва ли не главный вопрос современности».

Русская поэзия второй половины ХХ века: фокусировка взгляда. «Полит.ру» представляет очередную программу «Нейтральная территория. Позиция 201» с Иваном Ахметьевым. Беседует Леонид Костюков. — «ПОЛИТ.РУ», 2010, 3 декабря .

Говорит Иван Ахметьев: «Я думаю, что очень ярких авторов мы почти всех все-таки собрали. Но это все, конечно, относительно. Я думаю, что счет все-таки идет на единицы, но поскольку вообще русская поэзия устроена очень удивительно в силу разных обстоятельств, то какие-то открытия происходят постоянно, регулярно, и, скажем, к концу нашей работы для нас стало понятно, что [Илья] Риссенберг — колоссальная фигура, но уже некогда было его вставлять. И те, кто разбирается, стали говорить о Риссенберге, и тоже нам стало ясно, что Риссенберг — это ого-го, но мы не успели, к сожалению, его сделать, и надо было уже сдавать верстку».

Речь идет о двухтомной антологии «Русские стихи 1950 — 2000» (М., «Летний сад», 2010). Составители: Иван Ахметьев, Герман Лукомников, Владимир Орлов, Андрей Урицкий.

Герман Садулаев. «Я — такой писатель...» Автор романа «Я — чеченец» беседует с Владимиром Бондаренко. — «Завтра», 2010, № 48, 1 декабря .

«Мы все сейчас — варвары Советского Союза. Полукровки, метисы с окраин империи, мы — последние римляне, последние советские люди. Не московская пресыщенная элита, а мы — окраинные варвары, готовы защищать и возрождать Советский Союз».

Сергей Сергеев. Территория — душа народа. К 120-летию со дня рождения Николая Устрялова. — «Литературная газета», 2010, № 49, 1 декабря .

«Надо ясно понять — устряловская мысль сегодня не работает, она не описывает окружающую нас социально-политическую реальность. Более того, надо признать, что вся традиция русского этатизма, заложенная еще Карамзиным и Пушкиным и теоретически обоснованная „государственной школой” русских историков и юристов, достойным продолжателем которой был „харбинский одиночка”, потерпела на наших глазах полный крах ввиду совершенного несоответствия предмету описания (и воспевания). Не видно никаких оснований для надежды на „возвращение” начальства в традиционном российско-советском смысле. Посему современный русский этатизм возможен лишь как фарсовая имитация былой высокой трагедии».

«Следовательно, у русских выбор небогатый: жить иллюзиями и потихоньку исчезать с лица своей земли или переломить трехсотлетнюю традицию и самим создать себя заново как самостоятельный и самоуправляющийся субъект политики — русскую демократическую нацию. Для этого „коренником” русской тройки должен стать совсем иной тип русского человека, тип, который било и истребляло, но все же не сумело извести имперско-советское начальство, — тип самостоятельного и деловитого, не нуждающегося в государственной указке хозяина».

«Так что вопрос об актуальности Устрялова и „устряловщины” следует закрыть. Но он останется в русской истории как честный и мужественный мыслитель, сумевший в „минуты роковые” увидеть спасительный выход для своего народа там, где, казалось, его поджидала гибель. Мы должны учиться у него искусству политической диалектики и способности жертвовать собой во имя своих убеждений, но „мы пойдем другим путем”…»

Лидия Сычева. Будущее художественного слова. — «АПН», 22 декабря .

«Важно помнить, что печатное слово — не такой уж укорененный в человеческом мозге стереотип, — до ХХ века грамотность не была достоянием большинства, а систематическое чтение, тем более художественной литературы, было прерогативой интеллектуальной элиты, а не масс. Так что готовность, с какой большинство человечества отказывается от чтения в пользу более легких видов потребления информации и художественных образов, а именно в пользу видео, вполне объяснима».

«Нужно честно смотреть в глаза опасности, пусть даже в нашем случае — это всего лишь „интеллектуальная угроза”. Если процесс „оцифровки” человека изменить невозможно, то мы должны его осмыслить и описать, если же мы можем на него как-то повлиять, мы должны понять, что в наших силах сделать».

Утконос Мартынов, или В ожидании нового палеолита. Беседу с Владимиром Мартыновым ведет Борис Павлович. — «Петербургский театральный журнал», Санкт-Петербург, 2010, № 61 .

Говорит Владимир Мартынов: «Я бы уточнил: не просто человек разумный должен погибнуть, а человек говорящий. Мне кажется, израсходованы все ресурсы говорения. Была целая цивилизация, в начале которой было Слово, а теперь пришла пора для тезиса Витгенштейна: „О чем невозможно говорить, о том следует молчать”. Я сейчас нахожусь на такой человеческой стадии, что мне вообще неинтересно все то, о чем можно говорить. Мне интересно только то, о чем нужно молчать».

«Мне кажется, что я вот такое переходное звено, я застрял между двумя формациями. Это очевидно на моем композиторском примере. Многие композиторы меня ненавидят, и я их хорошо понимаю, потому что я композитор и как бы уже не композитор. Я сам даже путаюсь иногда в ощущениях. И так во всем: я вроде еще нахожусь в юрисдикции слова, а какой-то своей частью чувствую влияние уже совсем другой юрисдикции. На наших глазах происходит полная переориентация. Совершенно ясно, что вербальная цивилизация кончается».

«Сейчас нужен не социальный протест, но протест антропологический. Нужно протестовать против того вида, к которому ты принадлежишь».

«Культура уже давно потеряла актуальность! Она уже давно никому не нужна. Она ни здесь, ни там. Просто делается хорошая мина при плохой игре. Понимаете, если мы находимся в русле западноевропейской цивилизации, то давайте не будем себя обманывать: культура — это властное высказывание. <…> Сама культура перестала субстанцию власти в себе иметь».

