О, счастливица!

Двадцать

Джолейн Фортунс выпрямилась так резко, что закачалась лодка.

– Господи, какой ужасный сон!

Кроум приложил палец к губам. Он заглушил мотор, в темноте они дрейфовали к острову.

– Представь, – сказала она. – Мы на воздушном шаре, том, желтом, как в прошлый раз, – и ты вдруг требуешь у меня половину лотерейных денег.

– Всего половину?

– После того, как мы заполучили украденный билет. Ни с того ни с сего ты требуешь дележа пятьдесят на пятьдесят!

– Спасибо тебе, агент Моффит, где бы ты ни был, – сказал Кроум.

– Что?

– Он и вбил тебе эту идею.

– Нет, Том. На самом деле он сказал, что ты не показался ему обычным сребролюбивым подонком.

– Стоп. Я уже краснею.

Ночь была ветреной, по небу скользили легкие облака. С севера надвигался холодный фронт. В прорехах между облаками появлялись и исчезали звезды. Джолейн и Кроум приближались к острову по широкой дуге. Обрамленный деревьями берег казался черным и безжизненным – грабителей нигде не было видно, они скрылись выше по протоке с подветренной стороны. Кроум предположил, что группе еще рано выставлять часовых – наверное, мужчины слишком заняты разгрузкой.

– Уверен, что они не заметили, как мы за ними следим? – спросила Джолейн.

– Я ни в чем не уверен.

Она подумала: нас таких двое.

Том явно держался поближе к ней, дробовику и прочему. Она не могла не удивляться почему – загадка, которой она избегала с самого первого дня. Зачем он это делает? Что ему с того? Кроум не сказал ничего конкретного, что пробудило бы эти сомнения в Джолейн, – то был лишь отголосок целой жизни разочарований в мужчинах, которым она доверяла.

Ялик подплыл ближе к мангровым деревьям, и она услышала, как Том сказал: «Держись». Потом лодка накренилась, Джолейн увидела, что он уже за бортом, вброд пробирается к берегу. В одном кулаке он держал носовой швартов, бесшумно подтягивая «Китобоя» по мелководью к полосе деревьев.

Джолейн села прямо.

– Будь осторожнее, – прошептала она.

– Вода чудесная.

– Москиты?

Кроум понизил голос:

– Не так уж и страшно.

Сейчас бриз, подумала Джолейн. Москиты предпочитают жаркие тихие ночи, Будь сейчас август, они бы нас сожрали.

– Видишь, куда бы пришвартоваться? – спросила она. – А если вон там?

– Я туда и направляюсь.

Пролив был ненамного шире самого ялика. Кроум посоветовал Джолейн лечь и прикрыть лицо, пока он будет протаскивать их сквозь сплетенье мангровых зарослей. Ветви скребли голые руки, в волосах запутался клочок осенней паутины. Джолейн крайне беспокоил скрежет корней по корпусу лодки, но Тома, похоже, это не волновало. Он выволок ялик на берег и помог ей выбраться.

Через пятнадцать минут они распаковали и привели в порядок вещи. При свете карманного фонаря вытерли «ремингтон» и зарядили два патрона. Джолейн в первый раз после заката разглядела лицо Тома, и от этого ей стало легче.

– Может, костер? – спросила она.

– Не сейчас. – Он прислонил ружье к дереву и выключил фонарь. – Давай просто посидим и послушаем.

Вибрирующая тишина успокаивала – ничего, кроме гудения насекомых и плеска волн у берега. Умиротворение напомнило Джолейн вечер в Симмонсовом лесу, когда они с Томом остановились посмотреть на оленя.

Только в этот раз он сжимал ее руку. Он был напряжен.

– Хорошее ты место нашел, – сказала она. – Мы здесь будем в безопасности.

– Я все время слышу шум.

– Это просто ветер в деревьях.

– Не знаю.

– Это ветер, Том. – Сразу видно, что он нечасто бывал на природе. – Давай разведем костер.

– Они учуют дым.

