О времени и о себе

И. АБРАМСКИЙ ПЕРВЫЕ ШАГИ

Константин ЕРЕМЕЕВ

Дружеский шарж Бор. Ефимова

В 1922 году в бывшем трактире купца Воробьева в Охотном ряду из иллюстрированного приложения к «Рабочей газете» родился сатирический журнал «Крокодил».

Полвека прошли с тех пор, но живой образ его организатора и первого редактора Константина Степановича Еремеева так ярко стоит перед глазами, точно это происходило вчера.

В этом ладно скроенном человеке было так много расположения к людям и самого искреннего доброжелательства, что на Дядю Костю[1] никогда не обижались, хотя он был на редкость прямым человеком. Смело резал он правду-матку в глаза вне зависимости от того, какое место на служебной лестнице занимал его собеседник.

Прошедший суровую жизненную школу от простого столяра до профессионального революционера — видного деятеля Октября, одного из первых редакторов большевистской «Правды» в 1912 году, К. С. Еремеев обладал даром организатора, умел увлечь редакционный коллектив.

Под его руководством работалось удивительно легко и радостно, хотя обстановка подчас была далеко не веселой и трудности приходилось преодолевать немалые.

Характеризуя К. С. Еремеева, можно с полным правом употребить такие эпитеты, как непреклонный, неутомимый, несгибаемый. Но для того, чтобы получился живой Дядя Костя, необходимо обязательно добавить: добрейший и душевнейший. Таким был и остался в нашей памяти этот замечательный редактор-большевик.

К. С. Еремеев был организатором «Рабочей газеты» — нового массового издания Центрального Комитета партии.

С первых же дней существования «Рабочей газеты» Константин Степанович задумал выпускать бесплатное еженедельное приложение, которое должно было привлечь рабочих подписчиков. Первый его номер вышел 4 июня 1922 года, В нем был помещен рисунок Михаила Михайловича Черемныха, который с тех пор стал бессменным сотрудником «Крокодила». В этом же номере появились фельетоны Михаила Кольцова, писавшего под псевдонимом «Кандид», Н. К. Иванова-Грамена— будущего редактора «Крокодила», поэта Михаила Пустынина. Появился в этом номере и первый рисунок молодого Бориса Ефимова.

На страницах приложения начали регулярно печататься Демьян Бедный, В. И. Лебедев-Кумач, Александр Неверов.

Наш первый редактор придумал и название раздела «Вилы в бок!», быстро ставшее нарицательным: «Смотри, попадешь на вилы!», «Получит он вилы в бок!..»

По мысли Константина Степановича, заметки этого раздела должны быть краткими, острыми, злободневными, неотразимо обличающими конкретных носителей зла — бюрократов, подхалимов, лодырей, взяточников, самогонщиков, очковтирателей и тому подобных типов.

За полвека существования «Крокодила» на его страницах сменились сотни рубрик, но единственной «долгожительницей» оказались еремеевские «Вилы в бок!», которые верой и правдой служат журналу и поныне.

Как-то зимой 1923 года, всего через полгода после создания журнала, Дядя Костя позвал нас и торжественно положил на стол письмо одного каменщика из Саратова:

Василий Иванович Лебедев-Кумач откинул по привычке прядь непокорных рыжих волос и сказал:

— Дядя Костя, как это здорово: «В «Крокодил» попадешь» стало уже поговоркой. Значит, наш журнал завоевал настоящую популярность!..

— Это еще только начало, — мечтательно промолвил Константин Степанович. — Помяните мое слово, «Крокодил» будет иметь полумиллионный тираж!..

Первому редактору журнала не суждено было дожить до этого радостного дня. Полумиллионным тиражом был напечатан специальный номер журнала, посвященный авиации. Было это в 1933 году[2].

Дядя Костя придумал еще одну интересную форму подачи материала. Он предложил награждать орденом «Крокодила» 1-й и 2-й степени наиболее зловредных бюрократов, волокитчиков, чинуш, тормозящих работу государственного аппарата.

В журнале помещался текст «крокодильского рескрипта», в котором вместе с сообщением о награждении имярека орденом за такие-то деяния читатели приглашались посылать удостоенному «ордена» бюрократу поздравления.

