О том, как В. И. Ленин любил музыку

О чём рассказывают ноты дома-музея

Гостиная в Ульяновском доме-музее В. И. Ленина

Город на Волге — Ульяновск. Полвека назад это был тихий, захолустный городок Симбирск. Он стоял далеко от железной дороги. Не дымились в нём заводские трубы, даже звонки трамвая не врывались в сонную тишину. Уроженец Симбирска писатель И. А. Гончаров так описывал его: «Самая наружность родного города не представляла ничего другого, кроме картины сна и застоя. Те же, большею частью деревянные, посеревшие от времени дома и домишки, с мезонинами, с садиками, иногда с колоннами, окружённые канавками, густо заросшими полынью и крапивой, бесконечные заборы; те же деревянные тротуары с недостающими досками, та же пустота и безмолвие на улицах, покрытых густыми узорами пыли».

Весной тихий Симбирск оживал и хорошел. Зеленели сады, зацветали фруктовые деревья. Начиналась навигация. По широкой как море Волге двигались пароходы. Спускались на воду лодки, звенели по вечерам песни.

В Симбирске родился и провёл школьные годы Владимир Ильич Ульянов (Ленин). Старый Симбирск назвали его именем — Ульяновск. Теперь этот город знают во всём мире. На поездах и самолётах, теплоходах и туристских машинах сюда стремится множество людей. Уже с утра по дворику вьётся длинная очередь в дом-музей В. И. Ленина. Группа загорелых пионеров нетерпеливо переминается с ноги на ногу. Они, видно, проделали долгий путь, чтобы провести полчаса в доме Ульяновых… Волнуясь входят ребята в дом; путаясь в шнурках, надевают неуклюжие музейные тапочки. Только бы всё увидеть, только бы успеть всё запомнить! Но время летит неимоверно быстро. Вот уже обошли все маленькие комнаты, чуточку задержались у книжной полки Володи; в детской подивились игрушкам: самодельные кубики, тряпичная кукла с глазами, намалёванными цветным карандашом; полюбовались рисунком Ольги (ветряная мельница! Наверное с натуры рисовала. Теперь таких не встретишь!); кто-то потихоньку потрогал хлебницу, выпиленную Александром в подарок матери…

Пора уходить. Неужели всё? Ноги тяжелеют, не повинуются. Мысленно пробегаешь снова весь короткий путь. Сначала вошли в гостиную. Справа от двери стоит небольшой чёрный рояль. Все двинулись дальше в кабинет Ильи Николаевича, а кто-то остановился у рояля, взволнованный: тот самый?! Под стеклом на рояле ноты. Любитель музыки проталкивается поближе: чёрный переплёт, на нём кожаный треугольник с вытисненными буквами «М. В.», раскрыта небольшая книжка нот, в ней виднеется знакомая песенка «Ах, попалась, птичка, стой». Рядом ещё пожелтевший нотный лист. Издали не разобрать, что.

В этой гостиной Ленин впервые в жизни услышал музыку. Здесь по вечерам зажигалась вот эта большая керосиновая лампа, задёргивались занавески. В зеркале отражались большие листья комнатных цветов. Крышка рояля была открыта, и ноты лежали не под стеклом, а на пюпитре, и клавиши не молчали. Их будила крепкая, умелая рука. И вот они звенят, гудят, поют что-то нежное. А наверху, в детской, идёт весёлая кутерьма. Света не зажигают. Натянув шубку мехом вверх, Володя изображает чудо-зверя «брыкаску». Брыкаска выползает из-под кровати. Все с визгом разбегаются в разные стороны. Но вдруг снизу послышались звуки фортепиано, и всем расхотелось шуметь и носиться. Дети потихоньку спускаются вниз. Старшие раскрывают книги или принимаются что-нибудь мастерить. Малыши неслышно играют на полу. Отец углубился в свои бумаги. Как хорошо работается и отдыхается, когда играет мама! Даже лежа в постели приятно слушать её игру и незаметно засыпать…

И рояль и ноты с девичьими инициалами «М. Б.» привезла с собою из отцовского дома Мария Александровна Бланк, ставшая женой Ильи Николаевича Ульянова. Музыка была не забавой, не развлечением — важной частью её жизни. В страшный год, когда был казнён старший сын Александр, семья Ульяновых снялась с насиженного гнезда и переехала в Казань. Мария Александровна распродала всё имущество. Не продан был лишь рояль. Его взяли с собой в новую жизнь.

