Молодой министерский служащий Игорь Николаевич написал в одной бумаге вместо Краснодара Красноярск. О чем он в это время думал, точно сказать не можем. Скорее всего мысль его крутилась меж таких трех сосен — вчерашний хоккей, многообещающая улыбка Гали из соседнего отдела и где бы занять денег на покупку стереомагнитофона.
Из-за описки Игоря Николаевича гигантский импортный подъемный кран укатил в Сибирь. Первая тревожная весточка пришла через два месяца от красноярских железнодорожников. Они требовали с министерства штраф за неявку получателя.
Зашевелились разные ревизоры, контролеры, зашелестели папки с копиями накладных, наконец докопались до злосчастной бумажки, сочиненной Игорем Николаевичем. Он попытался было свалить все на пожилую секретаря-машинистку, но стреляная воробьиха хранила черновики и с благородным негодованием отбила наветы.
Над Игорем Николаевичем нависли кары. Он не сомневался, что строгий с занесением угрожал ему, как минимум, а это, помимо потери прогрессивки, означало, что «летит» туристическая поездка в Югославию — человеку с выговором путевку не дадут. Ну а если узнает министр или выше, то могут и турнуть с работы.
Неприятности должны были начаться дней через десять с возвращением из командировки начальника главка Арташевского.
Игорь Николаевич, человек с лабильной нервной системой, очень запереживал. Женская и магнитофонная тематика сразу выцвели в его сознании, а метание потных парней по льду из-за какого-то кружка резины показалось вообще возмутительно-бессмысленным занятием.
Мама Игоря Надежда Григорьевна, естественно, близко к сердцу приняла беду сына и, напрягши весь свой разум, решительно стала его спасать. Покуда Игорь сидел на работе, матушка его названивала разным своим знакомым, всем рассказывая, что стряслось с Игорьком, и тщательно процеживала ответные сочувствия, отсеивая зерна дельных советов от половы пустых слов.
— Тебе нужно обязательно поговорить с Борисом Сидоровичем, дядей Мусеньки Качурской, с которой ты, когда был маленький, жил одно лето на даче в Ильинском, помнишь? — сказала вечером сыну Надежда Григорьевна.
— Туманно. А что он, этот ее дядя, зачем он мне?
— Очень умный человек, стоматолог на пенсии. У него когда-то была совершенно аналогичная история, и он вышел сухим из воды. Вот его адрес. Он тебя ждет, купи бутылочку вина и поезжай.
Игорь купил и поехал.
Борис Сидорыч, полный лысый человек в бархатной куртке и шлепанцах, рассказал, как он однажды назначил больного Грищенко на пломбирование, а больного Гращенко на экстракцию пяти зубов. Регистратура перепутала истории болезни, и он выдрал Грищенко полдесятка ни в чем не повинных зубов. Борису Сидорычу тоже хотели пришить дело, но он предложил Грищенко поставить бесплатно три золотых зуба и два из нержавейки, Грищенко согласился и закрыл рот. «Конечно, дорого, но зато тихо. А что делать?» — такими словами закончил Борис Сидорыч свой рассказ.
— Ну а я кому должен вставить золотые зубы? — усмехнулся Игорь.
— Разумеется, начальнику главка. Пришли его ко мне, и я сделаю ему новый рот. А ты заплатишь, понял?
— Понял, — засмеялся Игорь, выпил «посошок» и пошел одеваться.
Следующим вечером Надежда Григорьевна встретила сына в передней и, не дав ему раздеться, сказала:
— Вот тебе адрес, поезжай, сыночек.
— Куда еще? — спросил Игорь, не очень довольный результатами вчерашнего визита.
— Умнейший человек Коконов. Дядя первого мужа Люси Гончаровой. У этого Коконова брат попал в точности такую же передрягу и благополучно выскочил. Купи бутылочку коньяка, недорогого, рублей за девять-десять. Вот тебе адрес. Он ждет с нетерпением.
— У меня язва, печень и гипертония, — сказал Коконов, похожий на обрюзгшего цыганского барона, — так что коньяк вам придется распивать с моей дочерью. Я чисто символически пригублю.
Появилась с подносиком дочь Коконова — пышнотелая некрасивая брюнетка лет тридцати, в очках и джинсах. Джинсам приходилось туго. Дочь выгрузила на журнальный столик нарезанный кекс, лимон и пузатые бокальчики, суживающиеся кверху.
Папаша Коконов рассказал, что с его братом Мишей, который живет, кстати, тоже в Кемерове, произошла абсолютно такая же история — у него тоже сломался кран в кухне. Миша вызвал сантехника, но тот заявился только на четвертый день, и кемеровский брат Миша в точности, как Игорь, не туда его послал, и из-за этого тоже стряслись большие неприятности — брат Миша долго лежал в челюстно-лицевой палате хирургического отделения. Но все кончилось хорошо — кран все-таки починили, а швов на скуле уже почти не видно. Так что и у Игоря наверняка все обойдется. А теперь он, Коконов, приносит извинения, поскольку у него давление и он вынужден рано ложиться спать, но очень рекомендует молодым людям посмотреть по цветному телевидению программу «В мире животных».
Телевизор работал прекрасно, Игорь и дочь Коконова сидели в разноцветной полутьме, дочь советовала Игорю отпустить волосы подлиннее, а стричься только в «Чародейке» и водила при этом прохладными нежными пальцами по Игоревой шее, обозначая докуда отпускать. Игорь обещал…
Утром на работе Игорь почувствовал, что с нетерпением ждет вечера, чтобы опять куда-то ехать и неторопливо пить вино с добрыми, благожелательными людьми, изливать перед ними душу и купаться в их утешениях.
