Новый старый 1978-й. Книга четвертая

Глава 11

Не нарушай традицию — ходи на репетицию!

На входе в Кремлевский Дворец съездов нас встретила охрана, которой я сказал, что эти двадцать человек являются участники репетиции и они со мной, и что Ольга Николаевна в курсе. Молодец Димка, наши архаровцы смогли уже довольно хорошо пройти строевым шагом от ворот Троицкой башни до КДС. В здании строевым шагом никто не передвигается, поэтому Димка отдал команду разойтись, но далеко не разбредаться. Где находились гримерки я уже хорошо знал, поэтому мы туда сразу и отправились. Ребята крутили вокруг головами и перешептывались, делясь впечатлениями от увиденного, а Димка рассказал, что желающих попасть сегодня сюда на репетицию было семь человек на место. Конечно, концерт к 9 Мая это не военный парад, который состоится тоже во вторник, только утром и на Красной площади, но он также является событием очень знаковым. Димка для репетиции отбирал только отличников, но в последнее время все подтянули учебу и выбирать стало довольно трудно. Поэтому ему пришлось ввести ограничение по росту, так как они должны были в масхалатах быть похожими по фигуре на солдат. Предпочтение отдавалось тем, кто уже участвовал в художественной самодеятельности или имел какой-либо опыт выступлений на сцене.

Народу в районе сцены в этот раз было довольно много, так как концерт намечался большим, с ансамблями песни и пляски, а также хорами, музыкантами и артистами. Да и я ещё тащил с собой двадцать человек для своего выступления. Как в таком бедламе можно было что-то разобрать и навести в нем хоть какой-то порядок, я даже не представлял. Но порядок, на удивление, был и довольно организованный. Около гримёрных нас уже поджидала Ольга Николаевна собственной персоной вместе с майором. С Николаем мы поздоровались за руку, а с Ольгой Николаевной даже расцеловались с поздравлениями в мой адрес, как старые знакомые.

— Опаздываешь, Кравцов, — выдала мне замечание моя временная начальница. — Хоть ты теперь и дважды Герой, но опаздывать на репетиции никому нельзя.

— Приношу свои извинения, — ответил я, зная, что повинную голову меч не сечет. — Чрезвычайные обстоятельства задержали меня. Больше постараюсь не опаздывать.

— Тебе повезло, что твоё первое выступление стоит в середине списка под номером пятнадцать, поэтому можешь пока расслабиться. Анкеты с фотографиями своих ребят отдай мне, я выпишу на субботнюю репетицию общий пропуск и отдам его тебе перед уходом. И пойдём, я покажу тебе большую гримерку для твоих школьников. Там уже и двадцать белых масхалатов лежат и макеты автоматов тоже. Второе твоё выступление предпоследнее, то есть двадцать девятое по счёту.

После чего мы организованно проследовали за Ольгой Николаевной. Майор отвёл меня в сторону и спросил:

— Наши передали тебя нам, но ничего не объяснили. Рассказать можешь?

— Не в деталях, но могу, — ответил я, понимая, что завтра Николай сам всё узнает. — Меня двое на выходе из здания пытались пристрелить, но не на того напали. Поэтому я жив, а один из нападавших холодный и другой в реанимации.

— Теперь понятно, почему наши так всполошились. Твои ребята нормальные?

— Все комсомольцы и отличники. Они наших солдат в блокадном Ленинграде будут изображать в моих песнях.

— Добро. Догоняй своих, а я пошёл на сцену.

В гримерной ребята уже переодевались прямо возле диванов, где лежали белые масхалаты, никого не стесняясь, а девушки за шторкой пока только громко шушукались и хихикали.

— Так, бойцы и девушки-санинструкторы, — начал ставить задачу я своим помощникам, — вам необходимо будет строем пройти из глубины сцены, как только услышите мой голос, мимо меня, стоящего с гитарой и поющего песню, шагах в двадцати. Дойдя до линии, где я буду стоять, вы сворачиваете налево за кулисы и там, обходя задник, возвращаетесь в гримерку и ждёте меня. Свет на сцене будет погашен, только один софит будет направлен на меня. Видеопроектор, за которым сегодня работает Дима, будет показывать кадры военной кинохроники на заднике, служащим, в данной ситуации, в качестве экрана. Темно особо не будет, так что не заблудитесь. Всем всё понятно?

Орать было не обязательно. Видимо, Димка их гоняет, чтобы отвечали громко и хором. Сам Димка свою задачу понял, поэтому заранее достал видеокассету из сумки. Так, все уже переоделись и автоматы повесили на грудь, так эффектней будут смотреться. Дополнительно, уже за кулисами, они наденут капюшоны, чтобы полностью быть белого цвета, кроме лиц. Тут в гримерку постучали и в открывшуюся дверь заглянула Пугачева, поздоровалась и спросила:

— Привет, Андрей. Есть минутка?

