Нужным быть кому-то (СИ)

5

Ржавое озеро вполне оправдывало свое название — вода в нем была самого что ни на есть ржавого цвета, берега, поросшие осокой, и топкий берег навевали уныние. По мосткам, проложенным деревенскими рыболовами, прошли подальше от осоки, закинули удочки… и Игнатьич забыл обо всём, даже занудливо вьющиеся и зудящие комары не могли омрачить рыбацкого счастья! Рыба перед закатом клевала как оголодавшая, у него в садке плескалось прилично карасей.

Когда стали собираться домой, оказалось, что Иван наловил намного больше, чем Палыч и дед Ленин, который философски сказал:

— У новичков всегда так, рыба знакомиться лезет!

— Да, мужики, я теперь понимаю, что такое счастье!

— Через пару дней всё как отрежет, икру метать начнут, весь июнь пролётный, а потом будут худые караси!

Дед Вовка рыбаловку любил истово, зимой мотался на дальнюю Мечу, сидел у лунки, поздней осенью ходил за налимами, сейчас, рассказывая про это, он увлекся не на шутку.

— Знаешь, Игнатьич, вот и трудно в деревне жить, особенно после развала СССРа было, но не, не хочу я в городе-то жить, скучно мне там и воздуха не хватает. Сейчас не рыба, так грибы вот-вот пойдут, дожди были и тепло пошло, у местных есть свои заветные местечки, так что натаскиваю я Томке всяких, зато зимой объедалово. Оно понятно, что и дома пониже и грязь пожиже, но сердце мое здесь, с этим, наверное, надо родиться!

Шли, обходя большое поле, засеянное люцерной.

Ленин кивнул:

— Вот, частники хозяйственные появились, одно время все поля будыльем заросли, березы вытянулись. Сердце кровью обливалось, средняя полоса, самый нормальный климат для растений, и экое безобразие. Сейчас только дальние поля заброшены, а ведь были-то мы совхозом-миллионером! За последние годы встряхнулась деревня-то, Аксеновские, вон, все поля свои под овощи пустили. Приехал после института парняга местный, ну и потихоньку сдвинул все с мертвой точки, лет за десять все пашни подняли, звали его уже не раз в Главк, но не хочет, тако же как я без деревни, говорит, не жисть!

По Цветочной улице плыл аромат жасмина вперемешку с запахом выпечки, Иван засмеялся:

— У меня слюни бегут, как у собаки Павлова!

— Баба Таня у нас мастерица, знает заветное слово для пирогов — вот отведаешь рыбного и всё, влюбишься навек!

Калина подтвердил:

— Точно, точно! А и с луком и яйцом тоже хороши!

Пошли, оставив рыбу в доме, сразу в баню, Иван не стал рисковать, немного попарился и быстро домылся, а дед Вовка и Володя — так их баба Таня звала, намывались долго, вылезли распаренные и счастливые.

— Вот, старлей, что меня сюда как канатом тянет — баня, у-у-ух, замечательно!

Иван уже успел посидеть поговорить перед сном с детками — они засыпали, едва голова касалась подушки, а теперь что-то горячо обсуждал с внуком.

Калинин, видя такую картину, в восторге подхватил идущую Валю, покружил её, чмокнул в щёку и сказал:

— Валюшка, как же ты вовремя с Лёхой встретилась! Смотри, как оживает Иван и расцвел совсем Лёшка, я три года стучался в броню, а у вас с ним за месяц получилось.

Раскрасневшаяся, похорошевшая от этого Валя улыбнулась:

— Наверное, время пришло броне треснуть, а деревня вот помогла!

Утречком собрались в Аксёновку, принаряженно-торжественная баба Таня, зевающие внуки, Валя и Калинин. Утро было пасмурным, солнышко не торопилось выходить, пряталось где-то там, наверху.

К церкви неспешно тянулись люди, были и пожилые, и молодые, и дети. Вблизи выкрашенная в голубой цвет, она притягивала взгляд и казалась более величественной. Аккуратный дворик при церкви весь утопал в цветах, все неспешно заходили в ворота и, кланяясь, шли дальше.

Зайдя в небольшие сени — Иван не знал, как правильно назвать — он обратил внимание на пол, выложенный большими камнями, которые за много лет и от множества ног казались стертыми и отшлифованными, невольно как бы напоминая о бренности жизни.

Внутреннее убранство тоже понравилось, как-то торжественно-душевно было в ней, много деревянных икон, без оклада, на толстых досках и с потемневшими от времени ликами, сразу же притягивали взгляд, хотелось тихонько коснуться их.

Баба Таня и Валя взяли детей за руки, давая Ивану возможность осмотреться, и он неспешно стал обходить церковь по кругу, подолгу стоя возле каждой и вглядываясь в глаза святых, которые в свою очередь строго глядели на него и, казалось, видели его насквозь.