«Так как Мария Александровна была очень хорошая музыкантша, любившая и хорошо понимавшая музыку, то музыка в семье значила многое»,— это слова Анны Ильиничны Ульяновой-Елизаровой. Мария Александровна прекрасно владела фортепиано. Она могла сыграть детям всё лучшее, созданное для этого инструмента — и Моцарта, и Бетховена, и Шуберта, и Шопена.

Среди нот в доме-музее сохранилось много двух- и четырёхручных переложений опер.

В маленьком Симбирске не было оперного театра. Изредка в городе гастролировала приезжая оперная труппа. Оперные спектакли были событием в захолустном городке. С каким волнением собиралась на спектакль семья Ульяновых! В складчину со школьными друзьями дети брали билеты в дешёвую ложу третьего яруса и наслаждались музыкой. Школьная подруга Ольги А. Ф. Щербо ходила с ними в театр на «Аиду» Верди, «Африканку» Мейербера, «Демона» Рубинштейна, «Евгения Онегина» Чайковского. Посещать оперу с Володей и Олей ей было особенно интересно, т. к. они хорошо знали музыку. Можно представить себе, как потом дома все собирались вокруг рояля, мать вынимала клавир недавно услышанной оперы, дети слушали, подпевали, вспоминая недавние театральные впечатления. Все, кому приходилось слышать, как играла Мария Александровна, называют её игру одухотворенной, вдохновенной, отмечают теплоту, музыкальность исполнения. Играя, она как бы беседовала с людьми. Для самой Марии Александровны музыка до конца жизни оставалась добрым другом, придавала ей силы в горькую минуту.

Когда Владимир Ильич находился в подполье или эмиграции, его друзья навещали Марию Александровну. Иногда товарищам по партии удавалось получить какие-нибудь сведения о нём. Хотелось поскорее передать их матери. В такие минуты огромного душевного волнения она часто обращалась к музыке: «…И наслушавшись и наговорившись она, маленькая, худенькая, вся светившаяся глубокой добротой и печалью, тихо подходила к роялю, открывала его и как бы унесясь далеко-далеко в своих думах, начинала играть печальные, тихие мелодии, так гармонирующие со всем её настроением»…

Понятно, что мать старалась развить в своих детях музыкальное чувство, учила их проникать в мир музыки, понимать её своеобразный язык.

Все дети, кроме Александра, обучались игре на рояле. Самой прилежной в семье справедливо считали Ольгу, девочку годом моложе Владимира Ильича. Брат с сестрой, самые живые и шаловливые в семье, были неразлучны. Их шумные игры и проказы будоражили весь дом. Бойкая, весёлая Лёля не уступала мальчишкам в играх и беготне.

Она очень ловко лазила по деревьям и крышам, вся в синяках и царапинах. В гимназии её прозвали «поколеноморепереходящая». К музыке она пристрастилась сразу, и все удивлялись, что эта подвижная, как ртуть, девочка часами просиживает за роялем, терпеливо повторяя гаммы и этюды. Юноша-старшеклассник Володя Ульянов говорил, слушая бесконечные музыкальные упражнения Ольги: «Вот чьей работоспособности можно позавидовать». Старшая сестра Анна Ильинична заметила, что пример Ольги повлиял на него. Со школьных лет Володя стал вырабатывать в себе трудолюбие, умение систематически работать.

Ольга была богато одарённой натурой. Гимназию окончила с золотой медалью, свободно владела тремя языками — французским, английским и немецким, а когда понадобилось, самостоятельно изучила и шведский. Она хорошо рисовала, её рисунки выделялись на гимназических выставках.