— Привет, Алла, — ответил я и посмотрел на замерший с открытыми ртами народ. — Сейчас свою банду доинструктирую и выйду.

Я повернулся к обалдевшим своим фанатам и сказал:

— Вот так. Сами видите, с кем я постоянно общаюсь. Особо рты от удивления и радости не разевать, так как там дальше, то есть ближе к сцене, известного народа будет много. Это ясно?

Да, громкому ответу в строю их уже научили. Хоть сейчас в армию иди. Я объяснил Димке, что пусть пока слушают радиоприёмник, по которому нас должны вызвать на сцену, а сам вышел за дверь, где меня поджидала Алла.

— Я слышала, что ты получил разрешение на свой концерт с англичанами на Красной площади? — спросила меня в лоб Алла.

— Получил, — ответил я и показал на две Звезды на груди. — Я теперь дважды Герой, а таким не принято отказывать.

— Да, я заметила. Поздравляю. Говорят, что нам, по каким-то причинам, не дадут Красную площадь. Не знаешь, куда нас отправят, в таком случае, с нашим «Карнавалом»? Ты же теперь близко знаком с Брежневым и его окружением, поэтому можешь многое знать.

— В Питер, на Дворцовую площадь. Но если ты будешь на меня обижаться, что это мои козни, то я не скажу тебе самого главного.

— Да я знаю, что ты здесь ни при чём. Просто жалко, что Москва сорвалась. Хотя я в твоём советско-английском концерте участвую, так что на Красной площади, так и так, выступлю. А за информацию о Дворцовой тебе спасибо. А что, есть ещё главное в этом деле, о котором я тоже не знаю?

— Давай сделаем так: когда сбудется то, что я тебе обещал в двадцатых числах мая, тогда я тебе расскажу и главное по твоему «Карнавалу», иначе ты не поверишь.

— Да, заинтриговать ты умеешь. За песню тебе огромное спасибо, все от неё в восторге. «Паромщик» теперь все поют в Узбекистане. И слышала я там твой «Учкудук». Классная тоже вещь получилась. Если бы не мужская тема, я бы тогда её купила. Новыми порадуешь?

— На следующей неделе. Я тут Лещенко ещё должен песню, а с праздниками совсем закрутился. Неудобно получилось.

— Лев нормальный мужик, он всё понимает. Да и с «внуком Брежнева» никто ругаться не захочет.

— Ну вот, и ты туда же. Сама знаешь, что я не его внук.

— Народ хочет, чтобы ты им был, значит ты им и будешь. Вон мне народ приписывает сто любовников и что я водку из самовара пью. Так что внуком Генсека быть лучше, чем любвеобильной алкоголичкой.

И мы рассмеялись над теми забавными слухами, которые молва о нас распускает. Тут из двери высунулся Димка и сказал, что мы должны уже выдвигаться к сцене. У Аллы ее выступление было последним, а я оказывался перед ней со своей второй песней. Так что мы с ней ещё увидимся. Я повёл свою команду за собой, не забыв взять гитару. По дороге я здоровался со многими своими знакомыми и незнакомыми людьми. Я теперь стал личностью слишком известной и популярной, поэтому все старались выразить мне своё уважение. Приятно, черт возьми, чувствовать свою значимость среди своих же певцов и музыкантов.

За кулисами стояла Сенчина и ждала своей очереди. Вот так встреча. Оказывается, она выступала передо мной. Она обернулась на шум и заметила меня. В её глазах сначала было удивление, потом узнавание, а затем они засветились счастьем. Мне даже показалось, что она меня стала любить ещё больше или я за неделю просто подзабыл, как она выражает свои чувства ко мне. А её радостные и такие милые ямочки на щеках говорили о том, что за неделю в отношении ко мне ничего не изменилось.

— Здравствуй, дорогой, — сказала Людмила и поцеловала меня в щеку, а потом добавила тихо, чтобы никто не мог услышать. — Я очень соскучилась. Ты сегодня приедешь ко мне? Я бы хотела отдельно тебя поздравить со второй Звездой.

— Привет, дорогая, — ответил я. — Спасибо. Я бы с радостью, но у меня сегодня вечером запись четырёх песен назначена.

— А если сразу после репетиции?

— Только в этот раз у меня. Мне в гостинице часто с тобой появляться нельзя, а то о нас начнут распускать слухи и, заметь, небеспочвенные.

— Я на всё согласна, лишь бы с тобой.

— Тогда после репетиции едем ко мне.

Она бы поцеловала меня ещё раз, но вокруг были мои ребята, которые смотрели на Сенчину широко раскрытыми глазами. Ну а как же. Опять знаменитую певицу увидели. Вот они вечером расскажут своим родителям о том, кого они сегодня встретили на нашей репетиции. Хорошо, что Солнышко я сюда не притащил, а отправил домой. Она бы сразу по глазам Сенчиной поняла, что между мной и Людмилой что-то есть.