Подойдя к очередной иконе, Иван замер: Богородица в красном хитоне, держа на руках маленького Иисуса, смотрела на него, и было в её глубоких и немного печальных глазах понимание и какая-то поддержка. В эту самую минуту солнцу надоело прятаться и оно вылезло на чистый участок неба, заливая своим светом всё вокруг. С верхних окошек, чуть ниже купола, застекленных разноцветным стеклом, полились широкие дорожки-лучи, иконостас и иконы заиграли, один луч уперся в лицо Богородицы и почудилось ему, что улыбается она!

— Боже! — выдохнул про себя Иван, и стало горячо глазам, — Я же сто лет не плакал, даже когда своих хоронил!

Слезы бежали по щекам, а он как завороженный стоял и смотрел на лик Божьей Матери, и становилось ему легче, казалось, что сваливается с души огромная каменная глыба. Никто ему не мешал, никто не подходил к иконе, наверное, присутствующие поняли, что у седого мужчины идет безмолвный, так нужный ему разговор с Божьей Матерью!

Он слышал, как батюшка вел службу, как пели великолепно подобранными голосами пять певчих, как влетал над всеми голос батюшки, отраженный от стен великолепной акустикой, а он все смотрел и мысленно говорил:

— Спасибо!

Очнулся, когда все присутствующие дружно запели «Отче наш», и с изумлением начал подпевать, оказывается, где-то в памяти хранилась эта молитва, запомнившаяся в детстве, и вдруг ожила!

Вскоре служба закончилась, батюшка начал благословлять подходящих к нему прихожан, а сам поглядывал на Козырева. Баб Таня, подвела к нему девчушек, потом подошли Лёшка с Валей, а Иван все стоял.

Калинин негромко сказал:

— Я всех отвезу и приеду за тобой!

— Знаешь, мне хочется пройтись пешком!

— Тогда я приду, ты пока про девчушек договорись!

Народ расходился, и Козырев подошел к батюшке, как-то незаметно с детей разговор перешел на него самого, и впервые после гибели жены и сына, Иван ничего не скрывая рассказывал этому невысокому пожилому человеку всё. Он говорил и понимал, что вот так вот высказаться он не смог бы ни с кем, а здесь в церкви прорвало, и уходила ноющая боль из души.

Отец Федот долго молчал, потом сказал:

— Я видел, у Вас были слезы, это очень хорошо, Ваша душа очистилась. Вы сильный человек, но и сильный человек может под влиянием обстоятельств сломаться, Вы столько боли в душе носили, сейчас же Ваш нарыв прорвался, станет легче! Господь и Божия Матерь не оставят Вас и Ваших внуков, поверьте, всё наладится. А ушедших отпустите, они там, на небесах только порадуются! Незримо они всегда возле вас!

Козырев прокашлялся и спросил, что за икона, возле которой он стоял.

— Божья Матерь Скоропослушница!

Договорились о крещении девчушек. Иван поинтересовался самыми необходимыми нуждами, батюшка пояснил, что нужны строительные материалы, никак не хватало средств отреставрировать придел.

— Поможем! — пообещал Игнатьич.

Спросил есть ли в продаже так понравившаяся ему икона «Скоропослушница», купил три для всех. Попрощавшись, вышел, постоял во дворе и пошел на улицу, с облегчением ощущая себя таким небывало бодрым.

Неспешно идя по Аксёновке, Иван осматривался — добротные дома, цветы, кусты — чисто, но, вот, в Каменке было как-то праздничнее, веселее, не хватало красок ярких, или это после раскрашенных домиков Каменки так казалось.

Выйдя на околицу, углядел быстро идущего по тропинке Калинина, свернул ему навстречу.

— Давай, Калина, посидим, вон, на бугорке!

Сели на пригорок… с Малявки доносились гомонящие детские голоса, ветерок чуть покачивал полевые цветочки, высоко в небе заливался жаворонок.

Козырев лег на траву и уставился в небо, на котором были разбросаны облака — клочки небесного синтепона неспешно двигались в синеве, проносились, посвистывая, птички…

— Хорошо-то как! У меня так светло на душе сейчас, наверное, это Бог послал Валю к Лёхе в нужный момент!

Калина, помолчав, сказал:

— Я давно убедился, что ничего случайно не происходит, это мы думаем, что случайность, ан нет, все предопределено, раз сталкивает тебя с этим человеком — значит так суждено! Старлей, я много говорить, сам знаешь, не умею, но то, что тебе на пользу деревня — рад!

Иван зажмурился и притих, Палыч тоже растянулся рядом, долго лежали молча, растворяясь в таком спокойствии, и разворачивалась душа, и казались не такими глобальными все невзгоды…

По лицу пополз муравей:

— Ну вот, всю малину испортил, — пришлось встать, — пошли, а то потеряют нас!

И впрямь, по тропинке ехали Лёха с Матюхой.

— Дед, вы где пропали?

— Да вот, Лёш, единение с природой испытали, полежали немного!

Внук успокоенно оглядел мужиков.

— Тогда ладно, мы купаться!

Лихо развернувшись, они покатили к речке, мужики же не торопясь пошли в Каменку.

