О чём пела золотая кукушка

Глава вторая О том, как Чарых-Кеёк оживила своего брата Хулатая, а его невеста превратилась в красный камень

Огибая подножие Кирим-тасхыла, весело катит свои голубые зеркальные воды ласковый Хан-Харасуг. Под лучами солнца и луны вековая тайга приветливо склоняет мохнатые купы деревьев, как бы стараясь спрятать от чужого недоброго взгляда зеленый ковер поляны, на котором приютился убогий травяной шалаш. Листья заменяют крышу, остроконечные стебли трав — стены, а пол устлан мягким шелковистым мхом.

Ни огненная жара, ни проливные холодные дожди не страшат лунноликую дочь Албыгана — прекрасную Чарых-Кеёк.

Время бежит незаметно, обгоняя восход и закат солнца, полнолуние и новолуние. Быстро, не по дням, а но часам, растет юная красавица. И вот уже проворные ноги ее протоптали тропу по лужайке, которую стерегут лесные звери, а ловкие руки ее соткали из разноцветных трав и цветов нарядный убор. Шестьдесят аккуратно заплетенных косичек спадают на смуглые плечи, и лицо ее сияет, как полная луна в безветренную и безоблачную ночь.

Не зная хлопот, резвится на зеленой лужайке прекрасная Чарых-Кеёк, пытаясь поймать шаловливые солнечные зайчики, и веселая песня ее уносится ввысь, едва касаясь вершин подпирающих небо сосен.

Однажды, придя, как обычно, на берег родного Хан-Харасуга, серебристая вода которого служила ей зеркалом, она с удивлением обнаружила, что ни одной рыбешки не подарила ей в этот день щедрая река. Голод и тревога черной тоской тронули сердце юной Чарых-Кеёк.

На следующее утро она опять пришла на песчаную косу и вновь вернулась ни с чем. И снова ее ожидала тревожная, голодная ночь.

На третий день обессилевшая девочка с трудом добралась до заветного места. Но и на сей раз надежды ее были тщетны. Недоступные стаи игривых рыбешек весело кружились вдали от берега.

Потемнело от горя лицо юной красавицы, все померкло вокруг, словно огромная злая птица черным крылом закрыла ослепительный диск солнца.

Возвратившись в шалаш, Чарых-Кеёк опустилась на мягкий зеленый мох. Силы оставили ее, и она погрузилась в сон.

А когда первые лучи ласкового солнца пробились сквозь зеленую листву на крыше шалаша и весело заиграли на прекрасном лике дочери Албы-гана, она открыла глаза и увидела, как в убогое жилище ее влетела пестрокрылая кукушка.

— Слушай, изнуренная голодом и утратившая веру в красу вечной жизни, — молвила птица. — Слушай и знай, исполнится все, чему я тебя научу. Встань, соберись с силами, заплети, как и прежде, шестьдесят черно-смольных косичек, покинь тень своего неприютного шалаша и выйди навстречу солнечным лучам и теплому дыханию утреннего ветра. Погляди, как приветливо склоняют ветви деревья всех ста пород, вслушайся в златозвучные голоса пернатых певцов, и ты поверишь, что тебя ждет дорога радости и счастья.

Медленно, не оглядываясь иди по вытоптанной тобою тропе, и в таежной чащобе ты отыщешь волшебный цветок. Не торопись, осторожно, не касаясь пальцами трех тонких стебельков, выкопай его сочный белоснежный корень. Затем, подставив веселому ветру лицо, всмотрись в дальнюю даль, и перед тобой откроется вершина вершин. Не зная страха, молча взберись на крутой перевал, где одинокими глыбами стоят две скалы — зеленая и белая. Ветер и дождь придали белому камню облик великана коня, а зеленому — обличье могучего алыпа. Отломи один из стеблей волшебного цветка, пожуй его и, подойдя к белой скале, смажь чудесным соком висок каменного скакуна. Затем пожуй второй стебелек и смажь макушку зеленого камня, а третий стебель хорошо разжуй и проглоти. И тогда обретешь ты брата, нареченного Хулатаем, и его верного друга, богатырского коня Хара-Хулата, а перед тобой откроется дорога надежды и сбывающейся мечты.