Успех этой затеи был удивительным. Награжденные с ужасом ожидали визита почтальона, который бросал на стол увесистую пачку «приветствий» от читателей журнала. Здесь были и ехидные стихи, и рисунки, и письма от целых коллективов фабрик и заводов.

Легко себе представить, какое впечатление на «орденоносцев» производило это подлинно общественное осуждение. Оно было во много раз действеннее, чем административные взыскания.

С № 4 «Крокодил» сразу заметно подрос. Он перешел на большой формат, который сохранился до нынешнего времени.

В этом номере появилось первое стихотворение В. В. Маяковского «Нате — басня о «Крокодиле» и подписной плате», с помещением которого связан единственный инцидент, происшедший между Еремеевым и Маяковским.

Владимир Владимирович знал Дядю Костю давно и очень его уважал. Принесенная поэтом басня редактору очень понравилась.

— У меня к вам только одна маленькая просьба, — обратился Дядя Костя к Маяковскому. — Нельзя ли вашу стихотворную лестницу свести в обычные, нормальные строки? Стихи хорошие, а рабочему читать их трудно…

— Константин Степанович, — заволновался Владимир Владимирович, — неужели вы думаете, что это просто моя блажь? Я ищу в таком построении стиха новую выразительность, обострение чувства ритма, которое должно передаться читателю.

— Владимир Владимирович, самое ценное для писателя — доходчивость его произведений до массового читателя, а вы сами осложняете восприятие своих стихов…

— Нет, Дядя Костя, вы меня не убедите…

Тогда Константин Степанович предложил:

— У нас послезавтра читательская конференция на заводе. Выступите лично и прочтите эти ваши стихи из будущего номера.

Маяковский охотно согласился. Известно, как любил он выступать перед массовой аудиторией и как блестяще читал свои произведения.

В этот вечер поэт был в ударе. После выступления, вызвавшего бурные аплодисменты, раскрасневшийся и возбужденный, он подошел к Еремееву, стоявшему за сценой, и спросил:

— Ну как, Дядя Костя? А вы говорили, что мои стихи непонятны!

— Да, но ведь нельзя же возить автора на квартиру к каждому читателю, не правда ли? Вас не хватит. На слух звучит действительно великолепно, а вот если про себя читать, то неискушенный человек обязательно споткнется на вашей лестнице!

— Ничего, Константин Степанович, — рассмеялся Маяковский, — привыкнут читатели к моим ступенькам. И еще как резво будут по ним подыматься к новой поэзии!..

Когда создавался «Крокодил», в Москве и Ленинграде выходило несколько юмористических журналов. Все они пробавлялись одним и тем же замкнутым кругом привычных тем: очередной залп по тещам, смешной случай в бане, дежурный рассказ о парикмахере, который так брил клиентов, что у порога его заведения дежурила карета «Скорой помощи»… Наиболее «актуальным» оказывалось обывательское брюзжание по поводу очередей у магазинов…

— Все эти журналы — мотыльки-однодневки, — не уставал повторять нам Константин Степанович. — Вспорхнут, помашут яркими крылышками и — конец! Они плохо связаны с жизнью. У них нет корней, уходящих глубоко в народные массы. Их сотрудники высасывают материал из пальца. Они ленивы и нелюбопытны и если покидают редакцию, то только для того, чтобы добраться до ближайшей пивной. А мы будем делать журнал по-иному. Вспомним, откуда родился успех нашей дореволюционной «Правды», От знаменитой страницы рабочих писем. Сама жизнь ворвалась вместе с ними на газетные полосы. Рассказы и заметки о повседневных нуждах рабочих прочными нитями связали редакцию с народом, увидевшим в родной газете своего заступника и боевого друга. Так же должны подходить к делу и мы, крокодильцы. Вот вам живой пример — Демьян Бедный…

И Дядя Костя кивал на улыбающийся круглый лик Ефима Алексеевича Придворова — постоянного участника редакционных совещаний.