— Завтра в офисе буду созваниваться с хозяйкой дома, надеюсь, она продаст. У кого-то из мужиков есть толковый архитектор, не помнишь?

— Это у Макса надо спросить, он с кем-то в Англии сдружился, хвалил… как-то то ли Никитин, то ли Никита. Я так понял, в этом году на Кипр не поедем?

Дед хмыкнул:

— Сомневаюсь я, что Лёшка из Каменки уедет, ты глянь, как он расцвел здесь, обычный нормальный пацан, это мне дураку в уши два года пели, что он… Да, чуть не напортачил я.

— Чуть не считается! — перешли мост и поднялись вверх, оглянувшись, Иван опять застрял.

— Слушай, наглядеться не могу, красотень такая! А ведь и зимой здесь здорово — на снегоходе, на лыжах можно, надо заранее детям лыжи приобрести, и на новый год сюда, не загадывая!

У бабы Тани работа шла полным ходом, мужиков сразу припахали крутить мясо, намечались пельмени, внучки старательно готовили дощечки для пельменей. посыпая их и себя мукой. И такие славные мордашки были у них, что дед не выдержал, зацеловал обоих, и теперь все трое были в муке и в счастье.

А вот когда начали лепить пельмени, то всех удивил Козырев — равных ему не нашлось.

— Ха! — явно рисуясь, воскликнул он, — вот что значит сибиряк! Пельмени на родине сотнями зимой, бывало, лепили, оттуда и сноровка!

— Дед! Ты крутой! — включившийся в лепку Лёшка, явно гордился дедом.

Ульяновы наварили ведерную кастрюлю борща, девчушки убежали помогать Вале, там пеклось печенье, надо же было опробовать новые силиконовые формочки для него, привезенные Иваном по заказу Лешки.

Стол получился на загляденье, опять было шумно, весело, детки, вставшие рано, наевшись, дружно пошли поспать.

Приехал Федяка, привез газонокосилку, мужики окосили газоны, всю траву вокруг домов, пошли в дом, где собирались жить Козыревы. Там работы было непочатый край. Пришел Ленин, и к вечеру усадьбу было не узнать. Вместо заросшего двора, ровный подстриженный лужок, прореженные кусты, спиленные старые сучки у деревьев. Лёшка с приятелями таскали сучки за забор, вечером собрались устроить костер. Очищенные от зарослей кусты жасмина, усыпанные цветами и распространяющие изумительный запах вокруг, жужжание пчел, мелькание бабочек… лепота.

Ленин пообещал сделать за неделю качели для ребятишек и большой стол:

— Знаю я этот ваш пластик, Шишкиных орлов только посади за такой, не выдержит! Для гостей надо приличный и большой стол, вона, под вишнею как раз и встанет, а и пару лавок со спинками не помешает! — ворчал он.

Решили ехать в понедельник утром, сразу на работу — уж очень не хотелось терять такой чудный вечер! Палыч сидел рядом с Валей на лавочке возле дома, негромко переговариваясь и наблюдая, как, дружно хихикая, наряжают кукол девчушки.

Баба Таня позвала Ивана:

— Поди-ка сюда! Иван, у меня товар, у тебя купец!

— Не понял, Макаровна?

— Ну, что ты такой недогадливый? Глянь, вон, на своего Володю, у них же симпатия сильная, а оба как упертые бараны, у него видите ли, шрамы и старый он, а она боится, чтоб не разочароваться. Надо их подтолкнуть, ведь хорошая пара выйдет, Володя-то из цельных мужиков, а нам другого и не надо. Я уже столь ухажеров её перевидела, но какие-то все с расчётом, выгоду для себя ищут. А Палыч… эх, была б я помоложе, никому бы не отдала! Вон, Ирка-соседка как раз его и распознала, старается ему понравиться, только бесполезно. Давай-ка их потихоньку сводить начнем, а там, глядишь, и поженим?

— Я абсолютно ЗА! Он мне за брата, и буду очень рад, если получится! Валя такая… настоящая… что ли, на самом деле, хорошая пара из них выйдет!

Начинало темнеть, пошли жечь костёр, прихватив ведро картошки.

— Будем печёнки печь, — деловито объяснил Матюха.

Костер разгорелся, детишки скакали вокруг, взрослые сидели на нашедшейся в сарайчике длинной лавке, задумчиво глядя на огонь. Когда костер прогорел больше чем на половину, побросали в угли картошку, вскоре поплыл запах запекающейся картошки. Дети в нетерпении выплясывали вокруг, а дед Вовка отгонял их, ворча, что она ещё не поспела. И наконец, начал выкатывать одну за одной из углей.

— Дед, я в жизни такой вкуснятины не ел! — перемазанный Лёшка с огромным удовольствием уписывал «печёнки», — теперь это самая моя любимая еда!

— И моя! И моя! — тут же подхватили сестрички.

— Вот, Игнатьич, у деревни тоже свои плюсы имеются в виде печеной картошки! — довольно щурясь, высказался Ленин.

Отмыв чумазых внуков, Иван пошел с ними в комнату, девчушки привычно отрубились сразу, а с Лёшкой был серьёзный разговор.

