О чем молчит карта

Страна Офир

ихий океан бушевал, опровергая данное ему Магелланом имя. Ветер невероятной силы гнул мачты в дугу, грозя сломать их, как тростинки. Волны обрушивались на палубу, сметая все на своем пути. Время от времени слышались отчаянные крики уносимых водяными валами людей. На мгновение среди пены и обломков поднималась голова или рука гибнущего и тут же исчезала в бешеном водовороте.

Алваро Менданья, уцепившись руками за канаты, отдавал отрывистые приказания. Положение корабля час от часу становилось все более угрожающим. Надпалубные постройки превратились в щепки под яростным напором беспощадных волн, через образовавшуюся пробоину в трюм хлынула вода, и люди выбивались из сил, выкачивая ее. А вода все прибывала и прибывала. С великим трудом удалось наложить на дыру пластырь из парусины, но его не могло хватить надолго. Если шторм не утихнет в течение одного или двух часов, корабль пойдет ко дну, и экипажу не будет спасения в этих неизвестных водах.

В горячке борьбы со свирепствующей бурей Менданья не забывал зорко смотреть по сторонам. В этих незнакомых водах мореплавателям грозила и другая опасность. В любую минуту они могли налететь на рифы или необозначенный на картах остров. В кромешной тьме и гуле ветра почти невозможно было увидеть землю или услышать шум прибоя.

В довершение ко всему разразилась гроза. Тропический ливень сопровождался беспрерывными вспышками молний и раскатами грома. Молнии озаряли ослепительным светом бушующую поверхность океана, белые гребни огромных волн, свинцовые тучи, нависшие над кораблем. Все это еще более удручающе действовало на суеверных матросов, которые совершенно упали духом, усматривая в разразившейся грозе свидетельство божьего гнева. Но Менданья в душе благодарил создателя за это новое испытание, так как вспышки молний позволяли ему обозревать горизонт, где каждое мгновение мог появиться неведомый берег или грозные рифы. А тогда гибель неминуема.

Приближалось утро. Небо на горизонте начало сереть. С рассветом начала заметно слабеть и сила ветра, который теперь дул порывами. Но вот и порывы ветра стали тише, а волны — чуть ниже. В разрывах туч появились небольшие клочки голубого неба. Гроза уходила на север.

Изнемогшие в борьбе с ураганом люди вяло передвигались по палубе, уничтожая следы разрушений прошедшей страшной ночи. У всех был такой вид, будто они перенесли тяжелую изнурительную болезнь.

Менданья, осунувшийся и побледневший, с темными кругами вокруг глаз, но бодрый и решительный, оставался наверху, продолжая руководить работами. Небо уже совершенно очистилось от туч, и ласковые лучи восходящего солнца осветили все вокруг. Воспаленный взгляд Менданьи, медленно обводивший горизонт, вдруг остановился. Что это? Уж не мираж ли? Не ошибается ли он? Менданья протер глаза и продолжал всматриваться в западном направлении, где, как ему почудилось, он увидел полоску земли. Но нет. Видение не проходило. Ошибки быть не может, — это, несомненно, земля.

Менданья почувствовал новый прилив сил. Он распрямился и отрывисто приказал ставить все паруса, которые не пострадали от только что перенесенной бури. Корабль, сильно потрепанный, но по-прежнему покорный воле своего хозяина, заскрипел своими снастями и, сделав крутой поворот, легко покачиваясь, понесся на запад.

Вскоре последние сомнения Менданьи рассеялись. Впереди с каждой минутой все четче вырисовывались в лучах поднявшегося солнца очертания какой-то большой земли. Видны были вздымавшиеся ввысь горы, мягко очерченные на фоне безоблачного неба, а когда корабль приблизился еще более к берегу, стало отчетливо видно, что горы сплошь покрыты густой растительностью. Это были непроходимые тропические заросли, зеленым панцирем прикрывавшие поверхность суши. Лишь изредка, где лесную чащу прорезали бегущие к морю быстрые реки и речушки, виднелись небольшие селения, состоящие из небольших построек, крытых не то соломою, не то травою.

