Нужным быть кому-то (СИ)

16

К вечеру приехал Макс, на ходу стягивая с себя светлую рубашку, ввалился в дом.

— Привет, старикан, чё валяешься на печке, когда на улице теплынь?

— Дак, приболел я, Максимушко!

— Воспаление хитрости подхватил?

— Не, всё крутить, ломить!

— Ты это брось, хорош придуриваться, знаю я, как крутить, давай, вали отсюда. Мне тут кой чё переделать надо.

— Ты чего, внучок, так со мной?

— Вали, я сказал, иди, вон, Таньке жалься.

Макс шустро переоделся в драные шорты и непонятного цвета футболку, выдохнул:

— Фуу, как меня эти костюмы достали. Дед, чё сидишь? Иди-иди, обидчивый мой, чтоб я тебя тут не видел!!

Дед потихоньку потрусил к Шишкиным:

— Тань, чёт меня внучок прямо взашей выгнал, больного-от.

— А ты ной больше, совсем разболеешься, — проворчала баб Таня.

Дед посидел, пожалился, а у самого уже свербило любопытство…

— Пойду я, Тань, любопытственно мне, чё он там делает.

— Дойдешь ли, болезный, сам-от?

— Дойду, а как жа?

Дед уже бодро пошел назад, в дом заходить не стал, присел на лавочку к двум деушкам, поглядывая на свой дом напротив одним глазком. Какой-то молодой парняга шустро заносил в дом коробки, а из дома раздавалось Максово «пение».

— Вась, вот всем хорош у тебя Максимушко, но поёть… это ж надо так орать, мой-от Барсик ладнее орёть по весне.

Парняга, несший очередную коробку, громко заржал, и вскоре из дома послышался свист.

— О, чё свистить, денег не будет! — бабка Маша покачала головой.

— Вам не угодишь, — высунулся из окна Макс, — привередливые, блин.

Дед извелся от любопытства, а Макс все чего-то двигал и прибирал, зарычал пылесос, Макс три раза вытаскивал и выливал на задворки грязную воду, ворча, чтобы слышал дед:

— Развел, понимаешь, антисанитарию! — Потом шумнул из окна. — Иди уже, болезный, любопытство-то зашкаливает, поди.

Дед, забывший, что «крутить и ломить», шустро подхватился с лавки.

— О, Васька и про болячки не вспомнил, ай, внучок, молодец!!

— Ноги вытер, тапки новые надел, — командовал дедом Макс в сенцах. Дед надел новые, какие-то меховые тапки и вошел в горницу…

— Дак, это чё?

— Ничё, будешь жить по-современному!

— На противоположной стенке от печки, висел большой телевизор, в дальнем углу появился небольшой стол с компьютером, на полу лежали пестрые половики, обеденный стол покрывала веселенькая скатерть, лавки, так любимые дедом, тоже прикрылись красивыми сидушками, горница приобрела веселый вид.

— Максимушко, дак ведь это все денег стоит… немалых, — дед оглядывался вокруг, — вона и на кухне чегой-то наставил.

— Тебе чего до денег, живешь как в первобытном веке, блин, вон, иди свою печку инспектируй. — На печке тоже появились новые одеяла и подушки. Макс расслабленно плюхнувшись на лавку и вытянув на всю длину ноги, наблюдал за дедом. — Чё смотришь, новоселье будем справлять? Вон, друга привез специально, — он кивнул на зашедшего с улицы парнягу, который долго фыркая и отдуваясь, обливался водой на улице.

Дед подсел к Максу, погладил дрожащей рукой его по голове:

— Я это… от счастье мне случилося на старости лет! Как тебя сынок звать-величать-от?

— Женя меня зовут.

— А я — дед Вася, ну чё, я полез за самогоновкой?

Дед шустро побежал к погребу, а Макс радостно выдохнул:

— Прох, ты прав, вон, и хворобы прошли.

Как-то незаметно набежали деушки, натащили угощениев, Прох сначала с каким-то непонятным выражением смотрел на этот клуб стариков. Но через полчаса, забыв обо всем, азартно, до ругани, что-то доказывал бабке Анне. К концу посиделок он с удивлением сказал:

— Никогда не представлял, что с ними может быть так интересно, они такие и смешные и мудрые одновременно.

— Есть и другие, но в дедовом клубу все душой молодые собираются, я с них постоянно угораю. — Дед с печки щелкал пультами, ахая и восторгаясь. — Вон, дитё малое, игрушку заимел, теперь и ныть не будет, хвастовства хватит на неделю, а там Шишкины на покос соберутся. Опять неколи будет лежать на печке.

— Да, деду его интерес ко всему здорово помогает, вон, когда приехали, еле брел по улице, а сейчас шустрит.

