О чём пела золотая кукушка

Глава пятая О том, как к Хулатаю вернулся разум и он сразился с болотной нечистью Юзут-Арыг, и о том, как два юных богатыря, сын Хулатая и сын Хан-Миргена, в поисках счастья отправились в дальний поход

Как ветер, что дует с полноводной реки, летит богатырский конь Хара-Хулат. Там, где приостановил он свой бег, — след остался, едва с места тронулся — след исчез. Многие реки перелетел, многие горы перевалил, девять раз вокруг земли обскакал, пока не увидел он шестиглавую белую юрту коварного Хан-Миргена.

Сильно исхудал Хара-Хулат, так исхудал, что во впадинах больших карих глаз ворона смогла бы свить гнездо; так изнемог богатырский конь, что казалось, вот-вот упадет, навеки примяв траву. И все-таки доскакал он до золотой коновязи и, прижавшись к ней мордой, призывно заржал.

Услышав тяжелый стук копыт и жалобное ржание богатырского коня, Алтын-Поос принялась будить мужа.

— Проснись, бездельник! — шептала она, толкая в бок развалившегося на кровати Хан-Миргена. — Ты храпишь, как объевшийся пес. Вставай! Слышишь конский топот и ржание? Кто-то пожаловал к нам в гости.

Заспанный Хан-Мирген быстро вскочил на ноги и стремительно выбежал из жилища. У золотой коновязи, понурив голову, стоял скакун ненавистного ему Хулатая. Буйная грива спадала до земли, затупились могучий копыта, а карие глаза недоверчиво смотрели на всклокоченного Хан-Миргена.

На широкой спине удалого коня спал лунноликий младенец. Волосы его — словно пламя большого костра, а лицо — ярче солнца и звезд, брови как черный бархат, а щеки краснее самого пунцового кустарника, что расцветает ранней весной.

Поборов страх, Хан-Мирген, словно голодный волк, накинулся на мальчика. Он стащил его со спины Хара-Хулата и, бросив на землю, стал бить и топтать ногами.

— Как смел ты нарушить покой нашего очага, порождение болотной гадины! — яростно орал Хан-Мирген. — Убирайся, откуда явился на своем проклятом жеребце! Иначе я убью тебя!

Выбежавшая на крик Алтын-Поос пыталась сдержать разбушевавшегося мужа. Она оттолкнула Хан-Миргена и схватила неистово сопротивлявшегося мальчика.

— Не бойся, маленький богатырь, — говорила Алтын-Поос, приглаживая его светлые, как пожар, волосы. — Я не дам тебя в обиду. Ты найдешь здесь добрых друзей, и твой верный Хара-Хулат будет мирно пастись на зеленых лугах рядом с нашим светло-серым скакуном.

И Алтын-Поос, держа на руках притихшего мальчика, направилась к юрте сестры Хан-Миргена, прекрасной Алып-Хан-Хыс, которая уже ждала ее возле гостеприимно откинутого полога.

Самых тучных баранов приказала зарезать Алып-Хан-Хыс и заколоть самых жирных жеребцов. А когда угощение было готово, она посадила сына Хулатая за золотой стол, и лишь только мальчик, вдоволь отведав различных яств, устало закрыл глаза, большие словно горные озера, она бережно отнесла его на белоснежную кошму и положила под голову шкуры шестидесяти самых темных выдр и укрыла шкурами семидесяти самых чистых соболей.

А когда первые лучи солнца весело заиграли на золотом шпиле белой юрты, Алып-Хан-Хыс. разбудила сына Хулатая и спавшего рядом с ним на кошме сына Хан-Миргена.

И вот уже на зеленой поляне, окаймленной глухой таежной чащобой, куда голова зайца не пролезет и змея ползучая не проползет, состязаются в силе и ловкости два совсем еще юных алыпа.

Один стальную тетиву могучего лука натягивает, другой несущей смерть пикой потрясает. Ноги их слабости не знают, рукам их усталость неведома. Ни один пернатый хищник им не страшен, ни один самый страшный зверь не заставит их обратиться в бегство. И не замечают они, как сменяет день ночь, а ночь покорно уступает место заре.

