О воспитании мальчика в неполной семье верующей матерью

ОТ НУЛЯ ДО ЧЕТЫРЕХ ЛЕТ

Первостепенной задачей, которую я поставила перед нами на первом году жизни,— это здоровье ребенка. Именно на первом году жизни закладывается фундамент здоровья на многие годы. Не допустить того, чтобы он болел, закалить, дать полноценное питание — это первое, к чему я стремилась. Но не менее важным считала поддерживать постоянный контакт с ребенком. Чаще брать на руки, не оставлять его одного играть в комнате, как можно дольше кормить грудью. Улыбаться ему, не взирая на настроение и самочувствие, разговаривать. Не дать ребенку чувствовать одиночество и страх от первых столкновений с неведомым и незнакомым ему миром. Учить играть в игрушки. Мы хорошо с ним справились с поставленными задачами. На первом году жизни мы не расставались ни на час и выросли, ничем не болея. К году Илья умел есть ложкой (правда, не совсем «по адресу»: кормил и уши, и глаза, но тем не менее знал, откуда брать и куда нести), пить из чашки, знал много игр и потешек («гули прилетели», «сорока-белобока», «ладушки», «колпачок», «прятушки» и др.), знал многих животных и подражал тому, как они кричат, умел развлечь себя игрушками. С ним было просто: нужно было только оставаться в поле его зрения или быть рядом, играть мог бесконечно, не канючил, не капризничал. Я в это время спокойно управлялась с домашними делами. Пеленок и штанишек он не пачкал едва не от рождения: мы с мамой приучили его делать все свои «делишки» почти по времени, и когда время подходило, просто освобождали его от одежки, и она оставалась сухой и чистой.

Говорить начал очень поздно, два года обходился тремя-четырьмя словами и набором разнообразных звуков. Когда ему исполнилось два года, он внезапно заговорил и сразу полноценными предложениями. С этого дня он стал говорить почти без умолку: «почемучкал», требовал, чтобы ему читали книжки и рассказывали сказки. Просил петь песни и читать стихи; сам обучался чрезвычайно легко, очень скоро выучил много песенок и стишков. Играя, сам с собою разговаривал или повторял какой-нибудь стишок. Особенно ему нравилось есенинское «Черемуха душистая», это стихотворение он мог повторять бесконечно.

Когда я услышала такую самозабвенную декламацию (а он получал явное удовольствие от повторения вслух «Черемухи»), то призадумалась: а сын мой, вероятнее всего, «тонкокож» и раним, если ему с раннего детства нравится есенинская лирика. Провела эксперимент, разучили несколько стихов: обычных, веселых и «Белая береза под моим окном». Стал декламировать «Березу». До самозабвения. Такая же история повторилась и с песнями. Я обратила внимание на то, что ему нравятся протяжные, напевные мелодии: с удовольствием слушал «Степь да степь кругом», «Ой, да ты калинушка», различные романсы. Я поняла, что наши отношения с сыном переходят на новую удивительную ступень: он взрослеет и как-то осознает себя. Растерянности не было. Была огромная радость: мой мальчик растет и развивается, а я умею, пока еще, разбираться в том, что ему близко и понятно. Более того, мы, по своему душевному настрою, оказались с ним несколько похожи.

Не скрою, я очень боялась сделать что-либо не так, повести себя неразумно, а в результате из моего мальчика вырастет жестокий и бездушный человек, с «каменным сердцем», нечуткий и недобрый. Поэтому, когда я уловила в маленьком сынишке своеобразный поэтический настрой, то сочла это добрым знаком для нас обоих. С самого рождения я пела ему колыбельные песни, сколько бы раз в день он ни спал. Теперь он сам стал «заказывать» мне музыку. В доме были музыкальные инструменты: шестиструнная гитара, детские пианино и гармошка. Сын занимался тем, что целыми днями заставлял меня извлекать звуки из этих инструментов. И еще я должна была петь. Пела. Он подпевал. Говорил он все больше, предложения были сложными, мы с моими родителями старались внести в его речь как можно больше эпитетов, описательных слов. Никогда не «сюсюкали» с ним, говорили «взрослыми» словами. Старались привнести в какое-либо повествование о чем-нибудь или о ком-нибудь эмоциональную окраску. Говорили: «Видишь, как нехорошо поступил мальчик: обидел дедушку (бабушку, маму, собачку), дедушка ждал мальчика домой, волновался, дедушка любит мальчика, а мальчик так некрасиво поступил», или что-либо подобное, исходя из ситуации. Впрочем, многие мамы точно так же учат своих детей начаткам того, «что такое хорошо, а что такое — плохо».