Но музыка ей была особенно дорога. Мать находила, что музыкальные способности Оли невелики. Однако горячее желание и уменье работать сделали своё: Ольга настолько хорошо успевала, что одна из всей семьи поступила в Музыкальную школу Казани. Там она занималась с таким же увлечением и усердием. Участвовала в хоре. В письмах её то и дело находишь строки о занятиях музыкой: по 2 часа играет, готовится к концерту школьного хора («Посещаю все репетиции и два дня почти не бывала дома»), а потом: «Концерт прошёл с большим успехом, чему я ужасно рада». Её школьная подруга Сашенька Щербо считала Ольгу прекрасным товарищем. Оля всегда готова была помочь подругам и особенно охотно разучивала с ними и аккомпанировала им песни (называют некоторые: «Выхожу один я на дорогу», «Укажи мне такую обитель», «Однозвучно гремит колокольчик»).

Сохранилось много нот, переписанных её рукой, и среди них мелодии запрещённых тогда революционных песен: «Марсельеза», «Вы жертвою пали», «Красное знамя», «Замучен тяжёлой неволей». Рядом с нотами матери лежат другие папки. На них вытеснены буквы — «О. У.». Между страницами лепестки засушенных цветов.

Чем была музыка для Ольги, говорит её письмо к любимой подруге А. Ф. Щербо: «У меня, как у всех, бывают ясные дни, бывают и пасмурные, когда я мучусь сомнениями и хандрю. Тогда мне не хочется и за перо браться… Ещё вчера на меня напала хандра, но на моё счастье удалось попасть в театр на „Фауста“ (прекрасная опера), и эти чудные звуки меня ободрили».

Прежняя озорница и непоседа, подруга детских лет Владимира Ильича, Ольга осталась и другом его юности. Во многом их связывала музыка.

Наиболее способным к музыке, по мнению матери, был Володя. Восьмилетним мальчиком он свободно исполнял лёгкие фортепианные пьесы, играл в четыре руки с матерью и сёстрами. Мария Александровна очень огорчилась, когда, поступив в гимназию, Володя решительно отказался продолжать занятия на фортепиано. Что случилось? Не испугался же он перегрузки школьными уроками: ученье давалось ему легко. Неужели Володя разлюбил музыку?

Брат Дмитрий потом догадался: ученики младших классов гимназии, куда поступил Володя, считали музыку занятием, недостойным мужчины. Наверное девятилетнему первокласснику не хотелось, чтобы его дразнили девчонкой… Но музыка уже завладела его сердцем. Чем дальше, тем большее наслаждение доставляла ему игра матери. Примостившись поудобнее у рояля, он внимательно слушал. Вот мама достала клавир оперы «Аскольдова могила» и ведёт рассказ о событиях в древнем Киеве, перемежая его пением. Перед слушателями встают, как живые, все действующие лица: мрачный Неизвестный поёт арию «В старину живали деды», восхваляя старые времена. Сейчас будет нежный хор девушек «Ах подруженьки, как грустно» — это легко узнать по вступлению. А под залихватскую песню Торопки — «Ай жги, жги — говори» просто плясать хочется. Всё это уже знакомо, а слушали бы ещё и ещё, как любимую сказку. Все сидят как заворожённые, но слушают неодинаково: Митя ещё мал, и, может быть, не так музыкален — его больше интересует сюжет, то, что рассказывает мама, а Володя и Оля поглощены самой музыкой.

Володя Ульянов слушает игру матери (с картины художника А. Морозова)

Мать приучила детей к хоровому пению. Иногда к семейному хору присоединялись и другие дети — приятели по школе. Вот тогда и появлялся в руках Марии Александровны сборник «Гусельки» — тот что теперь лежит под стеклом в Ульяновском доме-музее.

В те времена это был самый распространенный сборник детских песен. В нём можно было найти и народные песни и все известные детские песенки вроде «Вот лягушка по дорожке», «Серенький козлик», «Ах, попалась птичка, стой».

Когда доходила очередь до «Серенького козлика», маленький Митя с ужасом ждал появления серых волков. А Володя делал страшные глаза и грубым голосом пел: «Остались от козлика рожки да ножки»… Тут бедный Митя от страха и жалости заливался отчаянным рёвом.

