Пыльные клочья

Она проснулась в серых сумерках, слоями лежащих на шторах и драпировках. И лежала уставившись в тусклый анаморфный вид повторяющихся инсектоидных картушей, уменьшающихся и искажающихся по мере приближения к потолку. Полки с предметами, какие можно увидеть в журнале Wunderkammer. Различного размера головы, мраморные, из слоновой кости и из позолоченной бронзы. Ничем не декорированный круглый низ клетки библиотеки.

Она посмотрела на свои часы. Чуть после девяти.

Она выбралась из кровати, в своей футболке Bollards, размера XXL надетой на невелюровую пижаму, и вошла в ванную, высокую, глубокую бухту из не совсем белой плитки. Чтобы включить громадный душ, потребовались такие же усилия как и раньше. Викторианский монстр, его оригинальные краны представляли собой неуклюжие латунные узлы. Горизонтальные, четырехдюймовые никелерованные трубы с трех сторон как будь-то образовывали клетку. На трубах было удобно греть полотенца. На этом фоне, листы стекла дюймовой толщины со скошенной кромкой выглядели вполне современно. Оригинальный распылитель душа диаметром тридцать дюймов, располагался прямо над головой. Скинув футболку и пижаму, она надела одноразовую шапочку и забралась в кабину. Намылилась ручной работы мылом с маркой Корпуса, которое едва едва отдавало огурцом.

Душевую кабину она сфотографировала своим iPhone-ом. Кабина напоминала ей машину времени Герберта Уэлса. Возможно эта кабина уже существовала, когда он начал писать ту часть, которая должна была стать первым романом.

Пока вытиралась и наносила на кожу увлажняющий бальзам, слушала сквозь богато украшенную бронзовую решетку радио BBC. Ничего катастрофического, равно как и ничего сколько-нибудь хорошего, с момента, когда она последний раз слушала новости, не произошло. Банальщина, образца начала двадцать первого века, замешанная на спирали смертельного подтекста.

Она сняла шапочку для душа и покачала головой, волосы еще хранили остатки волшебной работы стилиста из салона в Селфридже. Она любила обедать в обеденном зале Селфриджа, выходя наружу через черный ход, чтобы удержаться от падения в коллективный транс шопоголизма. Хотя это было одним из ее любимых занятий в универмаге.

Гораздо сильнее она была подвержена шопоголистическим приступам в небольших магазинчиках, и с этой точки зрения Лондон был очень опасен. Взять например японские джинсы, которые она в этот момент натягивала на себя. Результат посещения местечка за углом от студии Инчмейла, неделю назад. Пустота дзэн, миски с осколками чистого, кристаллизованного индиго, как иссиня-черного стекла. Владелец, пожилая, благообразная японка одетая как в постановке «В ожидании Годо».

Сейчас ты увидишь это, — подумала она про себя. Деньги.

Когда чистила зубы, обнаружила виниловую фигурку Голубого Муравья на мраморной поверхности раковины, среди своих лосьонов и косметики. «Ты меня разочаровал», мысленно сказала она самодовольному муравью, подбоченившимуся на своих четырех лапках. Не считая нескольких ювелирных изделий, муравей был одной из немногих вещей, которая находилась с ней с момента ее первого знакомства с Хьюбертусом Бигендом. Она однажды пыталась избавиться от этого муравья, тем не менее, он все еще был с ней. Ей казалось что она оставляла его в пентхаузе Бигенда, в котором она жила в Ванкувере, но муравей оказался в ее сумке, когда она вернулась в Нью Йорк. Она смирилась с этим, однако подсознательно ощущала фигурку как инвертированный амулет. Мультяшное воплощение торговой марки Его агентства. Она стала считать муравья секретным символом ее нежелания пересекаться еще хоть когда-нибудь в деловых отношениях с Ним.

Амулет должен был удерживать своего хозяина как можно дальше от нее.