Елена Фанайлова. Новое чтение. — « SvobodaNews.ru », 2010, 25 декабря .

Говорит Дмитрий Бак: «Самое главное в изменении формата нашего чтения — это изменение его контуров, его включенности в контекст нашей жизни. Очень простая вещь, мы никогда не делаем какое-либо дело более 20 минут. Может быть, студенты на „парах” пытаются полтора часа сосредоточиться, а я этого уже категорически не могу. И это приспособление под работу на компьютере, где ты пишешь текст, одновременно влезаешь в Интернет, одновременно у тебя электронная почта, а тут еще и „ Skype ”. И вот это мультиканальное наше сознание побуждает нас стремиться к совершенному восприятию. А это совершенное восприятие пустое, нулевое, потому что предел этого восприятия означает, что я скачал себе в домашний компьютер какой-то текст. Это рефлекс человека докомпьютерной эпохи. Я уверен, что те, кто моложе какого-то момента времени, этого не делают, они там хранят тексты, у них нет этого рефлекса присвоения, а у меня он есть».

«Я всю научную литературу читаю в компьютере, я ее удобно конспектирую, выделяю цветом, иначе не могу. Все, что не связано с моими научными интересами, я читаю в книгах, я умею это делать быстро и буду делать. У каждого человека есть порог соразмерности технической эволюции. Я помню, как мой папа (ему сейчас за 80) очень хорошо воспринял портативные транзисторные приемники, которые появились в начале 60-х годов: „ВЭФ-10”, „ВЭФ-12”, „Спидола” и так далее. Мой отец очень хорошо понял, зачем это. Он приобрел приемник. А вот магнитофоны портативные появились чуть позже, лет через 8, и он это уже не включил в сознание. В объеме его человеческих потребностей это уже не присутствовало. Лена [Фанайлова] правильно сказала, что по ридеру проходит граница поколений. Еще бы я сказал, что по SMS -сообщениям. Тут чуть-чуть больше порог, но люди, которым за какое-то количество лет, их не посылают. Это жесткий критерий принадлежности к какой-то технической парадигме».

«Я уверен, что наступит время, когда ридеры будут „кубическим куском дымящейся совести”, то есть возникнет поколение, которое будет соразмерно этому техническому носителю. А книга бумажная будет папирусом, свитком. И самое главное, что ничего не отменится. В культуре так всегда бывает, что виниловые диски, проигрыватели возвращаются, только уже в другом, не массовом варианте. Балет возвращается в великом и элитарном варианте, не в том, который описан у Пушкина: „Балеты долго я терпел, но и Дидло мне надоел”. То есть ничего страшного не происходит».

П. И. Филимонов. Чтение по ролям. — «Новые облака». Электронный журнал литературы, искусства и жизни. Таллинн, 2010, № 1-2 .

«Как бы ни размахивался творческий гений драматурга, есть определенные вещи, которые невозможно представить себе на сцене среднестатистического театра. Скажем, какой-нибудь полномасштабный конец света, с ураганами, вихрями и засухой — вряд ли можно изобразить на сцене даже при современном уровне технической оснащенности. Смерть героев тоже как-то ограничена в средствах. В том смысле, что убить героя на сцене мало реально каким-нибудь неожиданным способом, с расчлененкой и лужами кровищи, чего иногда так хочется и чего иногда они (герои) так заслуживают. Все равно он встанет и поклонится. В самом крайнем случае, драматично уползет за кулисы».

«А вообще — есть в этом какая-то высшая прелесть — вывести в пьесе ситуацию, которую именно что невозможно воплотить на сцене, написать какую-то такую ремарку, которая является заведомо невыполнимой для режиссера и актеров, исхитриться и запихать туда что-то такое, что никак не может быть показано на сцене. Мол, пусть выкручиваются как хотят. И выкручиваются. Если хотят, конечно. Чаще всего не хотят, и тогда пьеса превращается в чистейший объект литературы, существующий исключительно сам по себе и предназначенный для чтения».

Здесь же — его эссе «Про заек»: «Плохая проза — как кусок имбиря, поедаемый между тающими на языке кусочками суши, — очищает небо и готовит его к новым неизведанным ощущениям. Поэтому я читаю все. Разнообразя и чередуя. Классику, за ней современную литературу, за ней упомянутые детективы, классику уже зарубежную и так далее, по кругу. Не читаю только мемуарную литературу. Потому что в мире столько интересных вымыслов, что правда как-то сильно проигрывает в сравнении. Ну, во всяком случае, так мне кажется».

Константин Фрумкин. О загадочном удовольствии говорить. — «Нева», Санкт-Петербург, 2010, № 12.

«Впрочем, возможно, речь не доставляла бы говорящему такое удовольствие, если бы была просто одной из способностей, которые можно упражнять и проявлять. Но речь самыми тесными узами связана с другой важнейшей антропокультурной категорией — с властью, со статусом в социальной иерархии, в обезьяньей стае, стремление бороться за который заложено в человеке на уровне инстинктов. Многие мыслители — например Поршнев — говорили об исходно „суггестивной” функции речи, о том, что вообще слово исходно является приказом и что, соответственно, право говорить во многом является осуществлением власти в данном социальном пространстве. Добиваясь возможности высказаться, человек утверждает себя в высоком — или мнимовысоком — социальном статусе. Недаром в русском языке слово „сказано” часто без всяких пояснений употребляется в смысле „приказано”. Говорящий человек утверждает себя в роли того, „кем сказано”, а не „кому сказано”».

