Когда мы, начинающие художники и литераторы, приходили впервые в редакцию «Крокодила» в начале и в середине двадцатых годов, никто из нас не мог предположить, что этот журнал займет в нашей жизни такое значительное место. Время было бурное и удивительное: после гражданской войны в Советской стране всё, по сути дела, начиналось сначала — и промышленность, и культура, и искусство, и печать. Сколько возникало редакций и театров, киностудий и радиопрограмм, литературных объединений и дискуссионных клубов! Хотелось поспеть всюду. И тогда нам казалось, что «Крокодил»— только одна из возможных точек приложения молодых сил, бурливших в каждом из нас…
Из изданий двадцатых годов выжило не столь уж много. А вот наш «Крокодил» не только обрел тираж пять миллионов экземпляров (что само по себе дело небывалое: мировая печать ничего подобного для сатирических журналов доселе не знала), но и стал чем-то вроде академии советской сатиры. Отнюдь не утверждаю, что всё, что мы рисуем и пишем на страницах нашего ежедекадника, совершенно по форме и по содержанию. На критических совещаниях в редакции мы сердито обвиняем друг друга в недостатках и просчетах. Но при всем том никто не рискнет отрицать, что «Крокодил» шествует во главе кильватерной колонны советских сатириков, где бы они ни работали — в «большой» литературе и на эстраде, на радио и телевидении, в бесчисленных сатирических уголках местной печати…
Весь путь — от нэпа до нынешней девятой пятилетки — «Крокодил» прошел твердой поступью. Подобно тому, как новые и новые бойцы, становясь под знамя прославленного полка, бережно хранят его традиции и историю, так и мы, крокодильцы, верны идейным традициям первой редакции «Крокодила» и ее шефа — К. С. Еремеева.
Кое о чем из истории и традиций «Крокодила» я и хочу вспомнить…
Первый раз я появился в комнатах «Крокодила» на Тверской улице, дом № 4. Произошло это в апреле 1925 года. Мне было неполных 25 лет. За спиною у меня было трехлетнее сотрудничество в театральных журналах (фельетоны, рецензии, теоретические статьи), двухлетняя работа в сатирическом журнале «Красный перец» (это издание скоро скончалось) и участие в группе сатириков, принявших посильное участие в организации Московского театра сатиры. И все-таки я явился сюда с трепетом.
Обстановка была самая нормальная для такого рода учреждений. Группа сотрудников собралась у стола «выпускающего» — им был поэт-сатирик М. Я. Пустынин — и пересмеивалась. Веселые голоса перебивали один другого. Так обычно бывает в редакциях юмористических журналов и по сей день.
Меня принял худенький, небольшого роста молодой человек, сидевший за другим столом, поближе к двери. У него был рыжий хохолок над самым лбом, сдержанные манеры и иронический взгляд. То был поэт Василий Иванович Лебедев-Кумач, впоследствии прославившийся своими песнями. Судьба определила нам подружиться с ним на долгие годы…
Помню, я принес пародийную инструкцию: как вести себя хулигану. Готовился специальный номер о хулиганстве, и мне это стало известно. В скором времени такой номер действительно вышел, и фельетон мой был напечатан. А тогда, при первой встрече, прочитав фельетон, Василий Иванович сразу же сказал мне:
— Эта вещь пойдет. А что вы думаете дать нам еще?..
Месяца через два я сделался в редакции своим человеком. Перезнакомился с сотрудниками. Кое-кого я знал и ранее. Например, художников К. С. Елисеева и Ю. А. Ганфа: они сотрудничали в «Красном перце». Иные карикатуры рисовали даже вдвоем и тогда ставили подпись: «рис. Ю. КОН» (Юлий и Константин). А в «Крокодиле» я узнал М. М. Черемныха и И. А. Малютина. Нет надобности представлять читателям этих корифеев советского плаката и карикатуры. Напомню только, что зачинателем знаменитых «окон РОСТА» был именно Черемных. И он привлек к этому важному делу Ивана Андреевича Малютина вместе с Маяковским.
Своеобразная атмосфера была в те годы в «Крокодиле». К. С. Еремеев уже покинул пост главного редактора. Формально руководителем журнала был Н. И. Смирнов — редактор «Рабочей газеты». А его заместителем, который, в сущности, и вел издание, был Н. К. Иванов-Грамен. Он и сам обладал дарованием юмориста: печатал свои фельетоны. Человек был тихий и деликатный, разговаривал негромким голосом, хотя страдал некоторою глухотой. Особенно трудно оказывалось для Грамена заявить, что данный рисунок или литературное произведение не подходят к печати. Он так страдал при необходимости известить о том автора, словно браковали его собственное произведение…
А вокруг тихого редактора буйно шумел молодой коллектив из штатных сотрудников, посетителей, постоянных и случайных. Молоды были почти все. Только несколько бывших сотрудников дореволюционных журналов ходили среди нас. Многие из деятелей «Нового Сатирикона» и «Будильника», московских и петербургских газет эмигрировали или уехали из столиц. Но оставшиеся, как более опытные работники на этой ниве, имели среди нас авторитет. Все мы в прошлом уважали «Сатирикон» и на тех товарищей, которым привелось сотрудничать в этом лучшем из дореволюционных сатирических еженедельников, глядели с уважением.