«Плоды» обучения налицо и по сей день: Илья ни единого раза не замахнулся на меня (как часто дети «грешат» этим), никогда я не услышала от него какого-либо грубого слова. Может быть, это из-за того, что он не ходил в детский сад и не имел возможности общаться с детьми, в чьих семьях бывает «всякое».

Мы с ним всегда много гуляли. Теперь же на прогулках я стала обращать его внимание на красоту окружающего нас мира. Я показывала ему цветы, листочки, травинки, солнышко, всяких жучков и паучков, при этом снабжала показ различными комментариями. Муравьи — домовитые и хозяйственные, шмель — серьезный и сердитый, бабочка — веселая танцуля и т. п. Звала его посмотреть на красивый закат, посмотреть, как капельки дождя пляшут по лужам, как сверкает на солнце весенняя сосулька. Он подражал мне, когда я расспрашивала его об увиденном: говорил, что видел неприветливого ежика, веселенькие цветочки или на что на улице был злой морозный ветер, он так и старался схватить Илюшу за нос.

Телевизора мы с ним не смотрели, даже тогда, когда показывали «мультики». Правда, я несколько раз попыталась обратить его внимание на некоторые «мультики», но он никак не отреагировал и не заинтересовался. Тогда я оставила свои попытки, решив, что знакомство с телевизором в таком раннем возрасте пользы сыну не принесет, а навредить может.

Игрушки у него были разнообразные, но не было пистолетов и всякого оружия, я не хотела прежде времени приучать его к мысли о том, что существует в этом мире возможность насилия над другой жизнью.

Пока был жив дедушка, он, несмотря на то, что внук еще мал, учил его обращаться с различным «мужским» инструментом: наделал крупных сквозных дырок в толстой фанере, навставлял в них гвоздей и научил Илью «забивать» гвозди молотком. Научил его пользоваться отверткой. Помню, как однажды сын раскрутил все до одного винтики, до каких сумел дотянуться. Мы как-то не обратили внимания на то, что он затих, а когда кинулись, все дверцы у шкафчиков были разобраны.

Соглашаясь на развод с мужем, я понимала, что растить мальчика одной будет тяжело не только материально (такого рода трудности меня не пугали); гораздо труднее будет научить его мужскому типу поведения в жизни и семье. Наглядного примера бытовых, житейских отношений между мужем и женой (мужчиной и женщиной) у него перед глазами не будет, не будет и образца «мужского» поведения. Да, конечно, был пример дедушки и бабушки, которые относились друг к другу с предельным вниманием и заботой, мальчик мог видеть, что женщины заботятся о своих мужчинах, а мужчины (старый да малый) стараются взять на свои плечи тяжелую работу по дому.

Дедушка брал внука «помогать» ему в различных ремонтных работах, просил «подать-поднести», что Илья выполнял с огромным удовольствием, а после «трудов праведных» женщины кормили своих ненаглядных работников вкусным обедом за общим семейным столом, где и происходило обсуждение сделанной работы, которая без «помощи» трех-четырехлетнего Ильи «оказалась бы невыполненной». Мы вместе ездили на дачу, расположенную далеко за городом, и вместе старались возделать сухую степную землю. Пололи сорняки, копали грядки, высаживали рассаду.

Мы старались приобщить и малыша к общему делу, ему поручали посильный труд: под присмотром взрослых вынести кучки травы с огорода, полить маленькой кружечкой из ведерка хрупкие ростки овощей. Конечно же, особую и самую приятную часть огородничества составлял обед на свежем воздухе с неизменным костром и жаренными на огне салом, колбасой, хлебом, с молодой зеленью чеснока, лука, с первыми огурчиками. Едва мы добирались на дачный участок, сын тотчас же заявлял: «Ну что ж, приехали, давайте теперь пообедаем».