«У тебя не так уж много ликвидного имущества» — напомнила она себе булькая жидкостью для полоскания полости рта. Виноваты в этом были лопнувший пузырь дот-комов и опрометчивое вложение в бизнес по продаже виниловых пластинок. Правда произошло это задолго до того, как Бигенд нашел ее. Нельзя сказать что дела ее в настоящий момент были совсем уж плохи, но если она правильно поняла своего бухгалтера, она потеряла около пятидесяти процентов своего капитала, когда рынок пошел вниз. Хотя в настоящий момент она не делала ничего такого. Не вкладывала деньги ни в акции новых компаний, ни в донкихотские музыкальные магазины в Бруклине.

Все имеющиеся у нее вещи в настоящий момент находились в этой комнате. Если не считать упавших в цене акций и нескольких коробок с копиями Американского издания ее книги, там, в Трибека Гранд. Она выплюнула жидкость для полоскания рта в мраморную раковину.

Инчмэйл ничего не имел против Бигенда, в отличие от нее. Но Инчмэйл, как личность невыносимо яркая был одарен весьма полезной грубостью ума, этакой встроенной психической мозолью. Бигенда он находил интересным. Возможно он считал его еще и отвратительным, для Инчмэйла интересный и отвратительный были категориями обширно перекрывающимися. Хотя это вряд ли, скорее всего он полагал что Бигенд — безоговорочная аномалия. Чрезмерно богатый, опасно любопытный комбинатор, теневых структур этого мира.

Она точно знала что не существует способа, объяснить такому существу как Бигенд, что вы не хотите иметь с ним дел. От этого, его внимание к вам только возрастет и окрепнет. Кратко выразить впечатление от ее работы на Бигенда, можно было словосочетанием «перенасыщено событиями». Ее книжный проект натурально «вырос» на том, что она делала (или думала что делала) для Бигенда.

«С другой стороны,» — напомнила она себе, застегивая лифчик и натягивая футболку, — «твои уменьшившиеся почти наполовину деньги, ты получила работая на Голубого Муравья.» Что было, то было. Поверх футболки натянула почти черный свитер из ангорской шерсти, длиной до бедер. Сначала натянула на голову, потом продела руки в рукава. Присела на край кровати чтобы надеть обувь. Затем вернулась в ванную, чтобы наложить косметику.

Положила в сумочку iPhone и ключ с его кисточкой.

Выйти в коридор, покинув разноплановые декоры номера. Нажать на кнопку и ждать лифт. Приблизив лицо к железной решетке, смотреть как поднимается кабина. Верх кабины занимает сложный электромеханический Тесла узел, который нифига не поделка дизайнеров, а совершенно реалистичная штука, выполняющая свое функциональное назначение. Механизмы, она всегда это отмечала с некоторым удовольствием, были слегка подернуты пыльными клочьями, единственное место, где она обнаружила пыль в Кабинете. Отсутствовали даже какие-никакие завалящие сигаретные бычки. Англичане оказались помешанными на чистоте чудовищами.

Спустилась вниз, на этаж, который над декорированным панелями фойе. Никаких следов ночного пьяного разгула. Обслуживающий персонал, успокаивающе невосприимчивый к вытянутому антуражу помещения, занимался своими утренними делами. Она пробралась в дальний угол и заняла место, за столиком для двоих, прямо под сооружением, исполненным в технике деревянной мозаики, которое изначально могло быть ружейной стойкой, а теперь несло на себе полудюжину бивней нарвала.

Девушка итальянка, не дожидаясь заказа принесла два кофейника, один побольше с кофе, второй поменьше, с подогретыми сливками и газету Таймс.

Она как раз занялась второй чашкой, не обращая внимания на газету, когда увидела голову Хьюбертуса Бигенда, подпирающую лестничный марш в самом конце длинной комнаты. Бигенд был завернут в широкое, нейтрального оттенка пальто.

В отдалении, двигаясь среди а-ля «велюровых халатов», он был словно бы одним из них, скользящим к ней через гостиную, разматывая на ходу пояс пальто, расправляя крымские лацканы и выпуская наружу костюм цвета радикально синего цвета, какого только ей доводилось видеть. Производный от ультрамарина оттенок, обычно называемый Международный Синий Кляйна. Всякий раз, когда она вновь встречалась с Бигендом, ей казалось что он стал заметно больше, хотя нельзя было сказать что он набрал хоть сколько-нибудь дополнительного веса. Просто стал больше. Она подумала что возможно он растет только когда приближается.