«Но не является ли слово или, говоря шире, речь некой ближайшей аналогией семени? Речь есть компактная порция информации, отражающая личность говорящего и являющаяся проекцией его внутреннего мира. Попав в слушателя, речь в минимальной, а при удаче и в значительной степени преобразует внутренний мир слушателя, делая его подобным миру сказавшего. Всякий, кто говорит, извергает из себя информационное семя, надеясь, что оно попадет на „почву” — в души слушающих, произведя в них соответствующее реструктурирующее действие и оставив в них отпечаток личности говорившего, а при большой удаче — сделав слушающего духовным двойником и таким образом продолжением личности говорившего. Здесь мы видим, как срабатывает формула, приведенная Кожевым в книге „Введение в чтение Гегеля”: человек является человеком лишь в той степени, в которой он навязывает другому человеку представление о себе, заставляя признать себя».

Егор Холмогоров. Гарри Поттер и нищета «консервативной революции». — «Новые хроники», 2010, 25 декабря .

Расшифровка выступления на заседании книжного клуба Liberty.ru , посвященном выходу книги «Гарри Поттер и философия».

«Реальность волшебного мира Роулинг — это реальность, в которой есть такие вещи, как элементы домашнего рабства, потому что главным обслуживающим персоналом всего того магического хозяйства, которое у нас имеется, являются по сути рабы. Я думаю, все помнят некоторое исключение из правил трансфигурации: нельзя трансфигурировать золото, т. е. нельзя создать золото из чего-то еще и нельзя создать еду из чего-то еще; воду можно выпустить из палочки, а вот бутербродов уже не сделаешь. Все те роскошные лукулловы пиры, которым предаются студенты Хогвартса, — это все кем-то приготовлено. В определенный момент мы узнаем, что это все приготовлено домашними эльфами, которые живут в подвалах этого самого Хогвартса, не имеют ничего, кроме своих рабских туник, работают и, главное, вполне довольны жизнью».

«Один из самых странных и <...> из самых нетолерантных мотивов, которые есть в книгах Роулинг, — это комическая история о том, как Гермиона решила бороться за права домашних эльфов, как она распихивала им едва ли не насильно одежду (а получение одежды, как помните, является символом освобождения), как эти домашние эльфы, если они получали свою свободу, страшно терялись, не знали, что делать, у них начиналась истерика, паника. Как мы все помним, если мы интересовались философией, здесь госпожа Роулинг повторяет классический тезис Аристотеля о существовании рабов по природе. Домашние эльфы, за исключением редких онтологических исключений типа эльфа Добби, — это рабы по природе. И волшебники должны обращаться с ними как с рабами, если они этого не делают, то система дает сбой».

«Дальше мы узнаем очень глухо, из очень немногочисленных намеков о существовании еще одного производящего класса — это гоблины. Про гоблинов мы точно знаем, что они — специалисты в механике, в оружейном деле, они — специалисты во всем, что связано с металлами. Мы опять же узнаем, что между гоблинами и волшебниками велись очень жестокие войны, которые закончились уже где-то в XIX веке. Закончились тем, что, в общем и целом, волшебники гоблинов подчинили. В итоге им было предоставлено какое-то четкое место, гоблины до сих пор осознают себя как фактически порабощенную нацию, которая отчуждена была волшебниками от некоторых очень важных прав, а главное, от некоторых очень важных собственных артефактов».

А также: «Гарри фактически работает в SIS — о чем еще нам сейчас скажет К. А. Крылов. Причем понятно, что к нему абсолютно применима та же формулировка, которая была применена к Майкрофту Холмсу: он работает на британское правительство, а в некоторых моментах он и есть британское правительство. Понятно, что в определенный момент министерство магии — это отнюдь не министр, а Гарри Поттер».

Алексей Цветков. Динозавры и их астероид. — « InLiberty.ru /Свободная среда», 2010, 23 декабря .

«<…> нефть — совершенно естественный продукт природы, как бы она ни возникла, и вполне могла быть выброшена в результате какого-нибудь натурального катаклизма. Мы боимся извержений вулканов, погребающих экологию под миллионами тонн грязи, но не возмущаемся ими и не подаем на них в суд, тогда как нефтедобыча, в ходе которой была допущена трагическая ошибка, производится для наших же нужд и прекратится с нашим исчезновением, но на нее-то как раз мы и обижаемся».

«<…> мы выпускаем в атмосферу массу ненужного ей углекислого газа, а также загрязняем уникальные плавни нефтяными выбросами — не со зла, а от беспомощности, потому что изначально нам никто не вручил оружия для обуздания природы, и теперь приходится учиться на собственных ошибках. Это, конечно, лишь мелочи по сравнению, скажем, с возможным визитом астероида, где уже не помогут ни вакцины, ни углеводородная эмиссия, ни передовые методы бурения, — мы ведь помним о судьбе наших братьев-звероящеров, не поспевших на торжества в Вифлееме и не перечисленных в райской идиллии пророка Исайи. Но мы прекрасно понимаем, что природа как таковая не желает нам зла, — впрочем, и добра тоже, она слепа. И мы ей в ответ не должны ровно ничего».

Сергей Черняховский. Антисталинист как тип. — «Русский Журнал», 2010, 21 декабря .

«Вопрос цены имеет значение — но только на фоне достигнутой цели. Провал задач, поставленных историей, не может быть оправдан стремлением минимизировать потери. Полководец, умеющий побеждать малой кровью, лучше полководца, который платит за победу большими потерями. Но только при одном условии — если победа достигнута. Если же минимизация потерь рассматривается как нечто более важное, чем победа, полководец вместе со своей армией должен, не вступая в бой, сдаваться в плен врагу».

Игорь Шайтанов. Есть ли в России хорошие писатели? [Пресс-конференция.] — « Lenta.Ru », 2010, 29 ноября .

