О том, как В. И. Ленин любил музыку

Эти песни пел Ленин

В. И. Ленин на прогулке в горах (Польша, 1914 год)

Любимым отдыхом Владимира Ильича были прогулки в горы. Он купался в горных речках, легко ходил, поднимался на большую высоту, увлекал за собою смелых и тренировал их в горном спорте. Летом 1914 года Ленин жил в польской деревне Поронин у Карпатских гор. Как-то в воскресный день он с друзьями затеял трудный поход в горы. Целые сутки они бродили по горам и оказались на самой вершине. Вокруг было пусто и тихо. Ильич, смеясь, сказал: «Уж здесь нас не достанут ни жандармы, ни полицейские, ни цари — давайте-ка петь полным голосом наши революционные песни!». И он начал первым:

К нему присоединились спутники. Пели негромко, печально — кто сидя, кто привстав на колени. За первой песней последовали другие. Владимир Ильич дирижировал стоя, и все незаметно для себя встали на ноги, выпрямились, голоса зазвучали твёрдо, торжественно и мощно, как того требовали песни «Варшавянка», «Красное знамя», «Смело, товарищи, в ногу», «Марсельеза».

Может быть в те минуты Ильичу припомнились дни, когда он впервые услыхал эти песни… Ещё делая первые шаги к революционной деятельности, он узнавал революционные песни. И тогда же он понял, что и песня — участник борьбы, и её преследовали, запрещали, конфисковали, сжигали… За пение революционных песен сажали в тюрьмы, избивали нагайками.

Ту, траурную, что здесь в горах он запел первой, очень любил брат Саша. Давно, ещё в России, Ленину стало известно, что песня эта была написана в память студента Чернышёва, погибшего в царской тюрьме. А сам Саша всего за несколько дней до рокового первого марта 1887 года, когда он готовился с бомбой в руках выйти навстречу царю, вдруг запел эту песню в шумной студенческой компании. Веселье остановилось. «Ведь это похоронная»,— удивленно сказал кто-то. «Да, похоронная»,— твёрдо ответил Саша. Сестра Анна тоже была здесь. Она взглянула на брата и сердце её замерло — такую муку прочла она в его глазах.

В 1897 году по пути в ссылку Ленину пришлось около двух месяцев пробыть в Красноярске. Здесь он сошёлся с местными политическими ссыльными. Долгие вечера проводили они вместе. Горячие речи чередовались с песнями. «Красноярцы — народ певучий, и из молодёжи составлялся неплохой хор. Владимир Ильич очень часто просил нас петь, и его особенно волновала фраза известной песни, которую он тихонько подпевал: „Ты голову честно сложил…“[11] Рокотание басов на последнем слоге слова „сложил“ он сопровождал мерным покачиванием головы в такт песне, а глаза у него при этом были такие, словно он смотрел куда-то вдаль…»

«Красное знамя» Владимир Ильич перенял от польского ссыльного Проминского, с которым встретился в Шушенском. Он и знал её тогда только на польском языке и считал польской песней. Теперь стало известно, что эта песня французского происхождения.

Вернувшись из ссылки, Ленин с увлечением рассказывал домашним о польских революционных песнях, которым выучился в Сибири и, расхаживая по комнате, пел:

И сестра подбирала за ним новые песни на фортепиано.

«Варшавянку» Ленину спел сам её автор, друг Ильича Кржижановский. Г. М. Кржижановский, тот самый, что впоследствии участвовал в разработке знаменитого плана электрификации России и стал академиком и героем труда, в те времена был молодым революционером. Он любил песни, писал стихи. В одну ночь с Лениным Кржижановский был арестован по делу «Союза борьбы за освобождение рабочего класса». В тюремной камере судьба свела его с польскими рабочими. Они часто пели замечательную песню — «Варшавянку». Глеб Максимилианович чутко прислушивался к ней. Напев Варшавянки был именно такой, о каком мечтали строители новой партии: мужественный, сильный, наступательный. Стоило перевести её на русский язык. Польские друзья рассказали Кржижановскому, о чём поётся в «Варшавянке». Но как раз о рабочем движении в ней и не говорилось. На новом этапе революции слова песни во многом устарели. Кржижановский сделал не точный перевод, а новый вариант «Варшавянки», более близкий по духу пролетарской революции. И гибкая мелодия отозвалась на новое содержание слов: в ней твёрже зазвучали героические призывные обороты.