Двигающийся Бигенд заставлял завтракающих постояльцев Кабинета раболепно склоняться, не столько из страха быть зацепленными «хвостом» его развивающегося пальто, или опасно раскачивающимся поясом, сколько из опасения что он сметет их просто не заметив.

— Холлис, — сообщил он. — Выглядите потрясающе. — Она покраснела, как от воздушного поцелуя. Вблизи Хьюберт всегда выглядел слишком полнокровным, по меньшей мере на лишнюю кварту. Розовый как поросенок. Значительно более горячий, нежели обычный человек. Пахнущий каким-то одеколоном, как из старинной Европейской парикмахерской.

— Это вряд ли. — усомнилась она. — Посмотрите-ка на себя. Посмотрите на свой костюм.

— Мистер Фиш, — сказал он, ужасно шумно освобождаясь от пальто, как будь-то одна за другой взорвались несколько гранат или загрохотала якорная цепь. Рубашка на нем была бледно-золотой, узел шелкового галстука почти такого же оттенка.

— Он хорош, — сказала она.

— Он не мертв, — сказал Бигенд с улыбкой, размещая себя в кресле напротив.

— Мертв? — она заняла свое место.

— Очевидно нет. Просто его очень трудно найти. Я нашел его портного. На Сэвил Роу.

— Это Синий Кляйна?

— Точно.

— Костюм выглядит радиоактивно.

— Раздражает окружающих. — сказал он.

— Надеюсь вы не ради меня его надели.

— Вовсе нет. — он улыбнулся. — Я ношу его потому что он мне нравится.

— Кофе?

— Черный.

Холлис посигналила девушке итальянке. — Как там черный метал?

— Сплошные тремоло. — он сказал это с оттенком легкого раздражения. — Ударные с двойной педалью. Рег считает что в этом что-то есть. — он слегка наклонил голову. — А вы как думаете?

— Я не думаю что в этом что-то есть. — она добавила молока в свой кофе.

Девушка итальянка подошла чтобы принять заказ. Холлис попросила хлопья с фруктами, Бигэнд заказал полный английский завтрак.

— Мне очень понравилась ваша книга. — произнес он. — Мне показалось что приняли ее довольно благосклонно. По меньшей мере Вог.

— Бывшая рок певичка опубликовала иллюстрированный альбом?

— Нет правда. Получилось очень хорошо. — Он подобрал пальто, которое набросил на подлокотник своего кресла. — Работаете еще над чем-нибудь сейчас?

Она отхлебнула кофе.

— Вы хотите продолжать заниматься этим, — сказал он.

— Не сказала бы.

— Грязных скандальных сплетен не будет, — сказал он, — общество благосклонно относится к тому, что кто-то, уже знаменитый в какой-то области станет знаменитым в еще какой-нибудь области.

— Я не пытаюсь прославиться.

— Вы уже прославились.

— Это в прошлом, к тому же весьма недолго.

— Степень неоспоримой прославленности, — сообщил он с видом врача, совершенно точно установившего диагноз.

Некоторое время молчали. Холлис делала вид что просматривает несколько первых страниц Таймс пока не появилась итальянская девушка и похожий на нее довольно симпатичный темноволосый юноша. Завтрак они принесли на темного дерева подносах с латунными ручками. Расставив приборы на низком кофейном солике, девушка и ее спутник удалились. Взгляд Бигенда на какое-то время сосредоточился на движении бедер уходящей девушки.

— Мне очень нравится полный английский завтрак. — сказал он.

— Требуха. Кровяная колбаса. Фасоль. Бекон. Вы были здесь до того, как они изобрели это? — спросил он. — Вы должны были.

— Была, — призналась она, — Я была очень молодой.

— Даже тогда, — сказал он, — полный английский завтрак был гениальной вещью.