В самом деле, в своих знаменитых баснях, передававшихся из уст в уста после того, как они были напечатаны на страницах дореволюционной «Правды», он беспощадно разоблачал прогнивший самодержавный строй, был его могильщиком. А после Октября Демьян в первых же номерах «Правды» выступил уже как строитель новой жизни. Демьяновская сатира быстро нашла нужный прицел и стала энергично разить врагов Советов. Не успел родиться «Крокодил», как Демьян Бедный, несмотря на свою солидную комплекцию, легко снялся с места и отправился в свой первый рейд на Сормовский завод… Действительно, это был сатирик нового, большевистского типа.

Демьян БЕДНЫЙ

Демьян Бедный горячо разделял точку зрения своего близкого друга К. С. Еремеева на советскую сатиру как на верную помощницу партии. Обращаясь к читателю совсем еще юного тогда «Крокодила», он писал;

Еремеевская точка зрения на сатиру и ее роль в социалистическом строительстве пришлась совсем не по душе иным литераторам, которые презрительно называли «Крокодил» «всероссийской стенгазетой» и предпочитали печататься в легковесных юмористических журнальчиках, где можно было, по их мнению, «отвести душу». В числе сотрудников этих журналов были талантливые люди, не обременявшие себя, однако, думами о политической направленности сатирического оружия.

Годы шли, и жизнь показала, кто был прав. Единственным сатирическим журналом, который выдержал испытание временем, оказался «Крокодил».

Создатели и отцы нового сатирического журнала, поздравляя друг друга, чуть не поссорились из-за имени новорожденного.

— В самом деле, как его назвать?

Один из кабинетов «Рабочей газеты» плыл в синеве табачного дыма. Отцы спорили долго и настойчиво, но имени не было.

— Гром! — пробасил с окна Черемных.

— Средь ясного неба? Не пойдет! Давайте что-нибудь индустриальное!.. — кричал Архангельский.

И названия потекли сплошным потоком: Алмаз, Бурав, Рашпиль, Шило, Клещи, Сверло, Винт, Молот, Зубило, Рубанок, Тиски… Казалось, были перечислены все возможные кусачие, колющие, пилящие, строгающие и шлифующие предметы, которые только существуют на свете, но Константин Степанович безжалостно браковал все подряд.

Уже подготовили весь первый номер, а названия журнала так и не было. Помню, как первый директор издательства «Рабочей газеты» А. И. Ратнер пришел к Дяде Косте и драматически застонал:

— Поймите, Константин Степанович, так больше продолжаться не может! В четверг мы должны начать печатать журнал, а названия нет…

Немедленно была дана команда: «Свистать всех наверх!» Через пять минут в кабинете редактора началось последнее авральное совещание по вопросу о названии журнала.

Дядя Костя безапелляционно заявил:

— Дорогие друзья! Приходит конец нашим спорам и диспутам. Сегодня никто из присутствующих не выйдет из этой комнаты, пока не будет придумано название нашего сатирического журнала. Шутки в сторону!

Это ответственное совещание началось в два часа, но и в девять часов вечера, когда комната успела до отказа заполниться густыми облаками табачного дыма, названия еще не было. Заноза, Репейник, Крапива, Жало, Перец, Оса, Еж, Шмель, Ерш, Ястреб, Волкодав, Скорпион были похоронены одно за другим.

— «Обойма», — уныло фантазировал кто-то.

— «Тачанка»!

— «Колючка»!..

— А почему не назвать наш журнал «Крокодил»? — неожиданно предложил Сергей Гессен, член редколлегии «Рабочей газеты».

И тут Дядя Костя стукнул кулаком по столу, вынул изо рта неизменную трубку, что он делал только в особо ответственные минуты, и безапелляционно возвестил:

— Журнал будет называться «Крокодил»!

Иван МАЛЮТИН

— Почему «Крокодил»? Такое неприятное животное! — послышались шумные протесты. — Несимпатичное! Скользкое! Бррр…

Константин Степанович встал и, перекрывая своим сильным голосом шум в комнате, спросил:

— Кто редактор будущего журнала?

— Вы, Дядя Костя!..