Чем ближе подходил корабль к острову, тем слышнее становился грохот прибоя. Это успокаивающийся океан бурлил у длинной цепи рифов, окаймлявших лежащую впереди незнакомую землю. Пройти через эту грозную преграду без риска разбить корабль не было никакой возможности, тем более после того, как удалось с таким трудом избежать гибели во время шторма.

Менданья, ни минуты не колеблясь, приказал бросить якорь и обратился к стоящему рядом помощнику, который только что поднялся из трюма, где он распоряжался восстановительными работами:

— Сеньор Гусман, потрудитесь взять необходимое количество людей, спустите две шлюпки и отправляйтесь к берегу. Будьте осторожны, проходя через рифы, не разбейте шлюпки, они у нас последние. Попытайтесь вступить в переговоры с туземцами. Быть может, вам удастся разузнать, что это за земля и кому она принадлежит. Сдается мне, что мы близки к цели. У меня такое предчувствие, что это знаменитая терра инкогнита древних. Ступайте, и да поможет вам бог! Да, вот еще что. Не забудьте позаботиться о провизии, свежее продовольствие нам будет весьма кстати, не говоря уже о пресной воде.

Спустя полчаса две шлюпки уже ловко пробирались между скалистыми рифами, а часом позже Менданья, который не хотел покидать палубы, пока не увидит своих людей на берегу, мог наблюдать, как посланный им отряд высадился на остров и направился к расположенному поблизости селению, оставив у лодок шесть человек для охраны. Когда последний солдат отряда скрылся в лесной чаще, Менданья удалился в свою каюту отдохнуть, приказав разбудить его, как только шлюпки возвратятся из разведки.

Солнце уже склонялось к закату, когда громкий стук в дверь поднял Менданью из кресла, в котором он крепко спал. «Сеньор капитан! Сеньор капитан!» — услышал он голос своего слуги. — «Они возвращаются, проснитесь!» Менданья вскочил и, с помощью подоспевшего слуги приведя себя в порядок, с нетерпением поднялся на палубу. Первым, кого он увидел, был Гусман, уже успевший по трапу взобраться на корабль. За ним поднимались его спутники. У всех был измученный и растерзанный вид. На касках виднелись вмятины, одежда во многих местах была разорвана, один прихрамывал, у другого камзол пропитался кровью, третий держал руку на перевязи. Видно, знакомство с островитянами не носило мирного характера и не похоже было, что испанцы вышли победителями из столкновения с туземцами.

Менданья сделал знак Гусману следовать за ним и, отойдя несколько в сторону от толпившихся людей, так чтобы их разговор не был подслушан, засыпал его вопросами: Что вам удалось узнать? Объяснились ли вы с островитянами? Что это за земля? Есть ли здесь золото? Что с вами произошло на берегу?

Гусман, который еле держался на ногах от усталости, еще не успел остынуть после горячки сражения и прерывисто дышал.

— Это настоящие дьяволы, сеньор! — воскликнул, наконец, он, снимая каску и подставляя разгоряченную голову свежему береговому ветерку. — Они предупредили мое намерение вступить с ними в переговоры и напали на нас с дикими криками, как только мой отряд углубился в лесные заросли. С превеликим трудом нам удалось пробиться к их жилищам, где скрывались женщины и дети. Пробираться сквозь заросли было дьявольски трудно.

Клянусь честью, эти деревья были в заговоре с напавшими на нас туземцами, так крепко они нас держали, хватали за головы, руки и ноги. Конечно, ни о каких переговорах нечего было и думать. Мы едва успевали прикрываться от сыпавшихся на нас градом копий и стрел. Двое из сопровождавших меня людей ворвались в одну из хижин и, выгнав из нее женщин, подожгли ее.

Женщины с воплями бросились к лесу, навстречу им выскочили из-за деревьев мужчины. И те и другие были совершенно нагие, если не считать набедренной повязки из каких-то листьев, вероятно, пальмовых. Мужчины что-то гортанно кричали, обращаясь к своим подругам. Как только те скрылись за стволами деревьев, воины яростно бросились на нас, потрясая копьями и забрасывая стрелами.