— Я его все время подначиваю, шустрит, значит нудить некогда!

К вечеру вся деревня знала, что у деда Аникеева есть свое кино, «почти как в клубу» — Макс показал деду канал про наше старое кино, и дед с огромным удовольствием посмотрел старый фильм «Семеро смелых», смеясь и переживая вместе с героями.

— Максимушко, а ведь зимой-от у меня все девки по вечерам будуть на кино приходить!

— А чё вам ещё делать? Ты с них плату бери.

— Што ты, што ты! — замахал руками дед, — как можно?

— Да не, натурплату — блинами-оладьями, кашами всякими!

— Ха, а и то, Нюська, вона, пироги с капустою знатные печет, Марья — селянку славную делает, о, точно, всех упережу, штобы с платою приходили. А я им по лафитничку для разговору налью… Ну ладно, я побег! — Дед, забыв про болезни, шустро потрусил по девкам.

Горшков старший привез Фелю — та категорически не соглашалась купить себе авто:

— Я женщина нервная… Везде пробки, прибью кого-нибудь при случае, а на старости срок мотать не хочу! Я уж лучше пассажиром, оно надежнее!

Лёшка обстоятельно докладывал ей все новости деревенские, вот, вчера похвалился, что грибы пошли, «а у Фели окоромя Лёшки, завелася ещё одна любовь, к грибам-от», — заметила баба Таня.

Саша большой осторожно, бережно поддерживая, помог выйти Марине. Оставался месяц до родов, и они оба волновались, но Маришка умолила привезти её хоть на недельку в деревню, — «большегрузная», с сияющими внутренним каким-то светом глазами, она вызывала добрые улыбки всех.

— Маришка, сынок-от у тебя родится быстро, не переживай, — посмотрев на неё, выдала баба Таня, — вот увидишь!

А Ванюшка, держащий на руках своего шустрого уже в четыре месяца сынишку, подтвердил:

— Слышь, Марин, маманя моя ни разу не ошиблась, чёт у неё имеется колдовское. Не, в хорошем смысле, вон, Наташе моей и Валюшке всё в точности предсказала.

С пригорка летел вопящий Санька, в сопровождении ребятишек и Верного. Повиснув на папочке, долго обнимался с ним, и только потом подлез к Марине, аккуратно прижал голову к её животу и почувствовав толчок, заулыбался:

— Братик, привет! Папа, мама, я решил точно-точно, братик будет Димка. Вы согласны?

— Димка, значит Димка, — улыбнулся Саша, а Димка сильно запинался, как бы одобряя.

— Ему тоже нравится! — завосторгался Санька.

Горшков младший заметно подрос, окреп, подзагорел и теперь ничем не отличался от деревенской детворы — такой же чумазый и с драными коленками.

— Сань, а что это у тебя штаны такие рваные?

— Папа, это же писк моды у нас. Вон, смотри, мы все такие ходим.

— Ну, если писк, то да, не поспоришь!

— Папа, а домик смотреть пойдем?

— Мама наша отдохнет и пойдем!

Бабе Лене и Саньке давно приглянулся домик на соседней улице, Саше понравился тоже, но без одобрения Марины ничего не решали.

Мама, отдуваясь, присела на лавочку у Калининых, тут же нарисовалась прабабка Сара с Лешенькой. — Вот, дедушку со дня на день ждем, только дедушка больше нас ждет, когда Лешеньку поняньчит. Лешенька жмурился на солнышко и беззаботно улыбался.

— Знаешь, Марина, у него уже свои симпатии имеются, наш малыш всем улыбается, а вот папу, тезку своего и деда Ленина, просто обожает. Стоит им голос подать, всё, — наш мужичок весь искрутится, надо, чтобы его взяли на руки и поговорили с ним, я иногда даже ревную!

— А где наш лучший в мире Лёха Козырев?

— Да он у Федяки на турбазе, они с мальчишками постарше там сено скошенное ворошат, мужик-от хозяйственный растёт, сказал, что тебе, баба Таня, просто обязан помогать. Дак, говорю, Лешк, у меня помощников много, а он только улыбнулся эдак задумчиво, на лисапет и к Федяке. Вот, к вечеру явятся, оголодавшие. Так и девицы с имя умотали, но это все на пользу, пусть лучше гоняются по полям, чем за компьютерами сидеть сиднями.

В конце улицы показался быстро идущий Макс, держащий на руках Аришку. Чумазая, растрепанная и зареванная девчушка, всхлипывая, пожаловалась:

— Коленки сильно ободрала, упала с великааа!

— Чёйт ты, вроде, давно гоняешь? — удивился Ванюшка.

— Кошка испугалась, а я свернула, а там камень в травеееее!!

