О чём пела золотая кукушка

Под звуки чатхана

…Зимняя ночь. Тихо и темно вокруг. Только одно окно светится в улусе — хакасском селении. Береза во дворе боится веткой пошевелить, чтобы не вспугнуть песню. В доме на узорной белой кошме сидит хайджи — сказитель. Жилистой рукой он перебирает струны чатхана.

Вокруг сказителя сидят слушатели — мужчины и женщины, старики и дети. Закрыв глаза, они покачиваются в такт мелодии. Песня тянется, как волшебная нить, из сердца в сердце, связывая единым дыханием сказителя и слушателей. Рокочут струны, и звучит древняя богатырская песня.

Приговаривают старики: «И-и-и-к! Кто не поймет певца, пусть у того голова облысеет. Кто не скажет «и-и-и-к», пусть у того грудь окаменеет».

А голос певца сливается со звуками чатхана. И уже не слышишь, где говорят волшебные струны, а где грудной и мощный голос самого певца.

Вдруг струна оборвалась. Вскочил старый Соян, бросился к двери. А со двора неслось тревожное ржание его верного друга — иноходца. За певцом кинулись слушатели, и скоро они на руках внесли Саврасого в дом.

Оказывается, поскользнулся любимый иноходец хайджи, сломал ногу. Глядя в глаза иноходцу и положив один конец чатхана на шею Саврасого, запел гортанно Соян, и его голос, как горный родник, звонко зазвенел:

— Ах, Саврасый, старый друг мой, сколько мы с тобой вместе видели и плохого и хорошего! У тебя сломана нога, у чатхана оборвалась струна, а у меня трещина на сердце! Помнишь, друг, Уйбатскую степь? Потрескавшуюся, желтую землю, где даже ворон не каркает — такая она пустынная. Можно упасть, и земля не напоит тебя. Она сама задыхается без влаги. А туда, где есть вода и растет тучный хлеб, нас с тобою, друг, не пускают. Там бай. Такой толстый, что сам сапоги не может надеть. Я ему надеваю сапоги за черствый кусок хлеба. И если что не так, он бьет меня. Помнишь, друг, как мы с тобой спасали однажды белогрудую березку. Снял я с березки черную, как бай, жирную гусеницу, бросил оземь, и ты раздавил ее копытом. Пусть не точит березку белую! Пусть потрескавшуюся, унылую степь досуха, но облизывает суховей! Ах, Саврасый, мечтали мы с тобой всю степь живой водой напоить — сами воды не видели… Прощай, друг!

Так пел Соян когда-то.

Я вспоминаю свое далекое детство и своего дядю — Сояна Боргоякова, прославленного певца и сказителя. Как он рассказывал об отважных алыпах — героях Албании и Хыр-Хулуне. Все, кто слушал его, не могли от волнения сдержать слез. И я тоже плакал, прижимаясь лицом к жестким рукам дяди Сояна. С тех далеких-далеких лет и живет во мне память о нем и образы тех сказаний, которые он пел. И теперь, когда слушаю или читаю родной эпос, слышу, как внезапно, предвестьем беды, резко обрывается струна чатхана и раздается то жалобное, то тревожное ржание коня.

Хакас без коня не представляет себе жизни. Гривастый скакун — верный друг богатыря-алыпа в наших героических сказаниях.

Лучшие черты народа, его мечту о прекрасной жизни воплощают в себе герои богатырских сказаний. Народ мечтал о совершенном человеке, человеке — борце за счастье людей на земле, и создавал в своих сказаниях таких героев, как Албанчи и его сподвижники.

Хакасы — немногочисленный древний тюркоязычный народ. Основное ядро его сложилось более тысячи лет тому назад в бассейне среднего течения Енисея и его притока реки Абакан в Южной Сибири. В это время развитие местных племен привело к образованию раннехакасского государства, имевшего достаточно мощную по тем временам экономику и культуру. Однако в начале XIII века государство древних хакасов было уничтожено полчищами Чингисхана. В этом отношении судьба наших предков была похожа на судьбы многих древних народов нашей страны, в частности алтайцев и тувинцев.