Но когда Мария Александровна играла что-нибудь серьёзное, Володе и в голову не приходило озорничать. Он задумчиво слушал, потом насвистывал про себя услышанную мелодию. Насвистывал он чисто и верно. Двоюродный брат Н. Веретенников вспоминал: «У Володи прекрасно был развит музыкальный слух и память, он хорошо насвистывал сквозь зубы разные мотивы. Я же не слышал музыки совсем в нашей семье и не различал никаких музыкальных звуков. Первый толчок к развитию у меня музыкального слуха был дан свистом Володи».

Привычка насвистывать любимые напевы осталась у Владимира Ильича на всю жизнь. Говорят, правда, что насвистывал он лишь когда был в хорошем настроении.

Как-то Митя получил в подарок гармонику. Как ни вертел он её, как ни прилаживался — ничего не выходило. Попыталась Ольга заставить гармонь заговорить — но и ей это не удавалось. А Володя только взял гармошку в руки, попробовал аккорды и быстро подобрал несколько знакомых песен. Потом уже совсем ловко заиграл «Вот мчится тройка» — да и отложил инструмент в сторону. Не сравниться бедной гармони с полнозвучным роялем!

Владимир Ильич очень любил — и это навсегда осталось — петь в хоре. Он знал множество народных песен. Сколько их наслушаешься в деревне Кокушкино, куда Ульяновы выезжали на лето! Там живет весёлый приятель, мальчик пастух Бахавий. Он замечательно поёт татарские песни, а завидев Володю, запевает его любимую:

Володя знает, о чём поёт приятель. Это песня про такого же, как он сам, пастушонка. Вырос подпасок, и царь забрал его в солдаты. Худо в царской солдатчине…

В том же Кокушкине Володя ходил на постройку плотины. Там пели рабочие, на ходу придумывая слова:

Мальчик следил за работой плотников и замечал, что незатейливая припевка не просто забавляет их. Он ясно видел, что песня помогает людям трудиться ритмичнее, ловчее, узнал цену трудовой песне.

Когда в Кокушкино приезжал отец, устраивали далёкие прогулки, походы за грибами и ягодами. В пути много пели, читали стихи Пушкина, Лермонтова, Некрасова. Илья Николаевич очень любил пение. Как и другие крупные педагоги, он высоко ценил народную песню, считал её важным помощником в воспитании. Он приложил много усилий, чтобы в народных школах обучали детей музыкальной грамоте, пению по нотам. В те времена ученикам полагалось учиться петь только молитвы. Иных учителей удивляло, почему это директор народных училищ Ульянов так настойчиво убеждает заниматься пением всерьёз и поощряет школы, где существуют хорошие хоры. В те годы, когда Илья Николаевич стоял во главе школьного дела в Симбирской губернии, во многих школах проводились настоящие музыкальные занятия, прекрасно пели хоры. Он и сам любил попеть в домашнем кругу; компания собиралась приятная, и песни выходили на славу. Для детей прогулки с отцом всегда были праздником. И петь с отцом они любили ещё потому, что он знал особенные песни, каких не услышишь нигде. «Далеко, далеко степь за Волгу ушла»,— протяжно затягивал Илья Николаевич, и дети подхватывали тоскливую песню про человека, которому «жизнь не в радость была» и он

Илья Николаевич Ульянов посвятил свою жизнь просвещению крестьянских детей, недавних крепостных. Он видел, как трудно живётся народу. Он высоко ценил стихи и песни, в которых высказывались народные думы о воле. Одной из любимых была «По духу братья мы с тобой» на стихи поэта А. Н. Плещеева. В студенческие годы Илья Николаевич певал её с товарищами по Казанскому университету.

Долгие годы считалось, что «По духу братья» сочинил поэт декабрист К. Ф. Рылеев. Может быть поэтому молодёжь с особенным чувством относилась к запретной песне.