— Хорош рыдать, невеста! Ща будем красоту наводить на твои коленки, бабуль, зеленку тащи.

Посадив мелкую на лавочку, Макс развил бурную деятельность: осторожно промыл ободранные коленки, промокнул и, приговаривая всякую ерунду, начал мазать ей коленки:

— Ща тебе такой эксклюзив наведем, вся деревня обзавидуется!

Аришка, шипя и дергаясь от зеленки, с интересом наблюдала, как Макс рисует на коленках всякие прикольные фигурки, а потом начала смеяться. На коленках появились сердечки, яблоко, вишенки… Подъехавшие следом Лешкины дети с восторгом смотрели на коленки.

— Во, а ты рыдала!

— Макс, — тут же подлезла Верушка, — а мне нарисуй?

И разрисовал Макс коленки обеим девам Козыревым, извел весь пузырек, девчушки хвастались всем, показывая рисунки, а баба Таня загадочно улыбалась, пока не видел Макс.

После обеда, прикинув, что подсохли полевые дороги, собрались до Афанасии. Поехали на Федякином «вездеходе» — Козырев, два Ситниковых, Феля, Калина и Лёшка.

— Лёш, ты, может, останешься, вон, ребятишки ждут?

— Не, мне надо!

Афанаську встретили на улице: бабулька волокла тюк с сеном. Макс тут же отстранил её, играючи закинул на плечо сено:

— Куда нести? Ещё есть?

— Спасибо, милок, эт для козички своей понемногу накосила. А дотащить мочи нет.

— Ща, сделаем!

Мужики быстро и слаженно стаскали сено, закинули его на сеновал, Макс и Лёшка ещё и остальное, недавно скошенное, поворошили. Палыч скосил недальнюю полянку с сочной травой.

Феня радовалась:

— Сколь помощников привалило! — Покачала головой на два больших пакета с продуктами. — И чё удумали, будьто я совсем немощная, вона, в Аксеновку иной раз на лисапете ездию.

— Тебе чё, лишним конфеты-печенья будут? Вон, своих соседей угостишь, дедок мой сильно уважает чаёк с конфектами, все вы, пожилая молодежь, сладенькое уважаете. — Макс, как всегда, не знал пардону.

Феня посмеялась, напоила всех своим ароматным отваром трав с вареньем и медом. Затем внимательно осмотрела Игнатьича и Виктора, кивнула сама себе:

— Молодцы! Вижу, што старалися, пили травы-те, я, вот, вам новых заготовила, ниче, мужики, побегаете ещё по земле! А ты, внучок, — она обернулась к Лёшке, — не переживай, вижу я твою тревогу, вижу. Одно скажу, будет твой дед травки пользовать постоянно, поживет, вас успеет поставить на ноги, ты приглядывай за ним, напоминай про травки-те. А ты, милушка, — она смотрела на Фелю, — тоже травок-те не отвергай. Ходим, вот, по лекарствам, а лечимся всякой дрянью, химией клятой. Ну дак оно проще, закинул каку таблетку и все, а травки собрать правильно и заварить надо. Ох-хо-хо, ленивые мы стали, ну, да ничё, раз начали травы-те пить, польза будет. Они ведь и все эти, как скажуть, соли тяжелых металлов, выгоняють из нутра-от.

Принесла из сенцев большую банку с мазью:

— Тебе вот мази наложу, сама делала, будешь мазать постоянно, — говорила она Палычу. — Сынок-от у тебя малой, дак я для аромату травок положила, штоб запах был духмяный.

— Ты, бабуль, чё, про всех всё знаешь или видишь?

— А и вижу, милок, не завсегда, но вижу. Вот у него, — она кивнула на Лёшку, — печали в сердце много было, сейчас она уходить стала потихоньку, и смогла её зачать выгонять твоя женка, скажи ей поклон от меня, дружила я с её бабушкой-от. Подрастет ваш сыночек, приезжайте ко мне, погляжу я на их обоих! А ещё скажи, отец её найденный, пусть обязательно до меня соберется, побыстрее.

— Хорошо, — ошарашенный Калинин, удивленно спросил, — а про тестя-то откуда Вы?

— А вижу иногда, сынок, вот на тебя глянула и увидела, что тестюшке надо у меня побывать.

После консультаций долго ходили по деревне, рассматривали заросшие усадьбы и покосившиеся домишки. Афанасия, поясняла, кто где жил, и остались ли наследники. Виктор тщательно записывал все данные, собираясь увидеться и поговорить с собственниками. Из десяти домов улицы три самых развалюшных были ничейными, бабульки, жившие в них, не имели родственников, у остальных где-то имелись дети-внуки.

— Будем решать, если договоримся с наследниками и определимся с землей, то к следующему году оживим ваши Выселки, название, правда, дурацкое.