Потом вернись в свой травяной шалаш, — продолжала свою речь вещая птица, — и ты увидишь огромный каменный сундук с девятью замками. Быстро открой его крышку, и твое убогое пристанище озарится волшебным сиянием, которое излучает жемчужный наряд. Не удивляйся; надень на себя блестящее одеяние и, взяв в руки белоснежный платок с золотою каймой, трижды обойди вокруг шалаша и трижды взмахни чудесным платком. И тотчас перед тобой распахнется дверь огромного белого дворца. А теперь запомни мой последний наказ. Нельзя тебе одной под крышей нового жилища встретить зарю завтрашнего дня. Лишь только начнет склоняться к земле огнеликое солнце, ты обернешься светлокрылой птицей и полетишь в дальнюю даль, где нет стужи и зноя, где не падают листья и не вянет трава, где царит вечный покой и тихая радость. Но прежде чем проститься с тобой, я открою тебе одну важную тайну. Ты — дочь мудрейшего из мудрых, могучего алыпа Албыгана, павшего в честном бою от руки кровавоглазого Юзут-Хана, а прах твоей матери, прекрасной Ай-Арыг, злые недруги кинули на холодную землю, твой брат — возгордившийся и непокорный Хулатай был превращен народным проклятием в обросший зеленым лишайником уродливый камень. Запомни это, лунноликая, и знай, что родители дали тебе звонкое имя — Чарых-Кеёк. Я знаю, что скоро придут добрые времена на землю твоих предков. Голубые ручьи сольются в безбрежное море, а у подножия островерхих гор будут пастись несметные стада белого скота, и люди забудут о страхе, бедах и войнах.

С этими словами вещая птица, трижды взмахнув яркими крыльями, выпорхнула из ветхого шалаша и скрылась в далекой лазури небес.

Не проронив ни слова, слушала мудрый наказ вещуньи юная Чарых-Кеёк. Речь нежданной пернатой гостьи вернула силы лунноликой красавице.

Быстро выбежав из щалаша, она увидела в дальнем краю лужайки дивный свет, который излучал волшебный цветок. Осторожно, чтобы не потревожить стреловидные стебли, Чарых-Кеёк выкопала чудодейственный белый корень и, крепко зажав его пальцами, устремилась к вершине Кирим-тасхыла.

Подойдя к белой глыбе, очертания которой напоминали облик быстроногого скакуна, юная красавица, разжевав волшебный стебель, смазала живительным соком виски каменного коня. И в тот же миг распалось на куски каменное обличье, и внезапно пробудившийся Хара-Хулат радостно заржал.

Затем Чарых-Кеёк приблизилась к покрытой зеленым лишайником скале, похожей на голову гордого алыпа, и, разжевав второй стебель драгоценного цветка, смазала горьковатой жидкостью темя каменного истукана. Дрогнули каменные веки, растянулся в каменной улыбке каменный рот, и поднялся на ноги гордый алып.

Еле сдерживая страх, смотрела Чарых-Кеёк на разминающегося после каменной спячки Хулатая и на нетерпеливо перебиравшего стройными ногами могучего Хара-Хулата.

— Кто ты, освободившая меня из каменного плена, вернувшая мне жизнь, радость свободы и одарившая меня моим верным боевым конем? Из какой ты земли, от какой ты воды, кто отец твой и кто твоя мать? Видно, отбилась ты от своего племени или скрываешься от кровавых глаз злого недруга? Не бойся! Теперь надежным защитником твоим навек стану я — не знающий страха, гордый алып Хулатай. Я раскину для тебя белоснежную шестиугольную юрту, облачу в драгоценный наряд и уставлю стол неведомыми тебе яствами.

С этими словами Хулатай вскочил на быстроногого Хара-Хулата и поскакал в сторону глухой таежной чащобы. А Чарых-Кеёк, крепко сжимая корень волшебного цветка, бегом направилась к своему убогому жилищу.

У входа в шалаш девушка осторожно отломила третий стебелек и, быстро разжевав его, проглотила. И тотчас она увидела огромный сундук, неведомо кем поставленный в передней части травяного жилища.

Чарых-Кеёк торопливо откинула тяжелую каменную крышку и на мгновение замерла, ослепленная дивным блеском. Переливаясь разноцветными красками, сиял жемчужный наряд, а белый платок, отороченный золотым шитьем, подобно огнеликому солнцу, излучал немеркнущий свет.