– Не учуют, если сами разожгли огонь, – успокоила она. – А я готова спорить на пять баксов, что так и есть. Спорим, у этой прелестной официанточки задница мерзнет в эдаких шортах.

Том наломал выброшенных на берег веток, а Джолейн выкопала в песке ямку. Вместо трута они использовали пригоршни хрустящих высохших водорослей, окаймлявших берег. Пламя занялось быстро. Джолейн встала поближе, наслаждаясь теплом, согревавшим голые руки. Том отстегнул вылинявший синий брезентовый навес с ялика и расстелил его на земле. Джолейн тактично предложила ему передвинуться на ту сторону, откуда дул ветер, чтобы дым не попадал в глаза.

– Хорошая мысль, – коротко согласился он.

Они сели близко к огню – Том с кока-колой и батончиком гранолы, Джолейн с «Кэнада драй», коробкой крекеров «Голдфиш» и «ремингтоном».

– Все удобства, как дома.

– Ага.

– Кроме радио. Разве Уитни сейчас не самое то? – Пытаясь его разговорить, Джолейн продребезжала: – Иийййя-аааа буду всяко любить тебяаааа…

Короткий смешок, не больше.

– Что-то не так? – спросила она.

– Наверное, просто устал.

– Да, пора бы уже.

– На рассвете, пока они еще будут спать, надо будет сходить на разведку.

– А если они рано встанут?

– Сомневаюсь. У них море пива, – сказал Том.

– Значит, на рассвете. А что потом?

– Достанем их по одному.

– Ты серьезно?

– Не с дробовиком, Джолейн. Только если они не оставят нам выбора.

– Ясно.

Том открыл банку тунца и вилкой выложил рыбу на бумажную тарелку. Джолейн отмахнулась, прежде чем он успел предложить.

– Я думал о твоем сне, – сказал он.

– Ой-е.

– Я не виню тебя за подозрительность. Только дурак бы не…

– Это неправильное слово…

– Послушай, – сказал он, – если бы я писал об этой истории, вместо того чтобы в ней участвовать, первым делом я бы спросил: «Откуда вы знаете, что этому малому помимо всего прочего не нужны ваши лотерейные деньги?» И все, что я могу сказать: мне – не нужны. Эта идея никогда не приходила мне в голову, и это правда. Откуда следует очевидный вопрос: что со мной, черт возьми, не так? Зачем я рискую жизнью ради женщины, которую знаю всего неделю?

– Потому что я супер-особенная? – спросила Джолейн с полным ртом крекеров.

– Эй, я пытаюсь быть серьезным!

– Офигеть. Ты действительно не можешь объяснить, почему ты здесь. Ты, чья профессия – складывать вместе слова. Умный, успешный парень, который не колеблясь бросает все, оставляет позади целую жизнь…

– Невероятно, я понимаю. Я действительно понимаю. – Он пристально смотрел в огонь. – Это просто показалось… необходимым.

Джолейн глотнула имбирного эля.

– Ну хорошо, мистер Кроум. Раз уж никто из нас не может вычислить ваши мотивы, давайте рассмотрим вероятности.

– Костер гаснет.

– Сядь на место. Давай начнем с секса.

– С секса?

– Да. С того, чем мы занимались прошлой ночью в мотеле, помнишь? Мы сняли одежду, один из нас взобрался на другого и…

– Ты думаешь, я рисковал быть убитым злобными психопатами только ради того, чтобы затащить тебя в койку?

– Некоторые мужчины пойдут на все.

– Без обид, – сказал Том, – но я не настолько изголодался по нежности.

– О, неужели? Когда, не считая прошлой ночи, ты в последний раз занимался любовью?

– Неделю назад.

– Ой… – Джолейн заморгала, опешив.

– С женой судьи. – Кроум встал, чтобы подбросить еще плавняка в тлеющие угли. – По-видимому, она вела подсчет и записывала. Я, наверное, смогу получить экземпляр, если хочешь.

Джолейн прекрасно справилась с удивлением.

– Итак, мы исключили деньги и трах. А что с героизмом?

