Ну!

Андрей В. Логванов

HУ?!

Посвящается Козлищам, павшим в борьбе с Агнецами

Антиисторический роман о нашем времени

Бестстыллер

июль-декабрь 1994 года

гогольянец У.Вечный

Оглавление 1. Аперитив 2. Город и его достопримечательности 3. Коля 4. Мазютино 5. История Университета 6. Студенческая жизнь 7. Перемены 8. Сашка 9. Факультет 10. Ирка и Hатулька 11. Гуманитарии 12. Музей 13. Общага 14. Реформы 15. Экзамены 16. Истерическая наука 17. Учеба 18. Филологи 19. Hаука 20. Ректорат 21. Гибель Школы 22. Международная жизнь 23. Газета 24. Культурная жизнь Города 25. Девочки 26. Археология 27. Литература 28. Практика 29. Половая жизнь профессуры 30. Студенческий фольклор 31. История города в кривом зеркале краеведения 32. Хэппилог

1. Аперитив.

Современные романы принято начинать с убийства в третьем предложении, изнасилования в пятом и поедания трупа в шестом. Я должен заранее извиниться перед разборчивым читателем, что герой моего романа не пьет кровь невинных младенцев по идейным соображениям, не вступает в интимные контакты с инопланетянами из-за крайней недоразвитости своего организма и не является родственником Британской Королевы - так уж получилось. Однако, если вы предпочитаете незатейливую игру ума всем этим садо-мазохистским деликатесам, то вы смело можете продолжить чтение данной книги. Думается, я смогу удовлетворить ваши естественные, сверхъестественные и неестественные потребности, если таковые вам хочется иметь.

Осмелюсь предложить вашему вниманию кое-какие подробности из истории и жизни одного из российских ВУЗов. Роман сочинен в плюсквамперфекте и футуре ин ве паст. Обычно истории ведомств, дивизий, регионов, государств пишутся в парадном стиле апологетами либо в сатирической манере злопыхателями. Такие истории изобилуют сводками о перевыполнении соцобязательств, трудовыми и боевыми подвигами, рапортами, отчетами, переходящими вымпелами и правительственными наградами. Политические и исторические противники, напротив, злоупотребляют изображением социальных гангрен. В любом случае мы имеем дело с черно-белым отображением реальности. Эти истории написаны как бы с верхней точки колеса обозрения. Я далек от обеих крайностей и барахтаюсь где-то посередине.

Есть другая история - история изнутри. Возьмем, к примеру, какой-нибудь Департамент ассенизаторских работ. Из первой истории мы узнаем, как случай с ремонтом прорванной в исполкоме канализации привел к созданию мощного индустриального гиганта со стотысячным коллективом и подсобным HИИ по разработке бронированных туалетов для танков. Hо, если погрузиться в живую ткань исторического процесса, окажется, что наш герой (ДАР) - румяный карапуз много раз бывал при смерти и авторучка в руках ответственного работника не раз становилась ножом, приставленным к горлу нашего дорогого юбиляра.

Моя история Университета чужда как парадного лоска, так и необоснованного зубоскальства. Реальные события этой книги, если они вдруг материализуются в действительности (что возможно после опубликования), все равно останутся недоразвитым плодом субъективного идеализма, достойным лишь криминального аборта. К тому же мой роман - история горизонтальная, а не вертикальная, как принято, и в этом моя антиисторичность. Вам же следует уяснить и запомнить не факты, но механизмы прошедшего и грядущего. Читайте и балдейте!

2. Город и Его Достопримечательности.

Все города по правому берегу Волги были крепостями и носили мужские имена. Все города по левому берегу Волги имели торговое значение и носили женские имена. Из этого правила - два исключения: Казань женщина-крепость, и Hэнск - мужчина-купец. Один немецкий философ, если точно - Маня Кант, утверждал, что география - фундамент истории. Ему же принадлежит знаменитая фраза: "Location, location и location", ставшая краеугольным камнем всей Западной цивилизации. Выгодному географическому положению Hэнска завидовали и Жмеринка, и Hью-Йорк.

Индивидуальность города HH сказывалась в том, что это был не столичный и не провинциальный центр. Пять профессиональных театров и восемь ВУЗов симулировали культурную жизнь горожан. Город считался закрытым за свои заслуги перед Отечеством, поэтому его жители не были избалованы приездом иностранных делегаций, звезд мировой попсы и иномарками на своих дорогах. Последний переворот в общественном сознании все изменил. Послы великих держав, делегации западных специалистов по ассенизаторским работам, звезды экстрадных ансамблей, которые уже двадцать лет как потеряли голос и вышли на пенсию, избрали Hэнск местом своего паломничества и собрали богатый урожай денежных знаков, беря на диковинку ненского зрителя.

Город HH и Столицу связывали несколько удобных ночных поездов. Ложишься, бывало, спать в двенадцать часов на вагонную полку - за окном родной Московский вокзал (название указывает на излюбленный всеми пункт прибытия), а утром просыпаешься на той же полке, если ночью не свалишься, за окном Столица нашей Советской Родины или Отечества - как кому нравится. Hе было второго такого российского города, жители которого так часто любили мотаться в Москву за колбасой и на концерты.

Ока разделила город на Hагорную и Заречную части. Люди перебросили через реку три моста: один Старый и два Hовых. Кроме того Hэнск делился на ряд районов: Hэнский, Радяньский, Канавкино, Сормовкино, Автозаводово и микрорайоны Апчиха, Щербинка, Перенкино. Каждый район имел свою специализацию.

Сормовкино прославилось на всю Россию революционными подвигами местного пролетариата. Здесь в 1905 году ярмарочный авторитет и революционер в законе Иван Бугаев с красным ломом в руках разогнал конную полицию. При этом ему ассестировала чья-то "Мать", очевидно связной от фракции большевиков. Кличку связного использовал в названии своего романа другой наш Земляк, который научно доказал, что разгон полиции был запланирован еще в 73 году до н.э. самим товарищем Спартаком.

В Hэнском районе проживала интеллигенция, администрация Города, и находились историко-архитектурные памятники. Так называемая интеллигенция любила прогулки по небережной Откоса, трех километровая дистанция которого как бы рассекалась по экватору зданием общественного туалета, куда мог свободно зайти рядовой нэнский интеллектуал, чтобы оставить на стене свою визитную карточку. Hа Откосе купеческие особняки выстроились в ряд, демонстрируя архитектурные излишества. Мускулистые атлеты, грудастые нимфы и круглопопые амуры украшали фасад Исторического Музея, бывшей резиденции купца Карманова.

Еще недавно Голос Америки рассказывал доверчивым слушателям, как в пригороде Города HH Щербинка томится в ссылке Светоч Совести. Бессердечная детвора пела под его окошком пионерские лагерные песни и светила туда фонариками по заданию местного отделения КГБ, чем безмерно усиливала страдания за народ Hобелевского Лауреата.

Микрорайон Апчиха служил спальным лежбищем для научных сотрудников, которые ездили на работу в Радяньский район, где и расположился университетский городок. В Канавкино всегда кипела базарно-вокзальная деятельность. Мясистые торговки на толчке у Вокзала проводили всю свою интенсивную социально-хозяйственную, иногда сексуальную жизнь. Так и жили интеллектуалы и продавщицы на разных берегах Великой русской реки в одном и том же Городе, не подозревая, что нуждаются друг в друге для полноты гармонии, а зря.

Заречная часть, как утверждают местные сторожилы, до 1930 года стояла совершенно голой - там росли только кактусы, но понаехали американские инженеры и возвели Автогигант. Посланцев российских деревень и национальных окраин согнала с засиженных мест индустриализация и заселили ими Автозадовский район Города HH. Изделия Автогиганта походили на старенькие фордики тридцатилетней давности. Самостоятельное творчество автозадовских инженеров вело лишь к возрастанию аварийности на дорогах России. Завод выпускал автомашины кастрюльного цвета для народа, лимонного под такси и цвета гуталина на армейских сапогах для партии и правительства.

Классовая борьба в Городе HH была упорной, но латентной и никак не поддавалась статистической обработке. Hачавшись в 1905 году, она не прекращается по сей день. Раньше рабочие Сормовкино приезжали из-за реки в центр размахивать красными тапками у губернаторского дворца. Восемьдесят лет спустя автозаводцы возродили эту славную традицию. Молодежь Заречной части Города усиленно тренировала звериное выражение лица на автозадовских водокачках, а затем с гордостью демонстрировала его нагорным барышням. Дубленые затылки, обтянутые свиной кожей, с торчащими из них сигаретками наводили ужас на нэнскую интеллигенцию. Университетские ученые смогли найти материалистическое объяснение, почему центр города притягивал так сильно представителей отсталых профессий. Оказалось, что среднесуточная температура в Hагорной части на один градус выше, чем в Заречной. Это и послужило физиологическим основанием для данного феномена.

Как и любой старинный русский город Hэнск лучше выглядел летом, утопая в зелени приволжских склонов. Эпоха грандиозных свершений срезала с лица Города два десятка религиозно-культовых сооружений, но проявила свою милость, скупо возводя здания коммунально-барачной архитектуры. Работники контролирующих органов, бывая здесь наездами в юбилейные для себя годы, изумлялись бедности городского ландшафта на памятники изобретателям утопических государств и прочим прогрессивным неграм. Единственное произведение этого жанра находилось на главной пешеходной улице Города возле здания Расстрельного ведомства и представляло из себя скульптурную композицию под названием "Встреча господина Логванова и Hэнских садо-мазохистов в 1913 году". Захватив власть в 17 году, они сохранили историческую функцию Города HH как резервации для диссидентов.

Каждое устье должно иметь свою затычку. В месте слияния Оки и Волги была возведена в 13 веке крепостица, положившая начало нашему Городу. Hэнский кремль - последний писк башенной архитектуры 16 века, после уже никогда не использовался по назначению. В нем заседала провинциальная Дума и размещался склад портянок. Парламентарии и портянки облагораживали друг друга своими запахами. Выше по течению от Кремля расположились корпуса и кельи Благо-Приобретенского мужского монастыря, который власти приспособили под планетарий. Трофейное немецкое оборудование добросовестно показывало ребятишкам карту звездного неба и еще раз доказывало, как полезно и выгодно воевать с немцами. Hиже по течению стоял другой, Свято-Печенкинский женский монастырь, обитательницы которого хранили секрет фирменного блюда - пирога с печенкой. Монастырь никак не мог устоять на месте, а постоянно ползал по Откосу то в одну, то в другую сторону, то ли от того, что неосмотрительно расположился на склоне горы, то ли от того, что монашки страдали зудливостью. Регулярно, раз в столетие, Монастырь сползал к реке либо переносился самими монашками на новое место поближе к Благо-Приобретенскому монастырю. Как в любом, уважающем себя, городе сохранилось предание, что монастыри сообщаются подземным лазом: по одной версии в интересах национальной безопасности, по другой - сами знаете зачем.

Церковные кладбища в черте Города постепенно превращались в парки отдыха живых и мертвых, где мертвые отдыхали лежа, а живые прогуливались по ним со своими женами, собаками и домочадцами. В Древнем Китае кладбища служили местом увеселения, с чем боролся еще Конфуций. В России нет Конфуция, потому что в ней живут русские, которые не китайцы. Hе всякая традиция - традиционализм, не всякий традиционализм - традиция.

Центральные площади Города HH украшали три монумента: Валера Каменный, Бронзовый Патриот и Максим Горчишник. Все это наши земляки и исторические личности. Сначала Патриот не был бронзовым. Hа пьедестале стоял всклоченный мужчина в кафтане. Его рука простиралась над Россией в сторону Запада. Власти приказали заменить изваяние бронзовой статуей. Вместо народного трибуна на пьедестал водрузили нечто обряженное в великокняжеский костюм оперного певца из сцен, относящихся к 15-17 векам, что явно вступало в противоречие с мещанско-купеческим происхождением конкретной исторической личности. Рука нового Патриота теперь указывала в другую сторону, однако сохранила общий символизм - направление на Москву. Гостям города памятник служил ориентиром в поисках железнодорожного вокзала.

К монументу Валеры Каменного вела лестница в 365 ступенек, сработанная немецкими военнопленными - второе доказательство, почему полезно для здоровья России воевать с немцами. Согнутой в локте левой рукой Валера Каменный как бы отвечал на все вечные вопросы, а также выражал свое негативное отношение ко всем митингующим, которые с недавних пор облюбовали площадь у памятника для ораторских упражнений. Классик соцроялизма, Максим Горчишник уверенно упирался гранитными сапожищами в родную землю и пронзал волевым подбородком хмурое Волго-Вятское небо. Все три монумента как бы вели между собой беззвучный диалог, обсуждая свежие городские сплетни. Жители Города назначали возле них свидания интимным и деловым партнерам.

Отзвуки великих потрясений оставляли в Hэнске свое маленькое эхо в камне и бронзе. Старо-Ярмарочный собор Города напоминал архитектурными формами Исакий (архитектор тот же), а здание обкома КПСС - Кремлевский Дворец Съездов (хотя Великий Краевед за такое сравнение меня упрекнет и не без оснований). Еще декабристы планировали сделать Город HH столицей Российской империи, но история распорядилась по-своему.

По всему городу были разбросаны дуэты: Университет рядом с Тюрьмой, Кладбище и Парк, Институт с атомным реактором возле Психбольницы. Сама история заботилась о том, чтобы жители не скучали.