Вот какой была польская Варшавянка:

А такой она стала в новом, русском варианте:

Всю Бутырскую тюрьму всколыхнуло, когда узники камеры, известной под названием «Часовой башни», стройным хором запели:

Тюремщики бесились от бессильной злобы. Тщетно пытались они оборвать песню. Яростно колотили в двери кулаками и прикладами. Но дверь была надёжно подпёрта изнутри богатырскими плечами одного из заключённых. Справиться с ним не смогла вся свора тюремщиков. «Варшавянка» победно звучала, торжествуя над насилием.

А потом её понесли по этапам и тюрьмам, и сам автор, угодивший в Сибирь, при свидании пел её Ильичу. Это был замечательный подарок заброшенным в суровый снежный край, но не покорённым ленинцам. С этой поры «Варшавянка» была с ними всюду — в тюрьме и на баррикаде, на массовках и демонстрациях.

Кржижановский перевёл на русский язык ещё одну замечательную революционную песню — «Беснуйтесь, тираны». Она была особенно популярна там, где начала свою жизнь — на Украине. В 1889 г. во Львове полиция жестоко подавляла всякие проявления свободолюбия. Особенно трудно приходилось учащейся молодёжи. Во Львове жил тогда выдающийся украинский писатель-революционер Иван Франко. Группа студентов пришла к любимому писателю, чтобы рассказать ему о событиях в Университете, посоветоваться как действовать, как бороться с произволом. Слушая взволнованный рассказ молодежи Иван Яковлевич с возмущением воскликнул: «Шалiйте, шалiйте, скаженi кати!» (Беснуйтесь, беснуйтесь безумные палачи).

Студент Александр Колесса[13] подхватил эту фразу и начал с неё своё стихотворение.

Стихи его в тот же день стали песней, а назавтра новая песня гремела на студенческой сходке.

Удивительно чутко студенты подобрали музыку к стихам Колессы. Трудно поверить, что она рождена не вместе с ними (это мелодия из музыки львовского композитора Вахнянина). Когда слышишь суровые, неумолимые, как приговор возгласы: «Позор! позор! И смерть вам, тираны!» — кажется, что другие слова никогда и не могли петься на эту мелодию. Песню «Беснуйтесь, тираны» в переводе Кржижановского с её гневным припевом очень любил и часто пел Ленин.

«Смело, товарищи, в ногу» — тоже дитя неволи. Она родилась в глухой «одиночке» таганской тюрьмы.

Обитателем одиночной камеры почти два года был молодой революционер, талантливый химик и поэт, смелый подпольщик Леонид Петрович Радин. Его хотели укротить, сломить волю к борьбе, заперев в каменный мешок. Тюрьма подорвала его здоровье, но непоколебимой была вера Радина в победу революции. Шагая взад и вперёд по сырой и тёмной камере, он складывал песню. Записать её Радин не мог — узникам одиночки запрещалось иметь бумагу и карандаш. Приходилось запоминать, напевая. Мелодия складывалась вместе со словами. Она получилась похожей на другие песни («Медленно движется время», «Славное море, священный Байкал»), но с новыми словами преображались мягкие обороты мелодий. Ритм становился твёрдым, маршеообразным. Так в тюрьме родилась гневная, непреклонная песня. Перед отправкой в ссылку Радина перевели в переполненную камеру, уже известную нам «Часовую башню». Леонид Петрович был счастлив, попав из глухой одиночки в шумную толпу товарищей. Он спел им свою песню, и с нею в камеру ворвался новый прилив бодрости и энергии. «Смело, товарищи» полюбилась всем. А через несколько дней заключённые из «Часовой башни» стояли на тюремном дворе, закованные в кандалы. По команде начальства им предстояло выйти за ворота и пуститься в далёкий изнурительный путь.

«Шагом марш»,— лихо скомандовал начальник конвоя. Это было сигналом. Из всех уст вырвалось: «Смело, товарищи, в ногу, духом окрепнем в борьбе». Люди в цепях пели свободно, победно, радостно, а вооружённые стражи метались в ярости, не зная, как справиться с грозной песней.

Тюрьма доконала Радина, и вскоре после создания песни он погиб, а песня его делала великое дело… Владимир Ильич особенно любил мужественный радинский марш. Он весь загорался при звуках этой песни и не мог оставаться только её слушателем.