— Дед, тебе понравилось в Каменке?

— Очень, Лёш!

— Ты там побыстрее договорись, чтобы нам продали наш дом. Сам же видишь, и мне, и детям здесь классно, не то что на Кипре! Там, правда, море, но ведь таких друзей, как Матюха и Санек, нету, и речки тоже, и бабы Тани, и Валюхи! Не, дед, тут лучше! Я, вот, сказать хотел, — с трудом ворочая языком, уже почти сквозь сон договорил он, — ты у меня самый классный дед. Особенно теперь, когда… — мужик уснул.

Иван долго сидел возле них, слушал сопение, вздохи и любовался их спокойными личиками.

— «Ну, классный дед, по-любому ты обязан их поставить на ноги, тебе есть для чего цепляться зубами за жизнь, вон, посапывают, две лисички и мужик!» — Поцеловав их, пошел спать.

А Палыч с Валюхой ещё долго сидели в саду, почти не разговаривая, да и без слов оно как-то хорошо молчалось, казалось, они на одной волне, и сближало их такое вот молчание лучше любых слов!

Ранним утром выезжали из Каменки, в деревне как-то вяло перекликивались петухи, словно ещё не проснулись до конца, хозяйки выгоняли коров, поднимавшееся солнце заливало все своим ярким светом, день обещал быть хорошим.

— Да, в городе такого утра не увидишь! — подумал вслух Иван, — Надо Марь Иванну сюда перетаскивать, да пусть дети уже с ней будут, сколько можно Валю напрягать?

— Она, между прочим, сказала, что Козыревы ей как младшие братик и сестрички, они теперь так и будут на три дома все лето! Да, Игнатьич, через полтора месяца у бабы Тани семидесятипятилетие, Лёха придумал, что ей подарить, надо самый качественный выбрать!

— Качественный что?

— Электроскутер, трехколесный, пусть рассекает по деревне, дороги-то нормальные. Она как-то обмолвилась, что лихо на мотоцикле гоняла, сейчас, говорит, не рискнула бы. А скутер самое то будет, Лёха сразу загорелся такой идеей.

— Хорошая идея, посмотрим, подберем нужный.

— Скажи-ка, Калина, чего ты тянешь резину? Такая женщина тебе встретилась, а ты — и не туды и не сюды?

— Боюсь, старлей. Боюсь отвернется она от меня… я ж старше на 12 лет, да и шрамы мои… ты ж помнишь мою попытку? Тогда-то просто хотел чтобы было кому «боршч» сварить, а не вышло — шрамы мои отвращение вызывали. А Валя… знаешь, с ней даже молчится славно, такое ощущение, что дышим одинаково, но не поверишь, даже там, в засаде не было так страшно…

— Я тебе только одно скажу — чувствуешь, что твое, не упускай: годы, шрамы… разве это имеет значение, когда ты без этого человека жизни не мыслишь? Как говорится, не рискнешь, не узнаешь, да и глазастая Макаровна уже определила, что вы оба тянетесь друг к другу, а боитесь. Смотри, там какая-то Ирка-соседка на тебя глаз положила, уведет вот. Мы с Макаровной тебя поддержим, да и Лёшка будет рад — два его надежных друга будут вместе!

— Ох, баба Таня! Вроде и не при делах, а всё замечает!

— Она говорит, опыт не пропьешь, с такой оравой будешь прозорливой! Уж очень мне хочется всех Шишкиных увидеть, мальчики, похоже, те ёще отчаюги!

Палыч хмыкнул:

— Дед Ленин говорит — самый «сурьёзный» — старший Петька, Федяку ты видел, а остальные три… термодинамические, особенно Мишук. Я Ванюшку видел, младшенького, заводила, забияка, юморист, маманю на руках таскает по деревне, вот на юбилее увидим Кольку и Мишука. Только про Мишука не проговорись бабе Тане, там какой-то большой сюрприз готовят, младшие три. Да еще сестрицы подъехать должны, тоже палец в рот не клади! Судя по тем кого я видел уже, ох и дадут жару на юбилее мамани. Валя столько много про их проделки рассказывала, обсмеешься, они росли вместе, вот и попадало всем крапивой от Макаровны.

Приехали раньше начала работы, но в приёмной уже стояла ФФ.

— Я вас жду!

— Что-то случилось? — зайдя в кабинет, спросил Иван.

Фелицата внимательно осмотрела его:

— Ничего не случилось, просто решила пораньше приехать, узнать, как там Лёха с детьми? Игнатьич, у тебя взгляд изменился и выглишь ты как кот, съевший сметану… Колись… Я с вечера жду…

Козырев долго и подробно рассказывал, что и как, Феля задумчиво сказала:

— Надо там побывать, может, и мне какой домик приглянется, да и Лёшку видеть почаще буду. А то ведь до осени и не вернётся, поросюшка, забудет свою старую Фелю. Да, и с Макаровной хочется познакомиться — заинтриговали вы, мужики, меня! Решено, на выходные берете меня, мы с Марьей в доме порядок наведем и со всеми познакомимся. Надо же, Ленин у них есть, жалко, Джугашвили не заимели.

