Чтобы лучше понимать различие между гением и талантом, рассмотрим это на примере Моцарта и Сальери (по маленькой трагедии Пушкина). С Моцартом все ясно; как говорят, в музыке он бог (значит — творец), но поскольку до сих пор творцов и гениев не различали, не будем отступать от текста — пусть будет гений.
Что мы знаем о Сальери? Вот его самохарактеристика (творческая): «Звуки умертвив, музыку я разъял, как труп. Поверил я алгеброй гармонию». Говорит ли это о таланте? Нет. Зато дальше читаем: «Два, три дня, позабыв и сон и пищу, вкусив восторг и слезы вдохновенья, я жег мой труд и холодно смотрел, как мысль моя и звуки, мной рожденны, пылая, с легким дымом исчезали». Из этого видно, что 1) он смело шел навстречу дискомфорту и преодолевал его; 2) познал вдохновение; 3) его интересовал не результат, а процесс — сжечь рукопись для него ничего не стоило.
Значит, бесспорно, талант.
Но, может быть, выше? Быть может, все же гений? Ведь не зря же в разговоре о Бомарше Моцарт ему говорит: «Он же гений, как ты да я». А гений не ошибается! И льстить Сальери ему было ни к чему. Так где же истина?
Она и там — и там. Сальери трудился на уровне таланта — и тут правы мы; но Моцарт в его музыке гораздо больше, чем сам Сальери, музыка друга рождала в Моцарте проблемы — вот почему он их адресовал источнику. Здесь нет противоречия, как нет перегородки между талантом и гением. Они в одном диапазоне — вот почему Моцарт видит в Сальери ровню.
Кстати, по той же причине Моцарт приводит с собою из трактира старого слепого музыканта. Если б старик играл просто плохо — Моцарт бы не остановился: дискомфорт внешний, дискомфорт, рождающий задачи, — гений решает походя. А Моцарт привел старика с собою: «Из Моцарта нам что-нибудь!» Значит, в этих обломках своей — давно завершенной и всемирно знаменитой музыки («Свадьба Фигаро»!) — он ощутил проблему. Иначе говоря: потребность музыку писать.
А что же Сальери? Ведь они в одном диапазоне; отчего же он смотрит на Моцарта снизу вверх — «Священный дар», «Бессмертный гений»?
Его беда была в том, что, поверив алгеброй гармонию, он целостность гармонии разложил на элементы. Каждый из этих элементов был совершенен (например, «золотое сечение»), но, вырванные из целого, они становились шаблонами. Совершенными, но шаблонами. Следовательно, Сальери (кстати, он этого и не отрицал) именно шаблонами работал.
Напомним, что такое шаблон. Это материализованная мысль. Либо число, либо мерка — неизменные, независимые от обстоятельств (не зря ведь по ступенькам шаблонов Сальери намеревался подняться к вечности!).
Целостность гармонии разложить на элементы можно (правда, при этом исчезнет объединяющая их жизнь). Но вот обратное действие — получение целостной гармонии из элементов — еще не удавалось никому. И в этом был просчет Сальери. Утверждая: «музыку я разъял, как труп», — он имел в виду только материю музыки, ее ткань, звуки, мелодии, ритмы, тембры, темпы. При этом он надеялся, что, имея идею, он соберет вокруг нее эти элементы — и вновь получит музыку…
Не вышло.
Потому что, соединив все элементы гармонии, он получил труп.
Что разъял — то и получил.
Жизнь он не учел. Но даже если б и учитывал — мог ли бы он ею оживить совершенный труп?
Нет.
Потому что выбранный им инструмент исключил жизнь. Мысль ее исключает. Потому что мысль — это фиксация. Это конец. А жизнь текуча; она — процесс. И чтобы она жила в музыке, музыка должна строиться на материале не мысли, а чувства. Чувство, которое есть гармоническая целостность и которое целостная гармония и может материализовать.
Вот почему Сальери не мог постичь секрета Моцарта. Чувства, материализованные Моцартом, бесконечны, а мысли, на которые рассчитывал Сальери, — ограниченны.