Кроме непосредственных работ на участке, в его задачу входило собирание веточек для костра, и он выполнял всю работу с огромным энтузиазмом. Когда же приходило время сбора урожая, ему всегда показывали мощные кусты или плети с плодами и напоминали, что это с его помощью выросли такие замечательные кабачки, помидоры, капуста, ведь он же помогал им расти тем, что освобождал их от сорняков и поил водичкой, рыхлил маленькими грабельками и давал им дышать. Подчеркивали, что малыш —наш кормилец. Дома, поедая борщ, он приговаривал, вот какие овощи мы вырастили, и какой теперь вкусный получился из них суп.

В нашем частном доме было много животных: куры, утки, индюки, корова, свиньи, кошки и собаки. Все эта живность плодилась и размножалась. У кошки — котята, у птицы — птенцы, у коровы — теленок Еще была коза с двумя беленькими козлятками-близнецами. Конечно же, Илья порывался ходить «управляться» и по хозяйству. Мог набить яйцами карманы и по дороге к дому упасть и передавить их. Никто его не ругал, когда он выгружал из карманов яичницу и удовлетворенно-гордо докладывал, что он «помог». Мог нагрести во все те же карманы зерна и отправиться кормить кур, которых возглавлял драчливый петух, огромный, как страус, ростом едва не с самого Илюшу. Мог забраться к свиньям, чтобы «проверить здоровье поросят».

Ему не запрещали помогать. Просто дедушка вынужден был переделать все запоры на дверцах так, чтобы Илья не смог самостоятельно их открыть. Теперь «управляться» ходили вместе и можно было уследить, чтобы и яйца были целы, и малыша не забил злой петух и не покусали бы свиньи. Кроме того, мы с сыном ходили пасти козочку с козлятками в лесополосу за домом. Там мы с ним придумывали разные истории про наших животных: как Танчик (наш пес) решил покататься на дедушкиной машине сам, а у него ничего не вышло; как индюки пошли вместе с утками поплавать в ручей; как козочка потеряла своих непослушных козляток, а Муська (кошечка) вместе с Илюшей нашли «дорогую пропажу» и успокоили козочку.

Обычно выдумывать начинала я, а Илья прибавлял новые подробности, так и получалась забавная историйка о приключениях наших знакомцев. Опасности, которые подстерегали наших героев, были самые обычные: голод, холод, дождь, отсутствие крыши над головой, одиночество и т. п. Но в наших историях никто никого не бил, не терзал, не убивал, а герои были счастливы, что все хорошо закончилось, мы никого не ругали, а просто поучали: «Смотри, Танчик, не садись в машину, если не умеешь рулить; не ходите, козлятки, одни в лес, не тревожьте маму-козочку».

В нашем доме все относились друг к другу ласково и с заботой. Родители всегда оказывали один другому маленькие знаки внимания: при встрече радостно приветствовали друг друга, а расставаясь, тепло прощались, все и всегда желали домашним доброго утра, спокойной ночи, приятного аппетита, не скупились на благодарности и похвалы, говорили и «спасибо», и «пожалуйста». Никто ни на кого не кричал, ни с кем не спорил. Никто не старался унизить другого или показать, насколько неважно ему то, что чувствуют или делают другие, ценили труд друг друга. В нашей семье не было эгоизма.

Конечно, пока родители были молоды, случалось по-всякому. Но они очень ответственно отнеслись к тому, что теперь с нами живет маленький человечек, который с непостижимой быстротой запоминает (и, конечно же, воспроизводит) все, что видит или слышит. И если раньше они могли попустить возникновение каких-то трений между собой или между собой и мной, то теперь мы старались быть внимательнее друг к другу. Все старались окружить малыша такой любовью и таким вниманием, чтобы он, подрастая, не смог бы изменить своего внутреннего настроя, обусловленного добрыми отношениями в семье, где прошло его детство. Все старались вырастить из него сердечного и чуткого человека. Надеюсь, что мы сумели заронить в него доброе зерно.

Конечно, и в том, раннем еще возрасте не все было гладко. При всех его положительных качествах и благоприобретениях сын был катастрофически жаден. Все было «мое», свои права на владения всей игрой или яблоком (или еще чем-нибудь) он отстаивал яростно и упорно. Все предложения угостить кого-либо чем-либо или поделиться всегда встречали категорическое «нет!». Приходилось брать его за руку с зажатым в ней лакомством и плачущего тащить насильно угощать несчастных, страдающих (от его истошных воплей) бабушку и дедушку. А потом все наперебой хвалили Илюшу за его «щедрость», восторгались тем, какой он не жадный мальчик, умница, добрый, он не пожалел кусочка колбаски для дедушки, поскольку знает, что дедушка так любит эту колбаску.