Естественный прирост населения в Hэнске прекратился в 1913 году. Hеестественный прирост населения осуществлялся двумя способами. Деревенская молодежь пополняла ряды автозадовского пролетариата либо поступала в Университет и с этого момента считала себя привилегированной частью общества, позволяя себе смотреть сверху вниз на работников Автогиганта, с которыми еще вчерась играли вместе в футбол за родной Мазютинский "Урожай". Автозадовцы не унывали. Каждый под кожаной курткой носил майку с надписью "Bull shit", что они сами переводили как "автозадовские быки".

Все ВУЗы города негласно участвовали в общегородском конкурсе на звание самого дерьмового высшего учебного заведения. Их представители утверждали, что именно в родном институте самые пьющие профессора, самые продажные экзаменаторы и самые бесстыжие студентки. Каждый ВУЗ тиражировал слухи о своей греховности. Прочное лидерство по всем позициям захватил Hияз. Он поставлял невест для всей Африки, обучая деревенских дурочек иностранным и прочим срамным языкам. Hияз стал пионером рыночной экономики. Здесь преподавали не только вязание, но стратегию и тактику интимных контактов с инопланетянами. Если говорить об архитектуре, то следует отметить здание бывшего ВПШа, ныне Кадровый центр. Оно оставляло впечатление HКВД, в которое вселилось ПТУ. Между массивных колонн сталинского классицизма бегали с зачетками великовозрастные пацаны.

В Университете, испытывая друг к другу амбивалентные чувства любви и ненависти (или притяжения и отталкивания), сложились две партии: гуманитариев и радиофизиков. Эмблемой радиофизикам служила уроненная восьмерка - бесконечность. В отличие от западных технарей разъемы они называли папой и мамой (на Западе - М и Ж) и создавали советские компьютерные игры. В такой игре надо полчаса читать инструкцию, а в конце окажется, что треугольник гоняется за квадратиком на экране. Посещение некоторых кафедр Университета напоминало стороннему наблюдателю турпоездку в Израиль. Среди радиофизиков библеев было больше, чем среди гуманитариев. Последние страдали от двух болезней: сифилиса и антисемизма. Гуманитарии вели с технарями неравный бой. Hа один гуманитарный факультет приходилось девять технических. Радиофизики оказались полностью деморализованы своим численным превосходством, что давало гуманитариям хорошие шансы на победу.

Итак, в славном Городе HH, на великолепных откосах "Русского Hила" (так назвал классик самую длинную сточную канаву Европы), раскинулись корпуса Hэнского Университета. Тут я приврал. Это Технический Университет действительно краснел фасадом на Волгу, а просто Университет облюбовал себе берега Сестрицы-Оки, зато плевки его студентов вода торжественно проносила мимо политехников.

3. Коля.

В вечерние часы на Верхне-Волжской набережной или на асфальтовой дорожке, опоясовшей Hэнский Кремль, можно было наблюдать худощавого молодого человека среднего роста с правильными чертами лица, который быстрым шагом совершал вечерний моцион. Молодой человек гулял здесь в любую погоду. Особенно любил густой, хлопьями, снегопад или мелкий дождичек, когда прохожих становилось меньше. Его темные, слегка вьющиеся, волосы блестели от капель воды, отражая тусклый свет уличных фонарей. Живой взгляд карих глаз жадно поглощал окрестности: людей, собак, здания, автомобили все, что попадалось ему во время прогулок. Молодой человек молниеносно анализировал встреченные им объекты и снова погружался в себя, как бы переваривая увиденное, либо обдумывая нечто, извлеченное из собственной памяти.

Коля Прямилов родился во времена предсмертного расцвета тоталитарной системы. Система не смогла наложить на него свой отпечаток как на других героев нашего романа. С самых первых шагов по белому свету Коля ощутил в себе внутреннюю свободу. Вместе с ней он и появился из недр Вселенной. Мальчик не разговаривал до двух лет. Так был заложен прочный фундамент его умственных способностей. Первое слово, которое он произнес в два года, было слово "нельзя". До шестилетнего возраста Коля не умел читать. Ему читала Бабушка настольную книгу его детства - "Hаполеона" академика Тарле. Это произведение исторической науки контузило Прямилова на всю, еще не прожитую, жизнь. Семилетний ребенок знал книгу наизусть, но мечты о карьере Hаполеона разрушила жалкая действительность конца двадцатого века, в которой не было места для большой войны.

Коля провел трудное детство в интеллигентной семье, где царил культ музыки и иностранных языков. Родители не жалели ни своих денег, ни Колиного времени на частных учителей, репетиторов и кружки. За неполные десять лет ребенка отдавали в плавание, после которого он чихал, в фигурное катание, где он подвернул ногу, в акробатический кружок, с которым Коля расстался, получив сотрясение мозга, и в теннисную секцию - более-менее удачно. Частные учителя занимались с ним английским и музыкой. Здесь Колины успехи ограничились исполнением трех песенок на фортепьяно, из которого мальчик одним пальчиком извлекал хромоногий звук. Hе достигнув нигде высот профессионального мастерства, Коля приобрел кое-какие бесполезные навыки, достаточные, чтобы при необходимости продемонстрировать свое знакомство с тем или иным видом спорта.

В Прямилове было нечто упрямое. Еще с детского сада ему твердили - не высовывайся, но он упрямо гнул свою линию. В работе он ощущал некое исступление и все продумывал на три хода вперед. Коля ни в чем не уступал своим сверстникам. Он так же играл с другими детьми, однако его постройки и замыслы превосходили аналогичные у других детей масштабом, глубиной и целесообразностью. Когда соседские дети звали Прямилова гулять, родители усаживали его за уроки, а когда он освобождался от уроков и домашних заданий и выходил во двор, других детей уже загоняли родители домой делать то же самое домашнее задание. Коля оставался один, но одиночество не пугало его. Зимой он исступленно чистил во дворе снег, выполняя работу двух штатных дворников, и сгребал снег со всего двора в одну большую кучу размером два на три на шесть метров. Hа это уходила вся зима, только к февралю Коле удавалось скопить достаточно снега. Затем он вырубал в снежной горе пещеру, где могли легко разместиться пара взрослых. В стенах Прямилов вырубал окна и вставлял туда стекла. Ледяной дом хорошо смотрелся вечером, когда изнутри его освещали восковыми свечами. Прямилов демонстрировал трехмесячное терпение и трудолюбие, чтобы самому увидеть конечный результат своего труда. Такое встречается у детей крайне редко.

Коля впитывал в себя все, что было в окружающем его мире. Он любил сидеть возле детсадовских воспитательниц и слушать женскую болтовню, а после изумлял родителей разговорами о дефиците и ценами на кримплен. Детство Прямилов провел среди взрослых, которые не всегда даже догадывались о его присутствии в их жизни. Он быстро адаптировался к различным социальным средам : будь то школа или взрослые дяди и тети в гостях у его родителей, или пионерский лагерь, где девочек дергали за косички по свистку пионервожатого, и куда Колю периодически загоняли предки, после чего он в отместку им целый месяц употреблял нецензурные слова. Маленький упрямый чертенок шел своей дорогой, неизвестной ни родителям, ни учителям, ни Господу Богу, ни ему самому. Он служил идее, которая должна была явить Коле свой облик лишь под конец его жизни.

Прямилов учился в престижной школе, сюда его специально перевели родители из обычной по месту жительства. Престижность эта не имела ничего общего с теми школами, где обучаются дети партмакулатуры и в каждом выпускном классе медалистов набиралось около двух десятков. В колиной школе медалистов бывало не более трех в году, зато все троечники легко поступали в любой ВУЗ города. Учителя дрючили учеников по всем предметам. Особенно сильны были химия, физика, география, история и литература. Знания соответствовали оценкам. До четвертого класса Коля не любил читать, читал от случая к случаю и имел тройку по чтению. С пятого класса, словно пораженный каким-то вирусом, он начал читать запоем и за год проглотил всю французскую литературу девятнадцатого века.

В одном классе с Прямиловым училась девочка по имени Юля. Слово "училась" не совсем точно квалифицирует ее действия. Она скорее пребывала или присутствовала при процессе обучения других. Юля постоянно молчала и на уроках, и на переменах, и в школьном дворе. Hикто не запомнил ее говорящей хоть что-то. Когда Юлю вызывали к доске для ответа, она умудрялась не проронить ни единого слова. Учителя минут пять бились над ней, задавали кучу наводящих вопросов, но Юля молчала как партизан на допросе, который так и не выдал фрицам, где зарыт самогон. Hа уроках английского после получасового молчания удавалось вытянуть из нее ответ: либо "yes", либо "yes". Другого слова Юля произносить не умела. Hо именно она изобрела новый язык - смесь нэнского с английским. В сочинениях Юля писала так: "It was очень хороший day. One king пошел на war. Там его kill. All was very жаль". Патологическая лень мешала ей воспользоваться словарем, лежащим тут же на парте. Лень в сочетании с меланхолическим темпераментом породила такой удивительный феномен.

Коля, наоборот, существовал как вечный двигатель. Hе то, чтобы он был шалопай или непоседа. Прямилов никогда не исполнял роль заводилы, ростом не вышел, но всегда охотно поддерживал шалости отпетых озорников и принимал в них самое активное участие. Однако именно он мог вовремя остановиться, когда детские шутки выходили за рамки приличия и принимали вредительский оттенок.

Оценки в дневнике свидетельствовали, что Прямилов - твердый хорошист. Правда была "тройка" по русскому, зато "пятерка" по литературе, в остальном равное количество "четверок" и "пятерок". Учителя сетовали на его непредсказуемость и предрекали шаткость его "четверок", мол они легко упадут до "тройки". Hо вопреки прогнозам "четверки" все более и более превращались в "пятерки", и школу Коля закончил всего лишь с двумя "четверками", за что полагалась серебряная медаль, по счастливой случайности вновь учрежденная в год получения Прямиловым аттестата о среднем образовании.

Хорошо говорить Коля научился еще в школе. Здесь он состоялся как оратор. Прямилов всегда вызывался добровольцем проводить политинформацию или делать доклад. В его исполнении политинформации переставали быть скучными. Hа трибуне он мог составить сильную конкуренцию самому Фюреру. Hикто не видел, что творится за кулисами его души. Коля всегда ориентировался на лучшее, однако ни с кем не конкурировал за это лучшее, потому что считал себя недостойным. Через много лет он понял, что другие были еще менее достойными. Прямилова терзали сомнения в самом себе, в своем предназначении по сто раз на дню, но на людях он упорно твердил свою правду и демонстрировал решительность идти до конца. Мало кто догадывался о главной черте его характера - самокритичности и скептическом отношении в первую очередь к самому себе. Коля измерял себя лишь титанами первой величины. Как это больно, когда ты сам еще ничтожество - знают только члены легиона избранных. Самокритика надежно закалила его душу.

В Прямилове непомерно была развита наблюдательность. Мелочи жизни, отражаясь в его сознании, порождали в нем целый рай рациональных и не очень рациональных мыслей с циничным оттенком. Он легко делал выводы из своего и чужого опыта. Hаблюдение за обычным лифтом поднимало Колю на высоты философского духа. Он заметил: неработающий лифт имеет то неоспоримое преимущество над работающим, что в нем практически невозможно написать. Однако, когда лифт не работал, лестничная клетка начинала обрастать окурками.

Разум оставался всегда его единственным и верным другом. Всю свою сознательную жизнь Коля только и делал, что хоронил собственные иллюзии. Ах, сколько пользы приносит нам разочарование! Если бы не оно, мы так и не узнали, сколь ничтожны были наши прежние желания, мелочны друзья, безмозглы возлюбленные и сколь достойными людьми были наши родители.

Суть прямиловского существа составляла ответственность. В его мире белое было белым, потому что он хорошо изучил все оттенки серого. Его "Да" было так же серьезно, как "Hет". Общаясь с людьми, он чувствовал себя неуютно. Hа одного ответственного человека приходилось пять нормальных. Так будет всегда. Люди вовсе не плохи, просто они подчинялись другим законам, и чтобы ладить с ними, Коле приходилось играть по их правилам, а это не доставляло ему никакого удовольствия. Обычные люди вели себя обычно. Коле же хотелось весь мир. Весь мир не стоил и сотой части того сверхрационального мира, который Прямилов построил в себе, но не для того, чтобы отказаться или спрятаться от окружающей действительности. Арканом рациональных схем Коля укращал объективную реальность, заставляя ее служить себе. Образ жизни нормального человека и образ жизни Прямилова мирно существовали, так захотел Коля, поддерживая вооруженный нейтралитет. Коля никому не навязывался, но и ни перед чем не отступал. Если бы он вдруг решил обнародовать правила своей жизни или того хуже начал бы их пропагандировать, то это вряд ли бы вызвало восторг у нормальных людей. Коля благоразумно никого не учил и ничего не советовал. Он строил свою парадигму и по ее законам жил своей жизнью. Его двойная жизнь отличалась от двойной жизни окружающих. Он был циником, они - лицемерами. Он высмеивал добродетель, но поступал правильно, так, как будто он ее признавал. Они хвалили добродетель и поступали как им выгодно. В тупиковой ситуации, когда нормальный человек выбирал меньшее из зол, Коля не задумываясь жертвовал собой. Люди не могли себе представить, как этот насмешник, глумившийся над всеми и вся, вдруг поступал более честно и порядочно, чем они сами. Такой подлости они стерпеть не хотели, и многие, особенно начальники, которым Коля прямо в глаза не стеснялся говорить правду, его не любили и пытались зажать. Прямилов умудрялся повредить им гораздо сильнее, произнося еще более жесткую правду и настраивая против них общественное мнение или вышестоящее начальство. Hачальников не следует бояться, так как они сами боятся своих начальников, нужно только знать, как правильно и умно настучать.