Ещё в юные годы Владимир Ильич поверил в силу песни и никогда не забывал об этом славном боевом оружии. Агитаторы приносили в рабочие кружки новые песни. И сам Владимир Ильич во время занятий в Партийной школе под Парижем в Лонжюмо обучал её учащихся революционным песням. Они печатались на страницах большевистских газет и отдельными сборниками. Партийные листовки призывали рабочих: «Выходите на улицу! Берите красные знамена! Пойте громче ваши боевые песни!»

Хозяева фабрик и заводов трепетали от страха, заслышав в толпе рабочих боевую песню.

Демьян Бедный сочинил по этому поводу сатирическую басню-быль «Поют». Её напечатали в большевистской газете «Правда». Капиталист жалуется жене:

Боялись влияния революционных песен и царские слуги-жандармы. Тем же летом, когда Ленин на вершине гор запевал песни революции, его младшая сестра отбывала ссылку в Вологде.

Полиция проведала, что по почте ей приходят какие-то книги. Ночью полицейские ворвались в квартиру и перевернули всё вверх дном. Нашли сочинения Маркса и Энгельса и самого Ленина, перелистывали их, тупо разглядывали, ничего не понимая, и вдруг в груде книг заметили маленький сборник «Наши песни». Эта книжечка встревожила царских слуг больше самых важных марксистских трудов. Они даже привели в своем донесении одну из песен как доказательство преступного поведения М. Ульяновой:

Не слишком складны были эти стихи, но жандармы поняли всё. И Мария Ильинична была арестована.

Во всех странах народ ненавидел угнетателей, везде рождались песни протеста, песни борьбы. Где бы ни был Ленин, он встречал их. И французская Марсельеза и польская Варшавянка были родными сестрами русских революционных песен.

Во многих речах и статьях Ленина огнём горят слова революционных песен. В 1905 году, описывая революционные события в Москве, Ленин писал: «Толпа поёт „Марсельезу“. Устраиваются революционные митинги. Типографии, отказавшиеся бастовать, разгромлены. Народ разбивает булочные и магазины: рабочим нужен хлеб, чтоб жить, и оружие, чтобы бороться за свободу (совсем так, как поётся во французской революционной песне)».

«Vive le son du canon![14]»,— вдруг читаем мы в ленинской статье. Это фраза из знаменитой «Карманьолы». Пахнущую порохом, озорную и гневную песню-танец «Карманьолу» распевал восставший народ Парижа перед дворцами королей ещё в 1792 году. «Станцуем карманьолу, пусть гремит пушек гром» — такой был припев «Карманьолы».

В преддверии событий 1905 года Ленин писал: «Vive le son du canon, скажем мы словами революционной песни — „Да здравствует гром пушек“, да здравствует открытая народная война против царского правительства и его сторонников». В пламенных словах Ленина слышится боевая музыка революции.

В 1909 г. в Париже Надежде Константиновне помогала по хозяйству уборщица-француженка. За работой она обычно напевала песенку. Как-то Владимир Ильич прислушался: «Вы взяли наш Эльзас, нашу Лотарингию, вы можете онемечить наши поля, но вы никогда не овладеете нашим сердцем, никогда»,— пела уборщица.

Эльзас и Лотарингия — французские области. В 1870 г. их захватила Германия, но французы не могли примириться с тем, что в их родных местах хозяйничают чужеземцы. Об этом в народе сложили песню.

Владимир Ильич попросил женщину повторить песню. Он слушал с глубоким вниманием: простая песенка говорила о гордом духе народа, который силой сломить невозможно. Слушая уборщицу, Ленин думал и о французском и о своём, русском народе: это было в очень трудные годы: революция 1905 года была разбита, и вокруг немало было слабых, разочарованных людей, готовых похоронить её навсегда. Ильич запомнил песенку и часто напевал: «Но нашим сердцем вы не овладеете никогда». Пел он задорно, победно, и боевое настроение передавалось товарищам.

Через четыре года, в 1913 году Ленин написал статью о жестоком режиме немцев в захваченных ими французских провинциях и тут привёл слова полюбившейся ему французской песни.