К началу XIII века хакасские племена уже имели богатый героический эпос, с устоявшимися идейно-художественными традициями. Средневековый хакасский эпос складывался не в отрыве, а на основе сложившейся ранее традиции: между сказаниями, отражающими эпоху первобытнообщинного строя и период его разложения, и между эпосом древнехакасского цикла существует прямая преемственность, генетическая связь.

Погибла самобытная культура, экономика и письменность. Но памятники устного творчества народа — сказания и песни — остались, передавались из поколения в поколение и дошли до наших дней.

«Интерес русских и иностранных ученых к истории, этнографии и устному народному творчеству хакасов проявлялся начиная с первой четверти XVIII века и связан был с экспедициями, которые направлялись в Сибирь, первоначально по инициативе Российской Академии наук при Петре I.

Первая попытка записи хакасского фольклора принадлежит шведу Ф. И. Страленбергу, путешествовавшему по Сибири и побывавшему на Енисее, в районе г. Красноярска…

Сведения о фольклоре хакасов сообщают участники второй Камчатской экспедиции, длившейся с 1733 по 1743 год. В ней принимали участие члены Российской Академии наук И. Гмелин, Г. Ф. Миллер и другие».

В разные годы хакасским фольклором, в частности героическими сказаниями, занимались видные ученые. По мнению известного ученого В. В. Радлова, хакасский «эпос является самим народным сознанием, живущим в народе и меняющимся с ним».

Популяризацией и изучением богатырских поэм хакасских племен занимался известный тюрколог и первый хакасский ученый, профессор Н. Ф. Натанов (1862–1922). Он писал, что хакасские племена в своем творчестве не подверглись чужому влиянию — ни татарскому, ни монгольскому, ни русскому, они имеют свою богатую устную литературу, хотя у них и нет письменности.

Вершиной хакасского фольклора являются героические сказания — «Албанчи», «Хулатай» и другие, стоящие в одном ряду с крупнейшими эпическими произведениями, такими, как русские былины, «Манас», «Джангар», «Якутские олонхо».

В хакасских героических сказаниях, особенно в «Албанчи», осуждается захват чужих земель и порабощение людей.

Эпос передает огромную духовную силу народа, его веру в торжество добра и справедливости. Но добро и справедливость добываются в жестокой борьбе. Надо испытать и горечь поражения, чтобы острее почувствовать и осознать сладость желанной победы. Народ, страдавший от грабительских опустошительных походов и набегов, мечтает об установлении вечного мира на земле.

Автор повести «О чем пела золотая кукушка» сохранил дух и основные идеи хакасского героического эпоса. Пользуясь изобразительными средствами русской прозы, автор сумел воссоздать стиль старинного сказания, его своеобразную поэтику.

Последний раз я слушал «Албанчи» на праздновании 90-летия народного сказителя Семена Прокопьевича Кадышева. Мы, хакасы, так же не представляем хакасскую степь без седых древних курганов — могил наших предков, как не представляем нашу литературу и наш фольклор без мудрого ахсагала С. П. Кадышева (1885–1977).

Я видел, как старая лиственница обнимает своими могучими корнями макушку горы. Вот так же и образы его сказаний пленяют слушателей, цепко укореняясь в памяти.

Много раз я слушал народного хайджи и еще столько же раз послушал бы песнь о его любимом герое Албанчи.

Давно уже нет в живых старого Сояна, а песни его живут в народе, и каждый год народ добавляет к этой песне новую строку.

Повесть «О чем пела золотая кукушка» я прочитал с большим интересом. Может быть, оттого, что я вырос среди народных певцов и сам слушал и рассказывал сказания с малых лет.

А теперь и вы, юные читатели повести «О чем пела золотая кукушка», имеете возможность познакомиться со старой и вечно юной песней хакасского хайджи.

Михаил Кильчичаков