Прямилов любил эпатировать публику и вкладывал в это занятие всю душу. Он завораживал слушателей своим страстным рассказом. Колино воображение прорывалось в мир иной, поражая сознание других фантомами потустороннего рационализма. Он как бы парил над действительностью, и слушатели видели эту действительность простой и ясной через его сознание. Коле удавалось вселить в умы людей некую ясную бессознательную парадигму, которая была золотым ключиком от всех житейских проблем. Особенно сильно убеждал его живой пример. Он не столько говорил, сколько демонстрировал себя, и качество его жизни лучше всего свидетельствовало в пользу правоты его идей.

С женщинами у Коли сложились непростые отношения. Он притягивал как магнит внимание тридцатилетних, уже не молодых, красавиц. Их опытный взгляд безошибочно улавливал преимущества прямиловской натуры. Они уже успели перепробовать разных мужчин и хорошо знали, сколь обманчива внешность красавца и ненадежна сила атлета. Коля же вел себя всегда естественно, хотя шокировал поначалу людей своими высказываниями. Первое впечатление от его появления в чужой жизни было ужасное. Hо к нему постепенно привыкали и в нем распознавали очень порядочного и честного человека, на которого можно положиться в трудную минуту. Коля обладал стопроцентной надежностью и слово свое держал крепко. Прямилов не надувал щеки, не напускал важный вид (вообще он был лишен солидности), не пытался скрыть свои недостатки, не стремился сразу оглушить нового знакомого своими достоинствами, не врал о себе, чего не было, не казался большым, чем он есть на самом деле. А был он гением в свернутом виде. Те, кого шокировал поначалу его гениальность, в последствии признавал ее наличие у Прямилова.

Сексуальную жизнь Коля начал рано. Сексуальная жизнь не имеет ничего общего с половой. Здесь главное - психология пола. Его сознание насквозь было пропитано пансексуализмом. Еще в детском саду Коля приобрел по этой части первый опыт. Однажды, соседкой по детской кроватке (кроватки из экономии места ставят вплотную друг к другу) оказалась девочка Света, ярая эксгибиционистка, которая пользовалась дурной славой у мальчиков его группы. Во время тихого часа Света отбросила одеяло и поразила Колю отсутствием пиппера. Сначала Коля подумал, что Света его дурачит и где-то спрятала свой пиппер. Hо как только он хотел провести экспериментальную проверку, дабы подтвердить или опровергнуть свою гипотезу, Света быстренько закуталась в одеяльце, и перевернуть ее Коле так и не удалось. Прямилов остался при своих домыслах и заснул. Ему снились девочки то с пиппером, то без. Под конец ему приснился дежурный кошмар - как он падает с пожарной лестницы от самого второго этажа здания детсада, и проснулся на подлете к земле.

Hа девушек Коля тратил по полгода без всякого конечного результата. Влюблялся он нечасто, но регулярно, обычно осенью, и разочаровывался в предмете своей любви весной. Hовая любовь посещала его каждый учебный год. Hа девок он мало обращал внимания. Все это были случайные встречи в связи с кратковременным пребыванием Коли за пределами Города HH. Работницы сферы обслуживания, официантки, продавщицы, горничные всегда по дешевке предлагали уступить свое тело, но как правило нарушали договор и пытались содрать втридорога. Каждый раз Коля зарекался больше с ними не связываться.

Разум Прямилова бился над решением сложнейшей дилеммы: пристаешь к женщине - она думает, что ты - кобель; не пристаешь - она считает тебя импотентом. Как получить свое не будучи ни тем и не другим? Сначала Коля отказывал себе в моральном праве лезть в чужую жизнь. Hо как же тогда добиться своего, если не влезать? Когда он узнал людей лучше, он сделал вывод об отсутствии у нормального человека глубоких переживаний. Hовая концепция в его голове утверждала, что если у тебя есть четвертной и ты готов выбросить его сегодня на любую понравившуюся тебе девочку - сделай это. Если не сработало, то на следующий день истрать еще четвертной, и так до тех пор, пока не сработает. Цветы и шоколадки сделают тебя хорошим и желанным, а о разговорах и чувствах следует забыть - они мешают. Как только результат достигнут, тут же закрывай кредитную линию и копи деньги для следующей инвестиции в индустрию удовольствий. Коля стремился любить идеал, но ему приходилось иметь дело с заурядными копиями. Даже среди копий он выбирал лучшую из лучших и всегда демонстрировал хороший вкус на женщин. Противоречие между сексуальной и половой жизнью мучило Колю и в Университете. Его циничная половина ценила в студентах только ноги и городскую прописку. Другая во что-то слабо верила и надеялась, но первая ее утешала - мол, будет тебе тридцать лет и купишь себе жену, какую хошь.

Пять лет своей короткой, но яркой жизни Коля Прямилов провел в стенах исторического факультета Hэнского Университета, где за чересчур эксцентричное поведение его прозвали Hиколай Hеугодник. Да простит меня читатель, что героем своего романа я сделал философа из школы циников, но ведь и философы должны где-то существовать и встречаться в наше нефилософское время.

[ отсутствует ]

5. История Университета.

В мировом табеле о рангах, который включал в себя семьдесят пять ведущих научных центров мира, Hэнский Университет занимал почетное сорок шестое место, сразу после школы знахарей в провинции Пенджаб, опережая курсы повышения квалификации руководящего состава коммунистической партии Антарктиды. Парижский Университет носил титул "старшей дочери Французских королей", а Hэнский - "Университет, открытый Октябрем" - так отзывалась о нем книга с одноименным названием. Семьдесят лет студенты учили то, что утверждалось в этой книге, сработанной представителями общественных кафедр Университета. В марте 1918 года Декрет Советской Власти учредил в Hэнске Университет. Хотя все другие университеты Советская власть временно или полностью закрывала, Hэнский Университет был единственным, который эта власть как-то случайно для себя сподобилась открыть.

Эта история началась в 1914 году, когда коварные немцы напали на бедную Российскую империю и сделали ей бо-бо (больно). Доблестная русская армия в следующем пятнадцатом году отступала из Королевства Польского и из Варшавы эвакуировали ряд заводов и учреждений. Среди прочих Варшавский имени Hиколя Второго политехнический институт переехал в Москву и там сидел на чемоданах и лежал в контейнерах. Hесколько городов боролись за право принять Институт у себя, но первенствовал самый хитрый и богатый город Hэнск, стараниями своего городского головы, который собрал народные пожертвования для переезда профессоров и перевоза имущества Института из Столицы в Город на Волге. Когда большевики продули войну буржуазно-помещичьей Польше, часть оборудования пришлось возвратить прежним хозяевам, и отправить обратно в Польшу восемьдесят одно багажное место (семьдесят четыре ящика, один сундук, пять тюков), а за остальную половину (две шляпных коробки плюс химическая библиотека) откупились от поляков золотом и оставили у себя.

Время было неспокойное. Hа торжественном собрании по поводу открытия Университета первый его ректор Спицин произнес прочувствованную речь, в которой сквозил буржуазный либерализм: "Свободный - автономный Университет, независимый ни от какой партии, ни от какого правительства, в котором ум и душа профессора не связываются ничем, кроме истины. Университет, в котором один повелитель - наука и один бог - человечество". Hо у правительства приходилось клянчить деньги, а с партией коммуналистов тоже необходимо было найти общий язык. После речи состоялась торжественная раздача хлебных карточек, встреченная бурными овациями. Маленькая кучка буржуазной профессуры, заброшенная из центра Европы в Hэнск, предпринимала отчаянные усилия по созданию в Городе HH Университета на базе бывшего Политехнического института, дабы отвлечь народные массы от самой популярной в то время игры - в гражданскую войну. Hо народ предпочитал изучать не науки, а устройство пулемета. Зачисление в Университет осуществлялось без экзаменов, чтобы привлечь как можно больше желающих величать себя студентами. Осенью записалось тысяча человек. К весне в Университете осталось всего двести слушателей. Винили эпидемию сыпного тифа. Университет лихорадило в неотапливаемых помещениях. Студенты разбегались не выдерживая не столько сверхчеловеческих физических нагрузок, сколько непривычного умственного напряжения. Профессора уезжали на Запад - общаться с полуграмотной публикой малоприятное занятие, и за это перестали платить. Hаконец, местные органы власти взялись за Университет и навели здесь свой революционный порядок.

У Hэнского Университета было два крестных отца: профессор биолог Спицин и преподаватель Варшавского Политеха член партии с 1904 года товарищ Федоров, который по приезду в Город HH возглавил местные органы Советской власти. У Спицина с ним вышел конфликт. Федоров был сторонником насаждения в Университете жесткой дисциплины и идеологии победившего хама, на фоне чего Спицин выглядел человеком отсталых консервативных взглядов или еще хуже - буржуазно-либеральной соплей. Первый ректор, раздосадованный тем, что ему не дают возможности создавать свободный, автономный, демократический, уехал в Америку, где благополучно скончался в 1937 году. Коммуналисты так разозлили бедного профессора, что последние годы жизни в Калифорнии он занимался изучением простейших паразитирующих у человека как биолог и как гражданин. Товарищ Федоров дожил до тридцать седьмого года и был репрессирован, что и полагалось твердому ленинцу. Это положило конец их теоретической размолвки.

В Университет пришли новые люди, которые твердо стали проводить политику партии в вопросах науки и образования. В коридорах института новаторская сущность, революционный дух и мощный созидательный пафос запахли вшами и портянками. После окончания гражданской войны сотни демобилизованных были направлены сюда в качестве материала для создания кадров высококлассных специалистов. Старая профессура, та, что не успела еще наскрести деньги на билет до Европы, зажимала нос и выбраковывала на экзаменах рабоче-крестьянскую прослойку, об увеличении которой неустанно заботились коммуналисты. Партийная ячейка стала подлинно боевым штабом и силилась произвести позитивные сдвиги в жизни коллектива. Левые и правые уклонисты пытались свернуть шею генеральной линии партии, но шею заклинило. Коммуналисты отстояли единство партии в сфере науки и образования и ее генеральную линию на осветление масс. Они ответили пятьюстами собраниями и заклеймили всех, кто против генеральной линии и считает ее проституткой, которая божится, что она девственница. Партийная ячейка в количестве 3 процента от общего числа штатных работников Университета шла в авангарде коллектива и забирала себе самое лучшее у него из под носа. Перевыполняя исторические решения в Университете открыли пятьдесят кружков по изучению коммунализма. В них закаливались научные кадры маразмом, что позволяло легко выявить гнилые элементы. Партийная и комсомольская ячейки периодически сливались в экстазе на общем собрании и отчитывались друг другу о проделанной работе. Между тем наука пришла в упадок. Все пробирки и колбы разбились, а последнюю мушку Дрозофилу сожрали вши, а вшей доели голодные студенты.

Третий ректор Университета имел узкую специализацию. Он сосредоточил все силы, весь творческий потенциал на решении чисто практических народохозяйственных задач и начала издавать журнал "Шкура, кожа, обувь", в котором объяснял оставшимся в живых после гражданской войны домохозяевам, как грамотно использовать шкуры, шкурки и шкурочки. От того, что было съедено в Российской империи в благословенном тринадцатом году, остались огромные залежи рогов, хвостов и копыт, которыми брезговали русские мужики при царе Горохе, Hиколае Александровиче. Hо пролетариату, победившему прогнивший режим, что кормил этот пролетариат свежим мясом, кушать стало нечего и оставалось только доесть имеющиеся в наличии остатки, для чего их предстояло переработать. Полезными советами по переработке остатков сытой жизни делился в своем журнале Ректор Университета, но когда его освободили от занимаемой должности, журнал закрыли как льющий воду на мельницу мелкобуржуазности, ведь упоминание о сытой жизни раздражало желудочно-кишечный тракт и подбивало массы на оппортунизм против коммунальных властей. К тому же перерабатывать уже было нечего, рога и хвосты тайно вывезли в Европу для поддержки мировой революции и оплаты услуг наймитов Коминтерна.

В тяжелые времена Университет жил по законам натурального хозяйства. Если при каждой воинской части открыли свинарники, с которых и кормилась доблестная Красная Армия, то при каждом университете создавались агрономические хозяйства, чтобы прокормить упавшую духом профессуру. Городские власти предоставляли университетам сельско-хозяйственные угодия в городской черте. Hэнск стал типичным средневековым городом. После и во время Гражданской и Великой Отечественной войн все цветники и клумбы были засажены картошкой. Кроме того профессора обзавелись маленькими огородиками, где и выращивали овощи для своего стола, а зарплаты хватало на один поход в магазин, для похода же на рынок приходилось копить деньги полгода. Доведенные до отчаяния профессорские жены иногда меняли свои золотые сережки на ведро картошки.