Пока пела Сенчина, я дополнительно, уже в мельчайших деталях, обсудил с моими фанатами их действия на сцене. Когда вызвали меня, Димка уже был возле видеопроектора и ждал моего кивка. Приглушили, как я и просил, верхний свет, оставив только луч, направленный на меня. И я сыграл первые аккорды «Дороги жизни», что явилось сигналом для всех моих, а потом запел. На сцене стояла оглушительная тишина. Был слышен только мерный шаг двадцати советских солдат, идущих по заснеженному блокадному Ленинграду, моя гитара и мой голос. На сцене было довольно светло из-за кадров военной кинохроники, хорошо различимых на экране даже издалека. Резкие перепады моего голоса, то почти шепчущего слова, то переходящего на крик, придавали особый трагизм песне. Я когда сам слушал эту песню в исполнении Розенбаума, чувствовал мурашки на теле от переполнявших меня эмоций. Когда я закончил выступать, то даже не сразу включили общий свет.

В первые секунды не раздавалось ни звука. Не были слышны ни крики команд, ни голоса ожидающих своей очереди артистов, столпившихся за кулисами. Все молчали и смотрели на меня застывшим взглядом. У многих в глазах стояли слезы. А потом раздался, как по команде, настоящий гром аплодисментов. Такого я ещё не видел. Обычно артисты сдержанно выражают свои чувства по отношению к успехам своих собратьям по сцене. А здесь хлопали все, даже осветители. Да, пробрала их моя песня, до глубины души зацепила. Молодец, Розенбаум, ну и я тоже не подкачал.

Когда я вышел за кулисы, то Ольга Николаевна, вытирая глаза платочком, от души расцеловала меня.

— Ну ты и дал, — сказала она мне, растроганно. — Пока ты исполнял свою песню, то у меня мурашки ползали по спине. А потом я заплакала. Я не ожидала от исполнителя популярных песен такого душевного надрыва. Знала по названию, что она будет о Ленинграде, но чтобы простыми словами передать ту боль, это было просто потрясающе.

— Спасибо вам, я старался, — ответил я на такое искреннее выражение своих чувств человека, который уже ко всему привык в этой жизни. — Да, песня немножко грустная, особенно конец. Но так и было тогда, в Блокаду. Вторая будет поспокойнее, но тоже довольно эмоциональная. Правда, мизансцену к ней я пока не придумал, но уже есть общий план, как это должно выглядеть.

— Хорошо, у тебя есть минут сорок, я к тебе позже подойду.

Я пошёл в свою гримерку. За кулисами стояли те, кто будут выступать следующими и которые слышали мое исполнение. Они поздравляли меня, жали руки и хлопали по спине. Среди них был и Лещенко. Он, подойдя ко мне, сказал:

— Это было сильно. Поздравляю. Про свою песню не спрашиваю, так как все понимаю.

— Спасибо за поздравления. А песня будет в субботу, так что будте готовы.

— Хорошо. Буду ждать.

По дороге меня перехватила Сенчина, и так как никого вокруг не было, то страстно поцеловала в губы.

— Это за песню, — сказала она. — Я сама не коренная ленинградка, но знаю, что такое «Дорога жизни». Ничего более проникновенного, и в то же время простого, я не слышала. Я так тебя люблю, ты не представляешь. Я всю эту неделю рвалась в Москву, ты мне даже сниться стал по ночам.

— И я тебя люблю и очень скучал, — приврал я, но совсем немножко, так как я действительно вспоминал о ней и о той нашей встрече в её номере в «России». — Через час я освобожусь и мы будем с тобой только вдвоём. А то тут даже поцеловаться спокойно не дают, вечно кто-то под ногами вертится.

Она улыбнулась и пошла к себе, а я к своей банде. Как я и думал, в гримерке меня встретил восторженный гвалт и хор голосов моих помощников. Все пытались одновременно рассказать друг другу и мне, как они всё делали и как у них это получилось. Эмоции били через край. Девочки осмелели и решились поцеловать меня за такое выступление, правда только в щеку, но и это для них было равносильно подвигу.

— Все молодцы, — сказал я чуть успокоившимся ребятам, — всё сделали на пять, небольшие огрехи не считаются. Мы их сейчас разберём, а в субботу получится идеально.

И мы принялись обсуждать то, что по моему мнению, следует улучшить. Пока мы это делали, я параллельно думал о второй моей песне. В первой части моего второго мини-представления мне нужны будут пять немцев с МП-40, которые ведут пленных, а потом расстреливают наших пятнадцать раненых солдат, из которых пять девушек-санинструкторов. А потом на фоне кадров побеждённого Берлина они дают салют в воздух из винтовок и пистолетов-пулемётов. Естественно, стрелять даже холостыми им никто на сцене не позволит, они просто будут имитировать выстрелы их муляжей, поднимая их вверх над головами.