Много ли, мало ли прошло времени, но однажды, когда яркий глаз луны показался над вершинами деревьев ста пород, вздрогнуло, покрывшись морщинами гор, лицо земли. Пугливо зашелестела листва, в страхе попрятались по густым таежным зарослям когтистые звери, а крылатые птицы, не рискуя подняться ввысь, замерли в своих насиженных гнездах.

А гул все нарастал.

Послушал левым ухом землю сын Хулатая и ничего не сказал; прильнул правым ухом к траве сын Хан-Миргена и не проронил ни слова; лишь Алып-Хан-Хыс тихо молвила:

— С криком надвигается на нас большая беда, дети мои! Встретим ее грудью, а не спиной! Пусть сталью покроются ваши сердца, а кровь разольется по жилам раскаленным железом! Только тогда мы сможем одолеть врага и злую беду. Помните, юные богатыри, что четвертый коготь орла сильнее всех когтей других птиц!

А в это время зашевелились, царапая небосвод, скалистые горы, бурные реки потекли вспять, в низком поклоне склонились до самой земли вечнозеленые сосны, с ужасом шарахались из стороны в сторону когтистые звери, а пернатые хищники от страха падали камнем на желтый сыпучий песок.

И тогда из самой глубины расколовшегося надвое неба раздался голос, заглушавший самый громкий гром:

— Здравствуй, верный товарищ Хара-Хулат! Наконец-то петли дальних дорог подарили мне встречу с тобой! Скажи, чья злая рука завела тебя под уздцы в эти проклятые, ненавистные края? Ответь, кто осмелился называть себя твоим хозяином?

Молчали горы, молчала затаившаяся тайга. А громоподобный голос, расколовший свод неба, продолжал:

— Здравствуй и ты, сын гордого Хулатая, приемыш всесильной великанши Юзут-Арыг! Мы нашли тебя в дальней дали. Теперь ты навеки вернешься к нам в бездонную топь болот, где не ступала нога доброго человека и лапа мохнатого зверя!

Словно небесный гром несется над тайгой, устрашая все живое. Это голос страшной беды. Сила его такова, что с треском ломаются скалы, рушатся деревья всех ста пород, буйнотравые луга превращаются в безводную степь.

Оглушительно храпит, стаптывая на своем пути островерхие горы и осушая бурные реки, трехногая кобылица, погоняемая кровавоглазой Юзут-Арыг.

Не человек и не зверь восседает без седла на черной кобыле о трех ногах; а сзади, ухватившись за змееподобные косы болотной твари, прижался безумный Хулатай. Ноги его волочатся по земле и задевают за коряги и кочки. Он дико оглядывается по сторонам и хрипит, словно загнанный охотниками зверь.

Но мудрая Алып-Хан-Хыс не дала волю страху. Она быстро завела в юрту двух юных алыпов и открыла огромный красный каменный сундук, что стоял в переднем углу уютного жилища.

— Дети мои, — торопливо проговорила она, — сейчас должна решиться ваша судьба. От смелости и сноровки зависит и настоящее и будущее. Ты, сын Хан-Миргена, моего любимого брата, надень на себя боевой наряд — тебе предстоит смертельная схватка с безрассудным Хулатаем. Помни и знай: пути назад нет! Как только ты покажешь ему спину, очарованный Юзут-Арыг богатырь убьет тебя! А ты, несчастный сын безумного отца, надень простое рубище и смиренно приблизься к всепожирающей Юзут-Арыг. Как только лягушачье отродье будет от тебя на расстоянии вытянутой руки, ты смиренно скажи ей: «Прекрасноликаи Юзут-Арыг, моя душа чиста, как горный ручей. Не помышляя о бегстве, я грелся у зажженных тобою болотных огней, и не моя вина, что чья-то злая рука однажды ночью накрепко привязала меня к спине могучего Хара-Хулата, который привез меня в шестиугольную юрту чужеземки Алып-Хан-Хыс. Спасибо тебе, добрейшая Юзут-Арыг, что ты наконец нашла меня и вызволила из проклятой неволи». Как только ты произнесешь последнее слово, сейчас же кинься на шею болотной мрази, будто хочешь нежно обнять свою дорогую приемную мать, а сам осторожно расстегни все девять застежек каменного панциря и сдави ее змееподобную шею. Только тогда она, лишившись сил, бездыханной рухнет на землю.