— Так вот, объявляю во всеуслышание: журнал будет называться «Крокодил». Постановление окончательное и обжалованию не подлежит! А как сделать крокодила симпатичным и даже обаятельным— это уже зависит от вас, художников и литераторов…

И вот 27 августа 1922 года сквозь «прорванную» полосу «Рабочей газеты» высунулась пасть красного крокодила. Такую обложку первого номера журнала нарисовал талантливейший карикатурист Иван Андреевич Малютин, ставший вместе с М. М. Черемныхом и Д. С. Моором одним из основных художников журнала.

Дядя Костя оказался совершенно прав: крокодил получился у художника очень энергичным, решительным, даже яростным, но в то же время и привлекательным.

Хотя Дядя Костя проработал в журнале всего два года, он привил редакционному коллективу стремление сделать журнал как можно более доходчивым, близким широкому читателю, желание проникать в самые отдаленные уголки нашей необъятной страны, на самые передовые участки социалистического строительства.

Литературным секретарем журнала был Василий Иванович Лебедев-Кумач. Этот большой поэт полностью и безраздельно отдался работе в новом журнале, она его захватила и увлекла.

Весь редакционный аппарат состоял тогда всего из семи человек, включая курьера, а «Крокодил» выходил четыре раза в месяц на шестнадцати страницах. Естественно, В. И. Лебедеву-Кумачу приходилось очень много времени отдавать чисто технической работе. Он безропотно держал корректуру, писал ответы на читательские письма, заказывал материалы, созывал совещания. Но все это не шло в сравнение с тем количеством времени, которое он уделял массовой работе.

Речь идет о выступлениях сотрудников «Крокодила» в заводских клубах. Обычно наши рабкоры предварительно приносили в редакцию факты для такого выступления, но случалось и так, что мы приезжали на тот или другой завод, еще не имея на руках ничего конкретного. В таких случаях приходилось часа за два-три до выступления самим собирать необходимые факты, а потом Василий Иванович вписывал этот материал в заготовленный заранее «каркас» фельетона.

Когда стихи были готовы, Лебедев-Кумач забирался в нутро сделанного из папье-маше красного крокодильего чучела и выходил в таком виде на сцену.

Когда же он вылезал из чучела, на его лице неизменно сияла счастливая улыбка. Ни с чем не сравнимое чувство удовлетворения давало ощущение полезности и важности этой работы. После выступлений к нам на сцену сконфуженно являлись многие из упомянутых Кумачом-крокодилом хозяйственников, прогульщиков, нерадивых культработников и твердо обещали исправиться. «Рецидивистов» же мы по сигналам рабочих продергивали уже на страницах журнала.

Так же страстно и увлеченно отдавался работе в журнале и будущий автор талантливых литературных пародий и эпиграмм Александр Григорьевич Архангельский, печатавшийся в «Крокодиле» под псевдонимом «Архип». Уже в № 9 журнала появился его первый стихотворный фельетон «Путешествие Крокодила на Кубань», Это был подлинный энтузиаст нашей массовой обличительной работы. Он, как и Лебедев-Кумач, много ездил по стране, выступал в заводских клубах со своими острыми фельетонами на местные темы. Уже тогда больной туберкулезом, он обливался потом, вылезая после очередного выступления из крокодильего чучела, но неизменно испытывал такое же большое чувство удовлетворения, что и Лебедев-Кумач. Позже А. Г. Архангельский вспоминал: «За первые четыре года своего существования Крокодил побывал на заводах Урала и Нижегородского края, на рудниках Донбасса, на нефтяных промыслах Грозного и Баку, на фабриках Московской области, в Твери и Иваново-Вознесенске, не говоря уже о Москве, где трудно найти хоть одно предприятие, на котором на побывал бы Крокодил».

Александр АРХАНГЕЛЬСКИЙ

Популярность журнала быстро росла, с каждым днем увеличивалось количество рабочих корреспонденций. Многих из них редакция не могла использовать на страницах журнала из-за нехватки места. Между тем в письмах нередко речь шла о таких недостатках, критику которых необходимо было подкрепить авторитетом «Крокодила».