Том невесело хихикнул:

– О, как бы мне хотелось быть героем.

– Бремя белого человека?

– Возможно.

– Или как тебе такой вариант: ты просто пытаешься что-то самому себе доказать.

– Уже ближе. – Он лег, сцепив руки за головой. В отсветах костра Джолейн видела, как он вымотался. – Да, мы же пропустили лотерею, – сказал он.

– Господи, точно – она ведь вчера вечером была? Пожалуй, нам было не до того. – Она нашла в сумочке купоны «Лотто», конфискованные Моффитом в квартире Бодеана Геззера. Развернула их веером, точно роял-флеш, чтобы Том увидел.

– Чувствуешь себя любимцем фортуны?

– Еще каким, – ответил он.

– Я тоже.

Она наклонилась и бросила билеты в огонь, один за другим.

К тому времени, как они добрались до Перл-Ки, Бодеан Гез-зер и Пухл едва разговаривали друг с другом. Причиной была свежекупленная карта Флоридского залива, которую никто из них не был в состоянии расшифровать. Пухл обвинял Бода, а Бод обвинял картографов из Национальной администрации по океану и атмосфере, которые (как он настаивал) специально неправильно разметили отдаленные проливы, чтобы помешать тем, кто готовился выжить в любых условиях, например Истым Чистым Арийцам. На этот раз карту покупал не Пухл.

Неспособность обоих мужчин разобраться в навигационных метках привела к последовательности высокоскоростных приземлений, серьезно покореживших алюминиевые винты. Катер начал трястись как блендер задолго до того, как ополченцы высадились на остров.

Пухл волновался – он так надеялся впечатлить Эмбер своими мореходными умениями. Но во время третьей аварии после отбытия с Групер-Крик он услышал ее слова:

– Это что, шутка?

В настоящий момент он находился по пояс в воде, сражался с течением, изо всей силы упираясь в транец. Бод Геззер шлепал рядом с ним по мелководью, толкая правый борт. Эмбер сидела в катере вместе с Фингалом.

Это что, шутка?

И Пухл услышал, как Фингал ответил:

– Если бы.

Сопливый уебок.

Хлюпая по глине, Пухл понял, что его тревоги обратились к лотерейным билетам. Оба были спрятаны в панели управления: украденный, до сих пор мокрый от недавней чуть было не случившейся катастрофы, и тот, что лежал в бумажнике Бода, – Геззер его переложил, когда Пухл заставил его спуститься за борт и толкать.

Дешевые пластиковые дверцы панели не закрывались. Пухл решил прострелить Фингалу коленные чашечки, если тот хотя бы приблизится туда.

Ночь спустилась раньше, чем они высадились на Перл-Ки. Бод Геззер с помощью топлива для зажигалки развел костер. Пухл разделся и повесил промокшую одежду на мангровых деревьях. Фингалу приказали разгрузить лодку. Он не мог поверить, что Пухл разгуливает по лагерю в одном белье, прямо перед Эмбер.

– Спрей от насекомых нужен? – спросил ее Пухл.

– Мне холодно, – ответила она.

В одно мгновение Фингал подскочил с армейским одеялом. Пухл выхватил его и укутал плечи Эмбер. Вручил ей аэрозольный баллончик с репеллентом и потребовал:

– Набрызгай-ка малехо мне на ноги, а?

Она сделала, как было велено, выражение ее лица скрывала долговязая тень Пухла. Бод Геззер косился от костра – они сделали глупость; такой девчонке не место в военизированном отряде. Фингал тоже переживал, но по другому поводу.

– В вещмешке есть сухой камуфляж, – пискнул он. Пухл его игнорировал. Он, казалось, полностью расслабился в своих заляпанных грязью коротких трусах.

– Ну, Эмбер, – сказал он. – И где ж вы все спали той ночью?

– В машине.

Пухл мрачно уставился на Фингала, и тот добавил:

– На обочине.

– Это так?

– Бля, а в чем ваще дело-то? – Фингалу не понравилось, как Пухл ставит его на место – следит за ним, ведет себя так, будто Фингал что-то скрывает.