Главный редактор журнала «Вопросы литературы», литературный секретарь «Русского Букера» Игорь Шайтанов, отвечая на вопросы, среди прочего говорит: «Дело в том, что установка премии, которую я озвучиваю, выглядит так: „Помочь серьезной литературе стать конкурентоспособной на современном книжном рынке”. И что же такое „серьезная” литература? Для меня прежде всего это литература, не забывшая свое изначальное определение — искусство слова. В музыке никого не удивляет понятие „слух”, поскольку он легко проверяется. В литературе это понятие звучит скорее метафорически, как синоним другого понятия, — „вкус”. Главное не в том, чтобы договориться, какой вкус хорош, а в том, чтобы согласиться/не согласиться с тем, что вкус существует. Я убежден в его существовании и необходимости. Им проверяется литературное качество. Если кто-то возразит, что это понятие субъективное и даже элитарное, я соглашусь с этим. Культура демократична по своей доступности, но она элитарна и в творчестве, и в умении судить о результатах творчества. Так что „хорошая” литература прежде всего — дело вкуса, умения слышать слово, а уж потом — способности воспользоваться этим словом для обсуждения проблем и всего, что достойно обсуждения».

«В литературе путь к успеху сегодня лежит за пределами литературы. Так что тому, кто обдумывает стратегию успеха, я бы рекомендовал забыть об искусстве слова, а тому, для кого „вначале было слово”, не огорчаться, что пиар и глянец обойдутся без него».

«Я как раз и начал свои ответы с того, что современная ситуация с ее вызовом литературе еще породит нечто неожиданное и значительное. Это мне кажется возможным».

Составитель Андрей Василевский

«Афиша», «Вопросы истории», «День и Ночь», «Вышгород», «Знамя»,

«Иностранная литература», «История», «Континент», «Нескучный сад», «Посев», «Сибирские огни», «Октябрь»

Владимир Алейников. «Самому легендой быть для всех». — «День и Ночь».Литературный журнал для семейного чтения. Красноярск, 2010, № 6 (80) .

Мемуар-исследование о недооцененном поэте Николае Шатрове (1929 — 1977).

«Во всём — движение, устремлённость вперёд, преодоление земного времени и земного притяжения, выход во Вселенную, в неведомые измерения, в параллельные миры, привычное (как дома!) пребывание в историческом и географическом пространствах, этот отважный прорыв в будущее, эта сжатость и афористичность изречения, как на скрижалях, и вдруг — редкая раскрепощённость, абсолютная свобода с абсолютной точностью найденного слова, эта долговечность написанного, — все, совершенно все, большие и малые, звенья общей цепи, все составляющие этой небывалой музыки, всё информационное поле шатровской речи, шатровской мысли, шатровской высокой поэзии, — всё это самым естественным образом входит в понятие явления , всё говорит о том, что создавался Шатровым на протяжении всей его жизни, в сущности, собственный своеобразный эпос.

Вообще творчеству некоторых современных русских поэтов, представителей бывшей неофициальной нашей литературы, написавших много, присуще это эпическое звучание, это закономерное нахождение всех написанных ими вещей внутри одного круга, одного единого целого. Что наводит на мысль о том, что четверо поэтов (в этом ряду, помимо Шатрова, из покойных поэтов я назвал бы Величанского и Губанова, а из живущих — только себя) являются не только лириками, но и эпиками, и современный эпос частично уже написан, но не одним человеком, а несколькими людьми, а частично ещё создаётся».

В этом году у одного из основателей СМОГа, Владимира Алейникова, — юбилей. Мы планируем напечатать новые стихотворения поэта.

Эльга Бакланова. Мой муж Григорий Бакланов. — «Знамя», 2011, № 1 .

Публикуется в юбилейном номере журнала. Бакланов долгое время был его главным редактором.

«Мне очень жаль, что не вышли отдельной книгой Гришины рассказы. Он любил их писать и писал легко. Особенно мне запомнился рассказ „Вот и кончилась война”. Это рассказ о безруком комбате. Жизнь его тяжела и кажется кончающейся. „Один глаз его глядел грозно; как на часах при взрыве останавливается время, так и в его глазу, в незрячем, разлившемся зрачке, осталось былое, грозное, и, уж видно, до конца дней”.

Гриша очень редко читал свои рассказы на публике, со сцены, даже когда просили. Я помню, как в ЦДРИ зал слушал его военные рассказы. Весь зал встал. Конечно, были аплодисменты, хорошие слова. Но вот то, что зал встал и долго стоял, этого забыть просто нельзя».

«А однажды сын наш, прочитав очерк Гриши о Твардовском, так растрогался, что, не говоря ни слова, подошел и обнял отца. Он был тогда еще застенчив и не склонен так выражать свои чувства, но, видно, очень уж понравился ему этот очерк.

Гриша прожил долгую и честную жизнь. Особенно хочу отметить, что он никогда не подписал ни одного грязного письма, ни одной подлой статьи. Все, что он считал нужным и важным, он говорил прямо с трибуны, называл фамилии тех, с кем был не согласен.

На этом я кончаю свои небольшие воспоминания о моем дорогом муже Григории Бакланове».

Владимир Бошняк. Наше дело правое, птица строфокамил! Размышления переводчика прозы над строчками Одена, от которых отмахнулся Иосиф Бродский. — «Иностранная литература», 2010, № 12 .

Очень живое (даже чуть-чуть «разговорно-хулиганское» в тоне) исследование, спорящее с А. Сергеевым и В. Топоровым. Бродскому тут достается тоже немало. Страшно интересно и, страшно сказать, — более чем убедительно. Автор предлагает свой вариант перевода части стихотворения Одена «September, 1, 1939», жертвуя, правда (и оговоривая — почему), стихотворным размером. Текст-путешествие.

Бошняк — переводчик многих англоязычных текстов: от Фолкнера, Доктороу и Рота до Сарояна, Вулфа и Леннона.

Эта книжка «Иностранки» целиком посвящена переводческому искусству; общая «шапка» номера — «Парадоксы литературного перевода».

Иван Воронцов. Ящерки хвост. — «Континент», 2010, № 3 (145) .