Мы дали по ним залп из мушкетов, несколько человек упало. На мгновение их это смутило, они замерли пораженные, не понимая, откуда исходят огонь и гром, но затем с еще большим ожесточением продолжали нас теснить, а мы начали отходить к берегу, опять продираясь сквозь эти проклятые заросли…

— И это все? — нетерпеливо перебил рассказчика Менданья.

— Терпение, сеньор, — Гусман глубоко вздохнул, — самое интересное впереди. Итак, слушайте. Когда мы вышли к морю, дикие прекратили преследование. Почему они так поступили, можно лишь догадываться. Я лично полагаю, что они понесли значительные потери и не хотели рисковать, появляясь в виду корабля.

Это было очень кстати. Воспользовавшись передышкой, я пересчитал людей. Не хватало четырех солдат. Благодарение создателю, мы отделались легко, подумалось мне. Пока я предавался этим размышлениям, ко мне приблизился один из солдат, поджегших хижину. Он обратился ко мне с таинственным видом и сообщил, что пока находился внутри жилища, успел заметить там много золотых вещей различной формы. Он горячо убеждал меня вернуться в селение с большими силами, чтобы захватить хранящиеся там сокровища. Сообщение этого солдата, которому у меня нет оснований не доверять, подтвердило мои предположения, так как в горячке боя я все-таки успел рассмотреть у наших противников на шее и в руках украшения, как мне показалось, сделанные из золота.

Сеньор капитан, поверьте мне, эта страна, несомненно, богата золотом, да и не только золотом. Я заметил, пробираясь через лес, что в нем имеются ценные породы деревьев. А туземцы? Вы бы только на них посмотрели — сильные, рослые, — они будут отличными работниками на плантациях вице-короля Перу. И знаете, какая мысль пришла мне в голову, когда я сидел в шлюпке? — голос Гусмана перешел на шепот, — а теперь я совершенно не сомневаюсь в правильности своих предположений. Будь я проклят, если это не страна Офир, откуда царь Соломон черпал богатства для постройки своего дивного храма. Здесь все соответствует описаниям, которые мне не раз доводилось слышать: и люди, и природа, и богатства. О, мы будем купаться в золоте, сеньор Менданья, здесь на всех хватит. — Глаза у Гусмана горели, последние слова он, увлекшись, произнес громко, забыв о том, что только что доверял свое великое открытие начальнику шепотом.

Менданья, отнесшийся к первой части рассказа Гусмана без всякого интереса, слушал теперь своего помощника с явным вниманием и удовольствием. Равнодушие, с которым он отнесся к гибели солдат, обличало в нем жестокого и бессердечного человека. В то же время интерес, который он проявил к сообщению Гусмана о виденных им богатствах, свидетельствовал о его алчности.

— Возможно, очень возможно, что вы и правы, Гусман, — заметил он, когда его помощник кончил свой рассказ. — Мне тоже кажется, что господь смилостивился над нами и за перенесенные страх и отчаяние даровал нам это великое открытие. Ступайте приведите себя в порядок. Я же хочу остаться наедине со своими мыслями.

Гусман, поклонившись, удалился, а Менданья продолжал прохаживаться взад и вперед по палубе, размышляя о только что услышанном. «О, если бы это было действительно так, — думал он, погружаясь в сладостные мечты. — Страна Офир, а почему бы и нет? Кто знает, быть может, Гусман прав. А тогда…» Тогда слава, почет и, что самое главное, богатство, золото, драгоценности. Он — вице-король новых испанских владений, самых богатых в мире. Менданья даже невольно зажмурил глаза в предвкушении всего этого великолепия. Потом встряхнул головой, как бы стремясь отделаться от наваждения, и принялся обдумывать дальнейший план действий.

Впоследствии за островами, открытыми Менданьей во время его первого плавания (а это были острова), закрепилось название Соломоновых, так как возвратившись из путешествия, мореплаватель упорно утверждал, что он открыл страну Офир библейского царя Соломона. Произошло это в 1568 году, спустя несколько месяцев после отплытия экспедиции Менданьи из перуанского порта Кальяо. Но когда эти острова были достаточно исследованы, никакого золота там не оказалось.