А дети Ульяновы, хоть и не знали истории крамольной песни, горячо повторяли вслед за отцом:

И дальше — песня звучала как призыв:

Не все ребята понимали её слова, но песня увлекала их, с ней в их сознание незаметно входили свобода, любовь к людям, ненависть к угнетателям. Даже Аня, старшая из детей, вначале не вникала в истинный смысл слов песни и как-то раз запела её громким голосом, уже не на дальней прогулке, а у себя во дворе. Мария Александровна услыхала, позвала дочку в комнаты и объяснила, что песня эта запрещённая, и если услышат её в доме директора народных училищ, то отцу придется плохо. Ане тогда было уже 13 лет. Она могла понять, что «бичи страны родной» это царь и его приближённые — угнетатели народа. Ей открылась теперь глубокая правда и сила любимой песни, а отец, сам передавший песню детям, стал ещё ближе и дороже.

В гимназии Володя быстро освоился и сдружился с товарищами. Кто бывал у него дома, начал понимать, почему Володя так тянется к музыке. Вскоре как-то само по себе вышло, что энергичному мальчику стали поручать организацию ученических концертов. Иногда их устраивали платными, в помощь самым бедным учащимся. Володя Ульянов интересно составлял программу. Он наперечёт знал все гимназические таланты, умел привлечь их к участию в концерте. Соученик В. И. Ленина по гимназии Д. Андреев припомнил интересный случай: шёл ученический вечер. Во втором отделении должен был петь хор с солистом. Но перед началом концерта пронёсся слух, что солист внезапно заболел. Прозвенел звонок и все поспешили в зал, а в антракте на эстраде появился Ульянов с товарищем. Они вывешивали объявление: «Вместо заболевшего выступит ученик седьмого класса Дмитрий Андреев». Увидев в объявлении своё имя, новоиспечённый солист пришел в ярость и набросился с кулаками на Ульянова — что это за самоуправство? Да он и не собирается петь без подготовки.

«Володя спокойно отстранил меня и сказал:

— Ты эти романсы знаешь?

— Знаю.

— Ты их пел на вечеринке?

— Пел.

— Ну, так и здесь споёшь!»

Диме Андрееву пришлось-таки спасать положение. Он выступил и, очевидно, спел так хорошо, что потом Ульянов пожимал ему руку и говорил с восторгом: «Ну, и молодец же ты, Димка! Тебе надо сделаться настоящим певцом, в этом твоё призвание!»

Видно Володя знал, что поступает правильно, что Андреев хорошо споёт, концерт не сорвётся и программа не пострадает от замены солиста.

В гимназии был хор. Им руководил ученик старшего класса Писарев. Ульянов редко показывался в хоре, потому что там больше занимались разучиванием церковных песнопений, а Володя рано простился с религией. Его увлекали другие песни.

Когда в классе стали проходить историю, он заинтересовался народными восстаниями: Симбирск связан с именами Пугачёва и Разина. В нынешнем Ульяновске на одном из домов по ул. Маркса прибита памятная доска; в этом доме в железной клетке содержался перед казнью схваченный царскими властями Пугачёв.

В юности Ленина, конечно, такой доски не было, но по городу ходили рассказы об этом. Говорили, будто сторонники Пугачева пытались спасти его и прорыли под этот дом подкоп для побега. Мальчики во главе с Володей Ульяновым сговорились найти подкоп. Это была очень рискованная затея: в доме жили гимназические надзиратели, и легко можно было попасться им на глаза. Гимназисты тайком раздобыли фонарь, лопату, собрали по домам свечные огарки, а Володя принес клубок толстых ниток, чтобы не заблудиться в извилинах подкопа. Долго и терпеливо бродили они в подвалах дома, высвечивали, рыли, выстукивали стены, но подкопа не обнаружили.

Мальчики выспрашивали у старожилов о Разине и Пугачёве, записывали легенды и песни о них. Уходили гурьбой на Свиягу или Волгу и там распевали песни волжской вольницы: «Вниз по матушке, по Волге», «Утёс Стеньки Разина» (любимую песню брата Саши). Пели и «Дубинушку», и песню на стихи Некрасова «Укажи мне такую обитель». Пели и другие песни из запрещённых сборников. Чья-то таинственная рука доставляла в гимназию эти крамольные песни. Однажды в умывальной обнаружили такую книжечку. В кабинет директора явился полицейский чин, и учеников вызвали на допрос поодиночке. Но виновника не нашли.