Надежда Константиновна писала в 1903 г. из Лондона матери Ильича, что они чуть ли не каждый вечер ходят в концерты; не только слушают музыку, но и наблюдают народ, его впечатления, и Владимира Ильича эти наблюдения очень увлекают. И сам Ленин писал уже из Парижа, что посещение народных театров и увеселений увлекает его больше чем посещение музеев. И верно: Ильича можно было встретить где-нибудь на окраине города в небольшом театрике или кабачке, где перед простым народом выступали любимые шансонье — исполнители песни и куплетов, по большей части собственного сочинения.

Искусство шансонье — яркое, острое, злободневное, каждого задевает за живое. Владимир Ильич видел вокруг себя горящие глаза, слышал возгласы одобрения. Порой рабочие слушатели, возбуждённые песней, выкрикивали угрозы, проклятия в адрес ненавистных капиталистов. В зале кипело волнение, раскрывались чувства народа. В Париже тогда выступал талантливый певец Монтегюс, любимец трудового люда; Владимир Ильич увлекался его искусством и готов был отправиться в самый отдалённый район, чтобы послушать одарённого шансонье. Монтегюс с виду не походил на артиста. Он появлялся на сцене в рабочей блузе с красным фланелевым поясом. На голове измятая кепка, шея повязана ярким шарфом. Он выходил на авансцену и бросал в зал зажигательные прочувствованные песни: «Матери! Объявите забастовку! Не отдавайте ваших детей войне… Зачем покупать столько самолётов, когда у французов нет жилищ и хлеба… Вместо самолётов пусть дадут хлеб, пенсии старикам…»

Артист, бледный как полотно, с сверкающими как уголь глазами, пел: «Посмотрите на этого аристократа: какие у него белые руки. Это он произносит лживые речи в парламенте. Посмотрите на эту толпу — рабочие возвращаются с работы, их руки огрубели, но это честные трудовые руки!»

Власти были недовольны выступлениями Монтегюса. Особенно боялись его влияния на солдат. В городе были расклеены приказы военного коменданта: «Так как тенденции этого шансонье вызывают бунты и волнения в армии, я запрещаю военнослужащим присутствовать на этом спектакле. Нарушители приказа подвергнутся серьёзному наказанию».

Но разве солдат мог остаться равнодушным к его песне о холме:

В зале делалось тихо. Женщины вытирали слёзы…

Больше всего любил Владимир Ильич песню Монтегюса «Привет семнадцатому полку». Её сюжет был подсказан жизнью. В 1907 году во Франции восстали крестьяне-виноградари. Против них был выслан полк солдат. Но солдаты этого полка не подчинились приказу своих офицеров и отказались стрелять в крестьян. Когда Монтегюс запевал эту песню, ему подпевал весь зал, и Владимир Ильич вместе со всеми восторженно напевал по-французски:

Ленин познакомился с певцом, беседовал с ним о будущих революционных боях. Монтегюс рассказывал, что он сын и внук коммунара, что его песни продолжают дело Парижской коммуны. Однако сам певец не отличался стойкостью. Монтегюс впоследствии изменил идеям революции и встал на сторону её врагов. В 1952 году он умер глубоким стариком, забытый всеми.

С Францией была связана самая дорогая сердцу Ленина песня — «Интернационал». Её авторы были рабочими: — поэт-шансонье, член Парижской Коммуны Эжен Потье и композитор-любитель Пьер Дежейтер. Потье написал слова песни в самые страшные дни разгрома Коммуны. Писал он её в подполье, преследуемый полицейскими ищейками, но полный веры в грядущую победу революции. И не в пример Монтегюсу Потье не согнулся под страшными ударами судьбы. Этот шансонье был подлинным другом народа. Рабочие Парижа глубоко чтили Потье, они похоронили поэта с революционными почестями и водрузили на его могиле каменную плиту в форме раскрытой книги с надписью «Песни Революции». Музыкант-любитель, певец Пьер Дежейтер не был знаком с Потье. Но уже после смерти поэта он прочёл его стихи и был потрясён их глубиной и силой. В одну ночь он сочинил вдохновенную музыку песни, которая стала потом гимном коммунистов всего мира.