Внимательно выслушали мудрый наказ Алып-Хан-Хыс юные богатыри и стремглав побежали в сторону огромной черной горы, где, ведя под уздцы трехногую кобылу, шествовала кровавоглазая великанша.

— Эк-кей, прекрасноликая Юзут-Арыг, называющая меня своим приемным сыном! — приветствовал болотное чудище сын Хулатая, стараясь приблизиться на расстояние вытянутой руки. — Смилуйся надо мной и открой дорогу к своему щедрому сердцу. Не по своей воле покинул я твой гостеприимный очаг. Могучий Хара-Хулат увез меня в чужедальние края, где приютила меня сестра Хан-Миргена, сердобольная Алып-Хан-Хыс.

— Эк-кей, любезный моему сердцу несмышленый приемыш! Я рада, что ты ждал меня. И если чья-то злая рука увела тебя из моего жилища, я прощаю тебя! Иди со мной, я накормлю тебя лакомством из отборных ящериц, змей и лягушек. Я зажгу все принадлежащие мне болотные огни и своим бледным, как смерть, светом они будут освещать тебе путь в черную трясину. Прижмись скорее к материнской груди любящей тебя Юзут-Арыг, и ты не вспомнишь о том, что было с тобой вчера и сегодня и никогда не подумаешь о том, что будет завтра. Иди ко мне скорее, мой любимый сынок!

Этого только и ждал сын Хулатая. Словно отпущенная могучими пальцами богатыря туго натянутая тетива, он бросился на грудь Юзут-Арыг, а сам осторожно расстегнул все девять застежек каменного панциря и сдавил ее змееподобную шею. Захрипела великанша и рухнула на землю.

Но это было только начало смертельной схватки.

Закрылись глаза у солнца, потемнели глаза у луны. Звезды затянула черная пыль, поднявшаяся с поля жестокой битвы. Камни превращались в сыпучий песок, реки выходили из берегов, вековые сосны, словно беспомощные былинки, никли к земле от громоподобного богатырского крика. Все крепче сжимал юный смельчак покрытое скользкой змеиной чешуей горло кровавоглазой великанши. И тогда, собрав последние силы, Юзут-Арыг прохрипела:

— Спаси меня, Хулатай! Скорее приди мне на помощь!..

Услышав жалобный вопль Юзут-Арыг, потерявший разум Хулатай крепко схватил за пояс сына Хан-Миргена, высоко поднял его над головой и что есть мочи бросил на остроконечные скалы.

Жалобно застонал юный алып, увидев перед собой широко распахнутые ворота безлунного мира. И стон его тоскливым эхом отозвался в горах и еще долго был слышен в самых далеких селениях.

А отуманенный злой силой Хулатай, как бешеный пес_/ринулся на своего сына. Но лишь только рука его коснулась плеча юного богатыря, как откуда-то со дна неба послышался сладконапевный голос вещей кукушки.

Не на золотой ветке чудо-дерева, не на скалистом уступе снежновершинной горы, не в насиженном гнезде сидела вещая птица. Легкий порыв теплого ветерка, набежавший из далекой родной земли, распушил ее сверкающий разноцветными перьями хвост, расправил в свободном полете светлые крылья.

И, заслышав ее сладкоголосую песнь, бурные реки вернулись в обмелевшие русла, сыпучий песок вновь превратился в гранитные глыбы, распрямились поникшие кроны деревьев всех ста пород, зазеленели травы и распустились венчики увядших голубых цветов. Хворые обрели утраченную силу, к безумным вернулся разум. Словно белый туман, покрыл и голую степь мигом раскинутые шестигранные юрты и повсюду заслышался разноязыкий людской гомон.

А сладкоголосая кукушка, не прерывая чудодейственной песни, пролетела совсем рядом с оцепеневшим Хулатаем и нежно коснулась его лица сверкавшим, как ярко раздутое пламя, крылом.