На помощь пришла Эмбер.

– Это «краун-виктория». Там футбольную команду можно разместить, – сказала она. – Я спала на заднем сиденье, Фингал на переднем. Еще что-нибудь интересует?

Пухл покраснел и засуетился. Меньше всего он хотел выводить ее из себя – блин, да некоторым девчонкам льстит, когда ревнуешь. Он предложил Эмбер банку «бад-вайзера».

– Нет, спасибо.

– Вяленого мяса?

– Пожалуй, я пас.

Бодеан Геззер изрек:

– Надо устроить собрание. Сладкая моя, оставь-ка мужчин одних минут так на тридцать.

Эмбер посмотрела на серые заросли, потом повернулась к Боду:

– И куда, по-вашему, мне идти?

Фингал перебил, сказал, что нет ничего такого в том, что она останется.

– Она знает, кто мы, и она на все сто за программу.

На этот раз настала очередь полковника недобро воззриться на Фингала – но тот не отступал:

– Она даже обещала исправить мне татуировку!

– Очень жаль, что она не может исправить тебе твои ебаные мозги, – буркнул Пухл, теребя пластырь на глазу, словно коросту.

Бодеан Геззер чувствовал, что влияние на новорожденный отряд ускользает у него из рук. Эмбер должна заткнуться и вести себя как надо, вот и все. Ее присутствие дезорганизовывало – особенно ее аромат. И хотя Бод был благодарен за любое благоухание, которого хватило бы для нейтрализации Пухлова пота, он чувствовал, что задыхается от духов Эмбер. Они затуманивали мозг непристойными мыслями, в том числе пугающе откровенными. Бод злился на себя за увлечение грязными фантазиями, когда нужно полностью сосредоточиться на выживании.

Он расправил просмоленную парусину и призвал собравшихся к порядку. Эмбер села скрестив ноги в центре брезента, Фингал и Пухл – по бокам.

– Как вам известно, – начал Бод, – мы здесь, на этом острове, поскольку что-то – кто-то, – называющий себя «Черным приливом», всеми силами стремится нас уничтожить. У меня нет сомнений, это негритянская операция, весьма хитрая, и, я полагаю, они в конце концов нас найдут. Мы проделали весь этот путь сюда, чтобы перегруппироваться, привести в отличное состояние оружие и укрепить оборону. Я всем сердцем христианина верю – мы одержим победу. Но чтобы разбить этих черных ублюдков, мы должны быть готовы, мы должны быть командой: вооруженной, дисциплинированной и хорошо организованной. Очень скоро Америка окажется под ударом – мне не нужно вам об этом напоминать. Новый мировой трибунал, коммунисты, НАТО и так далее. Но сейчас это наше первое большое испытание, этот «Черный прилив»… ну что еще?

Девочка из «Ухарей» подняла руку.

– У тебя вопрос? – всполошился Бод Геззер.

– Да. Как вы себе это все представляете дальше, парни?

– Не понял?

– План, – пояснила Эмбер. – Какой у вас долгосрочный план?

– Мы – Истые Чистые Арийцы. Мы верим в чистоту и превосходство белых европеоидов. Мы уверены, что наши христианские ценности были преданы и отвергнуты правительством Соединенных Штатов…

Произнося все это, Бодеан Геззер сердито смотрел на Пухла. Как, интересно, они собираются выиграть расовую войну, пока рядом ошивается чертова официантка?

Пухла не раздосадовало вмешательство Эмбер – он был слишком занят, пытаясь украдкой разглядеть, что у нее под шортами. Фингал же, напротив, был крайне внимателен. Последовав примеру Эмбер, он поднял правую руку и помахал Боду.

– Что?!

– Полковник, вы сказали – евро-что-то…

– Европеоиды.

– Не растолкуете, что это такое? – попросил Фингал.

– Белые люди, – отрезал Бод Геззер. – Белые люди, чьи предки из Англии, типа, или Германии. Из всяких таких мест.

– Ирландия? – спросила Эмбер.