Вот тогда и родилась в редакции мысль о создании на заводах и фабриках уголков «Крокодил у нас». Мы изготовили несколько тысяч бланков, на которых была изображена фигура пишущего Крокодила. На каждом бланке печаталась на машинке сатирически обработанная корреспонденция о непорядках на заводе. Этот листок посылался в стенгазету предприятия, о котором шла речь в заметке. Иногда уголок «Крокодил у нас» вывешивался прямо на доске объявлений.

Действенность уголков «Крокодил у нас» была очень велика. Шутка ли: сам Крокодил явился в гости к рабочим!

Вспоминается световая газета «Крокодила». На крыше нашего дома в Охотном ряду был устроен большой экран, который в один прекрасный вечер вспыхнул яркими красками цветных диапозитивов. Наряду с фотографиями и информацией видное место в световой газете занимала сатира. Рисунки для ее первого номера дали М. Черемных и Д. Моор.

Успех этого начинания оказался даже чересчур шумным.

В середине сеанса к нам на крышу, запыхавшись, поднялся уполномоченный административной инспекции.

— Товарищи, демонстрацию придется прекратить! — решительно сказал он.

— Это почему? — поинтересовались мы.

— Да вы посмотрите, что делается в Охотном!

Мы подошли к решетке, огораживавшей плоскую крышу, и, посмотрев вниз на улицу, отпрянули в изумлении. Остановились трамваи, ходившие тогда по Охотному ряду, сгрудились автобусы, извозчичьи пролетки. Толпа запрудила всю широкую улицу между Домом союзов и зданием нашей редакции, парализовав движение на одной из основных городских артерий.

Пришлось перенести показ световой сатирической газеты в рабочие районы города, где она пользовалась не менее шумным успехом.

К первомайским торжествам 1932 года крокодильцам пришла в голову идея превратить Кузнецкий мост в улицу Сатиры. Президиум Московского Совета поддержал эту инициативу.

Над улицей повис на проволоке доллар. Что с ним? Почему он накренился? Это объясняла табличка: «Осторожно! Падает!»

Решетку у дома, где помещался Промбанк, крокодильцы превратили в стену огромной клетки, где под надежным запором сидели хищники, убийственно разрисованные художниками Ротовым и Ганфом. Здесь были и алчный тигр-колониалист, и лев-империалист, и социал-соглашательская гиена…

Массовая работа редакции приобрела широкий размах при М. З. Мануильском, который был назначен редактором «Крокодила» в мае 1930 года. Только в 1931 году на заводы и новостройки страны выезжало 36 бригад «Крокодила», на 47 предприятиях работали литераторы и художники-карикатуристы. В фабрично-заводской печати были выпущены 123 странички «Крокодила», в журнале помещены 63 сменных полосы, посвященные крупнейшим новостройкам пятилетки.

Одним из самых больших энтузиастов массовой работы был Л. Д. Митницкий. Не помню случая, чтобы он отказался от предложенной редакцией поездки. Добрую половину своей жизни фельетонист провел в бесконечных путешествиях по стройкам пятилеток, на многих из них он жил и работал месяцами. Вот отрывок из его письма в редакцию с подшефной фабрики «Сокол»:

«…Мы увидели, что шеф-Крокодил здесь популярен. Наше шефство ценят. Оно ощутимо. Это нас окрылило… Мы заполнили цеха стихотворными лозунгами с маркой «Крокодила». Дали в «Сухонском ударнике» несколько литературных страничек, созываем рабкоров, устраиваем литературный вечер, консультируем кружковцев. Я нарисовал карикатуры, которые висят на заборе у проходной…»

Формы массовой работы наших бригад были самые разнообразные. Выпускали по местному радиоузлу «Голос Крокодила», световые сатирические газеты с цветными карикатурами на злобу дня, листов-ки-«молнии» в цехах, плакаты, сатирические «уголки» в местных газетах— всего и на перечислишь.

Интересный метод агитационной работы придумал участник бригады «Крокодила» на Днепрострое Константин Ротов. Он нарисовал плакат-памятку самому отстающему участку, который должен был висеть до тех пор, пока бригады этого участка не начинали выполнять план. Тогда этот плакат как своеобразную эстафету передавали другому отстающему участку.