— А чё ты хочешь, Выселки, потому што выселяли сюда всех неугодных раньше-те.

Уже собрались уезжать, когда Афанасия дала три небольшие бутылочки с темной жидкостью:

— Милок, вот, передай-ка Ваське одну. Пусть ноги-те растирает, а эти две Таньке и Вовке Ленину, скажите от меня, пусть пользуют.

Погладила по Лешкиным вихрам, пошептала ему что-то на ухо, тот расплылся в улыбке и чмокнул её в морщинистую щеку:

— Спасибо!!

— А и приезжай еще на лисапете-от, завсегда рада буду. Внучок у тебя славный, цельный весь такой, тебе в старости с ним очень тепло будет. Хотя и сейчас уже он людям тепло несёт.

Дед засиял:

— Я давно говорю, что он у меня сокровище сокровищное.

— От, именно так.

— А в Каменке скакал молодым бычком и вопил от восторга сибиряк:

— Баушка моя! — подняв её на руки, таскал по двору, та ругалась, шлепала его тряпкой, а «медведь» не унимался: — Я приехал, как я тебя люблю и твою Каменку!! — наконец поставил её на землю.

— Лешак. Все косточки помял, от ведь силища, чистый Шишкин!

— А то! Я давно прошу фамилию на Шишкина поменять. Вона, не согласные, — кивнул на стоящих поодаль родителей.

Баба Таня, расцеловавшись с внучкой и зятем, поохала:

— Тринадцать годков, а уже на голову выше меня, чё к армии-то будет?

Тимошкин отец, тоже крупный мужик, засмеялся:

— Похоже, лестницу прикупать придется, не дотянешься так-то.

У деда же, возле калитки шел горячий спор: бабка Нюта и дед спорили про четверть и половину. — Голова садовая, половина завсегда больше четверти! — шумела бабка Нюта.

— Ну да, ну да, какжеть, поллитра и четверть самгоновки рядом не ложилися.

— Тьфу на тебя, я ж помню, как ты в вечерней школе учился — в курилке отирался. Евстифеевна, тебя жалеючи, троек наставила, четверть самогону!

— Макс гоготал:

— А чё, у бандитов на пьянках четверть — это ж такая здоровая бутыль, и самогоновка в ней мутная. На мышином помёте настоянная!

Вода в Малявке наконец-то прогрелась, и начался у детворы праздник, опять поставили лягушатник, три грибочка, разрисованных самими детьми, особенно красивым получился тот, где верховодил Санька Горшков, его работу оценили все на пять с плюсом.

Санька, как и все, не вылазил из речки, стал шустрым, и Лешка понемногу учил его приемам борьбы, с разрешения Горшкова старшего. Александр собрался рожать вместе с Маришкой, волновался сильно, его утешала вся женская часть «колхоза», все старались дать дельные советы. Марина же, наоборот, уговаривала не волноваться и не присутствовать при родах.

— Нет, милая, тебе будет больно, а я хоть частичку твоей боли заберу! И сразу же увидеть Димку… это дорого стоит, больше любить буду!

— Больше вряд ли возможно! — улыбалась сияющая Марина.

— Какие вы у нас жены красивые, особенно, когда беременные, — восхищался Палыч, — просто светитесь изнутри, я только и понял выражение «Женщина красива материнством», когда Валюшка ходила с Лешенькой!

Горшковы выбрали дом, баба Лена и Санька были довольны, поменяли мебель, немного переделали кухню, а основной ремонт оставили на осень и весну.

У деда Васи в раньше нежилой половине основательно обустроился Виктор, там прямо штаб развернулся по Выселкам.

Дед Аникеев, гордился:

— От, девки, жисть какая, не успеваю везде-от. Хочется и кины смотреть, а и у Виктора надоть побывать, дельный совет дать не мешает. — Матвеич неизменно терпеливо выслушивал самые бредовые предложения деда. — Это не внучок, тот чуть што: «Ты чё, дед, офигел?» Батя у ево многославный мужик.

А у Макса опять потрясение случилось: когда его доставали всякие мелочи по работе, он, плюнув на все, валил к айтишникам и там отводил душу, в коллективе. Вот и сейчас Макс ожесточенно рубился в игру. Переходя с уровня на уровень, он расслабился и получал истинное удовольствие.

Заглянула секретарь:

— Максим Викторович, вас там разыскивает Татьяна Макаровна Шишкина. Просила сказать, что дело касается деда Василия.

Макс побледнел и вскочил, по коридору несся ураган, идущие испуганно жались к стенке или шарахались, с трудом уходя от столкновения с Максом.

