О мальчике, который умел летать, или путь к свободе

Так на чем же мы остановились?

Вспомнили: на начале войны. Учитель, не выдержав противостояния (у него меньше энергии — вот он и срывается первым), наступает на нравственные чувства ученика, а тот в ответ растопыривает иглы эстетических мыслей.

Например, учитель подает уже знакомую вам реплику: «Наш Петя опять заскучал», — а Петя возьми да и ответь: «А я не понял вашего объяснения».

Самое замечательное, что это — не ложь, Петя говорит искренне, и причина его непонимания легко объяснима. Ведь Петя способен воспринимать только гармонию, только целостность, а учитель на уровне эмоций пользуется осколками гармоний, тенденциозно собранными. Его знания — не целостность, а куча. Он вываливает материал на тарабарском языке, поскольку не знает другого. А Петя и не думает в нем разбираться. Ему подавай гармонию, причем в простой и ясной форме.

Разве мало повода для конфликта? Причем конфликта неразрешимого — ведь им никогда не договориться: они же говорят на разных языках; произнося одни и те же слова, они подразумевают разные вещи…

Что делать учителю?

Можно повторить объяснение, но это не продвинет дело ни на шаг: он не знает других слов, а этих Петя не поймет никогда. Можно отфутболиться компромиссом: «Потерял время в классе — придется дома посидеть над учебником, пока сам не разберешься, что к чему». Но учитель выбирает третий вариант: «Все поняли, потому что слушали, потому что работали и старались понять; а ты не привык трудиться, даже не замечаешь, как атрофируются твои мозги, как последние капли энергии испаряются из них».

Ну что ж, назвать белое черным — это вполне в его духе. Причем опять же подчеркиваем: он не двуличничает, не играет, он именно так и думает!

«Я не понял» — пассивная форма сопротивления, но после обвинения в тупости ученик не желает больше терпеть — и поднимает шпагу.

На уроке литературы он говорит: «Когда я читаю «Евгения Онегина», я вижу, как прекрасна каждая строка, и даже те из них, которые я знаю на память, мне нравится перечитывать. Но когда вы объясняете этот роман, он становится мне противен; хочется забросить его подальше и никогда в жизни больше не открывать. Отчего так получается?»

На уроке химии: «Вот вы слили щелочь и кислоту, оно зашипело, завоняло — в общем, реакция нейтрализации. Значит, то же самое происходит в желудке, если выпить «фанту»? А в крови такая реакция может происходить?»

На уроке математики: «Вот я считал: истинная формула должна быть красивой. Объясните, пожалуйста, в чем красота числа «пи» или корня квадратного из 37»

На экскурсии в музее: «По-моему, эти рабочие возле мартена — просто раскрашенная фотография. Что новое я могу узнать из этого огромного полотна? Чем здесь может обогатиться моя душа?..»

Первая реакция учителя — оскорбление.

Вспомните механизм эмоция-действие на футбольном поле, в троллейбусной толчее, на коммунальной кухне. «Ну, Петя, я знала, конечно, что ты дурак, но я-то думала, что ты просто дурак, а ты, оказывается, дурак с претензией, дурак самовлюбленный…»

Вторая реакция — унижение.

1) «Поколения исследователей пытались понять загадку «Онегина», и я в меру своих сил пыталась донести до вас его смысл; а тебе, оказывается, все ясно сразу; все вокруг дураки — один ты умный».

2) «Человек десятилетиями учился в академии владеть карандашом и красками, учился передавать свое мироощущение на полотне, весь мир признал его художнический подвиг, а вот для тебя это — банальность и скука». И так далее.

Третья реакция — подавление.

Чем берет ученик на уровне чувств? — Замечательно развитой психомоторикой. Значит, если:

1) сковать его моторику и 2) задавить душу (запомним, что «псюхе» — душа), — он потеряет всю свою прелесть, потеряет себя.

Марья Ивановна находится на уровне эмоций, психомоторика у нее жалкая, конкуренции с Петиной не выдерживает. Значит, прямая атака не проходит. Но ведь можно ударить в спину! (Как вы помните, с моралью у Марьи Ивановны отношения простые: что лично ей хорошо и удобно, то и морально.) Ведь достаточно истощить Петин энергопотенциал — и психомоторика погаснет, скуксится, ограничится пределами собственного тела — уровнем эмоциональных реакций.

Как сковать моторику?