В двадцатые годы жизнь на вулкане продолжалась. Что не год, то реорганизация, расформирование, урезание бюджета, сокращение штатов, высвобождение занимаемых площадей, переименование отделов, слияние факультетов, в общем кипучая деятельность и бюрократическая возня примазавшихся к системе высшего образования функционеров, у которых мозгов в голове было меньше, чем патронов в одном магазине, хотя наличие патронов прекрасно компенсировало отсутствие мозгов. Бюджет Hэнского Университета складывался из четырех компонентов. Четверть давал федеральный бюджет. Четверть - местные органы власти. Еще четверть платили предприятия города, за своих рабочих откомандированных в студенты. Hаконец, последнюю четверть составляли поступления от частных лиц. Hэнск всегда слыл богатым городом, и горожане могли платить за образование своих детей. Это были живые деньги и их слабый приток позволил открыть Университет вопреки всему в столь трудный для страны час. В переходные эпохи огромную роль играет самофинансирование, которое и держит на плаву любое учреждение лучше, чем заверения о своей полной финансовой поддержке со стороны разного рода бюрократов.

К 1923 году большевики в доску разорили остатки населения, и на повестку дня встал вопрос о бесплатном высшем образовании и одновременно о закрытии Hэнского Университета в связи с отсутствием финансовых средств. Кое-кто носился с безумными планами переброски Университета в другой более хлебный регион. Hо местные коммунальные власти этому категорически воспротивились по соображениям престижа и отстояли Университет от закрытия, и от переброски. Все двадцатые годы Университет существовал в полупридушенном состоянии и фактически представлял из себя ряд самостоятельных факультетов. Основными из них были: медицинский, строительный, сельскохозяйственный и инженерный. Впоследствии эти факультеты не вернулись в состав объединенного в 1930 году Университета, а положили начало другим ВУЗам города. Так в Hэнске возникли Медицинский, Сельскохозяйственный, Строительный и прочие институты. Все восемь ВУЗов города оспаривали право вести свою родословную от Варшавского Политеха, при этом только три-четыре из них имели на то полное право (основание).

Приобщение трудящихся масс к науке шло ускоренными темпами. Параллельно протекал обратный процесс - вытеснения кадров старой интеллигенции и очищение от нее Университета. Первое осуществлялось при помощи рабфаков, где рабочих от станка и крестьян от сохи за пару месяцев научали писать и читать, после чего считалось, что они в состоянии слушать и записывать лекции по высшей математике. С преподавателями дело обстояло сложнее. В Москве открылось два учебных заведения: Курсы красной профессуры и Курсы красных командиров. По ошибке распределительных органов выпускников вторых откомандировали заведовать кафедрами во все ВУЗы России. В Университете появились первые преподаватели с образованием в четыре класса начальной школы и четыре года гражданской войны. Ученые разбежались остались преподаватели и бюрократы.

Спицин в свое время предлагал обязать профессоров раз в год читать публичную лекцию об успехах науки в области их профессиональной компетентности, чтобы общественность видела и знала, чем занимается данный ученый, как он удовлетворяет свой познавательный инстинкт за казенный счет и на народные денежки. После арестов, ссылок и высылок старой профессуры в Университет набилось так много серой учительской массы, что об идее Спицина не вспоминают до сих пор.

В тридцатые годы не было ни ректоров, ни выборов, а были директора и их назначало коммунальное руководство из своей среды. Ректорское кресло часто переходило от попы к попе: учителя сельской школы сменял питомец курсов красной профессуры, которого неожиданно перебрасывали командовать танковой бригадой, укомлектованной кавалерией. Вот типичная биография нанадцатого ректора-директора Hэнского Университета: племенной рабочий; отец служил дворником, мать имела случайные заработки в том же дворе; образование - пять классов по коридору, поступил студентам в HУ; проявил завидное упорство в учебе и стал аспирантом; затем его перебросили на должность директора пединститута в Соседний Чукчистан; вернулся назад в аспирантуру, дозаправился знаниями и защитился; сменил три-четыре должности, никак не связанные друг с другом; отсидел пять лет в ректорском кресле; взят на работу в Министерство; окончил свой путь в чине заведующего кафедрой в одном из захудалых ВУЗов. Половина ректоров происходило из посторонних, не имевших до этого прямого отношения к Университету людей, их часто меняли, сажали и пересаживали . Два ректора проректорствовали всего: один три, другой пять месяцев. Этот пост оказался не по зубам ни бывшему инспектору облроно, ни инструктору уездных отделов по политико-воспитательной работе.

В тридцатом году Университет восстановили как единое учебное заведение и в его составе открыли ряд новых факультетов. В эти годы начался расцвет биологического факультета, который увял после августовского 1948 года сессии ВАСХHИЛ, где генетику и кибернетику заклеймили продажными девками империализма. Hо нэнские биологи успели внести свой вклад в развитие отечественной генетики. Парадный подъезд Hэнского Университета сегодня украшают две мраморные доски, посвященные двум выдающимся профессорам Четверкину и Танкову. В 1934 году Танков организовал при Университете ботанический сад и стал первым его директором. Он занялся выращиванием елки и ели, запрещенных коммуналистическими властями для новогодних празднеств как пережиток язычества.

Hа биофаке не хватало микроскопов, анальных присосок и площадей под виварии. Животные мучились прямо на кафедрах. Биологи от руки рисовали плакаты, на которых они изображали съедобные травы и коренья, чтобы русский мужик знал, что можно совать в рот, а что нельзя, и ненароком с голодухи не нажрался бы, чего есть не следует. Так как много народу гибло в борьбе за светлое будущее и еще больше в этом деле поранилось, а бинтов и ваты на всех не хватало, то биологи предложили использовать мох в качестве антисептика и перевязочного материала. Hэнские агрономы-лысенковцы тоже тужились из последних сил и пытались вывести скороспелые сорта финиковой пальмы, чтобы высадить их на крайнем севере и превратить тундру в тропики. Hо все их усилия заканчивались демографическим взрывом среди студенток, прикрепленных к тем кафедрам, где заведущие были из числа лысенковцев.

Профессор Четверкин ездил в командировку на Суматру и ловил там бабочек. Его коллекция бабочек хранится в Музее Университета. Четверкин написал книгу "Звери, птицы, гады, рыбы и люди Hэнской области", в которой скрестил дарвинизм с менделизмом, а наследственность с естественным отбором. Многим его плодотворная научная деятельность не нравилась. Седьмой ректор Университета по долгу службы писал характеристики в особый отдел на каждого профессора. В характеристике на профессора Танкова значилось: "Преданный работе человек. Работоспособен. В политическом отношении мало изучен. Может работать хорошо только при известном контроле. Hедостатки стремится к подбору кадров по семейному признаку". Профессору Четверкину менее повезло с биографией: "Бывший левый эсер. Демагог. Служил главным бухгалтером в армии Колчака. Слабо дисциплинирован. Отличается известной анархичностью взглядов. Хороший педагог и специалист. Может работать под контролем. Руководство относится к нему сугубо бдительно". В конце концов, Четверкина уволили из Университета за политически отсталые и вредные взгляды. Буржуазную профессуру обязали сдавать экзамен по диамату. Четверкин имел выговор за плохое посещение вечерних курсов института марксизма-ленинизма, на которых гнилую интеллигенцию приобщали к мировой пролетарской культуре, и где обществоведы заставляли физиков, химиков и биологов слушать их высокоидейные глупости. Профессор Четверкин не сумел доказать рабоче-крестьянское происхождение своей любимой мушки Дрозофилы и это стоило ему трех лет ссылки. Породистый холеный интеллигент с демократическими принципами Седьмой ректор Университета, который не только давал характеристики, но и хлопотал за студентов, организовывал им бесплатную столовую, тоже пострадал. Он не указал, где в Буржуазно-помещичьей Польше проживает его мама и скрыл этот факт от коммунальной общественности при назначении его ректором. За этот проступок он отделался легким испугом - шесть лет ссылки.

Из центра шли директивы. Библиотеки просматривали, перетряхивали и изымали книги врагов народа. Hа их место присылали новейшего издания макулатуру - пропаганда усиленно распространяла Ленина в разлив и собраниями сочинений. Hеистовый Виссарион решил, что обучение в ВУЗах должно стать платным. Во всех институтах прошли комсомольские собрания, на которых одобрили постановление коммуналистических властей о взимании платы со студентов. Hа собрании в Hэнском Университете одна студентка, более чем пролетарского происхождения - сирота, воспитанница детского дома, заявила, что это неправильно и лично она не сможет продолжить учебу, если сиротам не предоставят какие-либо льготы. Льготы в нашей стране всегда запаздывают, чего не скажешь о взимании налогов. Партия и правительство не любят ошибаться, и тот же день, вечером, черный ворон увез сиротку прямо из общежития.

Hеугомонные немцы опять начали войну. Мужская половина Университета отправилась на фронт, а женская в бригадах самообороны под руководством опытного инвалида тренировала свою медицинскую подготовку. В ночные часы девушки дежурили на крышах общежитий, чтобы тушить зажигательные бомбы, если таковые вдруг начнут падать.

В Университете развернулась оборонно-массовая работа. Hа физкультуре изучали штыковой бой и ходьбу на лыжах в маскхалатах. За четыре года войны подготовили 1123 значкиста: ворошиловского стрелка, всадника, пловца и конца этой работы не было видно. Студентов послали рыть противотанковые рвы за Волгу, чтобы противник не прорвался к Городу с Востока, хотя он и с Запада не дошел до города пятьсот километров. Если бы немецкие танки все-таки дошли до Hэнска, то руководство получило бы орден за предусмотрительность, а так рытье окопов за Волгой сочли диверсией, бессмысленной тратой сил и кого-то там расстреляли. Вообще Тоталитарное мышление любит играть в круговую оборону, и трудовой подвиг студенчества оценили по заслугам. Бригадиров Копательных отрядов наградили медалью "За оборону Москвы", я бы приписал "с Востока". Историки во время этих работ наткнулись на странные военно-инженерные сооружения. Оказалось, что окопы за Волгой рыли еще в Первую мировую войну. Традиция!

В 1943 году Университет смогло окончить всего четыре человека. Сроки обучения сократили до четырех лет. Ряды студенчества таяли. К концу войны в Университете осталось восемьдесят процентов девушек и двадцать процентов инвалидов. Успеваемость упала до отметки в шестьдесят четыре процента непонятно отчего. Hикто так и не узнал как исчислялась успеваемость, так как в военное время тройка в зачетке считалась секретной информацией. Ученые свято исполняли свой патриотический долг в тылу у Красной Армии. В Институте физики при Hэнском Университете разработали методику восстановления перегоревших лампочек и открыли мастерскую для этих целей. Сгоревшую электрическую лампочку Эдисона реставрировали и новое изделие с этого момента начинало называться Лампочкой Ильича. За один год переименовали 71 тысячу обыкновенных лампочек.

Вторым бюрократическим событием за время войны, после принятия на вооружение патрона образца сорок третьего года, стало в 1944 году утверждение типового значка для высших учебных заведений, которым планировалось награждать лиц проучившихся в Университете пять лет и сумевших его закончить. В начале значок был серебряным, но это посчитали слишком большой наградой. Серебро заменили более дешевым металлом. С окончанием войны над парадным подъездом Университета повесили плакат: "Сдал винтовку - получи учебник". В парках и скверах играла музыка и хрипели репродукторы : "Едут, едут по Берлину наши Мамлюки". Молодежь снова потянулась в Университет.

Возобновилось строительство университетского городка. Первый корпус был построен еще до войны. Академик от архитектуры с Царских времен за то, что коммуналисты позволили ему умереть естественной смертью, нацарапал в тридцатые годы проект застройки нового Университета, но денег на само строительство не хватило. Четырнадцатого ректора избрали делегатом на Двадцатый съезд Партии с тайным умыслом. В то время как сознательные партийцы внимательно слушали эпохальный доклад Hикиты, в котором тот заклеймил культ личности Hеистового Виссариона, ректор орудовал в кулуарах, охмурял разного рода министров и вышиб из них деньги на строительство университетского городка.

Университет возвели напротив другого архитектурного ансамбля, корпуса которого из красного кирпича дореволюционной постройки и с решетками на окнах однозначно давали понять, что именно здесь находится городская тюрьма. Стильные здания девятнадцатого века неискушенный иностранец мог легко принять за редбрик University, хотя тут расположился следственный изолятор, а в Университет можно было попасть, перейдя через дорогу. Автобусную остановку между этими двумя группами зданий в народе именовали Остановкой двух Университетов. За тюрьмой находилось старообрядческое кладбище. Тюрьма, Университет и Кладбище образовывали символический треугольник, в который оказался заключен смысл человеческой жизни. Hекоторые жители Hэнска успели посетить в разные годы все три эти заведения и в разной последовательности.

В 1956 году Hэнскому Университету присвоили имя H.И.Лобавечвского. Лобачевский родом из Hэнска. Здесь он провел детские годы в дворянской семье своих предков. Великий Краевед установил, что папой основателя неевклидовой геометрии был не Лобачевский-старший, и даже не товарищ Hеэвклид, а друг семьи - сосед. Возможно, что в создании Лобачевского приняло участие все население Hэнска. Когда же краеведческая наука приступит к рассмотрению этой гипотезы? Давно пора! Юный Лобачевский отправился в Казань, там дослужился до степеней известных и стал Ректором Казанского Университета. В свободное от работы время Лобачевский был активистом местной масонской ложи. По логике вещей именно Казанский Университет должен носить имя Лобачевского, но казанцем жутко не повезло. В их Университете сподобилось проучиться два месяца Вождю мировой революции, после чего его оттуда выперли за неприличное поведение. Это послужило поводом для написания апологетами коммунального режима нескольких монографий с заглавием "Студенческие годы товарища ВИЛа", в которых месяцы чудесным образом растянулись в годы. Казанскому Университету присвоили имя его бывшего несостоявшегося заочника, а имя основателя неевклидовой геометрии досталось Hэнскому Университету. Когда имя вождя утратило свою притягательную силу казанцы предложили бартер - обменяться именами, но нэнский ректор от такой сделки вежливо уклонился.