Создать свое собственное лицо «Крокодилу» еще только предстояло. Этот путь был пройден нашим журналом очень быстро. Но в начале 20-х годов и оформление журнала, и верстка с так называемым «воздухом», то есть неплотное размещение материалов на страницах, и даже манера рисунка и письма все еще напоминали недавнее прошлое.
Раскрывая номера нашего журнала, выпущенные в годы первой пятилетки, мы видим уже как бы другое издание. Ушли в прошлое мягкие подражания старым сатирическим, а точнее, юмористическим выпускам. «Крокодил» стал строже, злее, оперативнее. Выездные бригады на стройках, в новых городах и рабочих поселках… Совсем иная тематика, иной ритм, иной подход к действительности.
Редактором стал М. З. Мануильский — младший брат Дмитрия Захаровича Мануильского, одного из руководителей Коминтерна. Михаил Захарович остался в памяти нашей как человек удивительной чистоты и скромности. Но, несмотря на доброту свою, новый шеф отлично справлялся с задачами руководства э самой шумной редакции страны.
С конца двадцатых годов в журнале расцвело дарование молодого художника К. П. Рогова. И по сей день переиздаются альбомы карикатур и иллюстрации к детским книжкам этого удивительного юмориста. Его чувство смешного было редкостным даже для профессиональных графиков, которые специализировались на шаржах. Ротов мог нарисовать на одном листе более сотни персонажей и каждому придать не только свою индивидуальность, но еще и найти какие-то смешные подробности. Его знаменитые картинки «Мертвый час в доме отдыха», «После футбола», «Одинокий зритель» и другие запомнились навсегда…
Каким добрым и веселым был Константин Павлович Ротов на наших заседаниях! Какие смешные шутки он придумывал, как легко и быстро рисовал!
Ротов родился в Ростовской области. Журналист А. Оленин, который был намного старше Ротов? и работал в краевой газете «Молот», рассказал мне: однажды четырнадцатилетний парнишка, совершенно багровый от смущения (Ротов всегда был застенчив), принес в редакцию рисунок тушью. И по теме и по выполнению это было настолько хорошо, что сотрудники редакции усомнились: не предлагает ли он чужое произведение? И парнишке сказали:
— Рисунок, в общем, подходит. Но кое-что надо дорисовать…
Мальчик спокойно ответил:
— А у вас есть перо и тушь? Я дорисую…
И действительно, он сел за стол и на глазах у журналистов тут же квалифицированно дополнил свою карикатуру смешными деталями…
В «Крокодиле» сотрудничал и Зощенко. Постоянно Михаил Михайлович жил в Ленинграде, и тамошние издания пользовались его материалами чаще, чем московские. Но в двадцатых и тридцатых годах активность этого сатирика была настолько значительной, что его хватало и на Москву.
Михаил ЗОЩЕНКО
Зощенко редко навещал редакцию «Крокодила». Я с ним подружился, когда работал в Ленинградском театре сатиры в 1927 году. Я восхищался поразительным чувством юмора, свойственным Михаилу Михайловичу. Иной раз, читая рассказ Зощенко, я сам, как профессионал-юморист, диву давался: какая у автора фантазия! В самом сухом и «невыигрышном» месте изложения он находит такие детали, что никому другому и в голову не придут.
Зощенко никогда не опускался до шуток во что бы то ни стало. Его перо подмечало только истинные явления жизни. Самый язык этого писателя составляет удивительный сплав многих диалектов. Академик В. В. Виноградов первым обратил внимание читателей на неповторимые сочетания самых разных наречий живого русского языка, из которых Зощенко строил прямую речь своих персонажей.
А в жизни Михаил Михайлович был человеком удивительной чуткости к людям и доброжелательства. Таким скромным был этот писатель, что в статье к 70-летию артиста И. В. Ильинского я сказал о нем: «Игорь Владимирович, самый видный наш комик, не острит в быту; скучнее его был только Зощенко, но зато Зощенко писал смешнее нас всех…»
В тридцатые годы пришли в «Крокодил» И. Ильф и Е. Петров. Оба они удивительно подходили друг другу творчески. Литературовед В. Б. Шкловский как-то заметил, что вдвоем эти два писателя создавали произведения такой силы, какие порознь им не удалось бы написать. Шкловский уподобил обоих цементу и песку, из соединения которых возникает бетон, превосходящий крепостью и песок и цемент. Удивительно верно сказано!