В плакатах и листовках-«молниях» на Кузнецкстрое и других новостройках пробовали свои силы члены кружка рабочих-карикатуристов при редакции «Крокодила». Кстати, одним из воспитанников этого кружка является талантливый художник Юрий Узбяков.

В 1931 году по просьбе общественных организаций Магнитостроя редакция взяла шефство над этим гигантом индустрии первых пятилеток. Ударники Магнитостроя телеграфировали редакции: «Магнитострой вступил в ответственный период. Добиться окончательного перелома, бороться за большевистские ударные темпы во многом могут помочь нам «Рабочая газета» и журнал «Крокодил» — массовые издания Центрального Комитета нашей партии. Мы надеемся, что они осветят наши достижения и недостатки и крепко будут бить по узким местам, а «Крокодил» будет сажать на вилы тормозящих магнитогорское строительство…»

Работа сменных бригад, состоящих из литераторов и художников-карикатуристов, продолжалась непрерывно в течение года. Особенно отличились крокодильцы на стройке доменного цеха.

Мало кто помнит, что однажды в редакцию «Крокодила» прислал письмо Алексей Максимович Горький. Оно было помещено в № 2 журнала за 1929 год.

А вот и карточка. Она составлена центральным бюро каталогизации Главполитпросвета для местных библиотек и излагает содержание романа И. Эльяшберга «Раввин и проститутка».

«История благородного, умного и красивого раввина Боруха-Манделя, во время мировой войны приехавшего в Москву и влюбившегося в красавицу-аферистку Настеньку, у которой он провел ночь, спасаясь от полиции. В романе фигурируют также добряк Давид Маркович, его гражданская жена, славная Авдотья Спиридоновна, добродушный говорун Файвель и другие добрые евреи и славные русские».

«Крокодил» сопроводил эту цитату таким примечанием:

«Из карточки явствует, что «добродушные говоруны» встречаются не только в романах Эльяшберга, но и в Главполитпросвете и даже — увы! — в Главлите. Свет не без добрых людей, как говорится».

Как-то вскоре после этого М. З. Мануильский позвонил Алексею Максимовичу с просьбой принять его для беседы.

А. М. Горький охотно согласился, но насчет даты встречи обещал позвонить сам: он заканчивал срочную работу.

Разговор состоялся примерно недели через три в уютном кабинете Алексея Максимовича в просторном особняке на Малой Никитской.

Когда зашла речь о «Крокодиле», Алексей Максимович своим глубоким, по-особому гулким голосом заметил:

— Самое лучшее, что есть в журнале, — это фактический материал. Чувствуется, что в редакции любят читательские письма и умеют над ними работать. Это самый большой комплимент, который можно сделать массовому изданию Молодцы, прямо говорю — молодцы! Вот только не нравится мне, когда вы в своих репликах к «вилам в бок» начинаете угрожать прокурором, милицией. Это — свидетельство вашей литературной слабости, неумения остроумно подать материал. Пригрозить судом может домашняя хозяйка своей соседке на кухне, а вы, литераторы, извольте действовать собственным оружием: ярким сравнением, колкой репликой, оригинальной игрой слов… Кстати, не могу забыть поистине замечательного рисунка в вашем «Крокодиле» насчет коммунальной кухни. Удивительный талантище ваш Ротов. Какой типаж, сколько остроумия, издевки над этими страшными обывателями!..[3]

Алексей Максимович весело рассмеялся, но тут же глухо закашлял.

— Чертовски здорово!.. По-моему, уже года два или три назад видел этот рисунок, а до сих пор помню… Да, художники у вас вообще замечательные. А как им у вас работается? Не обижаете? Глубоко неправильно, что к карикатуристам часто относятся несправедливо. Даже их собратья по перу и кисти считают сатирический рисунок искусством второго сорта. Ну не чепуха ли? Ведь если подумать серьезно, то ваши художники-сатирики, такие, как Кукрыниксы и другие, всегда находятся на самых передовых позициях. Все их творчество остро публицистично, насквозь проникнуто духом современности. Их рисунки — самое сильное, что есть в вашем журнале[4].