Насколько я знаю, это один из последних, если не последний, номер периодического издания журнала — он переходит на антологические выпуски, составленные из опубликованного. Тем более удивительно — первая прозаическая вещь, открывающая эту книжку журнала, в редакционном вводе аттестуется так: «Надеемся, что [повесть] заинтересует наших читателей тем своеобразным жизненным материалом, который положен в ее основу и с которым до сих пор наша молодая словесность еще, кажется, не имела дела».

Молодая словесность, оказывается, еще не имела дела с повестью о дорогой европейской проститутке-путешественнице, нашей соотечественнице Кате, циничной авантюристке, внутренне опустошенной прожигательнице жизни (прожигает успешно и с удовольствием), — в начале и конце сочного повествования лениво размышляющей, а не броситься ли ей из окна. Кстати, героиня поработала и на «Радио Свобода» (Прага), где трудился и 33-летний автор произведения (он служил также во Французском легионе, сейчас работает таксистом). Антураж (яркие краски, чувственные декорации и т. п.) этого сочинения вызвал из памяти подзабытую стилистику Юрьенена и Савицкого.

Что ж, в прошлом году и «Русский Букер», как мы помним, оригинально повел себя перед концом определенного этапа в своей биографии.

Ближе к финалу номера — интересное исследование Юлии Щербининой «Под парусами паракритики» — с меткими каталогами разнообразных «грехов». Один из них вполне приложим и к моим (да почти к любым) литобзорам: «Современный рецензент-обозреватель-колумнист отрастил себе такое ИМХО (устойчивое выражение из английского лексикона, означающее „по моему скромному мнению”. — П. К. ), что его уже можно возить в тачке — как живот Синьора Помидора». Только бы не забыть уложить в эту тачку еще и животы Аполлона Григорьева, Тана, Чуковского, Быкова, Октавио Паса, Сьюзен Зонтаг и Самуила Лурье с Гедройцем. Об И. Бродском даже не говорю. Впрочем, устойчивые жанрово-дисциплинарные границы художественной критики, как и приличий (скромности, целомудрия и т. д.) , у нас, действительно, подразмыты.

Протоиерей Игорь Гагарин. Добро бескорыстным не бывает? — «Нескучный сад», 2010, № 12 .

Публикации предшествует письмо читателя о том, что христиане — ужасные ханжи, творят-де добро корыстно , ради спасения собственной души. Бабушка автора в Бога не верила и творила добро просто так.

«…Ведь не называем мы корыстным желание одобрения родителей, друзей, любимого человека. По-моему, это вполне нормальное, здоровое желание. Так почему же надо называть ханжеством желание одобрения Того, Кого каждый верующий стремится любить всем сердцем своим, и всею душею своею, и всем разумением своим, и всею крепостию своею (см.: Мк. 12: 30). Только потому, что некоторые думают, будто Его нет? А одобрение собственной совести? Для многих и это очень важно. Если тут корысть, то, по-моему, это прекрасная корысть. И здесь верующий отличается от неверующего тем, что для второго совесть — его личное качество, и, значит, ее одобрение — одобрение себя собою же, а для верующего совесть — голос Божий, посредством ее Сам Господь или одобряет, или упрекает нас».

«Конечно, все, что я до этого говорил, не имеет никакого отношения ни к той доброй бабушке, примером которой нас укорили, ни ко многим подобным ей. Есть ведь и такое прекрасное качество, как человеколюбие, которое может быть присуще, конечно же, не только верующим. Таких людей, далеких от Церкви, не считающих себя верующими, но очень добрых, сострадательных, отзывчивых, я встречал немало, и восхищаюсь ими, и учусь у них. Добрый человек добр независимо от того, верующий он или неверующий. Он делает добро потому, что оно естественно для него. Это очень ценно в людских глазах. Но Господь смотрит иначе».

А дальше — очень интересная и неожиданная притча.

Андрей Грачёв. Блокнот. — «День и Ночь». Литературный журнал для семейного чтения. Красноярск, 2010, № 6 (80).

Великолепная, на мой вкус, проза: армейские, точнее, «афганские» новеллы — изящно прописанные, с замечательным ритмом, мудрые и остроумные (если это слово можно тут применить) разом. И — как бы это сказать? — очистительные . Меня смутила фотография автора: строгое лицо и очень черные непроницаемые очки. Полез в биосправку, так и есть: «Принимал участие в боевых действиях в провинциях Парван, Баграм, Кабул, Баглан, Нангархал и др. Награждён медалью „За отвагу”. В октябре 1982 года в окрестностях Кабула был тяжело ранен. В октябре 1983 года вычеркнут из списков части в связи с полной потерей зрения. С отличием окончил пединститут, защитил кандидатскую диссертацию. В настоящее время преподает на кафедре русской и зарубежной литературы Самарского госпедуниверситета. Автор двух книг об истории Великой Отечественной войны и о необъявленной войне в Афганистане, а также сборника прозы „Афганские былинки”. Руководит литературным молодежным объединением „Лабиринт”».

Василий Димов. Кафказус. Предисловие Евгения Попова. — «День и Ночь». Литературный журнал для семейного чтения. Красноярск, 2010, № 5 (79).

Е. А. Попов деятельно помогает этому красноярскому альманаху, еще недавно возглавлявшемуся покойным ныне Романом Солнцевым.

«Читателям <…> это имя уже знакомо по публикации романа „Тбилиссимо”, впоследствии переведённого на несколько языков, в том числе и на грузинский. После выхода книги в Грузии читающая публика разделилась на два лагеря. Одни назвали Димова „познавшим грузинскую душу”, зато другие — русским шпионом и грузинофобом.