День был как всегда полон до краев рабочей рутиной, но Козырев с удивлением отметил, что он даже и не устал к вечеру.

Уже на выходе из кабинета позвонил Горшков:

— Иван Игнатьич, нам бы с тобой пересечься надо, не возражаешь, если домой к тебе подъеду через часик? Уж больно вкусные щи твоя Марь Иванна готовит, для нас, бобылей-это райское наслаждение!

— Приезжай, бобыль, жду!

Дома был подробный отчёт о детях, скорая на слёзы Марь Иванна опять вытирала глаза:

— Это, Игнатьич, уже от радости!! Ты оживел, да и внучкам там хорошо! А дом-от хорош ли?

— Вместе с Лёшкой выбрали.

— Ну, Лёшенька у нас хозяйственный, плохо не выберет! Ой, сколь же надо собрать-то вещей, одних кастрюль-чашек!

— Ты пока собери по минимуму, вот когда надстроим второй этаж и кухню отдельно выведем, тогда и перевезешь свои скалки-поварёшки.

Марь Иванна неожиданно поцеловала его в щёку:

— Ох, Иван, как же было плохо, когда ты закаменел-то, это спасибо Лёшка такой, упёртый, другой бы каждый день истерики закатывал, а этот только всё больше замыкался, да вредничал вот с воспитательницею! А уж как он сестёр защищал, даже плохо глянуть на них не дозволял. Правду говоришь, он теперь оживел?

— Сама увидишь, чумазые, загорелые, шумные. Сейчас гость приедет, готовь щи.

— Гости твои разве щи ждут, небось нарезки да коньяки хлещете?

— Горшков это, именно щей твоих хочет!

— О, ну это я завсегда, — довольная Марь Иванна шустро убежала готовить стол.

Горшков не заставил себя ждать — приехал быстро и не один, с ним был худенький невысокий мужичок, идущий подпрыгивающей походкой, как-то дергано и подволакивая ногу.

— «Как же это называется… а, полиомиелитом переболел», — подумал Иван.

— Это мой старый и самый верный друг — Толик Ярик, то есть Ярославцев, — представил его Горшков.

Игнатьич повел гостей сразу на щи, те с огромным удовольствием умяли по две тарелки и попросили добавки, чем вызвали проникновенную благодарность от Марь Иванны.

— Марь Иванна, если Вам надоест этот… многодетный дед, я с великой радостью возьму Вас к себе, я не прихотлив, щи да борщ — и все, я Ваш навеки! — Горшков говорил искренне.

— Извини, мил человек, но Иван с детками — это моя жизнь, куда я от них, а на щи ты наезжай, я вот вам сейчас мясца положу!

Когда наевшиеся и отдувающиеся гости прошли в кабинет, Горшков плюхнулся в кресло и сказал:

— Толик в курсе, он тебе всё и расскажет.

Толик рассказал, что за неделю вычислил и проверил, откуда и куда тянутся все ниточки слежки. Шантажом занимались в этой фирме-подставе давно, сначала по мелочи — измена мужа-жены, фотографии адюльтера, денежки небольшие, но капали. Аппетит стал разрастаться, сначала мелкие фирмы попали под внимание, а сейчас вот решили корпорации и крупные фирмы пощипать. Толик проделал гигантскую работу, вышел даже на счета шантажистов, двух весьма уважаемых в своих кругах человек. Одного Иван где-то встречал, смутно помня, что, вроде, производил неплохое впечатление.

— Да, не живётся людям нормально. Так, надо, чтобы эти деньги испарились, без малейших признаков куда, сможете такое? Перевести их, вон, на детские онкологические больницы или детдома.

— Тут надо Макса подключать, Толик у меня больше сыскарь, а Макс — бог хакерский, Витина фирма тоже стояла в перспективных планах для поиска компромата. Там, скажу тебе, замахнулись чуть ли не на Газпром!

— Сам, Саш, говоришь, что на хитрую задницу…

Договорились о способах связи, чтобы излишне не привлекать внимания, мало ли какие бывают случайности, собрались уезжать.

Марь Иванна вытащила большую коробку:

— На-ко, Александр Сергеевич, тебе на пару дней хватит, только в холодильник поставь, не забудь, а то знаю я вас, холостёжь! Сухомятка одна, да этот, как его… фут какой-то! А Толика надо подкормить особенно, кожа да кости, смотри.

Мужики засмеялись, поблагодарили её и отбыли.

Палыч, выслушав Козырева о том, что узнал Горшков протянул:

— А ведь Вершкову впору спасибо говорить, он один, втихую собирал компромат, а тут, гляди-ка, серьёзные люди подвязаны. Своим-то горбом зарабатывать никак, решили хитрым сапом… эх, люди, два века никто не прожил ещё, и с собой много не заберешь на тот свет. Нет бы жить и добро делать, вон, как баба Таня: и своих семерых вырастила, и Валюшку за дочку привечала, внуков, вон, сколько, наших с первого дня теплом одаривает… Зависть — страшная штука, корежит душу. Ну да, каждый поступает по своему разумению, не жалко таких.