Вот такую идею я рассказал своим фанатам. Всем такой спектакль во время исполнения моей следующей песни очень понравился. Самое интересное, немцев никто не хотел играть, пришлось своим авторитетом выбрать пятерых. Димку я отправил искать Ольгу Николаевну. Минут через семь они пришли и я обрисовал ей то, что я хочу.

— Хорошо, — ответила Ольга Николаевна, — сейчас я отправлю своих помощников заниматься реквизитом и военной формой на двадцать человек. Кравцов, с тобой хлопот больше, чем со всеми остальными. Но и песни у тебя лучшие. Ты в курсе, что все остальные участники, кто уже закончил, даже не собираются уходить? Ждут твоей второй песни. Я им сообщила название, поэтому среди них разгорелись ожесточенные споры, что ты придумаешь на этот раз. Но сценическая задумка хорошая, осталось услышать саму песню. Концерт будут транслировать по Центральному телевидению, поэтому всё должно быть исполнено очень чётко.

— Всё сделаем, — ответил я, надеясь, что и на этот раз ребята не подведут, хотя постановочная составляющая здесь более сложная. — У нас же в субботу и понедельник ещё репетиции есть. А завтра они в школе во время уроков ещё несколько раз всё отрепетируют. Вы же видели, что я всё придумывал на ходу. Так что будет вам идеально, я за них ручаюсь.

Ребята были просто счастливы участвовать в таком грандиозном концерте, поэтому сделают всё, что в их силах и даже больше. Димка понял свою задачу и завтра будет их гонять до седьмого пота, чтобы наша школа достойно прозвучала на празднике 9 Мая. Вот завтра наша завуч удивится тому, где и чем ученики её школы занимаются после уроков. Хотя Димка, наверняка, её предупредил и завтра придётся ему их отпрашивать. Нет, лучше я сам утром позвоню и попрошу Людмилу Николаевну их отпустить с уроков. Ведь репетиция будет проходить в актовом зале школы, вот она и сама увидит, что они не ерундой где-то занимаются, а действительно серьёзно готовятся к выступлению. Выступление моё — вот мне их и отпрашивать.

Тут появились помощники Ольги Николаевны с различными образцами немецкой пехотной военной формы и нашей, советской. Так как я в той жизни серьёзно занимался историей Третьего рейха, то знал всё о форме, знаках различия и наградах германской армии. Хотя кому это здесь и сейчас нужно? Но я тщательно отобрал пять комплектов формы Вермахта, был даже один комплект артиллерийского обер-лейтенанта. Да кто заметит из зала цвет подложки на погонах и цвет канта на фуражке? Главное, что черная кобура от Вальтера Р38 была на ремне с портупеей и фуражка офицерская, с серебристой филигранью, а не простым чёрным подбородочком ремешком, как у нижних чинов.

Время у нас было, поэтому подогнали все тщательно по фигурам, но ушить бы ещё надо. Я спросил Ольгу Николаевну можно ли ребятам взять форму домой, чтобы ушить и привыкнуть к ней. Тогда она сидеть будет на них очень хорошо и они свободней и уверенней будут себя чувствовать на сцене. Она подумала и сказала:

— Берите тогда с сапогами. Они не кирзовые, а сценические из кожзаменителя. Подошва очень тонкая, поэтому по улице в них не ходить.

Все радостно загалдели. Ну ещё бы, они завтра в школе будут в настоящей военной форме репетировать. Макеты оружия я не просил, обойдутся в школе палками, да и народ пугать не стоит. Это, конечно, не макеты массо-габаритные, в просторечии называемые ММГ, которые от настоящих не отличишь, но всё же очень похожи. Тем, кто будет играть немцев, придётся тащить два комплекта формы, так как во втором отделении они все двадцать будут уже в советской. Поэтому я им объяснил, что у них самые ответственные роли и они прониклись важностью момента. По их лицам было видно, что теперь они поняли и очень довольны, что им придётся играть и немцев, и наших.

В общем, в процессе разговоров они переоделись по формуле 5+15 и были готовы снова выйти на сцену. И тут у меня возникла идея и я предложил ещё одно, промежуточное действие. Хотелось показать всем, как поётся в моей песне, что «немцев гнали по этапу». Показать, как уже наши солдаты вели немцев под конвоем. Все обрадовались, так как это должно было получиться очень эффектно. Все свою задачу для себя уяснили. Димка должен «крутить кино», а ребята появиться на сцене три раза: в начале, середине и в конце.

Так как нас с Димкой рядом не будет, то старшим назначили Максима из девятого «Б», самого ответственного из них. Я ещё во время нашей беседы объяснил Ольге Николаевне, что в этот раз будут два световых луча: один направлен на меня, а один на ребят. Так что всё должно получиться нормально, потому, что ничего сложного в этом не было. Главное, чтобы они успели вовремя переодеться. Ну да ладно, это, считай, экспромт и все это прекрасно понимают. Репетиция, она на то и репетиция, чтобы репетировать. Хотя мы, по-хорошему, должны были прибыть сюда с уже готовым номером и здесь его только отточить.