Он нарезал колбасу, которая выглядела как ливер, сваренный в желудке небольшого животного, коалы например.

— Есть кое-что, с чем вы могли бы нам помоч, — сказал Бигенд загружая в рот кусок колбасы.

— Нам.

Он дожевал, кивнул и проглотил еду.

— Мы же не просто рекламное агентство. Вы же знаете это. Мы трансформируем восприятие брэндов, предсказываем тенденции, управляем производством, реконструируем развивающиеся рынки и вообще мыслим и планируем стратегически.

— Что случилось с заказчиком, который заплатил нам за полные права на песню «Одному трудно»?

Бигенд погрузил тонкую полоску тоста в жидкий желток поджаренного яйца примерно наполовину, прожевал его, проглотил, вытер губы салфеткой и спросил — Вас что это беспокоит?

— Это были большие деньги.

— Это Китай. — ответил он. — Автомобиль, для которого мы сделали рекламу, не вышел на рынок. Не захотел.

— Почему?

— Проблемы с дизайном. Очень основательные. Правительство решило что это не тот автомобиль, который Китай должен выводить на мировой рынок. По меньшей мере не на фоне нескольких скандалов по поводу испорченных пищевых продуктов и прочей всякой всячины.

— Он действительно был настолько плох?

— Безоговорочно плох. — Бигенд ловко управляясь вилкой перемещал запеченые бобы на тост. — В конце концов им не нужна была ваша песня. — сказал он. — насколько мы знаем ответственные за проект руководители до сих пор живы и здоровы. Для всех заинтересованных сторон результат выглядит вполне оптимальным.

Он взялся за бекон. Она ела свои хлопья с фруктами и смотрела на него. Он ел быстро, методично подпитывая свой неутомимый многоцилиндровый метаболизм. Она никогда не видела его усталым или выбитым из колеи разницей во времени после перелета. Он похоже жил в своем собственном временном поясе.

Он закончил завтракать раньше ее, промокнув тарелку дочиста последней половинкой треугольного, с золотистой корочкой Кабинетного тоста.

— Трансформация восприятия брэнда. — сообщил он.

— Да? — ее бровь поднялась.

— Истории. Потребители покупают не столько товары, сколько интересные истории.

— Это не новость. — сказала она, — Я и раньше слышала об этом. — Она глотнула остывшего кофе.

— В какой-то момент эта идея становится самоисполняющимся пророчеством. Дизайнеры придумывают персонажей с историями, для которых потом придумывают товары. Стандартный подход. Похожие обобщенные процедуры в брэндинге существуют для создания чего угодно. Новых товаров, новых компаний.

— И это работает?

— Еще как работает, — ответил он, — неоспоримый факт. Только есть нюанс. Как только вы изобретаете новый способ делать что-нибудь, происходит смещение границ. В другие места и точки пространства.

— В какие?

— В те, в которых вы оказались, — ответил он.

— Я нигде не оказалась.

Он улыбнулся. Зубы его, как обычно сверкали неестественной белизной.

— У вас бекон в зубах застрял, — сказала она, хотя никакого бекона там не было.

Прикрыв рот белой, льняной салфеткой, он попытался найти частички несуществующего бекона. Затем опустил салфетку, показав зубы в широкой гримасе.

Она так же оскалилась в ответ. — Я думаю вы достали его. — сказала она с сомнением. — А ваше предложение мне неинтересно.

— Вы представитель богемного сословия, — сказал он, складывая салфетку и пристраивая ее на поднос, за своей тарелкой.

— О чем это вы?

— Вы вряд ли когда-нибудь держались за должность на работе. Вы фрилансер. И всегда были фрилансером. Вы не аккумулируете ничего недвижимого.

— Нельзя сказать что я никогда не пыталась.

— Нет, — согласился он, — но даже когда вы пытались, вы вряд ли делали это от всего сердца. Я сам такой.