Набрал номер Макса.

— Макс, ты сможешь подъехать ко мне домой? У меня что-то в почте все пропало, поищешь? — это он мудрил, зная, что камеры пишут все происходящее в офисе!

Макс хохотнул:

— Учу я тебя, учу, тормоз ты конкретный, ладно, сегодня у меня тусовка, завтра к вечеру явлюсь.

— Ещё, помнишь, у тебя друг был архитектор?

— Ну, Никита, а что?

— Да мы тут дом деревенский присмотрели, хотелось бы перестроить, не нарушая основу.

— Пиши телефон… Егор Никитин.

С утра созвонились с хорошими знакомыми из риэлтерской фирмы, договорились, что они съездят в Каменку, оценят дом и участок и назовут реальную стоимость. К вечеру, зная уже цену, Козырев стал звонить в Испанию, Феля сидела рядом, слушала.

На удивление, трений и споров не было, испанская дама, наоборот, обрадовалась:

— Если б Вы знали, как все эти годы меня дом за душу тянул — и жалко, и никто не покупал!

Так что к обоюдному удовольствию, все решили быстро, торговаться не пришлось.

— Лёшка обрадуется, он даже цвет для дома выбрал… Калина, что с архитектором?

— Вот телефон, держи. Смотри, Игнатьич, тебе просто зеленая дорога с домом, тьфу-тьфу, никаких трений.

Фелицата вздохнула:

— Чует моё сердце, и мне там понравится, раз уж друг мой про Кипр не вспоминает, значит, действительно хорошо в этой Каменке.

— Фелицата Фёдоровна, пока не забыл, я твёрдо пообещал помочь в приобретении стройматералов для ремонта храма в соседней деревне! — зная прижимистость ФФ, Иван приготовился долго и нудно убеждать её.

Она же его безмерно удивила:

— Посмотрю, что и как, оценю, реально — значит, сделаем.

Неделя проскочила быстро: Калинин свел Макса с Толиком, другом Горшкова, нашли архитектора, тот собрался вместе с ними поехать, посмотреть, что и как с домом, Марь Иванна собирала самое необходимое, Феля тоже была в предвкушении.

Лёшка звонил и докладывал деду все новости, самая важная — у Вари вылез зуб и она тоже научилась свистеть — ввела деда в ступор: его тихие, послушные девчушки и вдруг свистят?

Калинин хохотал:

— То ли ещё будет!

В пятницу загрузились и поехали, долго выбирались из Москвы — пробка была огроменная, приехали ближе к десяти вечера, внучки встретили деда веселым посвистыванием.

А Лёха серьёзно здоровался со всеми за руку, потом не выдержал и обхватил Фелю:

— Феля, я так рад, что ты приехала! А то засохнешь там скоро, в городе-то. Мы с Валей договорились с дедом Аникеевым, молоко козье для вас и детей брать, полезное же.

Затем начали с мальчишками шустро перетаскивать небольшие коробки, Марь Иванна только руками всплескивала:

— Деточки, да какие ж вы большие без меня стали, деточки, а свистеть-то нехорошо. Мальчик, мальчик, поставь, это тяжелая коробка. Мужики, вон, донесут!

Баба Таня и Валя навели порядок в доме, перестирали и пересушили все вещи, жара спадала к ночи, отцветающий жасмин ещё одуряюще пах… Марь Иванна тут же начала застилать кровати, народу-то много. Феля, как кошка, принюхиваясь, потихоньку обошла весь дом. Пошла во двор, долго стояла, смотрела на речку и открывающийся с бугра вид.

— Ну что, Феля, правда, хорошо здесь?

— Лёш, место красивое. А дом как из моего детства, особенно половички умилили.

— Я знал, что у нас с тобой вкус сойдется! Теперь по коням к бабе Тане, там варево-жарево ждёт!

Оставили разборку кастрюль-поварёшек на завтра и толпой пошли к Шишкиным. Там уже собрались все: Валя, Ульяновы и Ванюшка, что-то громогласно рассказывающий ржущим соседям. Отдали привезённые припасы бабе Тане, перезнакомились и уселись за стол, под яблоней.

Козырев про себя опять поразился, как же легко вписывались все приезжающие в Шишкинскую компанию, как будто старые знакомые приехали.

Феля, дама суровая и ехидная, тут, после пары лафитничков калиновки, размякла и сидела с блаженной улыбкой на лице.

Марь Иванна уже вовсю спрашивала что, где и почем у бабы Тани и Томы, Ванюшка травил байки, дети опять задрёмывали за столом… Отвели детей спать, Ванюшка поманил мужиков за собой.

— Маманя, мы сгоняем на Малявку, искупнемся, вода сейчас — самое оно! Купались долго, ухали, дурачились, архитектор, молодой парняга, сначала настороженно сидевший с краю стола, в речке расшумелся и дурачился больше всех.