Директор гимназии замечал, что в гимназию проникают нежелательные идеи. Он собрал всех учеников и произнес грозную речь. «Бойтесь отрицательного направления»,— много раз повторял он. Старшеклассники молчали, а младшие любопытствовали: что это значит — отрицательное направление? Старшие очень понятно объясняли, и даже младшие ученики стали интересоваться свободолюбивыми стихами и песнями. Ну конечно, не место было в гимназии такой музыке. Там спокойнее было благостным напевам молитв. Впрочем, и с церковным пением не всё шло гладко. И туда закрадывался озорной мальчишеский дух. Однажды, в день приезда в гимназию столичного начальства, в гимназической церкви был отслужен молебен. Всё выглядело весьма торжественно, особенно отличился хор под руководством ученика Писарева. Ни в одной гимназии не слыхали высокие гости такого красивого пения.

Ещё бы не красиво! Все молитвы пелись… на мотивы из оперы Верди «Аида». Но никто не заметил этого, и проделка хористов осталась безнаказанной!

Володя Ульянов покатывался со смеху и уверял, что наконец-то он в церкви получил истинное удовольствие.

В старших классах Ульянов сблизился с Костей Сердюковым, участником революционного кружка. Костя учил его и новым революционным песням. Они рвались из сердца, гремели, как буря на просторе родной реки. Волга и песня с детства сплелись воедино в сознании Владимира Ильича. Отец купил полное собрание сочинений Некрасова. Его читали вслух по вечерам, всей семьей. Пели песни о Волге на стихи Некрасова; в ритме этих стихов и песен лихо раскачивались и высоко взлетали на качелях Саша и Аня.

Володя с ранних лет преданно любил Сашу, подражал ему во всём. Не было для него ничего дороже внимания старшего брата. Саша брал его с собой в путешествия на лодке вниз по Волге, которые затевал с друзьями. Покупались запасы провизии на несколько дней, на лодку ставили парус и отправлялись в путь. Ночная рыбалка, уха из собственного улова. Стихи, читавшиеся под треск костра, чудесные картины природы, горячие речи и песни глубоко западали в душу младшего брата.

С большой любовью вспоминал потом Владимир Ильич Волгу, её песни, тосковал о ней вдали от родины. «Вы на Волге бывали? Знаете Волгу? Плохо знаете? Широка! Необъятная ширь… Так широка… Мы в детстве с Сашей, с братом, уезжали на лодке далеко, очень далеко уезжали… и над рекой бывало, стелется неизвестно откуда песня… И песни же у нас в России!»

Сестра Владимира Ильича Ольга в гимназические годы

Музыкальные вечера в доме Ульяновых продолжались. Дети подросли. Они уже не только слушали игру матери, но сами играли и пели. Пришло время и младшей — Маняше — садиться за рояль. Она одолевала этюды из «Школы беглости» Черни, твердила упражнения Гурлита (эти ноты и сегодня хранятся в квартире-музее В. И. Ленина в Кремле). А Ольга к тому времени стала хорошей пианисткой. Тут-то, наверно, и составлялись четырёхручные ансамбли с матерью: среди ульяновских нот много пьес для игры в четыре руки.

В нотных тетрадках с инициалами «О. У.» переплетены фортепианные пьесы. Там и прелюдии Шопена, и сонаты Бетховена, и виртуозный вальс-каприс Рубинштейна. Очень много вокальных произведений. Кто же пел эти романсы Глинки и Даргомыжского, Шуберта и Шумана?

Перенесёмся мыслью в квартиру Ульяновых: пусть это будет в Симбирске или Казани, а если летом, то в Кокушкине или Алакаевке. Везде, среди самой простой и скромной обстановки, мы увидим рояль.

Днём по дому и саду раскатываются энергичные пассажи этюдов. Вверх, вниз грохочут по всей клавиатуре гаммы, настойчиво штудируется по многу раз одна и та же фраза. Это работа — ежедневная тренировка труженицы Ольги. Пусть по многу раз одно и то же. Пусть! Зато как легко и плавно побегут затем пальцы в кружевных мелодиях Шопена, как сильно, драматично прозвучат суровые бетховенские аккорды.