– Да, конечно. Дания, Канада… сечешь фишку? – Он поверить не мог, что они такие придурки – понятие этнической чистоты не так уж замысловато.

Потом Фингал сказал:

– В Мексике тоже есть белые люди.

– Чушь.

– Один чувак работал в дневную смену в «Хвать и пошел». Билли его звали. Он выглядел ужасно белым, полковник!

Бод начал закипать. Он набросился на Фингала и ударил его в висок. Фингал взвыл и шлепнулся Эмбер на колени. Пухл наблюдал, страдая от зависти.

Наклонившись, Бод взял Фингала за подбородок:

– Слушай, ты, прыщавый маленький слизняк! На свете божьем нет таких вещей, как белые мексикашки по имени Билли или Хуйлио или еще, блядь, как-нибудь. Белых кубинцев и испанцев тоже не бывает!

– Но Испания в Европе, – возразила Эмбер с абсолютным хладнокровием, поглаживая колючий Фингалов череп.

Пухл, которому надоело быть в стороне, объявил:

– А она дело говорит. – И потом, с глупой ухмылкой повернувшись к девушке: – А сам-то он ни в жисть слово «ниггер» не скажет!

Бодеан Геззер глубоко вздохнул и медленно обошел вокруг костра. Ему нужно остыть; ему нужно оставаться спокойным и здравомыслящим.

– Когда я говорю о белых европеоидах, – сказал он, – я имею в виду белых белых людей, ясно? Так проще всего объяснить. Я говорю об арийских предках, которые есть у всех присутствующих.

Пухл нетерпеливо вмешался:

– Ну давай уже приступим! – К огромному его облегчению, Фингал сел, отцепившись от бедер Эмбер. В отблесках пламени ее нейлоновые чулки восхитительно поблескивали – Пухл едва удерживался от того, чтобы их погладить. Вообще-то прошло всего несколько секунд, прежде чем он все же осмелился.

А когда осмелился, Эмбер врезала ему по лицу.

– Посмотри, что ты сделал! – выкрикнула она.

При неудачной попытке облапать ноги рука Пухла чем-то зацепилась за чулки. Крабовой клешней, уныло понял он.

– Что на тебя нашло?! – И Эмбер ударила его еще раз. Она хотела, чтобы похитители поняли – она боец и любое прикосновение им дорого обойдется. Главное правило официантки: защищай свое достоинство.

Пухл опрокинул пиво, неуклюже пытаясь освободить руку.

– Я сама, – огрызнулась Эмбер.

Бод Геззер с отвращением сунул насаженный на вертел кусок вяленого мяса в огонь. Фингала происходящее ошеломило. Страх Эмбер быть изнасилованной больше не казался безосновательным – чего не скажешь о галантной клятве Фингала ее защищать. Пухл слишком сильный и мерзкий; убить его во сне – вот и весь выбор Фингала.

Клешни краба прорвали дыру в чулке Эмбер.

– Вот черт, – пробормотала она. И Пухлу: – Надеюсь, ты счастлив, Ромео. – Вот такие паршивые фокусы выкидывал ее парень Тони, лапая ее промежность на людях.

Пухл велел ей успокоиться. Порылся в холодильнике в поисках нового пива. Потом развернул замшу и принялся (злобно хихикая) собирать «АР-15». Бод притворился, что ничего не заметил.

Эмбер взяла фонарь и пошла в лес переодеваться. Вышла уже в одном из камуфляжных комбинезонов Бода Геззера, «Мшистый дуб».

Пухла мгновенно обуяло уныние. Он тосковал по обрезанной футболке и блестящим шортам. Попытался представить Ким Бейсингер в виде охотника на медведей и не смог.

Зато Бодеан Геззер понял, что безнадежно одурманен трепещущим видением в пятнистом камуфляже. Его камуфляже. Добили его изящные белые кеды.

– Собрание окончено, – объявил он и тяжело сел. Эмбер, которая всерьез перепугалась, решила этого не

показывать. Она зашагала прямиком к Пухлу:

– Нам надо поговорить.