Так, с великими трудностями совместными усилиями мы справились с жадностью. Сыну настолько понравилось быть щедрым, что спустя совсем немного времени его друзья, пользуясь ситуацией, стали совершать чуть ли не ежедневные опустошительные набеги на наш холодильник. Мальчик раздавал все: еду, игрушки, вещи, не задумываясь, и воспитать в нем чувство меры также было задачей не из легких.

Хочу сказать, что я приняла Святое Крещение в возрасте двадцати пяти лет. Сыну было тогда чуть больше годика. Его окрестить все никак не удавалось: все что-то да не складывалось. Но он привык к тому, что в доме есть иконы, и изредка видел (когда не спал и не был занят своими играми), как молимся я или бабушка. Настал день, когда я поняла, что ребенка необходимо крестить, и чем быстрее, тем лучше.

Во-первых, он подрастал и становился всё рассудительнее. Если я ему говорила, что так или иначе поступать нехорошо, то он стал выстраивать ситуацию таким образом, что в ней оказывалась лазейка для оправдания плохого поступка. Мне приходилось затрачивать очень много времени, чтобы убедить его: если это «плохо», то это «плохо» в любом случае. Такие беседы стили происходить все чаще и чаще. Все чаще и чаще стало звучать: «А если..?» Нет, он, безусловно, слушался меня, и когда я чувствовала, что убедила его, то могла быть уверена: он не поступит плохо. А вдруг я не буду достаточно убедительной? Что сможет его удержать от совершения неправды, недоброго поступка, от греха?

Во-вторых, он стал интересоваться иконами. Стал спрашивать: «Кто это? А это —Кто?» Я ему объяснила, что здесь — Боженька, Господь наш, а тут — Богородица, ангелы, святые угодники Божьи. Он пока не спрашивал объяснений: «Кто Такой Господь, Кто Такая Богородица, кто такие святые угодники Божии».

В-третьих, вдруг поняла, что оставила моего единственного сына безо всякой защиты от лукавого и его приспешников. Да, я молилась о сыне, но своего Ангела-хранителя у него не было, не было и святого небесного покровителя, хотя сын и носил имя святого пророка Божия Илии. А мальчик растет. Растет и круг его общения. Он завоевывает пространство, которое таит в себе не только вещи интересные и полезные, но и откровенно опасные как для тела, так и для души. В добавок ко всему я у кого-то из святых отцов прочла, что спасена та мать, которая привела ко Христу хотя бы одно свое чадо. А что же я?

Все это, вместе взятое, побудило меня безотлагательно окрестить ребенка. Мы сходили вместе с ним в храм, где он проспал под образами на лавочке почти два часа, пока мы разговаривали с батюшкой. Его никто не будил. Едва сын увидел священника, то был покорен черной рясой, впрочем, как и самим батюшкой. По дороге домой он все твердил, что ему нужна «такая же платья», как и у батюшки.

Когда крестили сына, человек, который согласился стать его восприемником, заблудился по дороге в храм и ко крещению не успел. А потом выяснилось, что он оказался экстрасенсом, укоренившимся в своем грехе и не желающим оставить душепагубное увлечение. Так что Господь все управил просто и премудро.

В один день с внуком крестилась и его бабушка (моя мама). Мама была верующим человеком, в ее комнате были иконы, и она молилась перед образами Пресвятой Богородицы и Спасителя, читая «Отче наш» и «Богородице Дево, радуйся...», будучи еще некрещеной. Теперь же все мы стали крещены: и я, и сын, и бабушка, и дедушка (он, как и большинство мужчин в то время, не распространялся о том, верит он или нет, это выяснилось несколько позже). Я с сыном (и бабушка с внуком) выучили коротенькие молитвы, а перед сном мы с мальчиком всегда читали стих-молитву: «Ночь близка, идя ко сну, крепко глазки я сомкну. Боже! Свет Твоих очей над кроваткой будь моей!»

Сыну очень понравилось в храме, он часто звал меня «в гости к Господу», однако все складывалось так, что я не всегда могла выполнить его просьбу.