— Бабуль, чё с дедом? ЧЁ? Я вас прибью, старые, — облегченно выдохнув, Макс опустился на стул. — Вера Петровна, дайте мне водички. Я думал… у меня сердце от вас разорвется, связала, блин, судьба. Не, ну кто так говорит, бестолковые вы мои? Лан, сделаю, да, хорошо, не боись! Ты, это, больше так не пугай. Я офигеваю с вас! Всё, пока!

Залпом выпил три стакана воды:

— Уфф, правда — что старый, что малый — бестолковыыыеее!

Набрал Лёху:

— Лех, ты чё мне не сказал, что у дедка в четверг день варенья? Не знал? Во, старье противное, да не, баб Таня меня до мокрых штанов напугала. Ты там у меня залезь в комп, пошарь прикольное «проздравление с рождением», чё-нить в стихах, выучите с детворой, я подарок привезу и торт Феля закажет, тоже, постараюсь, прикольный, а деушки его пусть пошуршат насчет угощениев, да побольше, народу-то до фига набежит, старожил ведь. Чё там прикупить надо: муку, всякие начинки, масло, яйца, батя спонсирует, пусть втихаря делают, супризом старому. Давай, ты там за главного.

— Уфф, Вер Петровна, я с утра подзадержусь, у деда день варенья, надо подарок сочинить, восемьдесят пять, круглая дата.

Естественно, «день варенья» решено было отмечать в субботу, «штоба все собралися». Глава поселения советовался с баб Таней, как лучше сделать праздник — решили опять на турбазу к Федяке, народу собиралось прилично, кроме москвичей ещё и деревенские придут, Колян, вон, приедет, Мишук грозился..

Дед же, ничего не подозревая, доставал своими идеями Виктора, тот, наоборот, сам задерживал деда у себя в штабу, чтобы суприз удался.

Турбазу украсили растяжкой со словами: «В жизни раз бывает 85», зачеркнуто и крупными буквами восемнадцать лет!!

Из района прислали поздравительную грамоту старейшему жителю Каменки Аникееву Василию Ивановичу, и денежную премию в размере трех тысяч рублей.

— А и сумма небольшая, но радешенек будет Васька, внимание же! — говорила всем баба Таня.

Макс предупредил деда, чтоб ждал только в субботу — «по девкам пробежаться надо». Дед весь вечер хихикал.

В субботу дед с утра чегой-то закопался:

— Матвеич просил самогоновки налить всяко разной, на пробу, для москвичей.

— Дед! — с порога заорал Ванюшка, — айда со мной к Федяке, там твоя помощь требуется, ты ж спец по советам!

— Да, Ваня, щас, доливаю от последнюю и айда.

Деда пуще всего грело, что к его советам прислушиваются. Вот и сейчас, как был в старой рубахе и домашних портах, собрался.

— Дед, ты портки-те поменяй, ведь светятся. Не ровен час, пукнешь, мотня и вывалится, — серьезно сказал Ванюшка.

— Хулюганы вы все, Шишкины. Так и норовите… ладно, я мигом, — дед шустро сменил порты на парадные — пятнистые, с карманами на коленях, подаренные Мишуком, надел сандалии.

И погнали оне к Федяке. А у входа в банкетный зал, стояла толпа.

Дед обомлел:

— Чёй-та, Ваня, народ-от собрался?

Потом в глаза бросилась растяжка про восемнадцать лет…

— Э-э-э, комуй та ещё окромя меня восемьдесят пять у нас? Не припомню… — потом споткнулся, — Ай, итическая сила, у меня же, вроде как, вчера, нет, позавчера день рожденье, а я и не вспомнил? Правда што ли, моё?

Ванюшка кивнул:

— Совсем ты, дед, ку-ку, и про рожденье не помнишь.

— И то, и то!

Деда окружили детишки, громко хором прокричав: «Поздравляем!!», и тут же потащили его в зал, на почетное место.

И началось: сначала его поздравлял глава, потом деушки, потом Шишкины, Козыревы, Калинины, Горшковы, дед не скрывал слез, сморкаясь от души в большой платок. Лёшка с детворой прочитали прикольные стихи, Макс и Колька внесли большой торт с с фигуркой деда, сидевшего в обнимку на лавочке, явно с бабой Таней. Посмеялись, Макс тут же заставил деда пройти в другую комнату на минутку, и вышел оттуда дед в футболке с яркой надписью: «Самый клёвый в мире дед!!»

А когда повернулся ко всем спиной, народ засмеялся — сзади был портрет деда, лежащего на печке с пультом в руках.

Дед поклонился всем:

— Я и позабыл про рождение-от, благодарствую от всего сердца!