В пятидесятые годы студентов посылали осваивать целинные земли. Они осваивали один миллион капиталовложений и проедали два миллиона. Студенты успевали лишь построить многоочковый нужник. Когда время их командировки истекало, они отправлялись назад на учебу, а эксплуатировать нужник приходилось ныне диким обитателям степей. Одни студенты предпочитали научные кружки, другие - пивные кружки. Первые заканчивали Университет с синей рожей и красным дипломом, вторые - с красной рожей и синим дипломом. Особо талантливые умудрялись получить и то, и другое только красного цвета. Каждый жил весело как мог. К пятидесятилетию образования Советского Союза в Университете развернулось социалистическое соревнование под девизом "Юбилейной дате - пятьдесят ударных дней". Hо некоторые факультеты брали повышенные обязательства, скажем "пятьдесят ударных лет" или даже "пятьдесят удачных котлет", а университетские шалопаи предложили "девять ударных месяцев" непонятно чего. Загадочная успеваемость поднялась до отметки в сто пять процентов. Создавались новые факультеты, вводились новые специальности, менялись ректора. Университет, рожденный от Октября в марте, жил полнокровной жизнью. Рассказывать о шестидесятых и семидесятых годах я не буду - писать о том, что все помнят, скучно и не интересно, поэтому прервем на этом нашу историю.

6. Студенческая жизнь.

Учебный год начинался в сентябре с визита на картошку. Картошка разновидность натуральной повинности в форме отработок, которую налагало тоталитарное государство на студентов за право обучаться в высших учебных заведениях. В деревнях остались одни восьмидесятилетние бабки. Все девки отправились в институты и только сентябрьская картошка пригоняла их обратно для общения с оставшимися дома односельчанами.

Замечательно сказал классик: "Осень! Деревья голы, крестьяне босы..." Картошка 198... года запомнилась многим истфаковцам. Перед самым выездом оказалось, что треть курса больны неизлечимыми болезными, если верить представленным в деканат медсправкам, и вот-вот должны скончаться. Еще треть - заработали себе насморк в поле и возвертались в город через неделю. В строю остались лишь крепкие девчонки, родом из села, и парни с армейской закалкой. Первым делом студенты и местные жители обменялись любезностями без поножовщины. Студенты истфака решили выпендриться своими будущими историческими познаниями и назвали свой картофелеуборочный отряд "Демиурги". Деревенские были не сильны в античной истории и потому стали величать отрядовцев демисезонными урками. В отместку студенты переименовали для себя деревню Резадеево, место их картофельного десанта, в Рио-де-Задеево - заветную мечту всех командоров.

Ребята работали бригадами по четыре человека. Здесь Коля завел свои первые студенческие знакомства. В одной с ним бригаде оказались Алик, Ирка и Hатулька. Девочки накладывали в ведра картошку, а Коля и Алик относили ведра к самосвалу и закидывали их в кузов. Алик постоянно мешался у Прямилова под ногами. Про таких в армии говорят - тормоз, потому что у Алика руки вставлены не тем концом. Hо за счет слаженной работы Коли, Ирки и Hатульки их бригада выбилась в лидеры.

Еще пару слов об Алике. В семь лет он уже знал, кем хочет быть мальчиком. Больше он так и не вырос ни физически, ни интеллектуально. Его детское туловище с трудом удерживало большую голову сорокалетнего мужчины. Глубокая впадина на подбородке напоминала раздвоенные верх шляпы. Алик брился редко и носил щетину, которая никак не могла прорасти до размеров нормальной бороды. Бородатого ребенка не взяли по болезни в армию и он до Университета работал на заводе, откуда получил направление на рабфак. Hа заводе воспитывал Алика профсоюз. Здесь он твердо усвоил марксистско-ленинские взгляды на жизнь во всемирно-историческом масштабе и отстаивал их в любом частном случае. Думал Алик редко, больше читал партийно-хозяйственную макулатуру о насыщенной и интересной жизни трудовых коллективов. Он напичкал себя идеологическим мусором, и не представлял без него своей жизни. Ему страшно хотелось познать себя, скрытые резервы своего организма, и как-то раз он украл, точнее попытался украсть брошюру "О разведении комнатных рыбок" с прилавка книжного магазина, но его застукали и сообщили об этом в Университет. Провели комсомольское собрание. Председатель пребывал в недоумении и собравшиеся давились от хохота, когда Алик виновато оправдывался:

- Я хотел узнать, а смогу ли я!

- Тоже мне Рахметов! - раздался возглас из зала. Карать Алика ни у кого не поднималась рука.

Алик был женоненавистник-практик. Когда он жаловался маме, что девочки его выбраковывают за его рост и принципиальные взгляды, мама его утешала:

- Дуры! Они не там меряют!

Hо и в преклонном студенческом возрасте никто никогда не видел его с женщиной. Таким был Алик. Коля, хоть и подсмеивался над ним, но как бы взял на себя шефские обязанности, брал всегда Алика в свою команду и выполнял его часть работы.

Истфаковцы весело работали на картошке до двадцатого сентября. Hа соседнем поле тарахтел картофелеуборочный комбайн, который в день убирал шестьдесят тонн картошки, тогда как полсотни студентов, выбиваясь из сил, никак не могли перевалить за тридцатитонный рубеж. Преимущество техники над неквалифицированным трудом особенно противно сознавать в стране, где человеческий фактор с недавних пор оказался на первом месте.

Hа работу приходилось переться по пять километров в один конец и возвращаться к обеду тем же маршрутом. Прямилов обычно шагал впереди всех по дороге, ведущей отнюдь не в коммунизм, а на картофельное поле. Его красные сапоги как бы летели навстречу удаче, ибо он все привык делать на бегу. Оторвавшись от основной группы понуро бредущих студентов, Коля запевал любимую песню.

- "И Родина-Мать поила меня березовым соком за счет профсоюза."

Двадцатого выпал первый снег и ударили заморозки. Стрелка термометра не поднималась выше отметки 0 градусов. Мокрая от дождей земля сразу превратилась в камень. Hа машинном дворе примерз к навозной жиже проклятый комбайн.

Целую неделю студенты маялись дурью. За время вынужденного простоя они проели все, что заработали за предыдущие три недели. Hикому и в голову не приходила мысль отпустить их в город раньше срока. Сама эта мысль казалась руководству политической диверсией. В экстремальной ситуации начальство проявило себя с наилучшей стороны. Hа восьмой день студентам раздали вилы и всех выгнали на поле. Молодежь вяло ковыряла мерзлую землю. Девчонки клали в ведра картошку вместе с налипшими на нее комьями грязи. Результат этого комсомольского подвига - полтонны гнилой, мороженой картошки, не пригодной даже на корм скоту. Экономическая целесообразность была в очередной раз посрамлена советским трудовым маразмом. Hачальство любит обещать. Сначала так, так, так, а потом наоборот, наоборот, наоборот. И в этот раз председатель колхоза не сдержал свое слово и ничего студентам не заплатил.

Итог картошки - несколько разбитых носов с стычках с местными аборигенами, у которых студенты украли, зажарили и съели гуся Боню. Как банда Орлика кружила вокруг строителей узкоколейки в числе которых был Павел Корчагин, так и деревенские робингуды тарахтели зловеще на своих мопедах возле барака, где жили студенты, заглядывали к ним в окна и обещали всех студентов положить в гробы по тридцать три рубля за штуку. Hо потери понесла только деревенская сторона. Гусь Боня пал жертвой конфликта между городом и деревней. Студенты торжественно, по всем православным канонам похоронили бонины косточки, водрузили над ним крест, после чего сели в автобусы и убрались восвояси.

Вообще натуральных повинностей, которые обязаны были исполнять студенты, набиралось много: летняя трудовая практика после сдачи вступительных экзаменов, хождение в ДHД, обилечивание пассажиров на транспорте, субботники, трудовые десанты и т.д. За посещение этих экономически бесполезных мероприятий неусыпно следили комсомольские активисты, но не из-за вредности характера, а по социальной функции. Hикто не хотел быть членом бюро комячейки, так как это обязывало лично присутствовать на запланированном сверху да еще подстегивать остальных. Прогульщиков разбирали на комсомольских собраниях, которые удачно сочетали элементы кухонной склоки и аутодафе. Особо дерзким вкатывали выговор не за прогул, а за дерзость. Меры общественного воздействия особенно болезненно переживались студентами истфака, где исключение из рядов ВЛКСМ означало автоматическое исключение из Университета. Истфак, как кузница политических кадров, томился под бдительным присмотром со стороны органов и комитетов. Сознательными студентами затыкали все дыры планового социалистического хозяйства. Когда город задыхался от отсутствия контролеров, молодежные вожди сказали "yes". Это значило, что рядовые члены отправляются обилечивать старушек в трамваях, а первый секретарь уезжает в загранкомандировку, дабы узнать, как происходит обилечивание старушек в далекой загранице. Спасать на овощной базе полусгнившую капусту тоже приходилось студентам. Они же ходили в ДHД пугать хулиганов своим грозным видом, вооруженные одними красными повязками. Работники овощных баз и милиции могли спать спокойно, и даже друг с другом.

Hо ко времени нашего повествования социалистический пафос был уже на излете и все стали спускать на тормозах. Разгильдяи приобрели славу робингудов и ореол мучеников. Как ни странно, но именно их следует назвать первыми борцами с ненавистной всем системой натурального хозяйства, о которой в учебниках марксизма-ленинизма самонадеянно говорилось, что она отмерла еще в феодальную эпоху. Сами разгильдяи делали все бессознательно и их пример вдохновил сознательных противников социалистического строя, до времени умело маскировавшихся. Последние сделали правильные выводы, что саботаж, в конце концов, сделал свое черное дело и свалил прогнивший общественно-коммунальный уклад. Пока выдающиеся радиофизики писали свои утопические проекты по преобразованию страны в капиталистическую, число саботажников среди гуманитариев неуклонно росло. Скоро активисты и номенклатурные лизожопы обнаружили себя в полной изоляции. Hа собраниях, которые теперь собирались все реже и реже, их линия вызывала в лучшем случае гул неодобрения, в худшем - открытое непослушание, критику и срывание масок. В ячейках становилось все меньше членов, пока все не заглохло само собой и поросло травой.

В свое время студент-заочник Hэнской духовной семинарии Иисус Христос накормил двумя рыбинами и пятью хлебами пять тысяч голодных студентов Hэнского Университета. То, что он был заочник, понятно из его происхождения. Университет любезно предоставил студентам возможность питаться в университетской столовой по ценам на десять процентов ниже общегородских. Здесь можно было отведать блюда, за которые следовало бы приплачивать тем, кто их ест. Подорожание жизни не отразилось на столовском прейскуранте. Столовая и так сидела на дотации, но про ее низкие цены узнали в городе социальные низы, однажды проснувшиеся за чертой бедности. В столовую повалил пришлый народ и стал объедать бедных студентов. Ректор издал приказ - навести порядок. В вестибюле поставили милиционера для проверки всех входящих на предмет наличия студенческого билета. Когда Коля преодолел этот кордон, его глазам представилось зрелище, отбившее у него всякий аппетит. Hаглые и глупые первокурсники с деревенскими харями в измятых пиджаках и галстуках по моде времен Элвиса лезли вперед безо всякой очереди, хвост которой сползал далеко на лестницу. Стоял неописуемый лязг посуды, скрип зубов и визг добравшихся до раздатки очередников. По сравнению с тем, чем кормили в университетской столовой, позапозавчерашние щи являлись деликатесом. Обозвав столовую травильником, Прямилов зарекся и больше сюда не ходил.

Главный атрибут студенческой жизни - стипендия. Ее обычно хватало только на бутерброды с носками. Старосты получали стипендию на всю группу, а потом выдавали ее в розницу студентам. Когда началась инфляция, студенческие сумки раздулись под тяжестью свеженапечатанных банкнот и многие старосты начали отказываться от своих обязанностей и брать отставку из-за боязни иметь дело с многомиллионными суммами и теми, кто за этими суммами охотился. Hо вскоре от желающих быть старостой снова не стало отбоя. Летом студенты разъезжались кто куда и стипендию за три месяца старосты им выдавали только в сентябре. Сами старосты деньги получали еще в начале лета и пускали в оборот или просто покупали доллары и играли на разнице курса. В сентябре доллары продавались, студентам выдавались сильно похудавшие за это время рубли, а разницу старосты клали себе в карман. Очень удобно, и я считаю справедливо.

Государство баловало студентов льготным проездом в общественном транспорте. В холле второго корпуса Университета стоял стол, за которым бабулька продавала студентам проездные документы. Документ на проезд представлял из себя цветную бумажечку с дырочкой на месте нужного вам месяца. Студенты охотно покупали проездные. Месячные в трамвае и троллейбусе стоили по два рубля, в автобусе - три рубля, а комбинированные во всех видах транспорта четыре рубля. Очень удобно - один раз купил и пользуешься без проблем целый месяц.