Метод вам знаком: Марья Ивановна усаживает Петю на переднюю парту и ни на миг не выпускает его из поля зрения. «Не вертись», «Сиди ровно», «Слушай урок», «Слушай, как отвечают твои товарищи», «Я должна быть все время уверена, что ты работаешь…» Петина моторика парализована; очень скоро гиподинамия тела отпечатается гиподинамией мысли.

Как придавить душу?

Своеобразие души в том, что она должна развиваться свободно. Это относится ко всей триаде: мысли, совести и памяти.

Из созревшего чувства свободно возникает мысль.

Из свободного, пластичного контакта с другими людьми вырастает совесть.

Из самостоятельного мышления свободно складывается память.

Подчеркнем при этом три наиважнейшие вещи:

Ничего этого Марья Ивановна не знает; она действует в соответствии с ситуацией и существующими педагогическими канонами. Действует ни в коем случае не во зло (когда мы употребляем слова вроде «подавить», мы имеем в виду не умысел Марьи Ивановны, а сущность процесса, о котором она даже не задумывается), ее намерения самые благие… И все-таки Петину душу она уродует. Как же это получается?

Совесть — самое уязвимое место, и Марья Ивановна пользуется этим (наступает на нравственное чувство), чтобы спровоцировать конфликт. Но дальше она не зайдет, большего себе не позволит, поскольку — остынув после эмоциональной, реактивной вспышки — осознает, что это аморально.

Мысль — самая сильная сторона Пети. Чего стоят одни его вопросы — в каждом почка будущей задачи, и он был бы счастлив вцепиться в любую, если б ему объяснили, что к чему, и хоть чуть-чуть поощрили. Но для Марьи Ивановны его планка стоит слишком высоко; ей даже в голову не приходит посягнуть на эти скромные высоты. И она делает вид, что Петины вопросы — просто дурь, сотрясение воздуха.

Остается память.

Надеемся, из собственного опыта вы уже вспомнили, как действует Марья Ивановна?

Правильно: все свои силы, все свои знания, весь свой характер она посвящает достижению одной цели — заставить Петю запомнить как можно больше. Пусть запоминает, запоминает, запоминает: факты, примеры, приемы, методы (стихи, правила, формулы — само собой: это — святое). Придумали даже теорию; мол, в детстве память особо прочная и вместительная; значит, лови момент, пичкай, фаршируй ее, пихай в нее побольше знаний, — потом, когда вырастет — благодарить будет…

Петя чувствует: что-то не так; ему не нравится, что из него делают тяжелоатлета, который должен поднимать все большие и большие веса знаний. Это насилие угнетает его и вызывает обратную реакцию: инстинктивно он начинает отворачиваться от всякого нового знания, и это стремление к отторжению всего нового, как привычка, закрепляется в нем на всю жизнь. Наконец, нарастив мышцы знаний, он тяжелеет и утрачивает прежнюю способность перепархивать с цветка на цветок, а вместе с нею — и все свое очарование.

Если бы Пете было хотя бы лет 20, ничего из затеи Марьи Ивановны не вышло бы. Он бы поверил не ей, а своему инстинкту, неутолимому чувству новизны, неотделимому от удовольствия. Не нравится — не буду! — вот какой была бы его программа. И он бы спасся, остался самим собой. Но Петя — всего лишь мальчик, который приучен верить не своему чувству гармонии, а взрослым. И он — мучаясь, страдая, насилуя себя — выполняет то, что ему велят. Он старается. Вникает. Пытается понять. И запоминает, запоминает, запоминает… На запоминание уходят все его силы — и память становится его «сильной стороной». Она становится его опорой, его надежным другом в любых обстоятельствах. При этом изменяется все его мировосприятие. И когда он встречается с новым, оказывается перед необходимостью разобраться в нем, — он даже не пытается сделать это. Ведь мысль уже атрофирована! Он сосредоточивается — и начинает перебирать свой багаж памяти, привычно полагаясь на чужой, заемный опыт.

Выводы:

1) память, ставшая главным инструментом умственных процессов, лишает человека способности свободно чувствовать (а значит, и оригинально мыслить);

2) гипертрофированная память делает человека эмоциональным и реактивным существом, не способным на самостоятельное действие;

3) гипертрофированная память порождает идиосинкразию ко всему новому;

4) этот человек уже не способен ни увидеть, ни решить (названную другим) задачу;

5) он — творческий импотент.