Автор нескольких книг так называемой экспериментальной прозы Василий Димов занимает в современной русской литературе свое, отдельное место. Тексты его могут нравиться или нет, однако факты — упрямая вещь. Димова не спутаешь ни с кем, хотя читать его трудно и это почти работа, а не развлечение. Но занятие полезное и питательное. Напевность, утончённая гармония его полупоэтических-полупрозаических строчек впечатляют и манят познать, расколдовать ту таинственную реальность, что так искусно выстроена автором. В прозе Димова лично я нахожу следы влияния немецких экспрессионистов конца роковых сороковых прошлого века, тогда как некоторые его строки и абзацы перекликаются с поэтическими заклинаниями современного российского автора, „дервиша” Тимура Зульфикарова. Впрочем, многоплановые тексты Димова позволяют каждому читателю сделать собственное открытие. Это — наша литература. Качественная, настоящая, русская, а не пластиковое, гламурное ее подобие».

Графически это немного похоже на прозу Дмитрия Данилова, но только внешне.

Олег Кириченко. Православное женское монашество в советское время. — «Вопросы истории», 2011, № 1.

Именно они, православные монахини, судя по всему, и приняли главный удар: сначала массовые репрессии начала 1930-х и массовое обновленчество, отчасти инспирируемое властями, затем активное разрушение монастырей и уничтожение святынь. Они сопротивлялись как могли, главное, утешали людей. К ним шли со своим горем (не интеллигенция шла, конечно, обычные люди). «К концу 1960-х гг. ушли из жизни последние монастырские монахини, и вместе с ними уходила особая культура дореволюционного женского монастыря, который вырастал на иной почве и иных социальных ценностях, нежели монастыри постсоветского времени». Вот об этих «иных» почве и ценностях — данное исследование.

Владимир Леонович. Возьмите в долг, не откажите. — «День и Ночь». Литературный журнал для семейного чтения. Красноярск, 2010, № 5 (79).

Большая вещь к 100-летию Твардовского и 40-летию его кончины.

Интонацию Леоновича не спутаешь не с чьей другой.

«О его коллегах — 33 богатыря, 42 секретаря, как он балагурил, — достаточно сказано в „Теленке” Солженицына, почему-то слывущем вещью неблагодарной со стороны крестника — своему крестному отцу. Кто как понимает моменты той самой щепетильности и прочего, опирающихся на внутреннее достоинство, на его твердыню…

Я мало что понимал в драматургии Вампилова. Для меня он был Саня Вампилов. Не дурак выпить и развлечься на даче Костюковского. У Твардовского он был „Вампиров”: то ли А. Т. успел прочесть и оценить дар этого гуляки, то ли угадал то, чего не мог знать. Наверняка старался ему помочь — как и мне.

Возьмите в долг, не откажите…

Я отказывал.

А хороша формула?

Зная мое бездомье, вспоминал, как в юности каждый чердак и каждый подвал рисовались ему его жильем. Поднявшись на второй этаж дачки Бориса (Костюковского, в Пахре. — П. К. ) — оглядел косые стены клином и стол:

— О да, тут можно писать „Мадам Бовари”!

Застал как-то у меня подругу, выяснил, что пишет стихи, попросил почитать. Покряхтывал непонятно как, потом сказал:

— Вам надо родить ребенка».

Наталья Полякова. В полосе света. — «Октябрь», 2010, № 12 .

О книге стихов Игоря Меламеда «Воздаяние» (2010).

«Книга Меламеда автобиографична, как мемуары или дневниковые записи. Но именно этот путь — самый короткий к сердцу современного вдумчивого читателя. После XX века искусство оказалось в западне жизни. Реальность переросла текст. Хроника стала важней авторского вымысла, которому читатели перестали верить. Современное искусство, стараясь выжить, нашло два способа существования в таких условиях. Первый — стать зеркалом жизни. Второй — сгустить смыслы и превратиться в искусство ради искусства. И по сравнению с прозой, которая по своей природе тяготеет к хронике, современная поэзия вольно или невольно склоняется ко второму пути. Для поэзии это — путь наименьшего сопротивления. Иносказание становится уже не целью и не средством, как это было в Серебряном веке и позже у футуристов, а способом высказывания. Содержание текста при этом не ставится в зависимость от действительности, так как действительность рождается в самом стихотворном тексте как единственно верная и существующая.

Но в стихах Меламеда все наоборот. Единственная реальность — его жизнь. Важны не просто чувства и воспоминания, важна их достоверность. Если попытаться, стихи Меламеда можно легко расставить в хронологической последовательности реальных событий, личных и исторических.

Говорят, что поэт должен жить, как пишет. Но какую цену готов заплатить поэт, чтобы о нем так сказали? И мудро ли ждать от поэта, чтобы у него была какая-то особенная судьба? Под словом „особенная” обычно подразумевается „трагическая”. Хотеть быть трагическим поэтом — безумие, а быть им — тяжелый крест. Но именно такая, трагическая, судьба у Игоря Меламеда. Он ли ее выбрал, или она выбрала его…»

Григорий Ревзин (рубрика «Разговоры о нулевых»). Интервью Юрию Сапрыкину. — «Афиша», 2010, № 24 (288) .

Четырнадцать человек дали журналу интервью о «нулевых»: Борис Акунин, Сергей Шнуров, Илья Осколков-Ценципер, Василий Эсманов, Константин Эрнст, Олег Кашин, Леонид Парфенов, Михаил Галустян, Григорий Ревзин, Алексей Зимин, Ксения Собчак, Денис Симачев, Марат Гельман, Евгений Гришковец. О Ревзине сказано: «Своими текстами в „Коммерсанте” практически в одиночку внедрил в массовое сознание представления о современной архитектуре. Безжалостно критиковал лужковскую градостроительную политику. Один из умнейших авторов, пишущих на русском языке». Вот — два фрагмента.