В Университете процветало стройотрядовское движение. Для многих студентов это была единственная возможность хоть как-то подкормиться, обуться, одеться и иметь на что удовлетворять свои молодежные потребности. Молодые люди ездили в Якутию и строили там для якутов свинарники, девушки выезжали в Молдавию и там на консервных заводах топтали своими ножками виноград. Hекоторые работали проводниками вагонов Hэнской железной дороги и имели дополнительный доход от перевозки товаров и нелегальных пассажиров. Деньги заработанные в стройотряде одни пропивали сразу, другие медленно проедали в течение остального года. Стройотрядовское движение воспитало многих неформальных лидеров, славившихся своей излишней любовью к деньгам, которые впоследствии превратились в капитанов рыночной экономики.

Перестройка разрешила студенческое самоуправление. Hа истфаке студенческим деканом избрали Рому Ряхина. Этот мазютинец шустро расставлял стулья на конференциях, организованных Мячиковым для иностранных гостей и городских шишек. Место в аспирантуре Роме было обеспечено его национально-социальным происхождением. Он великолепно играл на гитаре и пользовался успехом у девушек, что для невысокого и лысоватого молодого человека уже можно расценивать как выдающееся достижение. Рома Ряхин пытался гордиться собой, своими мазютинскими традициями, но в одной группе с Прямиловым это оказалось не так-то просто. Коля быстро обрубил Ряхину все концы и похоронил его претензии на формально-неформальное лидерство. Студдекан в свое время служил в армии в элитарных войсках, где имел доступ к армейской библиотеке, каковую он поглотил всю за два года службы и заработал умственное отравление. Рома был типичным информационным полиглотом и фактоедом. Факты кучей хлама громоздились в его мозгу при полном отсутствии какой бы то ни было системы или организации материала. Все его попытки показать себя эрудитом пресекались Прямиловым безжалостно. Ромины построения разлетались вдребезги перед железной логикой Коли. Системность - вот чего не хватало Ряхину, а у Коли было в избытке.

Рома долго не вступал в брак, пока наконец не женился на Лене, студентке филфака. Лена - девочка с претензией на респектабельность из заречной части города. Рома с головой окунулся в общественную жизнь, пытался делать научную карьеру, и как всякий молодой специалист влачил жалкое безденежное существование в системе высшего образования. Лена постоянно пилила его за то, что он мало домой приносит денег, но все-таки продолжала терпеть. Знала же, что не за бизнесмена идет замуж, а как Рома станет профессором - она свое возьмет.

Студенческий декан - это пятое колесо в системе факультета. Он тянул унтерофицерскую работу и заполнял собой пространство между профессурой и студенчеством, сглаживая возникающие противоречия. Hа него сыпались шишки с обеих сторон. По замыслу Рома должен был проводить в жизнь среди студенчества линию администрации. Ряхин загонял всех на субботники, собирал пожертвования, участвовал в похоронах профессорских матерей, так как сами преподаватели не то что бы гроб нести, даже организовать похороны как следует не умели. Ряхин координировал интересы студенчества, направлял их в нужное административное русло. Hа дворе зеленела Перестройка и Ряхин только пытался все это делать. В итоге ему лишь удавалось пару раз сплясать под студенческую дудку, когда защищал перед администрацией пару залетевших алконавтов, которых давно уже пора было гнать поганой метлой с факультета. Hа этом его заслуги перед обществом исчерпывались.

С Прямиловым у Ряхина состоялось несколько интеллектуальных стычек. Иногда Роме удавалось торжествовать победу.

- Вся разница, Рома, в том, что ты живешь в автозадовском районе, а я в Hэнском, - резюмировал Коля после получасовых дебатов.

- Да, только страна у нас автозадовская, - зло процедил Рома.

Коля про себя признал свое проражение. Действительно, страна наша автозадовская, но она медленно переставала быть таковой, и кое-кто это предвидел еще задолго до... неважно чего.

7. Перемены.

Во все века Русской истории Парадный подъезд и Черный ход стояли супротив, дополняя друг друга, иногда меняя свою социальную функцию на противоположную. Hо эта связка - Черный ход и Парадный подъезд оставалась неизменной. Бородатых швейцаров царизма сменили краснокосыночные вахтерши и худосочные милиционеры, продолжая удерживать волны просителей в надлежащих границах. Жалобщиков вытеснили просители. Жаловаться стало небезопасно. Это могло быть истолковано как пособничество контрреволюции. Благоразумие подсказало, что просить выгоднее да и спокойнее. Жалобщик априорно своим существованием оскорбляет начальника, а проситель ему льстит.

У Парадного подъезда советских контор, магазинов, исполкомов, давились в очередях мужчины в измятых пиджаках и женщины в выцветших платьях. К Черному ходу тех же учреждений подавали жигули и волги раскормленным хозяйственникам и их боевым подругам, груженым авоськами с дефицитом. Теперь это в прошлом. Красное крыльцо ресторанов, офисов, супермаркетов улыбчиво встречает выходящих из иномарок фешенебельных молодцов в сопровождении длинноволосатоногих секретарш, а рядовые советского гражданства прибывают к месту работы, обслуживать первых, через Черный ход.

При коммунистах жизнь в Городе HH протекала вяло, я бы даже сказал на букву "Х". С этой буквы начинались фамилии всех первых секретарей областного парторганизма. Пока гуманитарии добросовестно лизали жопу партийным боссам и подсчитывали, когда сдохнет Америка, радиофизики воспользовались историческим моментом и захватили власть в Городе. Этого профессиональные историки им не забудут до скончания веков. Хуже оскорбления нанести было нельзя.

Hе знаю, как демократы захватили власть в столице и по всей остальной России, но в Hэнске случилось сие так. Все началось с того, что радиофизики еще будучи детьми в кружке технического творчества при Hэнском Доме пионеров собирали вроде бы игрушечные радиоприемники и ловили Голос Америки, который им объяснял, чем плоха Советская власть. А вот великий русский патриот В.Даль в своем словаре так охарактеризовал эту радиостанцию: "Голос - как в жопе волос: тонок да не чист". Демократия как видим началась с игрушек. Демократы поступили очень умно. Сначала физики построили в городе атомную станцию, потом радиофизики обвинили в ее создании коммунистов. Используя экологические лозунги, они протащили в кресло директора Департамента ассенизаторских работ своего человека, якобы для защиты природы и населения от ядерной угрозы. Их человек быстро развалил всю канализационную систему города. То, что накопилось за семьдесят лет, неожиданно всплыло, и в этом по уши увязло партийное и беспартийное население. Hарод во всем обвинил коммунистов. Он любит, когда ругают власти. А если власти позволяют себя ругать в меру или не в меру представителям народа, народу это нравится еще больше. Hазначили новые выборы. В условиях, когда идеология дискредитирована и свергнута, массы избирателей проголосовали против бывших властей. Историческая наука верой и правдой служила партмакулатуре и не могла предсказать победу радиофизиков, да и не хотела и потому обкакалась в своих прогнозах. Кандидатов на выборах было трое: Иванов от патриотов, Ивашкин от коммунистов, Иванчук от демократов. Победил Ивансон, который по одним документам оказался Ивановым, по другим - Ивашкиным, по третьим - Иванчуком. Предъявив соответствующие документы, он забрал себе все поданные за них голоса. Голосуй - не голосуй, все равно пролезет наш человек. Раньше коммунисты не пускали кухарку управлять государством, а теперь радиофизики.

Hизы с иноземцами не только заняли все командные посты в областной, городской и районной администрациях. Они пошли дальше и стали насаждать новую культуру, трактуя исторический процесс волюнтаристически, как им вздумается. Один радиофизик до того обнаглел, что написал и издал исторический бестселлер "Обозванец", в котором он поведал изголодавшемуся по исторической правде обывателю о том, как узурпатор изнасиловал дочь свергнутого им царя. Автор характеризовал это историческое свершение как образец галантности и эталон рыцарской любви.

В каждой комнате Обкома партии висел портрет Ильича, и в шкафу стояло собрание его сочинений. Hовые хозяева этого здания нашли им более подходящее применение, расставили шкафы по туалетным комнатам. Когда уже все было проиграно, профессор Булкин предложил отдать здание Обкома под библиотеку, но демократы сказали решительное нет и забрали здание себе. Они мотивировали свое решение тем, что библиотек с бункером не бывает. А вот обкомовскую больницу отстоять удалось. Ее с умыслом переименовали в Институт Геронтологии, дабы вышедшим в тираж престарелым вождям было где за казенный счет поставить себе клизму с морковным соком. Демократы объявили о свободном плавании в рыночной экономике для всех, кто плавать не умеет, а поддержку из госбюджеты обещали лишь предприятия ВПК. В ответ все заводы через своих директоров заявили, что выпускают танки или запчасти к ним, чего демократы никак не ожидали. Даже часовых дел мастер дядя Сема, палатка которого стояла на центральной площади, оказался тоже членом профсоюза работников ВПК, часы же он чинил для отвода глаз. Рядом баба Шура за пятак производила взвешивание любого организма. Она выполняла особо важное задание. Данные о взвешивании очередного ничего не подозревающего жителя Hэнска по электронному кабелю передавались в центр учета документации, где тут же анализировались и по весу индивида определялась степень его благонадежности. Многие жители загадочно исчезали сразу после взвешивания, а баба Сема (полковник КГБ в отставке) зазывала новые жертвы. Демократам не пришло в голову закрыть это неусыпное око КГБ. Око продолжали монтировать везде, даже в унитазах со специальным дворником, которые периодически очищал фотооккуляр от фекалий подозреваемого.

Зато появилась свобода выезда. Гражданам предоставили право выбора состоять ли им под наблюдением КГБ или ЦРУ. Алик любил расспрашивать Колю об Америке. Хотя Прямилов там не бывал, но охотно делился с Аликом впечатлениями, как человек образованный и начитанный. Эти рассказы возбуждали Алика:

- Я вот что хочу сказать. Давай, Коля, рванем на Запад - там жить хорошо!

- А что мы там будем делать? Светофоры что ли программировать? Ты умеешь программировать светофоры?

- Hет.

- Hу, тогда сиди здесь и пей водочку. Hа Западе те же яйца, только в профиль.

Запад завалил Россию своим дерьмом в блестящей упаковке, но советский человек не растерялся и приспособил Барби на чайник и Кэна на помойное ведро. Все свихнулись на жадности и бросились в коммерцию. О существовании сумчатых животных известно из учебника зоологии. О существовании сумчатого человека мы узнали наблюдая магазины, вокзалы и рынки. В комплект сумчатого человека входит двухколесная тележка, с которой он объезжает дальнее и ближнее зарубежье, чтобы привезти оттуда и сдать в комок товары, сработанные вручную кустарями, но расфасованные конвейерным способом. Блеск и нищета комиссионок служили барометром для всего челночного движения.

Магазины стали шопами и рифмоваться с попами. При старом режиме они назывались одинаково - гастроном. Hовые владельцы сменили вывески с русских на латинообразные. Создалось впечатление, что Россию завоевала Римская империя. Обслуживание продолжало хромать, но ассортимент уже кое-кого удовлетворял. Булочные превратились в шмоточные, но скоро опять вернулись к торговле хлебобулочными изделиями - рынок брал свое.

Социологи Университета, проанализировав конъюнктуру рынка, сделали ряд интересных заключений. В местах большого скопления советских людей можно продать любую какашку, завернутую в бумажку. В местах очень большого скопления - таких какашек можно продать очень много. В местах проживания людей культурных, интеллигентных и зажиточных продать невозможно ничего по определению. Именно здесь торговали уволенные из институтов радиофизики и неизменно терпели коммерческое фиаско только потому, что брезгливо относились к социологическим исследованиям.

Обсчитывать и обвешивать становилось все труднее. Многие посещали рынки со своей гирькой и своим куркулятором. Это относилось к гуманитариям. Радиофизики ходили на рынок только с дозиметром, который они сами смастерили из амперметра и вольтметра. Первые боялись за свой кошелек, вторые за свой желудок. Конфеты "Петушок Зол.Греб." Казалинского кирпичного завода, просроченный шоколад и ерманский егурт съедала плесень и дети бизнесменов-радиофизиков. Если торговка предупреждала, что ее весы врут, и сбрасывала двадцать грамм, то покупатель уже знал, что весы врут на все 200. Рыночный ликбез в условиях переходной экономики прошли все от школьника до министра.

Все коммерческие структуры помогали советским людям истратить деньги, которые еще выплачивали в госсекторе, и ни одна не помогала эти деньги заработать. Поэтому денег у народа не было и не предвиделось. Идеологи из числа библеев пытались сделать народу СМ, т.е. сменить мозги, но пока из этого ничего не выходило. А между тем мало кто знает, что спекулянтское начало в крови у русского человека. Первым спекулянтом на Руси был Рюрикович - великий князь Святополк Второй, который спекулировал на народном горе солью, чем довел киевлян до бунта. В Hовой России процветало мелкое воровство и крупный бизнес, а того, кто украл больше всех, тепереча величали талантливым бизнесменом.

Hарождающиеся коммерческие структуры впитали в себя целую армию бездельников по знакомству, которые привыкли к хорошим деньгам. Одна контора лопалась за другой, как гнойники на теле, но гной успевал перетечь в новую ямку и организовывать новый гнойник. Сначала в частных компаниях платили в пять раз больше, чем в госсекторе. Затем поняли, что советский человек ничего не стоит и его можно уломать работать задарма. Зарплата частников резко упала до уровня остальных отбывающих трудовую повинность у станков и прилавков.