Зазвонил в кармане телефон, дед долго искал, в каком, телефон умолк. Макс, посмотрев, кто звонил, перенабрал и включил громкую связь:

— Батя! Я тебя поздравляю с днем рождения! Будь здоров, батя! Я… это… хочу сказать… Прости меня и… — Антон замялся, — я хоть и непутевый сын, но честно, я тебя люблю! Еще раз с днем рождения, живи подольше!

— Максимушко, это не ты ли ему сообчил?

— Не, дед, я и сам офигел!

— Значит, Васька, совесть у ево все же проснулася, — подвела итог бабка Анна. — И чево сидим, все киснет, вона, мужики, наливай!

— Вот и гуляла вся Каменка на юбилее деда, подарков надарили много, дед неделю хвалился ими и менял обновки: было много рубах, трое наручных часов с большими циферблатами, две вязанные жилетки, вязанные же носки, «щиблеты», новая шапка.

— Короче, девки, хоть щас женися, я теперь жених с прИданым! А и славное у меня рожденье вышло, от как гуляли, пыль столбом вилася!!

Лето в этом году летело на всех парах, прошел Петров день «Пётр и Павел-час убавил», ребятня, загоревшая дочерна, не вылазила с речки, дружно ходили по грибы и по землянику, играли до темноты в футбол, баскетбол, волейбол.

Площадку привели в приличный вид, натянули сетку для волейбола. Вместо кирпичей, отмечающих футбольные ворота, поставили настоящие, отдельно вкопали баскетбольные столбы с корзинами. «Наши», как их звали в Каменке, бизнесмены, без долгих обещаний, скинулись и сделали на всю поляну покрытие, и теперь на спортплощадке постоянно толпились и дети, и взрослые. Проявились и свои, доморощенные чемпионы. Мишук тренировал не только ребятишек, более взрослые ребята тоже напросились на обучение, жизнь кипела и бурлила. Деду Аникееву хотелось побывать везде, но не успевал, выпросил у Максимушки стулец складной, высокий и часами зависал на спорту.

Скромно отметили день рождения баб Тани — она до скандала ругалась со всеми:

— Надоело «маланьину свадьбу» собирать, своим кругом посидим и будя! День рождения пришелся на понедельник и народу случилось не шибко много, сибиряк умудрился поутру смотаться на велике в район и привезти роскошный букет роз:

— Ты моя самая любюимая баушка! — опять облапив сухонькую старушку, гудел он.

— Тимошка, я не выдержу, дождешься крапивы-от!

— Ты чё, баушка старенькая, я тебя слегонца обнимаю, изо всей силы только папку, остальные пищат, — гудел детинушка. Его в Каменке зауважали и побаивались даже пьянчужки, когда он отшвырнул с дороги местного пьянчугу, попытавшегося помешать ехавшим на великах девчонкам.

— О, Макаровна, это точно Иван Поддубный вырастет, не, бери выше — Илья Муромец!

— А не лезьте под руку, а и не так прилетит, ежли чего, — отвечала баб Таня.

Тимошка очень ответственно следил за мелкотой, с видимым удовольствием возился с Лешиком-маленьким и Сенькой, бурча при этом и косясь на родителей:

— У баушки не оставляете, никого не рожаете, как с вами бороться? Баушка, ты хоть свою внучку на ум наставь, чего они всё жмут?

Родители, глядя как их детинушка возится с малышами, только посмеивались.

Зоркая баб Таня, первая усекла чего-то:

— Наташка, ай уже?

— Бабуль, в твоей Каменке опять всё получилось, мы и Тимку так же, в Каменке нашли, — смеялась внучка.

— Тимошка, подслушав, заревел медведем и, схватив свою мамку, закружил по двору.

— Тимка, поставь мать, где взял! — смеялся папка. Тот послушно поставил и перекувыркнулся от избытка чувств.

— От, лешак, не пойдет Варюшка за тебя, она меленькая, а ты вона какой здоровущщий, — подсуетился дед Вася.

— Молчи, старый модник, она подрастет, а я дождуся!

Деда после дня рождения окрестили «старым модником» — он через день «менял прикид,» отговариваясь тем, «что время мало остается, надоть успеть подарочные рубахи поносить, и щиблеты тожа».

Макс привез свои вышедшие из моды кофты-свитера, а дед, недолго думая, по вечерам натягивал их. Вот и улыбались все, завидя важно вышагивающего вечером деда в немыслимых расцветок, вытянутых до коленок кофтах.

Макс, узнав про такое, долго угорал:

— Жаль, ты мелковат ростом, а то я тебе и штаны бы подогнал.

— Это которые семеро наклали в штаны, а несет один, али рватые коленки?

— Ну, типа того, может, их обрезать и сделать тебе шорты?

— Не, я мерзлявый становлюся, сам знаешь: крови нет — моча не греет.

