О том, как В. И. Ленин любил музыку

Музыканты служат революции

Композитор Модест Петрович Мусоргский (1839—1881)

В одном из залов Музея Великой Октябрьской Революции в Ленинграде среди реликвий революции стоит под стеклом старенький ротатор Общества изящных искусств. За что удостоен такой чести аппарат для размножения рукописей? И какое отношение имели изящные искусства к Революции?

Партия всегда считала искусство великой воспитательной силой. Ещё в 1905 году Владимир Ильич писал, что при социализме литература будет «служить не пресыщенной героине, не скучающим и страдающим от ожирения верхним десяти тысячам, а миллионам и десяткам миллионов трудящихся, которые составляют цвет страны, её силу, её будущность». Ленин поощрял товарищей, занимавшихся искусством: их силы всегда были нужны народу. «Вам надо учиться»,— сказал он, услышав игру юной Л. А. Фотиевой. А она-то, связав свою жизнь с революцией, ушла с последнего курса Консерватории — решила, что негоже настоящей революционерке заниматься музыкой! В России после бурных событий революции 1905 года стали возникать различные общества, которые стремились нести в народ грамотность и культуру. Партийные газеты «Правда», «Звезда» рассказывали о музыкальных вечерах, которые кое-где проводились для рабочих. В тех же газетах нередко появлялись сообщения о запрещении таких концертов полицией, об арестах их участников, о тех самых «полицейских придирках», против которых так негодовал Ленин.

Но многие передовые люди — учителя, писатели, артисты, музыканты упорно продолжали это благородное дело. Партия стремилась делать рабочие культурные общества опорой своей работы в массах. Так маленькие ручейки пропаганды музыки стекались в большую реку. Так накапливался партийный опыт музыкальной работы в массах. Он очень пригодился после победы Октябрьской революции.

В 1913 году и появилось в Петербурге Общество изящных искусств. Создал это общество пианист Николай Евгеньевич Буренин.

Общество изящных искусств занималось устройством концертов. Правительство разрешало иногда концерты для рабочих, в надежде, что увлечение музыкой помешает рабочим увлекаться революцией.

Однако в руках большевиков музыка отлично служила революции. Ей отдавал свою молодую энергию Николай Евгеньевич Буренин. Он устраивал концерты в рабочих бараках и казармах. Правда, в этих лачугах не было роялей. Но это не останавливало его. Из дому выносили пианино, ставили его на телегу ломового извозчика и везли на рабочую окраину: в Волкову деревню, за Невскую заставу, на остров Голодай. Общество изящных искусств создавало и рабочие хоры, в которых тайно разучивались революционные песни. В том же 1913 году в «Правде» были напечатаны статьи В. И. Ленина «Евгений Потье» и «Развитие рабочих хоров в Германии» и пропагандисты-музыканты ещё более уверились, что их работа нужна народу. В концертах общества для рабочих исполнялись лучшие произведения классической музыки.

Целые программы посвящались народной песне. Лекторы-большевики помогали слушателям овладевать серьёзной музыкой, рабочим становилось близким творчество великих композиторов.

Каждую программу обязательно должно было разрешить начальство. Но что было запрещать, если в ней стояли имена великих композиторов Глинки и Шопена, Листа, Грига, Чайковского? И полиция ставила свою печать. Но вот, после блестящей рапсодии Листа объявляются романсы Мусоргского, и в зал врывается горькая жалоба замерзающего ребёнка:

«Сиротка» Мусоргского — не просто романс, это сама жизнь… Уличная сцена, знакомая в то время каждому.

Часто исполнялся и другой романс Мусоргского, «Забытый». В нём поётся о солдате, павшем на поле боя. Бой окончен. Победители пируют, а над телом солдата уже кружит жадное вороньё. В далекой деревне жена солдата баюкает сына: «Агу, агу, вернётся тятя… А тот, забыт, один лежит».

Музыка тревожила сердце, заставляла задумываться о жизни, звала к действию, к борьбе. Составление программы было делом тонким. На каждом концерте непременно присутствовала полиция. Если что-нибудь казалось ей подозрительным, концерт сразу прекращался, начиналась облава.

На одном концерте Общества изящных искусств полиция заметно нервничала: выступал А. М. Горький. Но всё шло спокойно: писатель читал свои рассказы, речей не произносил и только закончив чтение и прощаясь со слушателями воскликнул: «Да здравствует…» Тут жандарм грозно поднялся с места. Алексей Максимович рассмеялся и закончил: «Да здравствует… сами знаете, что…»

Иные деятели с насмешкой относились к буренинским концертам, считали их праздным делом, недостойным внимания настоящего революционера. А Горький горячо поддерживал его «затею». Он считал, что если музыка будет даже по капле просачиваться в рабочую среду, она поможет расти новым силам. «Поможет ли? — писал Горький.— В этом нет сомнения, ибо искусство действует как солнце — оно возбуждает энергию!»

Вместе с Бурениным в концертах выступали многие замечательные артисты. Одни соглашались выступать в неприглядной обстановке рабочей казармы из сочувствия к хорошему делу. Другие и сами были бойцами революции.