«Что случилось со мной? — подумал, будто бы очнувшись после тяжелой дремоты, гордый Хулатай. — Что делал я все это время? Куда занесла меня рука судьбы? Как же я раньше не замечал лазурного неба, чистоструйных полноводных рек, как же не слышал доброго шелеста вечнозеленых деревьев и таинственного шепота степных трав? Неужели глаза мои затянуло болотной тиной, а уши заложило гниющим мохом?»

Изумленно глядел по сторонам прозревший Хулатай. Все казалось тут знакомым и незнакомым, словно он когда-то давно уже был в этих краях. И гостеприимная юрта Алып-Хан-Хыс, и очертания видневшегося вдалеке перевала, и золотая коновязь, у которой был привязан его верный скакун Хара-Хулат. А совсем рядом — вот он! — его сын, юный алып, как две капли воды похожий на свою мать — прекрасноликую Чибек-Арыг.

«Как же мог я поднять руку на свое единственное дитя? — думал Хулатай. — Кто коварно нашептывал мне: «Убей своего проклятого выкормыша!»?»

И в тот же миг он услышал за спиной злобное шипение:

— Не раздумывай! Убей сына, и мы будем спасены! Нас ждет ложе из тины и богатый стол из коряг и моха. Не мешкай, гордый богатырь!

Обернувшись, Хулатай увидел приплясывающую на своих тонких лягушачьих ножках Юзут-Арыг. Она улыбалась, скосив узкие глазки, и ее змееподобные косы извивались, как гадюки, собирающиеся ужалить свою жертву.

— Нет, болотная погань! Теперь ты не уйдешь от меня! — неистово вскричал Хулатай. — Не видать тебе больше твоей проклятой трясины! Я раздавлю тебя, как выползшего после дождя червя!

Но лишь только могучий богатырь коснулся скользкого плеча Юзут-Арыг, как кровавоглазое чудовище, высоко подпрыгнув, превратилось в черное облако сажи, которое мигом унес неугомонный степной ветер.

А трехногая кобылица, жалобно заржав, стала быстро уменьшаться, и вскоре от нее осталась лишь серая, издающая смрад горстка пепла.

И через мгновение никто уже и думать не думал о болотной нечисти. Из синей глубины неба лилась чудесная песнь волшебной птицы — и у слепых открывались глаза, к тугоухим возвращался слух, а немые обретали дар речи.

А гостеприимная хозяйка Алып-Хан-Хыс уже готовилась к большому торжеству.

На пир собралось много народа. Из самых далеких стойбищ шли люди с глазами, как звезды, и душой, как горный родник, шумно приветствуя Хулатая, его жену Чибек-Арыг и их сына, юного богатыря. Они сидели во главе стола, накрытого прямо на поляне возле шестиугольной юрты, а рядом с ними Хан-Мирген и Алтын-Поос заботливо поглядывали на своего сына, которому вещая птица вернула жизнь и былую силу.

Много ли, мало ли продолжался праздник, но однажды, когда звонкая трель жаворонка возвестила о том, что утро уже в самом разгаре, два юных алыпа, покинув щедрый стол, направились в сторону каменистого перевала.

— Куда вы держите путь, дети мои? — пыталась остановить их Алып-Хан-Хыс. — Перед дальней дорогой надо бы вам поговорить с родней. Может быть, кто-нибудь из нас даст вам мудрый совет, который убережет вас от злой напасти! Да и праздничный пир еще не подошел к концу.

— Нет, любезная Алып-Хан-Хыс, — ответил сын Хулатая. — Не для того мой славный отец превратил болотную мразь Юзут-Арыг в смердящее облако сажи, чтобы юные алыпы проводили попусту время за хмельным столом. Собирай быстрее родню, всех, кто грелся у пламени одного очага, и мы скажем, почему покидаем стены гостеприимного жилища.

А когда по зову Алып-Хан-Хыс пришли Хулатай с женой Чибек-Арыг и Хан-Мирген с женой Алтын-Поос, юный богатырь продолжил свою речь:

— Слушайте все, кому дорога наша судьба! Мы оставляем богатый стол не для утех и развлечений. Разве кончились людские беды? Разве каждый пеший владеет лихим скакуном, а каждый раздетый имеет кров и обильную пищу? Разве нашли мы дорогу к тайне людского счастья? Как же мы можем праздно сидеть за щедрым столом и тешить сердце забавой и веселой песней? Дайте нам для ратного дела лихих и резвых коней, дайте боевые доспехи, остроконечные мечи и смертоносные копья. И еще мы просим вас: дайте нам имена, достойные наших славных предков.