— Дед, смотрю я, ты совсем борзой стал?

— А и с кем поведешься, а вожуся-от я с тобой более всего! — хитро подмигивал дед.

Прилетел наконец-то дед Веккер, вот уж у кого зашкаливало обожание внука. Он прозрачно намекал Палычу на второго ребенка, говоря:

— Один ребенок — это не ребенок, надо два сыночка и лапочку дочку.

Лапочка дочка смеялась, а бабуля Сара горячо поддерживала Илью.

— Валечка, ты посмотри на нас с сыном, мы ж вторую молодость переживаем, благодаря Лешеньке!

Лешенька улыбался и не выпускал кулачок изо рта. Калинин постоянно говорил Вале, что у него замирает и плавится сердце от сына.

Помня наказ Афанасии, собрался свозить тестя в Выселки, ну, а как же без Валюшки и Сары? Поехали всей семьей. В деревне, сидевший на лавочке напротив, старикан сказал, что «Фенька на лисапете кудысь подалася, скоро будет, почитай часа три как ездить!»

И на самом деле, вскоре баба Феня подъехала с корзиной, полной всяких трав. Расцеловалась с Валей, потетешкала Лешика, пригласила всех в горницу, шустро накрыла стол, Валя выложила гостинцы, передали их все, Афанасия разулыбалась:

— Славно как, помнят люди добро, не оскудели ещё сердцами-те.

После чая присоветовала Вале кой какие травы «для малышка-те, зубы скоро полезуть, вона как кольцо грызет!»

Затем занялась с Сарой. Попеняла ей на то, что не бережет свое сердце, но сказала, что рядом с правнуком она ещё поскрипит.

— А с тобой, милок, давай-ка одне поговорим, — обратилась к Илье. — У тебя, друг ситный, обострилася старая болячка, что при аварии получил, надо срочно полечить, а то и не доживешь до внучки-те.

— А что, будет внучка? — не обращая внимания на остальное, загорелся Илья.

— А это от тебя зависит напрямую. Вылечим тебя, Валюха нервничать не будет, и тут же внучка получится. Одними отварами трав не обойдесся с тобой, поездить придется ко мне, я тебе припарки поделаю и мазь сготовлю, но, чур, не бросать, пока не скажу, что хватить.

— Согласен! У меня сейчас такая большая семья, что только жить да радоваться: мама, доченька, внучек, зять, это ж целое богатство!

— От, правильно, богатство — оно в людях хороших, а не в злате-деньгах. Я тебе ищё скажу, милок, от я всю свою жизнь травками занимаюся, а ведь они не всем помогають, у кого сердце доброе, тому и легшаеть, а черной душеньке не помогают они. Травки-те растут на светлых, солнечных местах, вот таким людям они и на пользу. Так што будешь через день до меня приезжать, вона как я, на лисапете.

— Буду, буду, спасибо, Афанасия Петровна!

И начал ездить Илья к Афанаське, сначала приезжал уставшим, а потом, втянувшись, начал получать удовольствие от поездок. Частенько с ним увязывались Лёшка с пацанами, которые пока Феня занималась с Ильей, что-то делали по хозяйству, то складывали дрова, то пригоняли пасущуюся на лугу, привязанную к колышку козу. И все вместе с Ильей с удовольствием бултыхались в недальнем озере.

Ещё дед с бабушкой Сарой постоянно делили внука, каждому хотелось побольше быть с ним, Валя ругалась на них, боясь, что малышка избалуют.

А третьего августа настал день испытания для Горшкова — начались схватки у Марины, она тянула до последнего, терпела все утро, а Горшков, проснувшись от её ворочания, сразу же развел бурную деятельность, не слушая её, вызвал скорую и поехали мама и папа за братиком. В больнице, едва осмотрев Марину, повезли в родовую, Горшков трясущими руками надевал стерильный комплект, Марина слабо улыбалась, глядя на него:

— Сашенька, может передумаешь?

— Нет, милая, я буду рядом!

И были стоны и оханье Марины, она судорожно сжимала его руку, а Горшков, глядя на свою девочку, сто раз умирал и возрождался… И таким облегчением стал для него желанный писк долгожданного сыночка. Выдохнув, сильно побледневший Саша осторожно отпустил руку жены и рукавом халата вытер мокрый лоб, а затем дрожащими руками принял сверток с попискивающим малышом. С огромной нежностью, затопившей его сердце, он смотрел на сморщенное личико и хриплым голосом сказал:

— Димочка, солнышко, здравствуй!

Потом аккуратно положил сыночка на живот Маришке.

— Спасибо, милая, я так вас люблю!!

Мама и сыночек, утомленные, отдыхали, а Горшков, расцеловав жену, пошел на выход.