А что вы хотите? Чтобы я за день всё сделал и было бы идеально? А ещё когда тебя пытаются убить, подсылая людей с пистолетами в тот момент, когда решается вопрос о стомиллионном тираже твоего нового диска. Я ещё удивляюсь, что комитетчики не увезли меня к себе и не закрыли там на замок. Видимо, им помешало сделать это моё личное участие в концерте, на котором будет присутствовать Брежнев и который сразу заметит моё отсутсвие. А если Андропов знал, что на меня готовится покушение и он специально выманивал стрелков и заказчика на меня? Я, типа, подсадная утка, а у утки есть пистолет и он, как хороший стрелок, с этой проблемой сам, если что, справится. Только меня, почему-то, опять забыли об этом предупредить. Узнаю стиль Андропова. Второй раз подставляет. Мол, сам выкручивайся, а я посмотрю, как ты среагируешь. Меня, конечно, страховали, но, видимо, вышла небольшая накладка с третьим участником покушения. Вот «страхователи» и задержались. Думали, я не полезу под выстрелы, а я взял и полез. Разница во времени получилась меньше минуты, но эта минута могла бы стоить мне жизни.

Ладно, вон уже нас вызвали, как предпоследних. Тут появилась Пугачева, чтобы посмотреть, как я буду выступать. Первую мою песню она пропустила, но ей всё о ней рассказали. Теперь решила сама посмотреть, да и выступает она сразу после меня, закрывая концерт. Так как все поют песни о войне, значит и Алла будет исполнять такую же. Оказалось, Пугачева была не одна такая, кто хотел посмотреть на наше выступление. Народу стояло много перед выходом на сцену, но нашу команду все пропускали. Было понятно, что все собрались из-за нас. Всем было интересно, что за песню я на этот раз написал.

Ну вот и меня объявили. Волнения никакого нет, так это же обычная репетиция. Но, всё равно, хочется хорошо выступить. Наши, стоя за мной, волнуются, но я им показал кулак. Это не значит, что я всем наваляю, а в смысле «No pasarán!» Я вышел пока ещё на полностью освещенную сцену и поклонился пустому залу. Репетировать, так репетировать.

А затем погас свет и все повторилось, как с первой песней, только светили два софита, направленные на меня и на ребят, которых я не видел со спины. Я пел и играл, а они тоже играли, но молча. Ольга Николаевна спустилась в центральный проход зала, чтобы было лучше видно, что у нас получается. У меня, по крайней мере, получалось неплохо. Здесь были другие аккорды, другой гитарный бой. Большим пальцем приходилось зажимать верхнюю струну. Она басовая и её было необходимо заглушать. Сама песня была такая, что заставляла петь на надрыве и вытягивать её голосом. Гитара стонала и плакала, и я вместе с ней. Я надеялся, что кадры кинохроники хорошо ложатся на слова моей песни. Я ещё вчера коротко рассказал Димке содержание песен, поэтому он подбирал фильмы именно к моим словам. В первой песне получилось очень хорошо, надеюсь и сейчас все идёт так же. Ведь я спиной не могу видеть, что происходит на экране. Слыша звенящую тишину за кулисами, я понимал, что песня заставила всех не плакать, как моя предыдущая, а глубоко задуматься. Она и была, по сути, песня-раздумье о войне.

Но вот я закончил и включили свет. Судя по многочисленным аплодисментам и довольному лицу Ольги Николаевны, получилось не хуже, чем с первой песней.

Как пел мой друг Градский: «Первый тайм мы уже отыграли». Вот так, первая репетиция прошла успешно. Если бы не было ребят, я бы просто спел и ушёл. В этом времени все так и делали. А я как бы сделал два маленьких спектакля на две песни и всё это покажут по телевидению. Когда Ольга Николаевна объявила при всех, что нас увидят миллионы телезрителей, ребята сначала испугались, потом обрадовались, а теперь будут ходить гордыми. Ох, что завтра опять в школе будет творится. И всё это снова связано со мной.

Все мои ребята подошли ко мне и мы вместе поклонились. Их лица сияли радостью, счастьем и боевым задором. Вот она, моя гвардия. Уже началась их обкатка. Они об этом не знают и знать не должны. Эти двадцать мальчишек и девчонок будут лучшими, моей элитой элит. Все они уже во вторник станут известны на всю страну. Они пропустили испытание огнём и водой, и сразу попали под «медные трубы». Ну ничего, они должны справиться. Если что, мы им с Солнышком и Димкой вместе поможем.

Нас все, кто остался на наше выступление, встречали улыбками и поздравлениями. Пугачева даже в сердцах сказала:

— После тебя, Кравцов, невозможно выступать. Меня даже никто слушать не будет.