Владимир Ильич погружен в работу. Перед ним на столе груда серьёзных книг. Но и работая, он чутко прислушивается к игре сестры. Как хорошо, что музыка рядом! Как привычно, легко работается. А свободные часы брат с сестрой проводят вместе за роялем. Нет, Володя не отважится теперь, как бывало в детстве, играть с Олей в четыре руки. Отстал… Не угнаться уже за её проворными пальцами. Но к юности у Владимира Ильича оказался голос: небольшой, глуховатый, но приятный баритон. Теперь он не только принимал участие в общем пении, но пел романсы и даже оперные арии под аккомпанемент сестры. Возьмёшь сегодня в руки романсы, переписанные когда-то Ольгой Ильиничной, и думаешь с невольной теплотой: это ведь для него старалась сестра достать и переписать любимое… «Свадьба» Даргомыжского на стихи Тимофеева. Любимый романс революционной молодёжи. Ольга тщательно переписала ноты. Что же привлекло Ленина в этой музыке? По названию романса можно ожидать музыки свадебного веселья: плясового ритма, лихих возгласов, поздравлений и тостов. Ничего этого нет в романсе-балладе[1] Даргомыжского. Вначале, как это бывает в балладах, звучит спокойная мелодия — рассказ:

Но уже в этих первых строках, несмотря на невозмутимый характер мелодии — слышится дерзкий вызов старому. А потом плавная мелодия превращается в быстрый, взволнованный речитатив[2]. В звуках встает фантастическая картина: ночной лес, туманное небо, тусклые звёзды, утёсы и бездны. Не под холодными сводами церкви, а в храме самой природы нашли приют любящие сердца. Привела их сюда «не неволюшка злая», пришли они «по своей доброй воле». И «венки им сплетали любовь да свобода»…

Строфа за строфой чередуется в «Свадьбе» певучий, почти бесстрастный «рассказ» и бурные эпизоды свадебного пира, могучего праздника природы:

Но вот, словно утомившись, стихает ночная гроза. Встаёт ясное утро. Сияет улыбчиво солнце. Сама природа радуется счастью молодых:

«Свадьба» Даргомыжского — гимн большому человеческому чувству.

Каждым звуком, каждым словом песня восстаёт против угнетения женщины, воспевает свободу, которой радуется сама природа. Вот почему Ильич с такой любовью пел и слушал «Свадьбу».

И ещё певал он арию Валентина из оперы Фауст. Поставьте пластинку с этой арией и вы услышите: «Бог всесильный, бог любви! ты услышь мою мольбу»… Что это? Молитва? О чём же?

Валентин уходит на войну. Его тревожит судьба сестры Маргариты, и он молит бога защитить её. Вначале ария и звучит смиренно, подобно молитве. Но дальше музыка преображается, в ней появляются ритм марша, энергия, сила: «Там, в кровавой борьбе в час сраженья, клянусь, буду первым я в первых рядах»,— восклицает Валентин. Это привлекло юношу Ульянова. В клятву Валентина он вкладывал собственную решимость не жалеть жизни в борьбе за свободу народа.

У Ольги Ульяновой был приятный голос, хорошо сливавшийся с голосом Владимира, и они много пели вдвоём. Рукой Ольги переписан дуэт Мендельсона «Осенняя песнь». Нравился ли Ленину этот печальный, красивый напев? Пел ли он его — неизвестно. Но о другом дуэте, который пел Ильич с сестрой, рассказал в своих воспоминаниях Дмитрий Ильич Ульянов — о песне Вильбоа «Моряки» на стихи поэта Языкова. Многие композиторы ⅩⅨ века сочиняли романтические песни в ритме горделивого полонеза. Так написаны известный романс Варламова «Белеет парус», «Победитель» Глинки. В ритме полонеза начинается фортепианное вступление к «Морякам» — и дальше твёрдо и решительно звучит тот же ритм, сопровождая пение.