Заявились ближе к двенадцати, «деушки» и Ленин гоняли чаи из самовара, дети спали, идиллия…

Незаметно исчезли Калинин и Валя, никто ж не заметил, только Ванюшка задумчиво протянул:

— Мамань, Илья-то приедет ли? А то и зя…

— Цыц, не сглазь! — цыкнула на него баба Таня.

— Молчу! Молчу! Молчу! — голосом старика из «Морозко» ответил сын, все рассмеялись.

— Дорогие гости, не надоели ли вам хозяева? — спросил Козырев. — Пошли-ка мы спать.

Долго прощались, благодарили Шишкиных и Ульяновых и неспешно пошли в дом.

— Сплю на новом месте, — хохотнула Феля, — ну, как жених приснится невесте? Чё тогда делать-то будем?

— А замуж отдавать, — выдала бесхитростная Марь Иванна.

Калинин весь вечер сидел как на иголках и, улучив момент, шепнул Вале:

— Пойдем, погуляем?

Та согласно кивнула, и они улизнули, не заметив, что зоркая баба Таня как бы случайно перекрестилась.

Пошли в сторону речки, молчалось, как всегда, легко. Валя, ойкнув, оступилась, и Палыч в минуту поднял её на руки:

— Вот так и буду всю оставшуюся жизнь на руках держать, не отпущу! Послушай, пока у меня запал не кончился… Я долго думал, как сказать тебе, что я… ну, нет мне жизни без тебя, понял, вот, всего за месяц, что так долго судьба мне мою половинку подбирала, потому что ты была где-то далеко… И я рад, что ты оступилась, нет не в том смысле… а вот выпало счастье тебя на руках подержать… В общем, не умею я красиво говорить, но если у тебя хотя бы симпатия ко мне имеется, то… выходи за меня замуж, Валечка, а?

Та молчала, переваривая такое признание.

— Да, я понимаю, старше, шрамы страш… — она закрыла ему рот рукой:

— Поставь меня и послушай!

Калинин осторожно поставил её на землю и приобнял за плечи.

— Какой же ты дурак, Калинин, что ты к шрамам прицепился? Если хочешь знать, когда ты детей привёз и я увидела твою шею, первой мыслью было:… как же ему больно-то было, так хотелось погладить эти все твои рубцы…

Палыч неверяще смотрел на неё:

— Девочка моя, маленькая, правда?

— Ещё раз дурак! Я же тоже боюсь… боюсь в тебе разочароваться… но Лёшка постоянно говорит, что Палыч мужик надёжный, и я, как ни странно, верю ему. Глупенький Калина, — она поднялась на цыпочки и легонько провела по рубцу на шее, — наконец-то я могу дотронуться и пожалеть тебя, пожалеть всем сердцем. Знаешь, я тогда была совсем мелкая, когда ты их получил, не суждено было быть с тобой рядом, как говорится, и в горестях, и в радости. Но сейчас-то уж оторвусь, все твои шрамы и шрамики теперь и мои!

— Правда? — враз охрип Палыч, — Валечка, ты согласна?

— А то, кто ж такими мужиками бросается, — засмеялась Валя.

Он опять подхватил её на руки и закружился с ней. — Я никому, кроме мамки и сестричек, не говорил, что люблю… как же я счастлив. Люблю тебя, солнышко! — он осторожно взял в ладони её лицо и начал тихонько целовать, приговаривая:

— Не отпущу… никому не отдам… долгожданная моя… Моя!!!

Валя таяла от его нежных поцелуев, сама льнула к нему, прижимаясь всё крепче. Скоро между ними не осталось пространства… — Не могу больше… — простонал Володя на минутку отрываясь от таких сладких и желанных губ, и с удивлением понял, что она улыбается. — Что?

Она засмеялась:

— Мы с тобой как два озабоченных подростка… хи-хи, и пойти-то некуда, у меня детки, вдруг Лёшка проснётся, у Ивана народ… — она опять засмеялась, и Калинин присоединился к ней. Посмеялись, ещё посидели и пошли в сторону дома, а возле калитки их ждали… баба Таня и Верный.

— А вы чего не спите?

— Доживете до моих годов, тоже про бессонницу будете не понаслышке знать! — она цепко оглядела обоих, кивнула. — Ну и славно! Наконец-то я тебя в надежные руки пристроила! — она порывисто обняла Валю. — Молодец Володя! — и тут же хитро улыбнулась, — на-ка ключ от сенника дальнего. Там Федяка свежего сенца накидал, а сбоку есть пара одеял, не замерзнете чай! Идите, идите, а я, может, и посплю чудок, на радостях-то! — Она подтолкнула Калинина. — Пошли, Верный!

Свежевысушенное сено занимало полсенника, Валя попрыгала на нём забавляясь, как в детстве, пока Палыч не поймал её в объятья…

И случилась чудная ночь, наполненная чуть слышным шепотом, звуками поцелуев, прикосновениями, восторгом от узнавания друг друга, и полным слиянием, когда нет двоих, а есть одно — целое, огромное, неразделимое, даже дыханье на двоих!!