В предреволюционные годы большим успехом пользовалось мужское трио со смешным названием «Три КО». Это были известные оперные певцы И. Войтенко, П. Журавленко и солист Капеллы М. Закопайко. Украинское окончание их фамилий дало имя этому замечательному ансамблю.

Один из трёх певцов — Василий Андреевич Войтенко — выдающийся исполнитель партии Германа и Хозе — был подпольщиком, хранил у себя литературу и оружие.

Общество изящных искусств устраивало и большие концерты в концертных и театральных залах. Имена популярных артистов всегда привлекали публику, а сборы тайно передавались в партийную кассу.

Выступала с Бурениным будущая оперная звезда, молодая певица Липковская. Публика неистовствовала, когда она пела знаменитую Арию с колокольчиками из оперы «Лакме». Однажды её «колокольчикам» пришлось звенеть в необычно тревожной атмосфере. Было это в городе Таммерфорсе.

Перед началом концерта Николаю Евгеньевичу шепнули, что в зале скрывается революционер, за которым гонится полиция. Надо немедленно взять у него секретные документы, чтобы они не попали в лапы жандармов. Николай Евгеньевич, распихивая бумаги по карманам своего концертного фрака, лихорадочно соображал, как спасти самого товарища, куда спрятать его? Преследователи были в двух шагах, третий звонок настойчиво извещал, что пора начинать концерт… и вдруг озарила мысль: суфлёрская будка! Сегодня ведь не спектакль, а концерт — суфлёр не нужен, будка пуста. Авось полиции не придёт в голову заглянуть туда. Беглеца быстро провели под сцену. Буренин сел за рояль. Полился очаровательный голос Липковской. Гремели овации. Но что творилось с бедным пианистом! Через десятки лет Николай Евгеньевич вспоминал: «Пол горел под ногами, ноты прыгали в глазах, и что я вытворял вместо аккомпанемента — я ничего тогда не соображал и теперь не помню»… Публика, видимо, не замечала оплошностей пианиста, певицу вызывали без конца. Наконец опустился занавес. Восторженные слушатели хлынули вслед за артисткой, а под шумок вместе с толпой её почитателей вывели из театра мнимого суфлёра и укрыли в надёжном месте.

Музыкальные интересы привели студента Буренина в дом Стасовых. Братья Стасовы — известный юрист Дмитрий Васильевич и художественный и музыкальный критик искусствовед Владимир Васильевич — были выдающимися музыкальными деятелями. Молодого музыканта притягивали эти замечательные люди. Но, сам того не зная, Буренин оказался в семье подпольного работника ЦК большевистской партии — Елены Дмитриевны Стасовой[17]. Она вначале приглядывалась к новому знакомому, изучала его взгляды, характер, а потом рассказала ему о партии, о Ленине, привлекла к революционной работе.

Семья богатейших купцов Бурениных была известна всей столице. Из окон их дома часто доносилась музыка. Дворники судачили, что барчук любит позабавиться музыкой. Но никто не подозревал, что в футлярах музыкантов, выходивших от него после «репетиции», лежат иной раз не скрипка, не виолончель, а номера запрещённых газет, а то и ружейные патроны.

Летом 1905 года Буренин был послан в Женеву к Ленину, и в ноябре, когда Владимир Ильич нелегально приезжал в Россию, Николай Евгеньевич встретил его и укрыл на квартире своей сестры — жены офицера-монархиста. Ни сестра, ни её муж не подозревали, что за гость появился в их доме.

Однажды Буренин явился к Стасовым заметно располневшим: под парадным костюмом он был весь обмотан партийной литературой, которую только что привёз из-за границы для передачи Е. Д. Стасовой.

Как на грех в доме оказался музыкальный вечер. Все обрадовались приходу пианиста: не хватало партнёра для игры в восемь рук. Гостя сразу повели к роялю. Невозможно было улучить момент, проникнуть в комнату Елены Дмитриевны и избавиться от давящего груза. Пришлось подчиниться. С трудом двигая руками, Буренин начал играть. К удивлению всех окружающих, играл он из рук вон плохо, поминутно ошибался, фальшивил и сбивал своих партнёров.

Но вот подали чай. Во время застольной беседы удалось улизнуть и «разгрузиться».

Скоро как ни в чём ни бывало, он вернулся в гостиную и заиграл с обычным блеском.

А что же ротатор, хранимый в музее Революции? Полиция разрешила Обществу изящных искусств приобрести ротатор для печатания пригласительных билетов и программ.

Однако печатались на нём не только программы концертов, но и программы боевых действий — нелегальные листовки. Работа Буренина в Обществе изящных искусств — лишь один из примеров того, как большевики-музыканты служили великому делу революции: они были её глашатаями и её чернорабочими.

И пряча в концертных костюмах, в футлярах инструментов листки с боевыми призывами партии, неся на рабочую окраину сокровища музыки, они мечтали о тех днях, когда сюда проникнет не капля, а целое море музыки — и зазвучит громко, открыто, победно!