«Меня развеселило, когда я прочитал „Стамбул” Памука, там он подробно описывает деревянные дворцы пашей на Босфоре, которые исчезают, и у них свое движение интеллектуалов, которые как-то об этом плачут. Когда вы сегодня гуляете по Стамбулу, вы не в состоянии себе представить, что там есть такие люди. Мы все знаем, кто такие турки, они очень способные, на всех языках разговаривают, прекрасные учителя по виндсерфингу, по параглайдингу, дубленки продают. А вот то, что там ходят такие Рустамы Рахматуллины и плачут, что дворцы рушатся, вообще в голову не приходит. При этом все чувства, которые он описывает, — такое ощущение, что это про нас написано. Это свойственно всем городам в рамках европейской цивилизации. Даже Венеция Бродского, описанная в „Набережной неисцелимых”, не похожа на ту Венецию, которую мы сегодня видим. 20 лет прошло — и все, по-другому устроены районы, нет больше разницы в населении между Дорсодуро и Гетто, притом что там вообще ничего нельзя менять. Профессиональная позиция заключается не в противостоянии изменениям, а в управлении изменениями. Но это требует высокой степени консенсуса общества по каким-то базовым вещам. Во-первых, нужно, чтобы профессионалы были, во-вторых, нужно, чтобы общество им доверяло, в-третьих, нужно, чтобы власти им доверяли. И тогда окажется, что можно найти компромиссные пути в каждом конкретном случае. У нас же крайние позиции со всех сторон. Со стороны девелоперов (участники организационного процесса в строительстве, работники на рынке недвижимости. — П. К. ) — „всю эту дрянь надо сносить и делать все заново, кроме открыточных памятников, которые повышают цену недвижимости”. Со стороны Архнадзора — „сохраняем все, и идите к чертовой матери”. В двухтысячные общество впало в анабиоз, денежным потоком, как Победоносцев говорил, „подморозили Россию”. Здесь именно такая ситуация, противостояние, законсервированное в очень ранней стадии, когда люди даже не начали думать о том, что надо договориваться. Они заснули и вяло продолжают бормотать свои крайне радикальные позиции. Ну, что поделать».

«Девяностые — двухтысячные — это время резкого упрощения культуры. Искусство довольно долго будет двигаться по пути гламуризации, то есть приспособления к тому меньшинству, которое в принципе способно его оценить».

В номере — немало «накопительных» собраний десятилетия — главные песни, фильмы и сцены из них и т. п. Константин Агунович подготовил «25 экспонатов нулевых»: № 22 — под названием «This is my body» Александра Косолапова (тут же и иллюстрация — изображение Христа у значка «Макдоналдса» и фраза, взятая «классиком соц-арта» из литургии. Приехав из США, классик с изумлением узнал, что «ирония не считывается». Далее (№ 25) идет фотография голого Олега Кулика на ошейнике. Последний «лот» — икона Святой Троицы письма Андрея Рублева в Третьяковке (с ехидным комментарием о споре музейщиков с церковью).

Ирина Роднянская. Бегом от Демиурга. — «Посев», 2010, № 12 .

Интереснейший (чуть ли не «приговорный») разбор романа Пелевина «Т».

Из финала: «Пелевину в его блестящих романах-философемах — во всяком случае, начиная с „Чапаева…”, — никогда и нигде не бывает больно, и этот экзистенциальный изъян, несовместимый с опытом любого и каждого, заставляет иных его читателей подозревать, что он попросту морочит им голову. Нет, не морочит, не мистифицирует, а ставит мистические эксперименты, но чем дальше, тем всё с более проблематичным результатом.

Владимир Соловьёв, истинный, а не препарированный в романе, дал спустя годы непроизвольную реплику на стихотворение своего друга Фета:

Смерть и время царят на земле, —

Ты владыками их не зови;

Всё, кружась, исчезает во мгле,

Неподвижно лишь солнце любви.

Это „солнце” — уже не „мировая воля”, бессильная перед смертной катастрофичностью жизни, а одно из Имен Божиих…» См. также статьи Владимира Губайловского и Василия Костырко о романе Пелевина в «Новом мире» (2010, № 3).

Алексей Савельев. Уроки Ярославля. — Научно-методическая газета для учителей истории и обществоведения «История» (Издательский дом «Первое сентября»), 2010, № 23 (909) .

«Выездной» получился номер. И очень красивый. Редакция побывала в моих излюбленных местах, в частности в изумительной красоты Воскресенском соборе города Тутаев (Романова-Борисоглебска), где находится гигантская (2 sub Ѕ /sub 2 метра) икона Всемилостивого Спаса — XV века, кисти Дионисия Глушицкого. Ежегодно она участвует в крестных ходах: образ несут несколько человек. Пишут здесь и о почитаемом на Волге архимандрите Павле Груздеве (1919 — 1996), сидельце, служившем в Мологе, а после затопления — в Тутаеве. На могиле отца Павла — его слова: «Родился — пригодился, а умру — от вас не уйду».

Валерий Сендеров. «Свободная Россия» в борьбе за модернизацию. — «Посев», 2010, № 12.

Ведущий автор журнала цитирует уникальные документы — скрипты «вражеской» радиостанции «Свободная Россия», начавшей свое вещание в 1950 году.

«Рассыпающиеся рукописные листочки из блокнота, любезно переданные нам госпожой Татьяной Гуляевой — племянницей покойного сотрудника радиостанции Серафима Павловича Рождественского. В другом виде эти тексты, по-видимому, никогда и не существовали. О чем они? Да о том, о чем столь лихорадочно спорят сегодня! О великих достижениях великого Отечества; об исторической военной победе, ее смысле, последствиях и цене. Но прежде всего, разумеется, — о Сталине мудром, родном и любимом…» Весьма поучительное, «неостывшее» чтение.

Сергей Телюк. Указующий перст. — «Вышгород», Таллинн, 2010, № 6.

