Новый мир. № 7, 2002

Звезды нынче бородаты,

И до них подать рукой,

И не надо ставить даты

Под написанной строкой.

Все в природе изначально,

И, негромкой становясь,

Потому-то и печальна

Связь времен и наша связь.

Вечность дышит все грубее,

Все короче наши сны,

И глаза Кассиопеи

Прямо вниз устремлены.

Порою покажется сдуру,

Что образ твой мнительный лжив,

Что ты притворяешься только,

А сам уже больше не жив.

И кто-то другой колобродит

И водит твоею рукой.

И даже с твоею подругой

Сидит на кровати другой.

И мысли его безобразны,

И речи куда как странны!

И ты наблюдаешь за этим

Откуда-то со стороны.

Чужими заручившись временами

И волю дав обидчивым перстам,

Ликует чернь святая, а за нами

Любовь и голод ходят по пятам.

Так было, есть и будет, и не надо,

Родная, думать, что там за стеной —

Русалки смех в бутылке лимонада

Иль гномик злой в коробке жестяной.

Пусть будет мир хоть натрое расколот,

Пусть будет злом и похотью палим —

Мы утолим и скорбь свою, и голод,

И смерть — одну любовь не утолим.

Этот день пройдет, как вчерашний день,

Эта ночь, как вчерашняя ночь, пройдет:

Будут вишни валяться на простыне,

Будет тело твое в темноте белеть.

И случится такое, что, бог ты мой, —

Звезды, с неба упав, тишину прожгут.

Ты расплачешься горько, а я, дурак,

Крупной солью посыплю печаль твою.

Ночь. Крутые бока

Девы, Овна, Тельца.

Смерть не страшна, пока

Нет у нее лица.

И, чешуей шурша,

Млечный змеится хвост.

Вздрагивает душа —

Трудно жить среди звезд.

Этот просторный хлев

Нам все равно не впрок,

Скалит ли зубы Лев,

Плачет ли Козерог.

Я распростерт во тьме,

Движущейся, живой.

Я себе на уме,

Сиречь я сам не свой.

И, опален огнем,

Думаю, весь в огне:

Я ль обитаю в Нем,

Он ли живет во мне?

Но, ощутив в горсти

Маленького зверька

Веры, шепчу: «Прости,

Господи, дурака!»

Свет чернозема грача влечет

К звоннице, к радости колокольной —

Он растворяется в ней, малахольный,

Грозным мгновеньям теряя счет,

Не замечая — когда ж заря! —

С тьмою ночной сойдясь в рукопашной,

Как пролетает низко над пашней

Светло-зеленая тень звонаря,

Благословляя на жизнь без лжи

И на осмысленное горенье

Время и целя в его оперенье

Стрелами рано восставшей ржи.

Не от снега светло и не от морозца жарко —

Если мир опустел, то и нежность уже не в счет.

Впрочем, нам ни травы, ни веселых осин не жалко —

Нас друг к другу не вечность, а темная боль влечет.

Будем жить-поживать, улыбаться чужим прохожим

И родным воробьям, будем мерзнуть, сосульки грызть.

Нас накроет снежком. Но однажды деньком погожим

Мы еще прорастем — велика ли и впрямь корысть!

Я-то знаю, что будет со мной в стране,

Бога вспомнившей, Богом забытой,

Где, пройдясь в сапогах по сырой стерне,

Я вернусь к тебе, неубитый.

Мне обычай холопский давно знаком:

Где болотце, там позолотца.

Только лучше пройти стерню босиком,

Чтоб о душу ее уколоться.

Вот тогда, улыбнувшись судьбе слепой,

Мы на жизнь поглядим без страха.

Вот тогда-то и будет любовь и боль

И не будет тщеты и праха.

Вечер, рощица простая,

Свет осенний, дождь грибной.

Надо мною птичья стая,

Подо мною шар земной.

Вот и думай, чем кормиться,

Как себя теперь вести:

То ли в небо устремиться,

То ли в землю прорасти.