Надев драгоценное платье, Чарых-Кеёк трижды обошла шалаш и трижды взмахнула белоснежным платком. И в этот же миг ее ветхое жилище превратилось в огромный белый дворец, около которого возвышалась коновязь из чистого золота.

Пораженная этим чудом, перестала шуметь вечнозеленая древняя тайга, смолкли пернатые певцы, а четвероногие звери замерли в чащобе, удивленно взирая на сияющий ярким светом, так внезапно возникший на зеленой лужайке белый златоглавый дворец.

Как вкопанный застыл на своем густогривом Хара-Хулате возвратившийся с удачной охоты гордый Хулатай. Много чужедальних земель объехал он, случалось, бывал почетным гостем и на пирах у великих ханов, но нигде и никогда не видал подобного дива.

Алып Хулатай спрыгнул с коня, направился к гостеприимно открытой двери и вошел во дворец, где его уже ожидал богато заставленный различными яствами и напитками золотой стол.

— Эк-кей, месяцеликая! — сказал Хулатай. — Из какой ты земли, от какой ты воды, кто отец твой и кто твоя мать? Ты, освободившая меня из каменного плена, вернувшая мне жизнь и одарившая меня моим верным другом Хара-Хулатом, почему скрываешь имя свое и не скажешь, из какого ты рода, из какого ты племени? Не таись, солнцеликая, открой мне свою тайну!

— Эк-кей, гордый Хулатай, — ответила Чарых-Кеёк, — мы с тобой родные но крови и крову! Ты — брат мой единственный! И оба мы с тобой словно угли от одного костра, который развели добрые руки наших родителей. Твой отец и мой — могучий богатырь Албыган, покинувший подлунный мир по злой воле кровавоглазого Юзут-Хана, наша мать любимая — Ай-Арыг, чьи останки выброшены недругами из нашего жилища. Имя мое — Чарых-Кеёк!

Радостно подбежал к девушке гордый алып, крепко прижал ее к своей груди и, рыдая от счастья и смеясь от горя, промолвил:

— Каменные глаза мои не видели горя и слез родимой земли, каменные уши мои не слышали предсмертного стона любимого отца Албыгана и стенаний драгоценной матери нашей Ай-Арыг, окаменевшее сердце мое не дрогнуло и каменная рука не поднялась, чтобы предотвратить злую напасть. Если бы не волшебные чары твоей любви, единственная моя Чарых-Кеёк, я бы навечно остался безмолвным каменным истуканом, покинутым всеми на голой вершине Кирима.

Словно летящие в далекие края крылатые странники, словно кони, бок о бок стремящиеся к водопою, встретились, разлученные тяжкой бедой, брат и сестра. И радость их разделили приветливо раскачивающиеся кроны вечнозеленых деревьев, и ласковый шепот тайги сливался с разноголосым пением встрепенувшихся птиц.

Никто не заметил, много ли, мало ли прошло времени, только тени зеленоигольчатых сосен и густолиственных тополей стали длиннее. Лучезарное светило уже собиралось покинуть свой голубой чертог, распростившись с землей за узкой полоской горизонта.

Незаметно встала из-за золотого стола, беспокойно оглядываясь по сторонам, Чарых-Кеёк. Оставив за спиной широко распахнутую дверь белого дворца, она стала лицом в сторону ярко-красного заката, торопливо вскинула руки и, превратившись в светлокрылую кукушку, взмыла в черную небесную высь навстречу бледному диску холодной луны.

Богатырский скакун Хара-Хулат, накрепко привязанный к золотому столбу, проводил взглядом скрывшуюся за вершинами островерхих деревьев светлокрылую птицу и громко ударил копытом по стылой земле.

Встревоженный Хулатай выбежал из белого дворца.

Вокруг тоскливо шумела тайга, пугливо вздрагивали ветви деревьев ста пород, и листва роняла росяные капли, словно оплакивала улетевшую в непроглядную даль светлокрылую птицу.

— Куда унес порыв злого ветра мою единственную сестру? — воскликнул юный алып. — За какую темную тучу, которая не имеет подпорки и ни на чем не висит, скрылась ты? Разве неведома тебе черная сила луны и ее покровителя, семиголового Чилбигёна? Зачем устремилась ты навстречу беде и несчастью? Вернись, не покидай меня, любимая Чарых-Кеёк!

Лишь глухое горное эхо повторило печальные слова Хулатая.