— Да без проблем, — ответил я ей. — Скажи Ольге Николаевне, что я не против и она нас поменяет местами.

— Так я и сделаю. Спасибо, что сам это предложил. Ну я пошла.

— Ни пуха!

— К черту!

А мы, как поётся в песенке про коров, шли «организованной толпой». Не, не на водопой, но пить всем хотелось ужасно. В гримерке все сразу набросились на бутылки с минеральной водой, а потом плюхнулись на диваны и в кресла бесформенными телами.

— Ну что ж, — обратился я к этому расслабившемуся стаду довольных молодых людей, — первый блин вышел не комом, с чем всех и поздравляю. Но носы не задирать, а завтра репетировать «от забора и до обеда», как в анекдоте. Всем ясно?

— Да, — уже нестройным хором ответили мне.

— Вы вот все уже устали, а ведь только два раза на сцене побывали, а мы со Светланой трехчасовые концерты даём. Поэтому вам ещё репетировать и репетировать. Сам Леонид Ильич на вас смотреть будет.

— А какой он? — спросила одна из девушек, непонятно, то ли из девятого, а может и из десятого класса, так как Димка их по росту отбирал.

— Мировой мужик, — ответил я, показав поднятый вверх большой палец. — Мы с ним вместе и на кабанов, и на медведя охотились. Весёлый, общительный и любит посмеяться хорошей шутке.

Смотрю, у всех глаза загорелись. Перед самим Брежневым выступать будут, ответственность большая.

— Так, отдохнули? — спросил я всех. — А теперь быстро переодеваемся, собираем вещи, уносим всё с собой и идём к «рафику». Завтра в школе репетируете, а в субботу опять в три часа приезжаете сюда. И вещи казенные не терять. Кто потеряет — отстраню от участия в концерте.

Народ понял, что всё закончилось и, действительно, быстро переоделся и с вещами отправился на выход, в сопровождении одного из охранников. Мы с Димкой попрощались до завтра, так как я собирался ненадолго здесь ещё задержаться, о чем ему и сказал. Я не хотел, чтобы они меня видели второй раз вместе с Сенчиной, да ещё и садящейся ко мне в машину. Я, конечно, мог бы сказать, что её просто подвёз, но зачем это лишний раз знать Солнышку.

Я вышел из своей гримерки и направился в сторону гримерки Сенчиной. По дороге меня перехватила Ольга Николаевна и сообщила, что многим артистам понравилось, как я использую видеопроектор и они стали ей намекать, что тоже бы хотели его применять во время своих выступлений. Вот ведь завистники.

— Я сейчас открываю свой молодёжный центр «Демо», — ответил я, — и переведу видеопроектор с баланса «Москонцерта» на свой баланс. Поэтому я вам привезу в субботу письмо от «Москонцерта» о том, что они согласны это сделать. Так что до девятого он будет находиться здесь, а потом я его забираю с собой.

— А ты хваткий парень, — с похвалой в голосе ответила мне Ольга Николаевна, — своего не упустишь и никому своего не отдашь. Здесь так и надо, иначе съедят.

— Если кто-то будет особо напирать, то объясните ему, что с «внуком Брежнева» лучше не ссориться.

— Другого ответа я от тебя не ожидала. В общем, ты услышал и тогда до субботы. Своим ребятам скажи, что неплохо у них получилось, но нужно ещё много работать.

— Спасибо, передам.

— И вот тебе пропуск на всех твоих помощников. Да, ко мне подходила Пугачева и просила поменять вас местами. Так как ты дал согласие, то я это уже сделала.

— Мне же лучше. Самое запоминающееся выступление в любом концерте — это последнее.

— Ладно, можешь ехать и в субботу не опаздывай.

В своей гримерке Сенчина была одна и ждала меня. Когда я вошёл, она встала с дивана, подошла ко мне и прижалась к моей груди, крепко обхватив меня руками.

— Ты правда по мне скучал? — спросила она и посмотрела мне в глаза.

— Правда, — ответил я, хотя понимал, что лукавлю. — Я врать не умею.

— Я знаю. Ну что, поехали к тебе?

— За этим я и зашёл за тобой. Я хочу показать тебе новое уютное гнёздышко для наших с тобой встреч. Только там никаких продуктов в холодильнике нет. Сейчас по пути в буфете купим что-нибудь перекусить и поедем.

В буфетах КДС было всё, что душе угодно. Поэтому я купил банку чёрной икры, порезанную тонкими кусочками севрюгу и две бутылки сока. Ну не есть же мы едем, в конце концов. Людмила правильно поняла, почему я так мало купил продуктов и улыбнулась. Её они тоже мало волновали, как и меня, но, на всякий случай, пусть будут.

В машине Людмила прижалась ко мне и сказала:

— Теперь ты мой. Хоть на час, но мой.