Выйдя, начал звонить своим:

— Мам Лена, мы родили Димульку! Поздравляю вас с Санькой! Я, еле выдержал, столько боли! Думал, сердце мое не выдержит! Да-да, малыш здоровенький, да, Маришка чувствует себя нормально, да, я счастлив!! Санька? Да, да, сынок, у тебя теперь братик есть! Да, красивый. Самый самый, да пищит, да, завтра приедете с бабой Леной и увидишь братика. Да, да Димка, как ты решил! — И отнял от уха телефон, в котором слышались восторженные вопли Саньки.

Потом позвонил Козыреву.

— Игнатьич, я родил сына!! Да, все хорошо, да, малыш здоровенький, я думал, помру. Ужас, как же женщины мучаются, рожая! Я килограммов десять потерял, мокрый весь был, это ещё мы быстро родили… Но я тебе скажу, тяжкий труд, столько боли… Малыш? Для меня самый красивый, маленький — три пятьсот пятьдесят, ростом зато в папу — пятьдесят три сантиметра, сказали, большой. Да двойственное: рад до жути, что сынок родился, и все трясется внутри, никак не переварю сам процесс. Маришка? Сильная, нет не кричала. Только руку мою сжимала, как клещами. Синяки даже есть, которыми горжусь. Спасибо, спасибо! Ща Ярику сообщу ещё. Да. Отдышусь и в Каменку!

— Ярик, все!! У нас Димулька родился!! Счастлив до безумия, и трясет всего от родов! Я в себя приду, заеду за тобой, поедем в Каменку.

Санька приплясывал, прыгал, целовал бабу Лену, вопя от восторга:

— У меня братик, братик Димка теперь есть!!! Я побёг к Шишкиным, — выскочил и понесся к бабе Тане.

— Баб Таня, братик Димка родился у меня!! — Голубые огромные глазищи сияли, он прыгал от радости, Ванюшка поднял его над головой:

— Все, Санька, ты теперь старший брат, будешь защищать и заботиться о малышке!!

— Дядя Ваня, я его так ждал, так ждал! — восторгался Санька.

А баба Лена плакала — и от радости за Горшковых и от печали за непутевого своего сыночка, Вершкова, рано ушедшего и не оценившего своих таких славных жену и сына.

Приехавшие вскоре Саша и Толик застали «накрытую поляну» — все уже поджидали счастливого папу. — Санька первым повис на папочке, никак не отцепляясь, вот и обнимали все обоих Горшковых. Наконец баб Таня, ворча, пригласила всех за стол. Толик же с изумлением крутил головой: столько народу, все такие шумные, искренне радующиеся за Сашку… У них столько друзей разных возрастов никогда и не было!

— Толика теребили со всех сторон, что-то спрашивали, он что-то отвечал, не вникая толком. А сам все удивлялся. К нему подлез Санька:

— Толик, а ты братика видел?

— Нет пока. Завтра поедем навещать.

— Толик, а я теперь его защищу всегда, он же маленький и пищит наверное, вон, как Лёшик у тети Вали.

— Лешик, сидя на коленях у деда, деловито и сосредоточенно грыз сушку.

— Я, Сань, смотрю, у вас тут много народу?

— Ты чё, это еще совсем мало, а когда праздники бывают, мы к Федяке всем… как это?..а, гуртом собираемся, тогда да! А ты у нас дома был?

— Не, Сань, пока не был!

— Знаешь, как там клёво, мне тут больше, чем в Москве нравится. Только вот, — он вздохнул, — в школу пойдем с девочками там. Толик, а пойдем купаться, наперегонки, а?

— Ну, пойдем, пойдем.

— Папа, мы купаться с Толиком!

Папа кивнул, и Толик с удивлением опять наблюдал, как в местной речке плещется детвора.

Особенно привлекла его внимание шустрая, растрепанная девчонка, у которой были изумительного цвета волосы, «серебристая блондинка, — подумал Толик, — явно, атаман», которая, забравшись на ветки ивы, с визгом и уханьем прыгала в речку, шумела, брызгалась — чистый пацан, а за ней и девчушки Козыревы, подражая ей, шумели и брызгались. А за всеми следил крупный, похожий на медвежонка, подросток.

С пригорка с шумом и свистом скатился Макс и с разбегу прыгнул в речку. А за ним, как-то манерно спускаясь, появилась девица… длинноногая едва прикрывающих попу джинсовых шортиках, она поморщилась, увидев орущую, визжащую детвору, и села в отдалении.

Толик заметил, как враз сникла девочка-атаман, она приуныла и как-то недобро смотрела на красотку. Макс же дурачился и плавал наперегонки с ребятней, ничего не замечая. Девчушка быстро собралась и куда-то убежала.