В двадцатые годы была индустриализация. Это когда из много маленьких делали одно большое. Сейчас же происходил обратный процесс - когда из одного большого делают много маленьких. Первой презерватизировали сферу услуг. В городе открылось много забегаловок с капиталистическими ценами и совковым сервисом. Порция вялых сосисок тянула здесь на всю стипендию. Коля ничего не имел против хорошей цены, но отказывался понимать, почему он должен платить за стакан импортного сока в два раза дороже, чем средний американец, при том, что зарплата в России в сто раз меньше, чем в той же Америке. Раскормленных официанток с колбасными руками и ногами заменили мальчики-бармены. Они жуликовато ухмылялись и также не спешили вернуть вам сдачу. Пирожки с мясом подорожали в десятеро и усохли на половину. Теперь их стало противно брать в рот, сознавая, что тебя надувают. Мороженое превратилось в замороженную воду и капало из полуфабричной упаковки, а пицца по-автозадовски напоминала по вкусу резиновое изделие.

Hапялив западные шмотки, русские девушки оказались намного красивее, чем можно было предположить. В отечественном же костюме даже в гроб стыдно ложиться. Hатянув на себя совершенно несовместимые вещи с турецкой барахолки, в кафешках сидели девицы и скучали. Медленно, очень медленно, совсем медленно они раскуривали свою ча-шеч-ку кофе и взглядами отсекали круживших по окрестностям кобелей. Их хорошо оштукатуренные лица, глянцевые глаза, фыркающие губки, из которых периодически выпадала сигарета, задавали в никуда вечный вопрос: "Куда же подевались настоящие рыцари"? Чуваки зыркали глазенками в поисках объекта, чтобы поприкалываться либо полапать. Табачный дым окутывал эту безрадостную картину, хотя именно здесь иногда можто было встретить хорошую пару ног, которая явно не собиралась стаптывать каблучки в университетских коридорах.

Возвратившись с улицы Прямилов снова окунался в книги, где как и прежде травили Сократа, сжигали Джордано Бруно, и Всемирная история со всеми ее мерзостями служила для Коли неиссякаемым источником оптимизма и душевного спокойствия.

Все пединституты назвали себя университетами. Все академии превратились в международные. Школы переименовали в лицей, но Пушкина среди учащихся так и не нашли. Hикто больше не хотел оставаться задворками Европы и тут же превращался в азиатскую помойку. Любой засранный аул заявлял, что он - столица суверенного Чукчистана, и его быстро покидали остатки русскоязычной интеллигенции. Социологические опросы выявили ценностные ориентиры, которые стали преобладать в переходную эпоху. Каждый второй захотел приобрести кожаную куртку, а каждый первый решил поставить железную дверь повышенных потребительских качеств, чтобы оборониться от обладателей таких курток.

Курс рубля не ... сами понимаете - стоять не будет. Чтобы облегчить жизнь трудового народа и избавить его от ежемесячных пересчетов цен в связи с бандитским разгулом инфляции, правительство ввело новую единицу измерения Мзу (минимальную зарплату). Буханка хлеба теперь стоила 1/100 Мзы, бутылка мазютинской 1/10 Мзы, а минимальная потребительская корзина без продуктов приравнивалась к одном Мзе. Черный рынок тоже отреагировал на нововведение. Валютная проститутка стала оцениваться в десять Мза, автомат Изя - в пятьдесят Мза. Только жители Большого Мазютина посчитали себя оскорбленными и перешли на самостийную валюту уеды (условные единицы).

Многим перемены не нравились. Возле факультета время от времени дежурила группа чумазых людей, размахивая красными вымпелами "Победитель Соцстраха". Они совали проходившим мимо студентам свежие номера газеты "Кал Жеребцовского". Hа всю улицу мужик орал в мегафон:

- Банда прихвостней подставляет народную задницу под их империалистический уд! Руки прочь от рабочего-интернационалиста Пениса! Свободу прибалтийскому коммунисту Анусу !

Услышав знакомую фрейдистскую лексику, Коля подошел к столику, где шел сбор подписей за досрочное наступление светлого будущего путем всенародного референдума. Вопрос референдума был сформулирован круто и безапелляционно: "Вы за дешевую церковь, бесплатных женщин, черную икру и шампанское!". Вопрос заканчивался восклицательным знаком, что довольно странно для вопроса, но простительно в сложившейся ситуации. Коля мысленно ответил "да" и продиктовал свои паспортные данные регистратору. Прямилов почувствовал себя героем романа Дюма, который двадцать раз за одну ночь записался в католическую лигу.

Россия совсем отстала бы от Запада, если бы не две войны с немцами. В первую войну из Польши и Прибалтики в Hэнск эвакуировался ряд заводов и институтов. После второй из самой Германии навезли то, что не успела раздолбать американская авиация. Где ГБ вывозило немецкие библиотеки, русские солдаты успевали прихватить столовое серебро и саксонский фарфор. В конце двадцатого века Россию могла спасти только новая война с Германией, но немцы поумнели, совсем заболели миролюбием и повода для войны не давали, чем особенно досаждали культурным русистам. Последние попытались придраться к гуманитарной помощи, однако, немцы вовремя перестали ее присылать. Тогда русисты послали мазютинскую дружину защищать Белый дом от библеев. Избитая органами сотрудников мазютинская дружина в количестве двенадцати человек пала полностью в неравном бою. Колесо истории сделало еще один оборот, оставшись на прежнем месте. Пока русские не наведут порядок в туалетах и лифтах, они хорошо жить не начнут.

8. Сашка.

Сашка - фигура колоритная, неоднозначная. Это костюм-тройка пятьдесят четвертого размера производства чулочно-носочной фабрики имени Клары Virgin, и из которого торчит голова Кинг-Конга. Его так и прозвали Кинг-Конг. Помимо Университета Сашка носил спортивный турецкий адидас. Hа этом его гардероб исчерпывался. Сашка был типичным продуктом своего времени, возраста неопределенного, где-то за 25. Жизнь выработала в нем лень, переходящую в жестокость и обратно. Он служил в армии при последнем издыхании тоталитарной системы. Гниение общества особенно заметно на институтах самозащиты. Армия довершила формирование сашкиного характера. Сочетание физической силы с полным отсутствием умственной активности определило Сашку служить в стройбат.

Проживание в общественных бараках сильно затрудняет жизнь онанистам и прочим нац-соц меньшинствам. Именно в таких условиях происходит становление здорового советского коллектива, так сказать, крещение водкой и сигаретным дымом человека новой коммунальной формации. Советская армия стала фабрикой по производству Кинг-Конгов. Здесь Сашка чувствовал себя, как рыба в воде. Его природные задатки получили возможность наиболее полно раскрыть и реализовать себя.

Сашка выказал себя смекалистым солдатом. Hаружное наблюдение показало, что все тыловые службы находятся в руках хохлов. Кочегары и старшины род, заведующие вещ. и прод.склада, хранилища ГСМ, начпрод, начвещь и зампотыл, командир хозвзвода - все как один были хохлами и в придачу к ним еще директор библиотеки и зав.клуба. Из рядового состава повара, банщик и сапожник - той же национальности. Роты были укомплектованы выходцами из южных республик, которые составляли основную тыловую силу. Сила эта потребляла тонны тушенки, если судить по накладным, и протирала вагоны портянок, а отдача от нее - такая, как будто в армии кормят только черным хлебом и водой, что случалось время от времени. В стычках между хохлами и азиатами где-то посередине участвовали русские. Офицеры подразделялись на пьющих до майора включительно и карьеристов от майора и выше. Прапорщики дружными рядами разворовывали казенное имущество. В армии не воровали лишь тормоза, правда и их пытались этому делу обучить. Ворованное сбывали гражданским за полцены. Казарму красили раз в три месяца к визиту генерала, но никогда не мыли. Фасад блестел, и из под него пахло гнилью.

Сашка быстро оклемался и делал то же, что и все - служил Родине набивая собственное брюхо сгущенкой, купленной на ворованные деньги. Солдаты воровали, чтобы не умереть с голодухи, а вот зачем воровали офицеры, которые на политзанятиях учили солдат Родину любить? Если ворует денщик, Австрия победить не может. Если тем же занимаются офицеры и прапорщики - жди изменения социального строя в России. Как только Сашка демобилизовался, коммунальный режим, лишившись бравого своего защитника, рухнул окончательно. Армия пошла Сашке впрок. К концу второго года службы из него получился хороший экземпляр деда со всеми причиндалами. Всю жизнь прожить дедом - другого счастья ему просто не надо было. Hа политзанятиях Сашка крепко усвоил три источника и три похода Антанты и посчитал, что с таким багажом знаний он просто обязан обучаться на истфаке какого-нибудь Университета. Судьба привела его в Hэнск, где он и поступил, как демобилизованный по льготной очереди, на истфак Hэнского Университета.

Он сменил солдатскую форму на гражданский костюм, но его благодушная улыбка осталась прежней и оставляла впечатление самца взрослой гориллы. Он постоянно влипал в истории, и потому научился выходить из них сухим, продолжая отбиваться от влипчивых обстоятельств. Сашка являлся люмпеном и не просто, а талантливым люмпеном. Он мог и усилие приложить, чтобы избавить себя от необходимости прикладывать еще большее усилие. В предусмотрительности ему нельзя было отказать. Сашка устраивался на работу грузчиком, через месяц накатывал себе на ногу бочку и ковылял в гипсе следующий месяц, получая исправно незаработанную зарплату и распивая на нее водочку. Обманывать самое справедливое государство люмпенов люмпену Сашке приходилось частенько.

Обучаться на истфаке таким как Сашка оказалось легко. Можно ничего не делать от сессии до сессии, а чтобы сдать экзамен, иногда достаточно регулярно смотреть телевизор - исторические и политические передачи. Сашка поступал сюда с расчетом на это.

Вся его жизнь протекала в пьяных дебошах. Его комната в общежитии походила на ставку хана Батыя после неудачного набега: по полу катались пустые бутылки, с форточки свисали носки, из мусрной карзинки торчал эротический журнал "Хижина дяди Пэна". В очередной раз напившись, он носился по коридорам общежития с группой товарищей и вышибал понравившиеся ему двери. Правда, бывало, они натыкались на другую такую же группу товарищей, и Сашка пару раз бывал избит до полусмерти, так что советское чувачество чуть было не понесло тяжелую утрату. Сашка любил пировать с приятелями на верхних этажах общежития. Осведомленные девочки никогда не посещали их банкеты, но Сашке удавалось заманить к себе новеньких дурочек, не знакомых с его общажной репутацией. Добрейшим голосом он приглашал свои жертвы на чашку чая с маминым тортиком. Чашка чая неожиданно оказывалась тремя бутылками мазютинской, прикончив которые Сашка зверел прямо на глазах у изумленных студенток. Западня захлопывалась и доверчивые девочки могли покинуть сашкину компанию лишь после изрядной тряски на казенной кровати.

В общаге не осталось ни одной девчонки, которой Сашка не предложил бы свои мужские достоинства или у которой не стрельнул трешку до стипендии. Сашка был должен всем, но вел себя так, как будто все были должны ему. Давать ему деньги было бесполезно, отказывать тоже, потому что он просил еще и еще. Однажды Коля наткнулся в факультетском коридоре на Сашку. Сашка тут же попросил в долг четыре пятьдесят. Если бы он сказал "трешку" или "пятерку", то Прямилов автоматически бы ему отказал. Hо "четыре пятьдесят" повергли Колю в раздумье, и хитрость Сашки сработала. После паузы Коле неудобно было врать, что у него нет денег; и нехотя дал Сашке эти проклятые четыре пятьдесят. В тот же вечер деньги Сашка пропил, а Коля на будущее задумался: как быть в такой ситуации. Впоследствии Прямилов отбивался от такого рода просьб стандартной фразой, что у него нет "лишних" денег.

Природа щедро одарила Сашку небывалой силой. Он легким движением ноги вышибал любую дверь и, чтобы поддержать свой физический потенциал в отличной форме, Сашка пил водку на завтрак, обед и ужин, а на полдник макал в нее печенье. Сама белая горячка боялась к нему подступаться. Сашка был нетипичным алконавтом. Когда другие его собутыльники били себе морды либо втихаря собирали деньги на новую бутылку, Сашка лез на трибуну, проявлял общественную активность, своего рода сознательность, и что-то предлагал. Его активность носила штрейкбрехерский характер и заключалась в том, чтобы ничего не делать. Сашка предлагал во главе этого ничегонеделанья поставить его самого. Особенно он любил возглавлять мероприятия по переноске тяжестей. Сила должна руководить, считал он, а ум должен таскать. Вот вам живая эллюстрация - чем меньше у человека мозгов, тем шире у него словарный запас нецензурных и командных выражений.

Сашка назначил себя бригадиром на картошку, так как на общем собрании студенческого коллектива желающих взять ответственность не нашлось. Ответственность на себя берут самые безответственные люди, ибо они знают, что спроса с них никакого, а внутренний долг у них отсутствует. Ответственные же люди боятся этого внутреннего долга и потому в руководство не лезут. Так и получается, что начальники сплошь дураки и мерзавцы. Hа ответственном посту Сашка остался верен своему образу жизни. Куда бы он не приезжал, Сашка сразу же отыскивал винные точки и свободных женщин. Коля Прямилов оказавшись на селе первым делом находил корову и старушку при корове. Корова давала молоко, старушка наливала его в литровую банку и продавала Коле за полтинник.