— Я сейчас позвоню одной преподавательнице по вокалу и потом буду полностью твой.

Я помнил, что в пять часов у Маши репетиция у Лидии Петровны и надо проконтролировать, как прошло первое занятие. Я набрал номер и Лидия Петровна ответила, что Маша у неё была и что она очень старательная. Поэтому результат уже будет заметен через месяц и тогда я должен буду приехать и послушать, как она будет петь. Ну и отлично, теперь я спокоен за судьбу Маши и моего музыкального проекта.

— Вот и всё, — сказал я, кладя трубку, — теперь я твой.

Но телефонный вызов показал, что это не так и не дал нам с Людмилой даже поцеловаться. Это точно должен быть Андропов, так как ему уже давно доложили о событиях сегодняшнего дня, связанных со мной.

— Привет, Андрей, — голос говорившего полностью подтвердил мою догадку. — Значит, целым и невредимым остался? Молодец.

— Здравствуйте, Юрий Владимирович, — ответил я в трубку и по реакции Сенчиной понял, что она догадалась, с кем я разговариваю. — Да, вы же знаете, что стреляю я хорошо. Вот и ваш подарок пригодился.

— Я догадываюсь, о чем ты хочешь спросить. Поэтому сразу говорю тебе, что генерал Шумилин два часа назад застрелился. Завтра в газетах напишут, что он умер от сердечного приступа. Так что можешь теперь спать спокойно. А пистолет тебе завтра Ситников отдаст.

— Спасибо, Юрий Владимирович. Теперь и вы, и я можем вздохнуть с облегчением. Хотел вам сообщить, что то, о чем я вам обещал узнать, должно произойти 24 мая в офисе финской авиакомпании «Финнэйр», что в проезде Художественного театра.

— И от меня тебе за это спасибо. Детали не обязательны, итак понятно, что нам удасться избежать очередного крупного международного скандала.

Ну вот и всё. А я собирался с Шумилиным разбираться лично. Терзают меня смутные сомнения, что не сам он это сделал, а ему помогли. И я даже знаю кто. Это в его стиле. Андропов таких вещей не прощает. Значит пока можно действительно спать спокойно.

— Это Андропов тебе звонил? — спросила встревоженным голосом Людмила.

— Да, это был он, — ответил я, уже подъезжая к дому на Юго-Западной.

— Судя по тому, что у тебя позавчера был День рождения, ты получил подарок от Андропова и в кого-то сегодня из него стрелял? Так?

— В проницательности и сообразительности тебе не откажешь. Да, Юрий Владимирович подарил мне пистолет с дарственной надписью и сегодня меня пытались убить. Но всё закончилось хорошо, как видишь. Я сказал тебе то, что не должен был говорить. Теперь ты понимаешь, как я к тебе отношусь?

— Понимаю и ещё больше тебя люблю. Здесь ты снимаешь квартиру?

— Да, и через полгода я её выкуплю, так что ты можешь считать её уже моей.

Мы поднялись в квартиру и прямо с порога Людмила стала меня целовать и мы, сгорая от нетерпения, с трудом добрались до спальни, раскидывая по пути свою одежду. Какая, к черту, одежда, если мы были готовы заняться любовью прямо в прихожей.

Я сразу понял, что Людмила по мне очень соскучилась. Первый раз она громко застонала от захлестнувших её волн наслаждения уже буквально через несколько минут. А потом мы нежно любили друг друга и не один раз. Ведь на обед я сегодня опять ел устрицы.

— Ты сегодня снова был ненасытен, как прошлый раз, — сказала Сенчина и поцеловала меня за это. — Значит, правда, скучал и любишь. Я мечтала о нашей встрече всю неделю, как какая-то девчонка. То, что ты сейчас делал со мной, я даже не знала до тебя, что так можно заниматься сексом. Откуда ты этому научился?

— Ты же знаешь, я долго жил в Финляндии. А там финны не такие пуритане, как наши совграждане. Там в любви используют всё, что приносит удовольствие партнеру. У них сексуальное образование преподают ещё в школе.

— Мы ещё здесь с тобой встретимся?

— Обязательно. И я покажу тебе ещё что-нибудь новенькое. Ты есть будешь, там рыба есть и икра?

— Не хочу. Я в номере поужинаю. Отвези продукты домой, утром на завтрак сам съешь. А вот новеньким ты меня заинтриговал. Я теперь всё время буду думать, что ты со мной будешь делать в следующий раз и ждать этого раза. Я в Москве до десятого. Утром улечу в Вильнюс на гастроли на три дня, а потом прилечу в Москву и позвоню тебе. Ждать будешь?

— Конечно, буду.

— Как же я не хочу с тобой расставаться.

— Мы же в субботу с тобой опять увидимся. И если ты в своей гримерке будешь опять одна, то мы сможем повторить то, что делали с тобой сейчас.