начинает певец. Словно ободряя и поддерживая друга вступает второй голос, и оба призывают:

Они поют о чудесной стране, что лежит «за далью непогоды» и манит отважных, и они готовы к борьбе:

Молодые Ульяновы с увлечением пели о смелых моряках, а представлялись им иные бури, иная борьба. Героическая музыка помогала им высказать заветные стремления, воспитывать в себе качества непоколебимых борцов.

1886 и 1887 годы принесли Ульяновым два тяжких удара один за другим. Внезапно скончался Илья Николаевич. По приговору царского суда был казнён Александр. Семнадцатилетний Володя оказался главой семьи — старшим мужчиной в доме. Окончив гимназию, он поступил в Казанский университет. После всего пережитого мать не решилась расстаться с сыном. Вся семья переехала в Казань. В университетском городе музыкальная жизнь была богаче, интереснее. За год до приезда Ульяновых здесь открылась музыкальная школа. Её основал энергичный, образованный музыкальный деятель А. А. Орлов-Соколовский. Занятия велись по программе консерватории. Ольга Ульянова поступила в Музыкальную школу. Строгие требования Орлова-Соколовского, высокая дисциплина на его уроках пришлись ей по душе. Школа не жила замкнуто: здесь проводились концерты для любителей музыки силами преподавателей и учащихся. Казань — один из первых городов русской провинции, где процветал свой оперный театр. Казанская интеллигенция любила оперу. Газеты с гордостью писали об удачных спектаклях. В оперном театре Казани выступали многие видные артисты. Особенным успехом пользовался тенор Юлиан Федорович Закржевский. Восторженная молодёжь поджидала его у артистического подъезда. А иной раз юные поклонники его таланта выпрягали лошадей и сами везли по городу своего любимца. Молодой Шаляпин с замиранием сердца стоял перед дверью его квартиры не веря своему счастью: неужели сейчас он увидит знаменитого певца?

Рисунок Ольги Ульяновой — школьницы

Во главе оперного дела стоял тот же Орлов-Соколовский. Под его руководством спектакли готовились особенно тщательно. Именно о здешней постановке «Фауста» с таким восторгом писала своей подруге Ольга Ульянова. Опера была отрадой в печальной жизни семьи. Угнетали горькие мысли об утрате отца и любимого брата. После уютного, родного симбирского дома,— необжитой, холодный дом, где все зябли. За семьей казнённого революционера постоянно следила полиция. Но нужно было жить, нужны были силы для борьбы. Владимир Ильич упорно работал. Изучал труды Маркса. Сразу же вошёл в круг революционного студенчества. Утешением и опорой была музыка. Ульяновы посещали Казанский оперный театр. Старались раздобыть дешёвые билеты на самый верх. Сидеть приходилось согнувшись, но музыка увлекала, забывались маленькие неудобства…

Вскоре бурные события оборвали казалось бы наладившийся порядок жизни. Владимир Ильич сошёлся с революционной молодёжью, стал одним из вожаков студенческой забастовки. Его арестовали и — «Прощай, Казань, прощай, Университет!» (так писали участники забастовки в подпольной листовке). «Прощай, музыка, прощай, опера»,— добавим мы. Семнадцатилетний студент Ульянов был исключён из университета и выслан в деревню, где за каждым его шагом неусыпно следила полиция. Лишь через год ему разрешили вернуться в Казань. Дома его ждал сюрприз: билеты в оперу с участием Ю. Закржевского. Шла опера Галеви «Жидовка»[3]. Владимир Ильич страшно истосковался по музыке. Он слушал оперу с волнением и восторгом. Даже ночью ему не спалось. Ворочаясь в постели он тихонько, чтобы не разбудить домашних, напевал кусочки запомнившихся ему арий. Перед глазами стоял замечательный артист, в ушах звучал его голос. Этот вечер запомнился Ленину надолго. Прошло 13 лет, и уже в эмиграции, в Мюнхене он как-то попал на ту же оперу: «Слушал с великим наслаждением», сразу написал он матери. В этом письме он вспоминал тот казанский спектакль и пение Закржевского и сам удивлялся, что многие места хорошо помнил через столько лет.