— Хорошо, — сказала Алып-Хан-Хыс. — Я буду говорить от имени всех людей нашего рода. Но сначала откроем Книгу Судьбы и узнаем, какие испытания вам уготованы.

— Ну что ж, — хмуро проговорил сын Хан-Миргена, — если вы решили отказать нам в помощи, мы сами добудем все, что нужно. Да, у нас нет коней, нет сбруи и седел, панцирей и мечей, но мускулы наших рук налились богатырской силой, наши глаза и ночью могут разглядеть спрятавшуюся в густой траве полевую мышь, а ноги способны поднять нас на вершину самой неприступной горы. Зачем узнавать будущее по страницам ученой книги? Сила и храбрость будут нашими верными спутниками в ратных делах!

— Не торопитесь укорять ближних, дети мои, — с печалью в голосе ответила Алып-Хан-Хыс, — и не хулите книгу, в которую никогда не заглядывали. В ней записано то, что было раньше раннего века и намного прежде прежнего века. Это — мудрость предков, тех, кто научился разжигать пламя костра, и тех, кто умеет поддерживать его жар. Без знания этой мудрости человек слеп, и его ожидает темнота безрассудства. По выцветшим от времени строчкам Книги Судьбы я узнала, какие испытания ожидают вас и что надлежит вам делать. Помните: только нетерпеливый, посадив дерево ранним утром, к заходу солнца намерен собрать вязанку дров. Храбрость и мужество — надежная опора богатыря, но если разум уступит силе, вы собьетесь с пути.

Дети мои, — продолжала мудроречивая Алып-Хан-Хыс. — Выслушайте внимательно строгий наказ родичей, всех тех, кому вы обязаны своей жизнью. Идти надлежит вам прямо к восходу солнца. Глухая таежная тропа приведет вас, к крутому берегу моря. И тот, кто, одолев страх, бросится в бурлящую синюю пучину и смело ступит ногой на каменистое дно, станет хозяином быстроногого коня. После этого смельчак получит имя, достойное нашего рода и наших славных предков. С честью носите имена на крутых дорогах жизни! Не бойтесь трудностей: опасности и лишения лишь закаляют сердца! И знайте: барса за хвост не берут; взяв же — не отпускают!

— Спасибо за добрый наказ, — сказал сын Хулатая и вместе со своим другом опустился на колени перед старшими. — Если вы скажете — прыгайте в текущую воду, мы прыгнем в текущую воду; если вы скажете — прыгайте в горящий огонь, мы прыгнем в горящий огонь. Враги нашего рода — наши враги£ И мы не посрамим светлой памяти предков!

Услышав слова, любимого сына, могучий Хулатай положил ладонь на рукоять остро заточенного меча и сказал:

— Удачи вам, юные смельчаки! Но не пристало и мне засиживаться за богатым столом и тешиться праздным весельем. Оскверненный прах моей матери, несчастной Ай-Арыг, кровь зарубленного врагами отца, мудрого Албыгана, взывает к отмщению. И мой долг — долг человека, называющего себя алыпом, в честном бою защитить всех обездоленных и лишенных крова. Я провожу вас, дорогие мои сыновья!

Не долго собирались в дальний путь три богатыря. А когда достигли высокого каменистого перевала, простились и пожелали друг другу счастья и больших удач. И пока светили звезды и смотрела во все глаза на землю бледная луна, юноши глядели вслед славному Хулатаю.

Но на этот раз всадник не гнал коня. Медленно, в такт шагам покачивая гривастой головой, ступал Хара-Хулат, а мысли его хозяина, не знающего страха храбреца, уносились, словно ветер с полноводной реки, к родному очагу, к своей белоснежной юрте, где вскоре (он, наверно, и не узнает об этом) родится его дочь с ласковым именем Хан-Чачах.