К счастью, его мама не сидела сложа руки. Надежда Григорьевна позвонила Игорю на работу и сообщила, что дело, считай, сделано. Огромная удача: мама сумела выйти на портниху Арташевской, жены начальника главка. Портниха обещала замолвить словечко. Поэтому необходимо сегодня же поехать к ней и рассказать подробно, чтобы она знала, о чем говорить с Арташевской.
После работы Игорь купил портвейн, торт и поехал к портнихе.
Анна Вячеславовна и ее супруг Василий Васильевич жили в получасе автобусной езды от последней станции метро, в облезлом пятиэтажном доме близ насыпи окружной железной дороги. Они очень обрадовались приходу Игоря — в старости приятно чувствовать, что ты еще кому-то нужен. Особенно рассуетился Василь Василич, старичок-боровичок в подтяжках. Его яростные синие глаза, не обесцвеченные старостью, пылали энтузиазмом. Он говорил напористо и много, руку пожал железно, и чувствовалось, что тело сохранил литое, непроминаемое.
— А-а-а, давай-давай, заходи, молодец! Я специально купил селедочку и что к ней следовает. А портвей свой отставь. Для серьезного разговора он не годится. Анюта, ставь картошку на газ!
Старик шмыгнул на кухню и вернулся оттуда, неся разделанную селедку с лучком и миску с капустой провансаль.
— Сейчас, сейчас, голубь, посоветуемся в лучшем виде, — приговаривал он, расставляя на потертой клеенке мутные стопки.
Видно, Анюта держала его под жестким контролем, и вот кои веки представилась возможность выпить легально, дома, по серьезному поводу.
— Да ты погоди, пусть Игорь Николаевич сперва расскажет про свою беду, — сказала Анна Вячеславовна.
Но прежде чем Игорь успел раскрыть рот, Анна Вячеславовна сама стала рассказывать про свою дружбу с Лилией Евгеньевной Арташевской, подробно перечисляя, какие платья и юбки и из какого материала она ей шила в разные годы.
— Уж это такая женщина — волевая, настырь! — И, прикрывшись ручкой, шепнула, словно по секрету: — Андрей Владимирович-то у нее под каблуком. Она ему печенку прогрызет, если ей что-то нужно. Ну, так что у вас стряслось?
— Чтоб легче рассказывалось! — не выдержал Василь Василич и поднял стопочку.
Игорь проглотил водку и, не дыша, искал глазами на столе сок или минеральную, но ничего такого не было, и пришлось закусывать по-народному, без разведения.
Игорь рассказал про несчастный кран, ушедший в Красноярск вместо Краснодара.
— Сейчас я ей позвоню, попробуем, попробуем. — Анна Вячеславовна воздела очки, раскрыла потрепанную записную книжечку и набрала номер.
— За успех этого предприятия, ну! — Василь Василич властно мотнул подбородком, поднимая стопку.
Выпив вторую, Игорь сморщился и стал слушать.
—…Да, давненько, давненько, — сладко причитала в трубку Анна Вячеславовна. — Мы чего, мы обыкновенно живем, на пенсии. А вы-то как, Лилия Евгеньевна? Андрей Владимирович как?
Но тут сладкое выражение слиняло с лица старой портнихи, заменившись некоторым испугом и растерянностью. Она заойкала и запереживала:
— Ой, беда-то… Ну, ничего, может и к лучшему, так спокойнее. А та-то, та-то — молодая, нет?
Игорь все понял еще до того, как портниха положила трубку, — Арташевский решил спасти хотя бы остатки своей изгрызенной печенки и переженился.
— Ну и хрен с ними! — сказал старичок-боровичок в подтяжках. — Я тебе лучше помогу! — Он подмигнул бешеным васильковым глазом, и они махнули по третьей. — Вот слушай.
И Василь Василич рассказал, как в молодые годы он на гусеничном тракторе въехал в сельпо. Сельпо обвалилось, а он получил три года за хулиганство.
— Ну и чего? Ну и ничего. Как видишь — жив-здоров, чего и тебе желаю. Прошел школу жизни.
— Ну я-то в тюрьму не собираюсь, — усмехнулся Игорь.
— Не зарррекайсь, не за-ре-кайсь! — старик помахал перед носом Игоря коротким железным пальцем, лоснящимся от подсолнечного масла. — Ты допустил преступную халатность, на это имеется статья! Раньше бы тебя за такое дело мигом — куда следовает!
Потом они выпили за теперешние добрые времена, потом появилась вторая поллитровка, после нее настал черед Игорева портвейна. Потом Игорь и Василь Василич танцевали вприсядку, Анна Вячеславовна, тоже пьяненькая, махала платочком, притоптывала, воображая, небось, что плывет по кругу белой лебедью.
Потом Игорь брел под черным небом по ночному пустынному микрорайону, перебегал какую-то улицу, надеясь догнать одинокий троллейбус. И тут рычащим дьяволом из-за поворота вывернулся таксомотор и с жуткой силой наподдал Игорю в бедро, и он куда-то летел по воздуху, как во сне…
Очнулся он в больнице, весь загипсованный, зашитый, несчастный. Рядом сидела заплаканная Надежда Григорьевна в сером оренбургском платке на плечах. И волосы у нее были серые и лицо тоже.
Когда через полгода Игорь пришел на работу, все спрашивали о его здоровье, жалели. Арташевский перешел с повышением в другое министерство. О кране никто не вспоминал, словно и не было той истории.
Так что, друзья мои, если у вас стрясется на службе беда, обязательно консультируйтесь с максимально широким кругом людей. Это приятно, интересно и в конечном итоге полезно, как вы только что могли убедиться.