Слова «Интернационала» были написаны в 1871 году, а музыка в 1888. Прошло ещё целых 13 лет, пока «Интернационал» был переведён на русский язык. Но Владимир Ильич узнал эту замечательную песню вскоре после её создания. До сих пор неизвестно, как попала к нему далекая песня малоизвестного музыканта — Владимиру Ильичу тогда было 19—20 лет; его младший брат помнит, как в Алакаевке летним днём Владимир Ильич напевал эту песню по-французски, как Ольга подобрала её на фортепиано и они вдвоём пели её вполголоса…

Вероятно, Ильич, как и многие, долго не знал имени автора музыки. Тот был всего лишь столяром-модельщиком, скромно жил в предместьи Парижа.

Но стихи поэта-революционера Эжена Потье, его благородная героическая жизнь были известны Ленину. К 25‑летию со дня смерти Потье, Владимир Ильич написал о нём статью. Он рассказывал читателям о трудной судьбе поэта-коммунара и славной жизни его песни.

«Коммуна подавлена… а „Интернационал“ Потье разнёс её идеи по всему миру, и она жива теперь более, чем когда-нибудь»,— писал Ленин.

В 1902 году «Интернационал» стали петь по-русски. Перевод сделал русский революционер горный инженер А. Я. Коц. Он жил в эмиграции в Париже. Вместе с французскими рабочими в дни революционных праздников он шагал к священному месту парижан — Стене Коммунаров, вместе с ними пел «Интернационал». Песня Потье с её вдохновенными стихами и великолепной музыкой была для него поэтическим и музыкальным воплощением идей пролетарской революции. Ведь об этом же писал в своих статьях Ленин. А Коц зачитывался ленинскими статьями, учился на них борьбе. Шагая в колоннах французов, молодой горняк думал о России. В мечтах ему виделись родные города, залитые толпами восставшего народа. Ему представлялось, как стройно и торжественно будет звучать Интернационал по-русски. Его перевод вышел сильным, воодушевляющим. Это было большое событие: теперь русские революционеры могли петь «всемирную песнь революции» на родном языке! Ею стали завершаться партийные съезды и собрания.

Партийная печать, большевики-подпольщики понесли боевой пролетарский гимн в массы. Горячие призывы «Интернационала» зазвучали в ленинских статьях и выступлениях.

Угнетатели дрожали перед великими песнями революции. Они с ненавистью набрасывались на печатные листки, открытки, листовки и нотные сборники, где были напечатаны бесстрашные песни. В архивах обнаружено даже «Дело о наложении ареста на нотную тетрадь „Интернационала“».

В январе 1913 г. Ленин написал статью «Развитие рабочих хоров в Германии». К тому времени в немецких рабочих хорах было уже сто тысяч певцов. Ленин рассказывал о первых шагах рабочих певческих обществ, об участии в них выдающихся немецких революционеров Бебеля и Лассаля. Он с возмущением писал как «подлые полицейские препятствия» мешают пропаганде революционной песни. Статья Ленина заканчивается вещими словами: «Но никакие полицейские придирки не могут помешать тому, что во всех больших городах мира, во всех фабричных поселках и всё чаще в хижинах батраков раздается дружная пролетарская песня о близком освобождении человечества от наёмного рабства».

Пришло время, и революционный народ России не только раскрыл двери тюрем для людей, но освободил и песни. Широкой волной выплеснулись они на улицы. И Владимир Ильич услышал их из уст тысяч людей, заполнивших площадь у Финляндского вокзала, когда в апреле 1917 года вышел из вагона…

Долго ждал Ленин революции. Она представлялась Ильичу в мечтах много раз. Ещё первого мая 1899 года в Шушенском в тесном кружке ссыльных распевались запретные песни, а ночью Владимир Ильич взволнованный, возбуждённый не мог уснуть, мечтая о мощных рабочих демонстрациях, в которых когда-нибудь примет участие. И когда Ленин дирижировал пением своих единомышленников в Карпатских горах, он чувствовал приближение этих великих событий — до них оставалось каких-нибудь три года…

Известие о февральской революции в России! Волнения, хлопоты, усилия и борьба за возможность попасть на родину. И вот разрешение выдано! Ленин и его соратники уже в вагоне. Теперь уже дни — не годы отделяют его от родины. Владимир Ильич готовится, напряжённо работает. Но иногда у дверей его купе раздаются звонкие голоса. Это молодые спутники. Они просто не в силах сдержать бурный восторг от предстоящей встречи с революционной Россией, и радость выплёскивается песней. Гурьбой шли «давать серенаду» Ильичу… Встав у его купе, запевали:

Если дверь открывалась и «атаман» выходил в коридор, на него обрушивался поток любимых песен и среди них непременно «Свадьба» Даргомыжского. Владимир Ильич не мог устоять перед песней, он слушал и пел со всеми, и молодёжь сияла от счастья, а поезд мчался вперёд к Петрограду.