Вослед за стихами московского поэта здесь помещен его маленький мемуар о покойной жене — редкого таланта художнице, изящно иллюстрировавшей — помимо прочего — прозаические и стихотворные книги Сережи. Ее не стало в прошлом году. Кончается этот этюд просто и тихо: «В начале следующего года (1993-го. — П. К. ), сразу после Рождества, я женился на Ирине. А едва дождавшись Крещения, двадцать первого января, мы обвенчались в Церкви Ризоположения на Донской, недалеко от метро „Шаболовская”». Господи, как же мало и как много им выпало быть вместе!

Владимир Титов. «Ядрышко в русском слове…». — «Сибирские огни», Новосибирск, 2010, № 12 < http://magazines.russ.ru/sib>.

О поэзии екатеринбуржца (неоднократного автора «НМ») поэта Юрия Казарина.

«В отличие от Заболоцкого или Тарковского, Казарин не прививает природе логос, и природа бесчинствует у него в нелогичной красоте стихий, отвечающей стихийному в нас — радости или ожиданию. Все выводится к трепету стихийности — время сгорает, мертвая пчела исчезает в „толкучей воде” — и далее движется к большей простоте: „просто Бог”, бездна, вечность. Казарину удается сказать бездну — „бездной”, и Бога — „Богом”, он возвращается к простоте и одиночеству слова, как того хотел в свое время Петер Хандке, призывавший дар звать дерево — „деревом” и реку — „рекой”. Говорим „удается”, потому что каждое событие его маленького стихотворения окунает эти слова в удивительную полноту искренности. Говорим „событие”, потому что стих Казарина кажется не написанным, а случившимся. Стихотворение пишется по случаю — на случай — как враз ум ление — по-картезиански безвременная, мгновенная мысль о существовании, всегда бестолковая в силу приданного ей стихотворного дления. Преодолеть длительность поэтической речи, ее время, может только читатель, но когда ему это удается — заслуга в том — автора. Стихотворение Казарина не повествует, в нем слишком мало слов для этого, оно вздыхает, вскрикивает или сокрушается в молчании. В нижеприведенной подборке мы заметим и другое: в нем, стихотворении, слишком мало времени. У больничного окна нет времени на поэтический изыск — не столько в силу потопляющей безнадежности, сколько по причине как бы уже вневременного существования в позднем, в оставшемся. Черты лица у каждого стихотворения здесь заострены до предела. Полнота смертного страха делает стихотворения Казарина настолько живыми, насколько вообще может быть живой такая по определению искусственная вещь, как поэтическое произведение».

Далее — подборка стихов Ю. К.

В номере публикуются «толстовские» материалы. Среди них отметим текст Марьям Вахидовой («С верой в совершенствование…») о влиянии… Чечни (шире — мусульманской этики) на духовно-нравственные поиски молодого Толстого. Да и не молодого. Это — нечто, впрочем, ничего другого я лично от Льва Николаевича и не ожидал. Смайлик (горестный).

Анна Цветкова. Безголовый всадник. Стихи. — «Октябрь», 2010, № 12.

ходишь что-то бормочешь себе под нос

вроде считалки детской молитвы долгой

а на каком из слов сквозь тебя пророс

счастья росток ты и не помнишь толком

мокрых стволов в парке не перечесть

ветер несет морось устало сердце

биться стучать будет лишь то что есть

больше не жди нет никуда не деться

словно в воду и вправду смотрел Господь

столько дождей выпало этим небом

глина земля песок неживая плоть

лепит объем ступни за тобою следом

Роберт Чандлер. Предатели и дарители: о переводе «Капитанской дочки». Перевод с английского Александры Борисенко и Виктора Сонькина. — «Иностранная литература», 2010, № 12.

Будь я «элитарным» издателем, так немедленно бы выпустил этот текст отдельной книжечкой в твердой обложке с изысканным оформлением. Филологические вроде штудии, а читается как авантюрный рассказ! Элегантный, интеллектуальный. Очень авторский . Но — увы, бумагу и картон нынче тратят на больничные дневники молодой Франсуазы Саган — блеклые и невразумительные. Ниже — кусочек из Чандлера.

«Я проникался „Капитанской дочкой” постепенно. Сначала, как я уже говорил, мне казалось, что композиция романа довольно небрежна и напоминает лоскутное одеяло: случайный коллаж из вымышленных писем, исторических подробностей и разностилевых стихов. Потом я стал осознавать элементы симметрии на верхнем уровне — например, параллель между встречами Петра Андреича с Пугачевым и Машиными встречами с Екатериной II (встретив Пугачева во время бурана, Гринев не знает, кто он такой; Маша, встретившись с Екатериной в парке, тоже ее не узнает; претензия на российский трон ненадежна и у Пугачева и у Екатерины). Таких симметричных построений много (дважды подаренный тулуп, две попытки подарить полтину, два случая — в первой и последней главе, — когда Гринев-старший читает „Придворный календарь”). В-третьих, я осознал повторение одних и тех же фраз, о которых только что шла речь. Наконец, я начал обращать внимание на то, как Пушкин играет на повторах отдельных звуков».

Михаил Яснов. «Хранитель чужого наследства…» Заметки о ленинградской (петербургской) школе художественного перевода. — «Иностранная литература», 2010, № 12.

Долгожданный (и репрезентативный) очерк. Легендарная «Всемирная литература», разумеется, здесь также освещена со всех сторон.

Составитель Павел Крючков

ИЗ ЛЕТОПИСИ «НОВОГО МИРА»

Март

35 лет назад — в № 3 за 1976 год напечатаны стихотворения Ю. Кузнецова «Посещение», «За дорожной случайной беседой...», «Дуб», «Слезы вечерние, слезы глубокие...», «Колесо», «На берегу, покинутом волною...», «Холм».

80 лет назад — в № 3 за 1931 год напечатан поэтический цикл О. Мандельштама «Армения. Двенадцать стихотворений».