Но вдруг из заоблачной дальней дали донесся звонкий голос светлокрылой кукушки:

— Брат мой единственный, Хулатай! Слушай мой наказ. Сын мудрого Албыгана, гордый алып, ты рожден для славы и побед! Стань на страже родимой земли, не допускай, чтобы кони недругов пили воду из теплоструйного Хан-Харасуга и топтали горные тропы Кирим-тасхыла, резали скот и убивали беззащитных детей. И помни, что упавший на землю встает, только опираясь на землю! Знай и верь, что скоро придет доброе время, когда в безбрежное море сольются все голубые ручьи, а на буйнотравых лугах будут пастись богатырские кони и люди станут жить, не зная ни страшных болезней, ни кровавых войн. Прощай, мой единственный брат!

Охваченный неутолимым горем, как подкошенный упал Хулатай у подножия золотой коновязи. И только Хара-Хулат мог слышать рыдания своего хозяина.

А когда первые лучи солнца осветили лужайку, раскинувшуюся в глухой таежной глуши, тень лебединого крыла легла на опечаленное чело Хулатая. Открыв глаза, он увидел парящую над ним птицу.

И откуда-то издалека, со дна неба, донесся сладконапевный голос пернатой странницы:

— На крыльях надежды летела я в эти края. Я искала храбреца, который может оживить кости, даже если они и истлели, а встретила жалобно скулящего пса. Я думала найти отважного защитника сирот и обездоленных, а вижу немощного и жалкого труса.

Словно раненый барс, зарычал оскорбленный Хулатай, и гневные слова его, подобно раскатам грома, повторило дальнее горное эхо:

— Погоди, белый лебедь, я выколю твои красные глаза и с корнем вырву твой глупый, глумливый язык!

С этими словами разъяренный Хулатай вбежал во дворец, схватил свой могучий лук, и, быстро натянув тугую тетиву, выпустил смертоносную стрелу, на острие которой от быстрого лёта появился красный язычок огня.

Вздрогнуло дно небесной лазури, богатырский выстрел всколыхнул поверхность земли, зажмурил глаза хозяин нижнего мира, и охваченная страхом тайга склонила кроны вечнозеленых деревьев.

Словно камень, упала в густую чащу подстреленная птица. Мигом вскочив на Хара-Хулата, Хулатай поскакал на поиски своей добычи.

На мягком ковре из трав и цветов лежала мертвая красавица. Пятьдесят черно-смольных косичек закрывали ее плечи, на шестидесяти косичках, как на уютном ложе, покоилась ее спина.

Месяцеподобное лицо гордого алыпа почернело от печали, солнцеподобный лик его потемнел от горя. Не опуская поднятых глаз, не поднимая опущенных глаз, склонился он над бездыханной девушкой.

— Ты могла бы стать моей долгожданной невестой, а я подстрелил тебя, как белокрылую птицу. Зачем взяла ты пернатое обличье и явилась передо мной белой лебедью? Как теперь я, твой убийца, смогу вернуть тебе жизнь?

Два дня и две ночи рыдал Хулатай над бездыханным телом лунноликой красавицы, и слезы бежали из его глаз, превращаясь в два черных ручья.

На третий день, положив убитую на спину покорного Хара-Хулата, он привез ее к белому шестиглавому дворцу.

Но как только опечаленный Хулатай поднес мертвую девушку к золотой кровати, тело ее стало обрастать красным камнем. И тогда на красном каменном теле, сохранившем драгоценные черты несравненной красавицы, юный богатырь начертал такие слова:

«Всякий живущий в подлунном мире, под широким небесным сводом, помни и знай: здесь покоится тело невесты гордого алыпа Хулатая, краше которой не знал и никогда не узнает белый свет. Каждый, кто вздумает нарушить ее вечный покой и каменный сон, будет жестоко наказан — его ожидает смерть! А я, не ведающий страха сын могущественного Албыгана, Хулатай, отправляюсь в дальний путь, чтобы отыскать волшебную силу, которая вернет ей жизнь! Хоть небо высоко, а земля тверда — я вернусь с победой!»

Завалив дверь шестиглавого белокаменного дворца огромной гранитной глыбой, Хулатай, вскочив на верного Хара-Хулата, который громким ржанием возвестил о начале богатырского похода, поскакал навстречу яркому пламени заката.