В ту первую апрельскую ночь приезда в Питер в бывшем особняке Кшесинской — там теперь был Петроградский Комитет партии — Ильича окружили руководящие деятели партии, вчерашние подпольщики, с которыми он ещё недавно держал тайные связи из-за рубежа. Теперь они глядели друг другу в глаза, могли крепко пожать руки, вместе обсуждать и принимать важные, неотложные решения. И в этот долгожданный, волнующий, наконец-то сбывшийся час Ленин предложил партийным товарищам спеть «Варшавянку». «На бой кровавый, святой и правый»…— знакомые слова звучали как наказ. Предстояла кровавая, тяжёлая борьба за социалистическую революцию.

А вскоре после знаменательной ночи, в такой же холодный ноябрьский вечер, моряки, охранявшие Смольный, грелись у костра и тихонько напевали «Вечерний звон». Матрос с минного заградителя «Амур» Э. Я. Ныу гудящим басом старательно выводил: «Бом, бом»… К костру подошёл Ленин. Склонив голову, чутко слушал пение. Заметив Ильича, Ныу смутился — казалось, что поёт преплохо, и «бом, бом» у него совсем на колокол не похоже.

Когда кончилась песня, Владимир Ильич спросил: «Что же вы печальные песни поёте?» «Мы умеем петь и весёлые, товарищ Ленин»,— откликнулись матросы.

«Вот это уже лучше. Теперь надо петь бодрые песни»,— заметил, прощаясь, Владимир Ильич.

Долго ещё закалённые в борьбе песни звучали на уличных демонстрациях, на митингах, в цехах заводов, в фойе театров, на фронтах гражданской войны, на субботниках. И голос Ленина вплетался в голоса трудового народа.

1 мая 1920 года. Всероссийский субботник. Ленин работал как и все, но он был особенно весел и оживлён. В этом субботнике он видел «Великий почин»,— начало осуществления мечты о свободном труде. Кругом звенели песни. Перед началом митинга на набережной Москвы-реки собрались рабочие. Сюда пришёл Ленин. Рабочие окружили его, а рядом комсомолки-ткачихи завели песню. И неожиданно для всех вождь партии, председатель Совнаркома подхватил старую знакомую песню:

А когда рабочий Трофимов шутя заметил, что гармони не хватает, Владимир Ильич пообещал: «Вот кончим войну, Тула будет не винтовки, а гармони да самовары выпускать…»

При жизни Ленина советская музыка ещё только зарождалась, нащупывала свои пути.

Расцвет песни пришёл позднее. А жизнь в 20‑е годы кипела, бурно развивалось новое. И песни юности Ильича постепенно становились вдохновенными памятниками великой борьбы. Их призывы были выполнены, не было больше царей, угнетателей. Новая жизнь требовала новых песен. Они появлялись понемногу. По большей части они возникали в народных массах. Одни из них рождались в армии, другие — на фабрике.

И почти во всех случаях новыми были только слова. В словах говорилось о жизни и делах советских людей, в них славили новых героев, а музыку подбирали из других, знакомых, давних мелодий. Они должны были, конечно, не только подходить по характеру, но быть лёгкими, удобными для общего пения. Некоторые из них Владимир Ильич слыхал. Рано утром по Кремлёвскому двору проходили с песней красноармейцы. Владимир Ильич открывал окно и слушал их пение. Летом 1922 года комендант Кремля запретил курсантам петь песни в строю, чтобы не беспокоить тяжело больного Ленина. А Ильич сразу заметил необычную тишину. Ему не хватало этих мужественных песен. Узнав о приказе коменданта, он возмутился и потребовал снять запрещение. И снова под его окном раздавалось:

А другой раз в окно влетала песня:

Надежда Константиновна писала учащимся Грязовецкой школы, что они с Ильичом очень полюбили эту песню. Сочинили её в 1920 году настоящие поэт и музыкант[15], но в те времена этого не знали, она считалась «безымянной», народной. Вспоминают теперь и сами бывшие бойцы Красной Армии, как нравились Ленину их песни. Как-то четверо курсантов из Первой Московской Кавалерийской школы отдыхали в Тайницком саду Кремля. Издали показались Ленин, Калинин, Фрунзе и Демьян Бедный. Увидав молодых кавалеристов, Владимир Ильич подошёл, присел с ними на скамейку, перезнакомился со всеми и вдруг спросил: «Это вы вчера на лошадях песню пели?» «Да, мы, товарищ Председатель Совнаркома».