— Хьюберт, вы самый богатый человек из всех, кого мне доводилось когда-нибудь встречать. — Она знала что в буквальном смысле это не было правдой, но прочие ее знакомые, которые могли бы быть более обеспеченными чем Бигэнд, были не в пример значительно более скучными людьми. Он был самым проблематичным из всех богатых людей, которых она знала.

— Это побочный эффект, — заметил он с осторожностью. — Один из побочных эффектов моей фундаментальной незаинтерисованности в богатстве.

В действительности она конечно верила ему, по меньшей мере в этом утверждении. Свою способность рисковать он эксплуатировал на полную катушку. И как раз из-за этого, как она знала по собственному опыту, находиться рядом с ним было просто небезопасно.

— Моя мать тоже была из богемы, — сказал он.

— Федра, — почему-то вспомнила Холлис.

— Я сделал ее старость настолько комфортабельной насколько это возможно. Для представителей богемы это не характерно.

— Вы молодец.

— Рег соответствует образу успешного представителя богемы, вам не кажется?

— Я думаю так оно и есть.

— Он всегда над чем-то трудится Рег. Всегда. Всегда это что-то новое. — Он смотрел на нее сквозь тяжелую серебрянную посуду. — А вы?

Она поняла что в этот вот момент он ее подловил. Глядя как-то прямо внутрь ее.

— Нет, — сказала она, потому что в самом деле больше и сказать было нечего.

— Вы должны быть чем-то заняты, — сказал он, — Самое интересное конечно в том, что неважно чем вы будете заняты. Что бы вы не делали, поскольку вы художник и артист, принесет в мир новую, созданную вами вещь. Так же, как это произошло в последний раз, помните? Вы написали книгу.

— Но вы обманывали меня, — ответила она, — Вы притворялись издателем журнала, и я писала для него.

— Я почти и был издателем журнала. У меня же были сотрудники.

— Один человек!

— Два, — сказал он, — включая вас.

— Я не могу так работать, — сказала она, — я не хочу.

— В этот раз будет по-другому. Нынешний случай менее… рисковый.

— Хотите сказать что национальное агентство безопасности или кто-то там еще не прослушивал ваш телефон и не читал вашу электронную почту?

— Но мы же знаем теперь, что они всех читали и прослушивали. — Он ослабил свой бледно-золотистый галстук. — Тогда мы не знали.

— Вы знали, — сказала она, постараясь передать в интонации что указывает персонально на Бигенда. — Вы догадывались. Или даже обнаружили.

— Кто-то, — ответил он, — разрабатывает нечто, что может служить доказательством возможности передачи видения брэнда новым способом.

— Из ваших уст это звучит как похвала.

— Достаточно прямолинейно-провокационное использование негативного поля, — сказал он, еще более одобрительно.

— Кто?

— Я не знаю, — ответил он. — Я не смог найти. Я чувствую что кто-то читает и понимает мою схему игры. И возможно дополняет ее.

— Отправьте Памелу, — предложила она. — Памела разбирается во всем это. И кое в чем еще. У вас есть как минимум небольшая армия людей, понимающих все это. Должна быть.

— Так ведь в этом-то и проблема. Поскольку они «понимают все это», они не могут увидеть границу. Они не хотят искать новое. Но хуже всего то, что они будут топтаться прямо на том, что мы ищем и раздавят его своей посредственностью, которая у них развита до навыков профессионала. — Он коснулся сложенной салфеткой своих губ, хотя на ее взгляд в этом не было никакой необходимости. — Мне нужен джокер. Мне нужны вы.

Он откинулся в кресле и стал смотреть на Холлис в точности так же, как он рассматривал аккуратную, удаляющуюся задницу девушки итальянки, только в данном случае она знала что секс здесь совершенно ни при чем.

— Господи, — неожиданно произнесла она, одновременно желая стать очень очень маленькой. Настолько маленькой чтобы завернуться в клубок пыли, венчающий стимпанковый лифт, между наконечниками фильтров, цвета пробкового дерева.

— Имя Габриэль Хаундс вам что-нибудь говорит? — спросил он.

— Нет, — ответила она.

Он улыбнулся, явно довольный.

Загрузка...