Новый мир. № 7, 2002

Замирает поселок, потухают цветы, и, внезапно состарясь,

Опадают слова:

Не листва — но попутного ветра лишившийся парус,

Различимый едва

В светлом море травы, и над лесом — застывшим цунами,

Над ольховым кустом,

И над линией высоковольтной, текущей над нами,

Как река Флегетон.

Белый парус обвис — он уже никуда не причалит:

Ты не дуешь в него.

Он скользит по теченью вдоль розовых скал иван-чая,

Ничего, ничего

Не желая — ни бриза, ни вихря, ни даже крушенья, —

Не мигая, как взгляд,

Устремленный в себя, тихо движется собственной тенью

На закат.

Смерть — это когда рядом

Нет тебя, и, пропитанный тонким ядом,

Воздух медлит у входа в легкие, и когда

Не живу — доказываю: возможна

Жизнь на Марсе, стуча и гремя нарочно, —

Занята, мол, так занята!

Жизнь состоит из смерти — почти что вся,

А уж явится эта — косой тряся,

Гремя костями, — пугать меня будет нечем:

То-то невидаль — с пустотой, что мне,

Уходя, оставляешь, наедине —

Бесконечный вечер.

Тень — это всего лишь немного света,

Тобою вытесненного, но это

Все, что мне отпущено, вопреки

Полдню, льющему сверху пламя:

Ты уходишь — и вот уже за холмами.

Ты и тень — двойники.

Ослепив меня светом неуловимым,

Ты, как всегда спеша, пробегаешь мимо,

Тень растет у тебя за спиной;

Он-то любит меня — твой контур, лекало, очерк,

Заливает нежностью, вечной ночью,

Остается со мной.

Нет тебя со мной — об этом напоминает все,

Даже лягушки, в лужи — сплошной Басё! —

Прыгающие с размаху,

И у виска вздрогнувший край листа,

И обрывок дороги — все знает, что ночь пуста

И бела, как бумага.

И, как дождь, бессмысленна. Знаешь, что значит нет? —

Это — когда в пространстве вырезан силуэт

Твой, и его зиянье всегда со мною,

Как Паскалева бездна, и день за днем

Я в нее сползаю, держась с трудом

За посуду — покуда мою,

За мышиный хвостик буквы — пока пишу,

И за блик, стекающий по ножу,

Пока режу хлеб, и за птичий стрекот,

Изредка — за тебя: торопливым сияньем заполнив брешь,

Хмуришься, куришь, смеешься — как воздух, свеж,

Близок, словно локоть.

Аккордеон, Пиаф, ветер, листва, жара,

Стол, умывальник, небесная кожура

Облаков. Предложения назывные

Собираются в стаи, улетают в края иные,

Перечислив, пересчитав

Все, что осталось, — аккордеон, Пиаф,

Ветер, узор листвы на колене голом:

Время, сурово к одним глаголам,

Имена обтекает, как камни, — бутылки, стол,

Голос, поющий «Rien!». Время само — глагол:

Если не эпос, то триллер, вестерн,

Если не ангел, к Деве летящий с вестью,

То пожирающий розу незримый червь.

Красной струне заката, воспаленной, как нерв,

Не хватает руки, чтоб зазвучать надрывно

И высоко, листве не хватает ливня,

Чтоб зашуметь низко и глухо, мне

Не хватает тебя в моем непробудном сне,

Чтобы все взорвалось, задвигалось —

засверкала

Спящая влага на дне бокала,

Заскользило облако, тень пролилась с колен.

Ты — мое время, дыханье, движенье… Rien…

Как заросший травой перрон — островок дневной

Мимолетной встречи. Туда же, куда душа

Ускользает во сне, — последовать за тобой

Не могу — другие спутники, кореша

Окружают ее, летящую через тьму

В край, куда засыпаешь, сквозь край, где когда-то спал.

Я прислушиваюсь к дыханию твоему,

Как татарник, выросший среди шпал, —

К гулу поезда, к дрожи незримых дверей и скреп,

Горячо просвистевших мимо, задев едва

На пути во временный, хрупкий склеп,

Каждый раз возводимый заново. Голова,

Закатившись в ямку между твоим плечом

И ключицей, тихо колышется на ветру,

Говорящем прерывисто, но о чем —

Может быть, узнаю, когда умру.

Ибо малой смерти вспышка, в которой плоть

Растворяет плоть, образуя слепящий сплав,

Слишком быстро гаснет, чтоб ухитриться хоть

Что-нибудь разобрать,

ни слова не разобрав

Из небесного хора, ни шороха близких крыл,

Ни лица твоего озаренных черт,

Ни теней, что их окружают, — лежу без сил

Горсткой пепла на теплом твоем плече.

Приникаю ухом к смуглой земле твоей,

Провожаю взглядом из-под прикрытых век;

Если б даже обнял вдесятеро сильней —

Ты бессилен взять меня в свой побег:

Высока между нами стена из цветного сна,

На ее обломках, видимых даже днем,

Когда ты очнешься — выпьем еще вина

Или крепкого чаю, пахнущего огнем.

На ее камнях татарником прорасту,

Под твоим дыханьем клонясь и качаясь. Лишь

Одного мне нужно, когда перейду черту:

Ночь за ночью смотреть зачарованно, как ты спишь.

Досмотреть остаток снов,

Мне отпущенных, — и в путь.

Досказать остаток слов

Неотвязных — и уснуть.

И — идти, идти во сне

По темнеющей стерне,

И по земляной броне,

И под облаком в огне:

Словно палец по струне,

Словно рыба в глубине,

Словно холод по спине,

Словно пуля на войне.

Все равно, в какой стране

Ты не помнишь обо мне.

Ничего мне не надо. Пусть умирает звезда,

Не исполнив жалких моих, никому не нужных,

Безобразных желаний, стыдящихся на уста

Приходить. Ее смерть прекрасна и ненатужна,

Не замутнена тяжелым моим «хочу», —

Пусть она умирает, припав к твоему плечу

Головою пылающею, недужной.

Для того и развесил август свои сады

В остывающем небе, над дряхлеющею травою,

Чтоб приманивать глупое сердце на смерть звезды, —

Не поймаюсь, не бойся, Господь с тобою,

Не пожелаю лишнего. Вообще

Не пожелаю — то ли жидкость иссякла в жилах,

То ли слишком уж много звезд вотще

Головы серебряные сложило,

Обещанья не выполнив. Хоть одна

Будет избавлена от позора

И умрет свободной, чтобы, достигнув дна,

Тихо лечь — непроглоченная блесна —

Среди битых бутылок и жестяного сора,

Не желание вызывая, но зависть. Ведь это ложь,

Что с пустыми руками ныряют в бездну:

Все оставишь на этом свете, а смерть возьмешь,

Как кольцо, которое слишком тесно,

Чтобы снять его, отправляясь в путь, —

И во тьме летит небесное это тельце,

Заключив в округлом сиянье суть

Своего рассыпавшегося владельца.

Ночь. Негатив поселка.

Апофеоз небес,

Спелых, медовых. Только

Наглухо заперт лес —

Тыном, через который

Тихий огонь горит,

Падают метеоры —

Яблоки Гесперид,

Так же недостижимы,

Как вечера вдвоем,

Как голоса за ширмой

В детстве. За окоем

Капают — до любого,

Как до твоей руки,

Как до живого слова

Утром, через глотки

Первого кофе, в кружке

Синей. Чернеет пруд.

Боги свои игрушки

Здорово берегут.

Ясени, как атланты,

Возле крыльца стоят.

В сердце гуляет хладный

Краденых яблок яд.