– Ща, пять сек, с винтовкой разберусь.

– Нет. Прямо сейчас.

Она взяла его за руку – за искалеченную клешней руку! – и повела в тень мангровых зарослей. Фингал был ошарашен. Девчонка что, с ума сошла?

Боду Геззеру это тоже не понравилось. Он понял, что скрежещет зубами; только женщина могла заставить его так себя вести. Не будь дураком, предостерег он себя. На похоть нет времени. И все же он не мог перестать думать о ней, о том, как комбинезон «Мшистый дуб» будет пахнуть, когда она его снимет. Или когда Пухл его сорвет – в этом случае Боду, возможно, придется вышибить ему мозги. Исключительно ради поддержания дисциплины.

Углубившись в лес на двадцать ярдов, Эмбер развернулась и направила фонарь в лицо Пухлу. Она сказала:

– Я знаю, чего ты хочешь.

– Тут не надо быть гением.

– Что ж, варианта два. Ты можешь поступить как свинья и изнасиловать меня, и я навеки возненавижу твой стояк. Или мы можем постараться узнать друг друга лучше и посмотреть, что будет дальше.

Здоровый глаз Пухла жмурился от пронзительного света, он пытался разобрать выражение ее лица. Пухл сказал:

– Я ж думал, что уже тебе по душе пришелся. В кабаке-то так и казалось.

– Давай объясню тебе кое-что: если я улыбаюсь посетителю, это еще не значит, что я хочу его выебать.

Это слово шокировало Пухла до глубины души.

– А если ты меня изнасилуешь, – продолжила Эмбер, – это будет худший секс из тех, что у тебя был. Худший.

– П-почему?

– Потому что я ни мускулом не пошевелю, ни звука не издам. Буду лежать, как холодный мешок грязи, скучая до зевоты. Может, даже время засеку. – Она подняла запястье, чтобы он увидел блик от часов.

Пухл выдохнул:

– Твою бога душу… – Чувствуя, что съеживается, он теперь жалел, что не надел каких-нибудь штанов.

– Или мы можем попробовать быть друзьями, – сказала Эмбер. – Как по-твоему, справишься?

– Конечно. – В ушах у него гудело. Он хлопнул по ним.

– Мошки, – заметила Эмбер. И отогнала их.

– Спасибо.

– Так мы договорились? – Она протянула руку. Пухл взял ее. На какое-то мгновение он решил было повалить Эмбер и трахнуть прямо тут, но передумал. Ебать холодный мешок грязи – приятного мало, даже если этот мешок выглядит как кинозвезда. Он подумал: черт, проститутки хоть ведут себя так, будто им нравится.

– А какие ж тебе тогда парни по душе? – спросил он. – Твой-то дружок тоже не ахти какой вежливый.

– Иногда он перебарщивает, – сказала Эмбер.

– А чего ж ты с ним? Никак богатый?

– У него все в порядке. – Большая жирная ложь.

– Спорим, я побогаче буду, – заявил Пухл.

– Ну да, конечно.

– А насчет четырнадцати миллионов чертовых долларов что скажешь?

Фонарь выключился. В темноте он услышал слова Эмбер:

– Врешь. – Запах ее духов стал сильнее, будто она шагнула ближе.

– Нет, не вру. Четырнадцать миллионов.

– Расскажи-ка мне о них.

Между проплывающими облаками появился просвет, и несколько мгновений Пухл видел ее глаза в свете звезд. Он будто рывком вернулся в жизнь – рука с клешней сама собою поползла к паху.

Эмбер сказала:

– Может, прогуляемся завтра. Только ты и я.

– Я за. – От возбуждения у него закружилась голова. Потом Эмбер заговорила шепотом:

– Да, у меня есть для тебя кое-что. – Она взяла его неповрежденную руку – прижатую к боку, – нежно раскрыла ладонь и положила в нее что-то мягкое.

Даже в темноте Пухл понял, что это.

Ее оранжевые форменные шорты.

– Маленький символ нашей дружбы, – сказала она.