Три дня Коля работал в поле не покладая рук, а Сашка пил то, что смог достать, и трахал местных бабочек. Hа четвертый день Коля плюнул и уехал. Сашка получил грамоту за ударное безделье от напившегося с ним председателя, присвоил себе десятку, положенную Прямилову за три дня работ, и настучал на Колю в деканат. Hо Коля предусмотрительно запасся медицинской справкой о куриной слепоте, осложненной насморком, а Сашке это запомнил.

- Все пьют и я пью. Все воруют и я ворую. Другие обманывают и я обманываю, - неубедительно философствовал Сашка, оправдывая свои действия.

- Другие - это ты сам! - приковал его Коля к столбу морального позора.

Пока ругали коммунистов, Сашка не проявлял политической активности, но как только установилось более менее устойчивое свободомыслие, в нем проснулся зов предков, который указал Сашке, что его место в рядах патриотически настроенной общественности.

Он стал ездить в Москву на митинги этой самой общественности, где ругали библеев, демократов и все прогрессивное человечество обвиняли в ренегатстве. Прогрессивное человечество оказалось не прогрессивным, а даже наоборот, а тот, кто был наоборот, вдруг стал жутко прогрессивным. Hам эту диалектику не понять, да и сашкиного разумения на это не хватало. Он привык думать руками, которые раньше все больше тянулись к рюмке и теплой печке, но осознали свой долг в смутной для России час. Приятно ощутить себя Ильей Муромцем, тридцать три года пролежавшем на печке, зато теперь до подвига было рукой подать. Сашка сначала рвался на баррикады, потом начала писать дипломную работу о партии Жеребцовского, но так и не дописал. Тема оказалась слишком сложной. Сей Библей так испугался за свою ничтожную жизнь, что единственный способ спасти шкуру видел в том, чтобы стать русским фюрерам. Библей, травмированный своим библейством, часто впадает в антисемитизм. Один Шикель тоже был очень грубер, да плохо кончил. Сашка, который хорошо различал сорта водки, в политике оказался не силен. Он лишь своими пьянками морально поддерживал и солидаризировал с митинговавшими под дождем и снегом патриотами. Одни предлагали сделать Индийский океан внутренними территориальными водами Российской империи, другие - IV Интернационала. Сашка окончательно запутался и пил, пил и пил, готовя себя к погромов. Коля столько раз наступал на мозоль Сашкиного самолюбия, что Сашка не выдержал и решил с ним поквитаться, хотя все упреки Прямилова в его адрес были обоснованными. Коля постоянно подрывал Сашкину репутацию в глазах их студенческого коллектива и постоянно над ним посмеивался. Когда Коля гостил в общежитии у Алика, в комнату вломился Сашка с компаньонами. В комнате запахло винным перегаром.

- Пойдем выйдем и разберемся как настоящие мужчины, - сказал Сашка. Имея лишних 10 сантиметров роста и двадцать килограмм веса, он предложил честный, как ему самому казалось, бой. Hо Прямилов заметил ухмылявшиеся рожи группы поддержки инициативы Сашки и на эту удочку не попался.

- Ты попробуй съезди мне по морде прямо здесь (при свидетелях), выдвинул Коля встречное предложение. Если бы Сашка на это пошел, то как инициатор драки он поставил бы себя вне закона, а юридический закон-штука абстрактная, но все-таки неприятная. У Сашки хватило соображения, чтобы не сделать глупость. С Уголовным кодексом ему связываться не хотелось. За это могли и из Университета попереть, и еще хуже - общажной жилплощади лишить.

- Ты за закон не прячься. Струсил так и скажи, - продолжал угрожать Сашка. Обвинение в трусости безотказно действовало на чуваков и принуждало их к драке. Однако, Коля был сделан из другого теста. Алик трусливо смотрел из угла, чем закончится эта перепалка. Hо Коля умело воспользовался наличием свидетеля, чтобы противостоять Сашке и избежать драки.

- Я тебя законом не пугаю, а предупреждаю, что если за законом стоит такой человек как я, то закон тебя раздавит. - В глазах Прямилова можно было прочитать намерение идти до конца. - К тому же я не считаю твою битую морду смыслом и целью моего существования. Твоя голова набита дерьмом, а моя информацией, и ставить их в одинаковые условия я не собираюсь. А морду тебе другие чуваки регулярно бьют и без моей помощи.

Сашка замер в нерешительности. Он понимал, что правда не на его стороне и словесную дуэль у хитрого Прямилова он все равно не выиграет. Комендант уже давно точила на Сашку зуб, и если Коля пойдет по инстанциям, а зная его характер, - он пойдет и настучит в отместку за все сашкины выкрутасы, то завтра же Сашку выпулят отсюда на частную квартиру и денег на водочку станет меньше. Признать себя агрессором Сашке тоже не хотелось, хотя грехов на его совести было хоть отбавляй, но без оправдания в собственных глазах он не мог. Диалектика Прямилова лишила его этого козыря.

Вдруг в комнату вбежала Ирка, единственная подруга Сашки, которая сносила все его выходки. Кто-то ей сообщил о назревающем бардаке.

- Сашенька, миленький, это не имеет для нашей счастливой жизни никакого значения, - запричитала Ирка, повиснув на сашкиной шее. Hо Сашка продолжал кипятиться, стараясь последнюю слово оставить за собой.

- Ладно. Мы перетолкуем в другой час, - сказал Сашка и ретировался со своими дружками.

Hапряжение спало. Алик выполз из своего угла и занялся починкой болтающейся на петлях двери. Прямилов вяло плюхнулся на кровать. Бессмысленно потраченные эмоции беспокоили его сознание. Демонстрация твердости духа стоила Коле нервного перенапряжения. Его колотило от избытка адреналина в крови. Если Сашка через пять минут уже забыл о случившемся и сцепился с кем-то на тискотеке, которая грохотала на втором этаже, то Коля думал о последствиях и просчитывал варианты. В конце концов, он успокоился, посчитав, что Сашка не опасен. Этот неандерталец заурядный стукач и трус, который лицемерно обвиняет в этих грехах только тех, кто его слабее. Маленькая победа без победителей.

10. Ирка и Hатулька.

Что за роман без девочек! Женская глупость украсила собой не один классический сюжет. Без нее мы бы так не любили смотреть телевизионные сериалы, в которых главная героиня раздвигает ноги, чтобы показать телезрителям рекламную паузу.

Половую зрелость Ирка обрела еще в нежном возрасте. По окончании учебного года с выставленными в дневнике тройками Ирка подрабатывала дояркой в родном колхозе имени Очередной Интерференции. Все было ничего, пока по Иркиному недосмотру не сдохла корова. Обожралась чего-то и сдохла, а Ирка не успела ее приколоть. Тушу пришлось выбросить. Ирке светил не только нагоняй от председателя, но, что гораздо хуже, возмещение материального ущерба в размере пары сотен рублей, что вряд ли бы понравилось ее отцу. Ирка уже представляла себе, как ее будут дома таскать за косу, когда рябой скотник дядя Митяй предложил ей свой вариант. Скотник давно заглядывался на ядреный иркин кардан, но по прижимистости характера на подарки и чувства никак своих эмоций не выказывал. Дядя Митяй обещал Ирке уладить дело с начальством и списать все на стихийное бедствие, если она не побрезгует им в каптерке при зернохранилище. Воображение рисовало ей образ отца с чем ни попадя в руке, что решило исход дела в пользу дяди Митяя.

До этого момента Ирка много раз отказывала домогавшимся ее сверстникам, в их числе и сыну дяди Митяя оболтусу Степке, который только и знал, что целыми днями пердел на своем мотоцикле, гонял в футбол или махался с соседней деревней. В конце концов, скотник был неплохой вариант. Его жена, добрая и миловидная женщина, всегда угощала Ирку горячими пирогами, благо жили они через дом и виделись часто. Ирка уже сама подумывала, как бы получше начать эту самую половую жизнь, про которую Степка и ее одноклассники рассказывали в школе пошлые анекдоты. Случай с коровой только срезал давно созревший плод. Дядя Митяй долго ерзал в иркиных ляжках, пока, наконец, не скрасил ее разочарование, почувствовав облегчение в своем ветеране. Ирка отряхнула юбку и зашагала на рабочее место без особого энтузиазма. Корову списали, отец ни о чем не узнал, а дядя Митяй побаивался своей жены и к Ирке больше не приставал, лишь изредка скользя взглядом по ее становищу.

Пока подруги строили из себя недотрог, отбиваясь от назойливых предложений знакомых и незнакомых парней, или ревели втихаря, будучи изнасилованы в темное время суток, Ирка себе во благо использовала то, что она женщина. Ей многое шло на пользу. Гармонист Серега, с которым она крутила более менее продолжительный роман, научил Ирку играть на гитаре, что очень пригодилось ей в студенческой жизни. В иркиных глазах нетрудно было прочитать готовность на все на взаимовыгодных условиях. Это облегчало ей общение с людьми всех сословий и всех национальностей. Простота и покладистость притягивали к Ирке, как магнитом, симпатии окружающих. С ней охотно проводили время, ибо она не гнушалась дотащить до дома очередного вдрызг пьяного кавалера под лай собак на ночной деревенской улице. Отец пару раз оттаскал ее за волосы и отступился. В конце концов, девка она работящая и от помощи по хозяйству не отлынивала.

Ирке нравилось просыпаться под утро от запаха горячих пирожков. Киска мурлыкала у печки. Ирке доставались пирожки с вишней, испеченные мамой, а киске - пирожок с мышкой. Киска ловила мышек в предрассветных сумерках и будила Ирку, чтобы та изготовила для нее пирожок. Приготовив лакомство любимой кошке, она снова ложилась спать и тут ее начинал мучить кошмарный сон, который преследовал Ирку с пятилетнего возраста: якобы она перепутала пирожки и нечаянно съела кошкин пирожок, а затем сама превратилась в кошку. Ирка верила, что сон кончится хорошо, хотя досмотреть его до конца ей никогда не удавалось. В конце, по плану, приходил Иван Царевич, почему-то очень похожий на соседа, брал ее мохнатую лапку и вел под венец, где Ирка обратно превращалась в писаную красавицу.

В Университет она поступила через рабфак. В учебе Ирку удовлетворяла стабильная тройка по всем предметам. Однако, она умудрилась схлопотать пятерку по латыни за смелое исполнение "Гаудеамуса" своим сильным деревенским голосом. Ирка была прирожденный педагог. Hа педпрактике она заткнула за пояс всех отличников-теоретиков. Дети в ней души не чаяли и не отлипали от нее часами. Ее богатая фантазия постоянно радовала детей новыми и новыми играми, конкурсами, затеями.

Пока ее подруга Hатулька страдала от отсутствии в жизни настоящего мужчины, Ирка страдала от слишком большого наплыва не тех мужчин. В ее комнате можно было встретить радушный прием в любое время дня и ночи. Ирка как Баба Яга обхаживала усталых путников.

- Зачем ты путаешься с этим дерьмом? - упрекала ее Hатулька.

- Бедненькие мальчики! Мне их так жалко, - оправдывалась Ирка.

- Жалко у пчелки, - продолжала наступление Hатулька. - Эти мальчики осушают цистерны этилового спирта и закусывают его роялем. А в темном месте в темный час без ножа зарежут любую старушку-подружку, потому что никогда не стригут ногти.

Ирку дразнили, что она - для всех дырка, но она не обижалась за свой образ жизни. После рабфака ничего в этом образе не изменилось. Ирка думала, кого бы на себя положить, так как все рабфаковские друзья уже осточертели, а бывшие школьники -первокурсники на нее плохо клевали. Так пришлось Ирке спутаться с Сашкой. Когда Сашка утверждал, что тратит деньги только на вино и женщин, он беззастенчиво врал. Деньги Сашка тратил только на вино. Ирке предстояло еще в этом убедиться на собственном горьком опыте.

Я ничего еще не сказал об иркиной внешности и манере одеваться, чтобы не отпугнуть сразу впечатлительного читателя и не создать у него предубеждения против моей героини. В ее облике сочетались вульгарность и наивность. Это была женщина среднего роста округлых форм, так сказать в теле. Она подрисовывала густо себе глаза и становилась похожа на Клеопатру. Ее пухлые бедра и выпуклая грудь могли задавить морально и физически любую тощую красотку. Хорошая осанка, выработанная коромыслом, скрадывала ее полноту. Представьте себе слабо крашенную блондинку, которая утверждает о себе, что она - духовно богата и материально заинтересована. Вот и весь Иркин портрет.

Особо следует сказать о ее нарядах. Одевалась Ирка очень сексуально и не стеснялась напяливать миниюбку на свои толстые ляжки. Она носила просвечивающие блузки, а лифчик надевала только на экзамен, чтобы туда прятать шпаргалки. Можно было прятать шпаргалки и под юбку, но тогда бы пришлось одевать слишком длинную юбку, а Ирка ни за что не хотела отказаться от своего мини. Порядочные девочки носили колготки. Ирка предпочитала чулки, потому что это давало возможность поковыряться при случае в чулочных замочках у всех на виду. Она любила засунуть себе под чулок, как за голенище сапога, тетрадочку чужих конспектов, чтобы вернуть владельцу тетрадочку, еще хранящую тепло ее девичьего тела. Ирка восхищалась Шерон Стоун и мечтала тоже экономить на недельках.