Помолчав немного, Ленин сказал: «Хорошую песню пели, чудесная песня…» А пели на полигоне «Из-за леса». Не случайно пели эту песню именно курсанты Кавалерийской школы. «Из-за леса, леса копий и мечей» — это старая казачья песня, удобная для пения верхом на коне, с запевом и лихим общим припевом «Эй, эй, жги говори». В ней пелось, как из-за леса едут казаки-лихачи, как они собирают силы, чтобы ударить по врагу.

В советское время её пели уже по-другому. Сохранилась прежняя мелодия, а в словах появился «Будённый удалой», который ведёт в дело казаков за собой…[16]

Вероятно Владимир Ильич уже такой слыхал эту песню. Ведь молодым красным бойцам хотелось в песню вложить и свою любовь к родной армии и готовность отдать жизнь за Родину.

После Великой Октябрьской революции Россия стала родиной коммунистов всего мира. Они съезжались в Москву и Петроград на Конгрессы Коммунистического Интернационала.

Огромный подъём царил на этих съездах. Вырвавшись из лап полиции капиталистических стран, люди ощущали блаженство свободы. Можно идти по улицам не крадучись, гордо подняв голову, можно прямо высказывать свои мысли и петь — свободно петь о революции. На втором Конгрессе Коминтерна в 1920 году особенно много пели — и в перерывах и перед началом, и в конце заседаний. Хотели спеть «Карманьолу», но позабыли слова одного куплета, самого важного. Помог Ленин! Он спел этот куплет: «Что нужно истинному республиканцу? Свинец, железо и хлеб! Свинец для врагов, железо — для работы, хлеб — чтоб разделить его с братьями…» И «Карманьола» звенела не только в Кремлёвских палатах, где заседали коммунисты, она понеслась по всей Москве.

Какая радость была петь вместе с Лениным! «Поющая Москва, Поющий Ленин…» — записал в своём блокноте Джон Рид.

В ноябре 1922 года собрался 4‑й Конгресс Коммунистического Интернационала. Ленин выступил с речью. При его появлении зал встал. На разных языках делегаты и гости запели «Интернационал».

Владимир Ильич начал своё выступление. «Казалось он жил всеми человеческими жизнями»,— вспоминал потом об этой речи датский писатель Мартин Андерсен-Нексе. А сидящий рядом с ним норвежский рабочий шепнул писателю: «Вот это настоящий человек! И как он похож на любого из нас, только в тысячу раз зорче». На этот раз Ленин уже не мог участвовать в шумных песенных сборищах. Он плохо себя чувствовал и не всегда бывал на заседаниях Конгресса. Тогда молодые делегаты отправлялись под окна квартиры Ленина и пели там итальянский рабочий гимн «Бандьера Росса» (Красное знамя). Все любили эту замечательную песню, а красивое пение итальянцев делало её ещё краше и звучнее. Иногда за окном виднелся силуэт Ильича, и певцы были совершенно счастливы.

Было у Ильича любимое стихотворение — поэта Князева. В нём часто повторялась строчка: «Никогда, никогда коммунары не будут рабами». Эти стихи Надежда Константиновна читала ему даже в последние дни его жизни. Знал ли Владимир Ильич, что в 1919 году композитор А. С. Митюшин написал на эти стихи песню, которую любили и пели в солдатских теплушках и клубах?..

Владимир Ильич горячо интересовался новыми песнями, с радостью встречал их появление.