Валя уснула, а Володя лежал, слушал её ровное дыхание и всё не мог поверить, что вот она, желанная, единственная во всей вселенной — рядом, и не надо бояться, что она исчезнет как мираж. Что самая желанная женщина приняла тебя всего, какой ты есть…

— Господи, благодарю тебя! — мысленно воскликнул Палыч.

Начинался рассвет, прокукарекал первый петух, ему, немного погодя, откликнулся другой с дальнего конца деревни, и вскоре все петухи начали перекличку, встречая новый день. Неподалеку замычала корова. Калинин, тихонько вытянул руку из под Валиной щеки. Она поерзала и опять засопела, а он, накинув шорты и футболку, вышел, потягиваясь и щурясь на заметно светлеющее небо.

Баба Таня выгоняла за калитку Зорьку, а из Валиного дома выскочил заспанный, взъерошенный Лёшка.

— Я тебе говорил, что встану и отгоню Зорьку? — заворчал он на бабу Таню.

— С добрым утром, милок! И тебе Лёшка, с добрым утром! — Лёшка повернулся и увидел подходящего Калинина.

Баба Таня разулыбалась:

— Хорошо!

Мелкий Козырев переводил взгляд с Володи на бабу Таню и обратно, раз, другой… а потом с разбегу запрыгнул на Калину, обнял его за шею и с восторгом воскликнул:

— Вы теперь жениться будете?

Тот кивнул.

— Ю-ху-ху!!!!Я знал, скажи, баба Таня?

— Знал, знал, ты прямо провидец!

— Не, просто, они оба хорошие, и я их люблю!

— Может и деда оженим? — Лёшка подумал:

— Не, он бабу Тоню любит! Она, знаешь, какая хорошая была? Дед тогда весёлый был, это потом он каменный стал.

— Ну, тогда твою Фелю, вон, за деда Аникеева отдадим, чем не жених?

— Да, баба Таня, хитренькая, дед тебя замуж зовет ещё с каких пор?

— А ты откуда знаешь?

— Я за молоком когда иду, он постоянно про тебя спрашивает и говорит:

«Какая женчина! Ведь сколь раз предлагал замуж пойтить, выделывается, цену набивает…»

— Ах, старый охальник, разберуся вот я с ним, ишь, чего удумал, плешивый чёрт!!

Зорька меж тем спокойно удалялась, Лёшка, гикнув, побежал её догонять.

— Сладилось вот у вас, хорошо-то как, но смотри, у Валюхи все Шишкины в родне и защитниках… ежли что…

— Баба Таня, я что, похож на придурка? Я, может, и мечтать уже перестал о своей половинке, это ж подарок небес!!

Вот и ошарашил Калина своей новостью всех. Козырев неверяще смотрел на него, потом крепко обнял:

— Поздравляю, дружище!! Очень рад за вас!!

Феля и Марь Иванна тоже радовались.

— Наконец-то, бобылем быть перестанешь, долго собирался, но выбрал славную жену!!

Феля же не удержалась:

— Только непонятно, кто из вас больше рад, ты или Лёшка. Вот мелкий сводник!

— И ни фига не сводник, просто они такие классные когда вместе! — Лёшка с порога внёс ясность. Затем Егор принялся смотреть и прикидывать на бумаге приблизительный вид будущего дома, Лёшка смирно сидел рядом и подавал советы. Егор сначала отмахивался, а потом задумался, и через полчаса они азартно спорили, подключился и дед. Марь Иванна наводила свой порядок на кухне, Феля пошла с Калиной до Шишкиных, а оттуда с Томой и дедом Лениным в Аксёновку, осмотреть своими глазами и прикинуть, сколько и чего реально надо для ремонта церкви.

Иван собрал ребятню и повез всех на недальний луг, проверить, не созрела ли луговая земляника.

Валя с Палычем держали совет с бабой Таней — Палычу было все равно, как сделать, лишь бы побыстрее, Валя же хотела собрать небольшой круг близких, и чтобы приехал отец.

Баба Таня сказала:

— Хотела тебе сюрпризом, да вишь, как повернулось, приедет Илья ко мне на рождение, и Сара с Кларою тоже!..

— Тогда сразу же после твоего юбилея и распишемся!!

Пришли Ульяновы с притихшей Фелей, та была под впечатлением от церкви, а детишки все не возвращались, собрались было Лёшку на велике послать.

Явились, перемазанные ягодным соком, гомонили все разом — оказалось на буграх поспела земляника, и насобирали её прилично.

— Вот, варенья на вечер сварим, очень уж вкусное получается!

Пришли Иван с Марь Иванной с большой сумкой.

— Сегодня будем мои разносолы пробовать! — категорически заявила Марь Иванна, получился то ли поздний обед, то ли ранний ужин. Дети, шустро поев, убежали на речку, за ними потянулись и взрослые. Баба Таня перебрала ягоды и поставила варить варенье, Ванюшка затопил баню:

— Жара — жарой, а баня каждый выходной неизменно!