Николай ИВАНОВ-ГРАМЕН

— А теперь, — продолжал Алексей Максимович, — разрешите вас и против шерсти погладить, чтобы не зазнавались. Вот фельетоны ваши слабоваты, очень слабоваты. Прежде всего они мелкотравчаты. Вы не концентрируете огонь по крупным мишеням, по узловым проблемам, которые стоят перед советским обществом. Очевидно, вы боитесь, что столь серьезные вопросы трудно решить в сатирическом плане. Полагаю, что это заблуждение. Нужно только для каждой проблемы найти подходящий жанр. Почему у вас нет памфлета, острого публицистического фельетона?

Ваши фельетонисты, как правило, берут темы из жизни весьма поверхностно. Они часто не умеют разоблачать в герое ту внутреннюю мерзость и безобразие, которые скрываются сплошь и рядом под весьма благообразной внешностью.

Кстати, о юморе. Он, конечно, абсолютно необходим в вашем журнале. Иначе чем «Крокодил» будет отличаться от «Прожектора» или «Огонька»? Но вот как раз настоящего юмора у вас маловато. Вернее, попыток смешить много, но уж больно все они надуманны, высосаны из пальца. Да потом юмор юмору — рознь. Существует всеядный юмор вне времени и пространства, перекочевавший к нам из дореволюционных и заграничных буржуазных журналов. Зачем нем такой оглупляющий юмор, когда издеваются, к примеру, над человеком, провалившимся в люк или случайно облитым водой с ног до головы? Я уже не говорю о так называемом «тещином юморе», под которым подразумеваю весь комплекс обывательских, скудоумных и ублюдочных острот.

От этого дурно пахнущего наследства надо держаться подальше, а брать больше из нашего быта, из окружающей действительности. По-настоящему смешного здесь уйма. Надо только уметь подметить, услышать это смешное. И кому же не смеяться, как людям страны Советов, ставшим хозяевами жизни, уверенными в своем будущем?

— А потом учтите еще одну вещь, — продолжал Алексей Максимович. — Здоровый человек должен обязательно смеяться. Это так же необходимо организму, как кислород, как питание. Говорят, что, когда человек смеется, наши железы внутренней секреции выделяют какие-то особые гормоны, которые повышают жизнедеятельность организма. Смех — великая вещь! И потому вы, сатирики, должны себя чувствовать еще в некотором роде и аптекарями. Гордитесь! Бы снабжаете человечество абсолютно необходимым лекарством!

Эмиль КРОТКИЙ

На Алексея Максимовича произвела большое впечатление показанная ему М. З. Мануильским статистика.

— Почти восемь тысяч «вил в бок» за десять лет — неплохая производительность! — заразительно засмеялся он. — Мне кажется, что вам следует больше внимания сосредоточить на темах, связанных с новой моралью советского общества, на всех уродствах нашего быта, на пережитках в сознании, которые ликвидировать гораздо труднее, чем перестроить экономику. Эти темы должны стать вашей подлинной стихией.

Только не забывайте об одном: пишите так, чтобы не озлоблять людей. Покажите человеку всю неприглядность его поступка, но заставьте его почувствовать, что продолжаете верить в него, в то, что он исправится. Пусть он поймет, что вы критикуете его любя, а не для того, чтобы обидеть.

В конце разговора Алексей Максимович спросил, как работают Н. К. Иванов-Грамен и Эмиль Кооткий. Он их помнил еще по «Новой жизни», которую редактировал в 1917 году.

Беседа продолжалась около полутора часов и дала нам немало пищи для размышлений. С тех пор прошло сорок лет, и, конечно, многие детали этого большого разговора уже стерлись в памяти. Но осталось самое яркое, существенное, открывающее какую-то новую грань огромной любви А. М. Горького к людям, поразительное знание им тонкостей литературного процесса, тончайшее проникновение в сущность явлений жизни.

Помню, на обратном пути, когда мы присели на скамейку на Пушкинском бульваре, Михаил Захарович задумчиво сказал:

— Знаете, о чем я неожиданно подумал: как удивительно переплетается многое из того, что сказал Алексей Максимович, с суждениями Еремеева! То же исключительное уважение к читательскому письму, те же требования тщательного изучения жизни, та же вера в огромное воспитательное значение сатиры и юмора…