В «Крокодиле» Ильф и Петров бывали не столь уж часто. К тому же Ильф скончался в 1937 году. Помню, в ночь на 14 апреля мы собрались на квартире у Петрова, а покойный соавтор его лежал в своей квартире этажом ниже. Надо было написать некролог. Л. И. Славин, А. А. Фадеев, С. И. Кирсанов, Е. П. Петров и я предлагали отдельные фразы для этого печального сообщения.
— Получается, будто мы и вас хороним, — сказал Славин грустно, обращаясь к Петрову.
— Так оно и есть, — ответил Евгений Петрович.
Однако уход из жизни соавтора и друга не сломил Петрова: он работал и один — не только писал книги, сценарии, пьесы и очерки, но и был редактором «Литературной газеты» и «Огонька». Во время Великой Отечественной войны Евгений Петрович оказался в числе наиболее активных наших военных корреспондентов, часто выезжал на фронт. Даже в осажденном Севастополе он побывал и на эсминце «Ташкент» ушел от преследований немецкого флота и самолетов. А в 1942 году на пути в Москву с Кубани погиб…
В 1934 году редактором «Крокодила» назначен был М. Е. Кольцов. Он был председателем правления специализированного издательства «Жургаз», куда входили два десятка ежемесячных, еженедельных и иных периодических изданий.
Техникой редактирования Кольцов владел виртуозно. Он с необыкновенною быстротой умел исправить или дополнить любой материал, вошедший в макет номера, который ему подали для утверждения. На наших темных заседаниях Михаил Ефимович ясно и точно определял задачи, успевая при том пошутить и выслушать наши остроты. Иной раз Кольцов накладывал резолюцию на фельетона или рассказе: «Сократить и усмешнить». Затем это указание писалось в сокращенном виде: «Сокр. и усм.». А еще позднее оно изображалось просто тремя буквами: «Сиу».
Когда Кольцов выбрасывал материал из номера, мы называли это так: «Старик вытоптал рассказ». Михаил Ефимович узнал об этом выражении и принял его к употреблению сам. Он писал своим помощникам: «Я тут вытоптал два материала»…
Помимо «Жургаза», Кольцов уделял значительное время обязанностям члена редколлегии «Правды», был председателем горисполкома подмосковного городка Зеленогорска, возглавлял агитэскадрилью Гражданского воздушного флота, часто ездил в зарубежные командировки, да и по Советскому Союзу передвигался постоянно. А когда началась гражданская война в Испании, Михаил Ефимович поехал в Мадрид. Не случайно Хемингуэй сделал его прототипом одного из персонажей романа «По ком звонит колокол»…
И все-таки у нашего шефа находилось время заниматься «Крокодилом». Его наметки и его правка материала приносили огромную пользу журналу. Лицо «Крокодила» отражало индивидуальность главного редактора…
Грянул 1941 год. Я сразу же включился в сочинение антигитлеровских памфлетов и фельетонов. Они печатались не только в «Крокодиле», но и в других московских изданиях, передавались по радио, исполнялись в Московском театре сатиры и агитбригадами на фронте. Уже к августу таких памфлетов набралось на небольшую книжечку. Ее молнией напечатали в издательстве «Советский писатель». Но в одну из сентябрьских ночей фашистские самолеты бросили бомбу на типографию, и тираж моего сборника, который назывался «Весь зверинец» (речь шла о Гитлере, его окружении и союзниках), сгорел.
КУКРЫНИКСЫ
В начале 1942 года я был призван в кадры Красной Армии. В качестве сотрудника армейской печати три года провел я на разных фронтах и все три года аккуратно присылал свои фельетоны в «Крокодил». В то время под фамилией автора, присылавшего свой материал с фронта, указывалось: «Действующая Армия».
Самуил МАРШАК
«Крокодил» сделал свой вклад в победу тем, что его номера и в тылу и на фронтах звали к разгрому ненавистного врага. Достаточно вспомнить плакаты и карикатуры Кукрыниксов и Б. Пророкова со стихами С. Маршака.
Сегодня я мало похож на того молодого человека, который 47 лет тому назад впервые вошел в помещение редакции «Крокодила». Сегодня я — вроде как дедушка того юного юмориста, который осмелился принести В. И. Лебедеву-Кумачу фельетон о хулигане…
В мыслях моих пробегает половина нашего века. Думая о редакции, я вспоминаю друзей и сотоварищей — как живых, так и ушедших. Вспоминаю и то, что «Крокодил» дал всем нам, и то, что мы давали и даем «Крокодилу». И мне думается: мало что в нашей жизни было так важно, как наша работа в дорогом для нас всех журнале.