Какой же должна быть новая песня? Она должна отражать новую жизнь, вести вперёд, к новым свершениям. В 1918 году писатель Демьян Бедный принёс Ленину сборник старых солдатских песен. Это были замечательные песни. Их нельзя было даже читать спокойно. В песенных плачах, причитаниях выливалось горькое солдатское горе:

Ленин прочёл книгу, а встретившись с Бедным в следующий раз сказал ему, что в этих чудесных народных песнях отразилась тяжкая царская солдатчина, когда воевали поневоле, из-под палки. А новые песни должны говорить о новом: это прежде была «распроклятая злодейка служба царская», а теперь молодёжь идет в родную Красную Армию сознательно, защищать революцию, советскую власть. Ленин говорил о том, что авторы наших песен должны научиться создавать такие же простые, понятные каждому песни, как те, народные, но с новым содержанием. Вскоре после этой беседы с Лениным, Демьян Бедный написал «Поэму о Красноармейце», в которой были стихи:

Родные отговаривают молодого крестьянина идти в армию. Лучше остаться дома; жизнь теперь пошла совсем другая, барина прогнали, землю крестьяне получили. Да и зачем воевать — убеждают они парня.

Поэт вложил в уста новобранца горячую отповедь. Ведь если каждый бросит винтовку, снова всё пойдёт по-старому:

И поэт добавлял насмешливо:

Так Демьяну Бедному пошли на пользу советы Ленина. Ему удалось в простой, даже шутливой песенке выразить глубокую мысль, сказать то, что было тогда важнее всего, что волновало всех. Запели эти стихи на старую мелодию известной шуточной украинской песни про комара и муху. И «Проводы» стали одной из любимейших песен всего народа на многие годы.

Далеко не каждый, как Ленин, понимал, какую огромную политическую задачу может выполнить песня. Пришли к нему делегаты Первого съезда Комсомола. Долго готовились к беседе, настраивались на мировые проблемы. А Ильич вдруг спросил, есть ли в деревне инструменты для самодеятельных оркестров и ещё поинтересовался: «В какие песни влюблена молодёжь»?

Это оказалось слишком неожиданно. Не сразу смогли понять комсомольцы значения таких простых вопросов для воспитания молодёжи. А ведь вся жизнь Ленина, вся великая борьба была неразлучна с песней.

Замечательная эта революционная традиция партии осталась с нами и сегодня. Жизнь иная, песни иные. Другое содержание, другой музыкальный облик у песен свободного народа. Они утеряли свой суровый оттенок, стали мягче, светлее, но многие свои черты они восприняли от тех, первых песен революции. Песни наших дней — помощники в борьбе, строители жизни, спутники, друзья. А как же песни, с которыми прошёл свой жизненный путь Владимир Ильич Ленин? Можно ли их забыть?

Спросите каждого юношу, каждого пионера, знает ли он «Варшавянку», «Красное знамя», «Смело, товарищи, в ногу», и каждый из нас и все вместе, любой класс, любой отряд ответит вам песней. Притом не будет петь её кое-как. Песня выравнивает ряды, подтягивает всех. Правда, песни эти поются в наше время по торжественным дням, во время революционных празднеств. И особенно, необычно звучат они в исполнении ветеранов революции, старых большевиков. На сцене выстраивается необыкновенный хор: ни одного молодого лица, седые головы, ордена боевой и трудовой славы на платьях. По знаку дирижёра раздаются первые слова очень знакомой песни — «Смело, товарищи» или «Варшавянки». Постой-ка! Так ли она знакома тебе? Что-то новое слышится в ней сегодня. Правда, молодые голоса споют её звонче и громче. Но в негромком звучании этого хора слышится непобедимая сила. Исполняя песню, они по своему открывают её твёрдую, суровую и мужественную правду.

В знакомых звуках встают картины давно ушедшего прошлого: строятся баррикады… Идут колонны демонстрантов, звучат горячие призывы ораторов… И предательские залпы слышатся, и захлопываются ворота тюрьмы. В песне сама жизнь, борьба — и поют те, кто сам в ней участвовал. Никто никогда не сумеет так проникнуть в сердце песни.

Ветераны партии, ветераны революции хранят замечательную традицию дружбы с революционной песней. Именно это и привело их в хоровые коллективы, которых теперь немало в нашей стране. Вера в силу песни заставила старых бойцов заняться и вокальными упражнениями и музыкальной грамотой, спеваться, добиваясь красоты звучания.

Массовая песня, звучавшая когда-то на улицах, пришла на концертную эстраду. Пусть её любят, пусть её знают, она будет волновать сердца и учить отваге.

Эти песни пел Ленин.