— Ну ты и соблазнитель. Ведь знаешь, что не устою перед искушением.

— Вот и прекрасно. До субботы ты даже не успеешь соскучиться.

— Я уже соскучилась. Я ведь целую неделю ждала. Я даже хотела тебе из Ленинграда звонить, но не решилась.

Я поцеловал Людмилу и мы стали собираться. Я подвёз её до остановки такси на Ленинском проспекте, а сам поехал домой. Набрав Солнышку, я сообщил по телефону, что скоро буду и что везу деликатесы к ужину.

Дома меня встречала Солнышко с расспросами о том, как прошла репетиция, как наши фанаты справились и кого из знакомых я встретил. Пока я мыл руки и переодевался, я рассказал ей всё в подробностях, опустив только то, чем я последний час занимался и с кем. Солнышко жадно ловила новости концертной жизни и я, видя это, ей сказал:

— Ведь ты соскучилась по выступлениям?

— Очень. И ты так эмоционально и в лицах рассказываешь об этом, что мне тоже захотелось.

— А как же малыш? Маленькие дети по ночам мамам спать не дают. После этого трёхчасовой концерт не осилить.

— Я теперь уже не знаю. Мне всё сразу хочется, поэтому я не могу решиться. Без сцены я пока не смогу. Ты был прав. Дождёмся августа и тогда решим.

— Тогда, чтобы ты не скучала, я написал пять песен на английском и одну из них для тебя.

За такой подарок я был зацелован и обласкан. Вот так, этих женщин никогда не поймёшь. То они срочно хотят детей, то скучают по песням и сцене. Ужинать мы сели вместе и с удовольствием съели то, что я привёз с собой и ещё котлеты, которые приготовила Солнышко. Она мне сообщила, что звонила Маша и что завтра они будут заниматься уроками. Про себя я подумал, что Маша молодец и не забыла, о чем мы с ней говорили.

После ужина я позвонил Серёге и мы отправились к нему с гитарой. Я сегодня целый день таскаюсь то с одной гитарой, то с другой. Такова жизнь музыканта. Хорошо, что я на контрабасе не играю, а то замучился бы его таскать. У Сереги, слава Богу, Ирки дома не было и я ему отдал четыре тысячи чеков, как вчера и собирался. Деньгам Серега очень обрадовался, сказав, что надо Ире что-то из вещей купить. Во, как я вовремя с деньгами подсуетился, может теперь Ирка от меня отстанет.

Когда мы прошли в нашу студию, то я объявил, что решил записать не четыре песни, как просили англичане, а пять. Серега, когда услышал, что за пять песен он получит ещё десять тысяч чеков, просто выпал из реальности. Он, видимо, представил, сколько он сможет купить шмоток своей подруге, поэтому секунд десять сидел и молчал.

— Эй, мечтатель, — крикнул я и пощелкал пальцами перед его лицом, чтобы вывести Серёгу из транса, — а играть кто будет?

— Я немного обалдел от суммы, — сказал вернувшийся из грёз клавишник, — и готов её прямо сейчас отработать.

Я выбрал первой мою любимую рок-балладу «Don’t speak» группы No Doubt, чтобы порадовать Солнышко и сразу включить её в работу. Я думаю, что она её исполнит не хуже Гвен Стефани. В результате, так и получилось. Слова я написал на листочке давно, поэтому пока мы ехали, Солнышко успела её почти выучить наизусть. А когда я сыграл её вместе с Серёгой, то она сразу уловила, как её лучше исполнить, даже без моей подсказки. Вот что значит соскучиться по песням. Она, как будто, ожила. Да, сцена у неё была уже в крови и это трудно было вытравить из неё, даже если у нас родится ребёнок. Хотя, поживем — увидим. Опять где-нибудь увидит карапуза и снова захочет детей.

Ну вот, первую песню мы сделали на одном дыхании, хотя я сегодня малость подустал. С остальными мы возились дольше. Второй была «Don’t cry» американской рок-группы «Guns N’ Roses». Интересно получилось у нас с названиями. То «Не говори», то «Не плачь».

Затем была песня «Losing My Religion» американской рок-группы R.E.M. В общем, тему альтернативного рока мы неслабо прокачали. Все эти песни в моём будущем держались на первых местах в UK Singles Chart и U.S. Billboard Adult Top 40 по нескольку месяцев. Дальше я решил добавить две танцевальные песни и мы записали очень динамичные «Never Gonna Give You Up» и «Together Forever» Рика Эстли. Вот на них мы повеселились и душевно отдохнули. Легкие, веселые и жизнерадостные, они подняли нам настроение и немного расслабили. Когда мы закончили, я посмотрел на часы и увидел, что уже полпервого ночи.

— Вот это мы сегодня засиделись, — сказал я и стал собирать ноты, которые Серега записывал между песнями. — Давай катушки и кассету, завтра всё может пригодиться.