Обман

ГЛАВА 3

После сумрака коридора свет в гостиной больно бьет в глаза. Леонард сидит в кресле у камина. Услышав меня, он поспешно встает во весь свой высокий рост.

– Эллен! – Леонард берет мою ладонь и осторожно, как бы успокаивая, похлопывает по ней. Его густые седоватые брови сдвинуты, на лице выражение сочувствия. – Вы, наверное, очень устали. Мы могли бы обсудить дела и в другой день. – Он несколько резковато отпускает мою ладонь, как бы испугавшись, что задержал ее дольше положенного.

– Я бы не стала откладывать этот разговор.

– Эллен, для меня не составит труда приехать к вам в конце недели или в любое другое удобное для вас время.

– Мне хотелось бы поговорить сегодня, – настаиваю я, – если вы не против.

Я понимаю, что этот разговор будет для меня нелегким – в семье давно уже намекали на некоторые сложные обстоятельства в делах Гарри. Но сейчас настал такой момент, когда я предпочитаю выслушать любые известия, какими бы неприятными они ни были.

Леонард на секунду задумывается.

– У вас все в порядке, Эллен? С вами кто-то останется на ночь? Вам нельзя сейчас быть одной.

Может, попросить Молли переночевать сегодня здесь?

Я уже давно пришла к выводу, что в моей внешности, а, может быть, в манере поведения есть нечто такое, что заставляет людей беспокоиться и переживать за меня. Во всяком случае, людей типа Леонарда, Чарльза или Молли. А смерть Гарри, судя по всему, заставляет их проявлять свое беспокойство еще активнее.

– Успокойтесь, Леонард, со мной все в порядке, – отвечаю я.

Он внимательно смотрит на меня, явно не уверенный в искренности ответа, затем коротко кивает. Мы садимся. Леонард кладет на колени кейс-атташе, открывает его и достает оттуда пачку бумаг.

– Если позволите, Эллен, я начну с юридических аспектов сложившейся на сегодняшний день ситуации. Потому что все остальное является производным именно от этого.

Леонарду около шестидесяти. Он принадлежит к старому типу семейных юрисконсультов. Такие люди заботятся о вас от рождения до смерти. Гарри нанял Леонарда вскоре после нашей женитьбы. Этот выбор тогда меня удивил. Все другие помощники Гарри – бухгалтеры, финансовые консультанты, юристы фирмы – были молодыми и порывистыми людьми. Видимо, на этом фоне степенный, солидный и уравновешенный Леонард показался Гарри наиболее подходящим на роль поверенного в делах семьи.

– Со времени нашего последнего разговора ситуация немного прояснилась, – осторожно начинает он. – Но боюсь, что в целом она достаточно сложна. – Леонард изображает на лице сожаление. – Как вы знаете, завещание составлено достаточно ясно, и при обычных обстоятельствах оно могло быть официально утверждено в течение пары месяцев. В нынешней же ситуации не приходится надеяться, что это произойдет в ближайшее время.

– Завещание? Прошу прошения, не могли бы вы разъяснить мне его содержание подробнее?

– Вы имеете в виду его условия?

– Да.

– Кхм… – Моя просьба явно не вызывает у него энтузиазма. Кажется, он хотел побыстрее миновать дурные известия, а я своим вопросом задержала его на этом. – Хорошо. Вам не ясны какие-то отдельные пункты или же…

– Я бы хотела разобраться в завещании в целом.

Он смотрит на меня с внезапным опасением.

– А разве вы не видели его?

– Ну… вообще-то… не видела.

– Может, вы видели его, но давно?

– Гарри что-то говорил мне о нем.

– А я думал… Ведь вы сказали мне по телефону…

Мои слова, похоже, задели его за живое. Я извиняюсь перед ним, объясняя, что во время нашего телефонного разговора, который состоялся (если память мне не изменяет) в шесть утра на второй день после нашего прилета в Калифорнию, я плохо соображала. Давало себя знать снотворное.

– Ну, раз Гарри вам говорил, – Леонард немного оттаивает.

Когда родился Джош, Гарри сказал мне, что если с ним что-то случится, мы не останемся без средств к существованию. Он гордился тем, что сможет обеспечить нас, тогда как сам ничего не унаследовал от отца. Гарри сказал, что оставит определенный капитал в виде траста, но не вдавался в подробности. Он никогда не говорил больше, чем хотел сказать. Скрытность была формой его существования, и приобрел он это качество во времена своего нелегкого детства.

Года два назад Гарри упомянул, что для Кэти он создаст отдельный попечительский траст. Я испытывала чувство гордости, благодарности и была тронута до глубины души. Хотя я не считаю, что наследство идет на пользу молодым, но для Кэти это было бы подобно манне небесной, могло принести столь необходимое ей чувство уверенности в себе.

Как всегда, Гарри не называл суммы, а я, как всегда, не спрашивала. Только за несколько недель до смерти мужа, когда даже мне стало ясно, какие сложные проблемы опутали его, я вновь подумала о наследстве для Кэти, беспокоясь, что Гарри передумает. Я спросила одного бухгалтера на собрании избирателей о порядке функционирования попечительских трастов, и он заверил меня, что такой фонд не может быть ликвидирован, если он уже создан.

Леонард поджимает губы.

– Объяснения могут потребовать немало времени.

– Только главные моменты, пожалуйста.

Вновь собираясь с силами, Леонард отрывисто произносит:

– Хорошо. – И достает бумаги из папки, лежащей у него на коленях. – По-моему, я уже говорил, что последнее завещание Гарри было составлено сразу после рождения Джоша, а впоследствии к нему добавлено два пункта, касающиеся незначительных вопросов. Вот его общий смысл: большая часть имущества должна перейти в траст, доверительное управление которым поручается нам с Джеком Кроули. Диана будет получать доходы от этого траста вплоть до самой смерти. – Леонард быстро переводит взгляд на меня, чтобы удостовериться, что я его слушаю. – Как вы знаете, Гарри устанавливал для нее большое количество всевозможных выплат, но в соответствии с завещанием вместо ее прежнего пансиона она будет получать прибыль от траста. Размер прибыли определяется весьма сложными расчетами. Вам нужны подробности?

Я отрицательно качаю головой.

– Все остальное от доходов траста будет принадлежать вам, как вдове Гарри, и детям от вашего брака, то есть Джошу. Что касается управления трастом, то доверенные лица наделены широкими правами.

Смысл его слов с опозданием доходит до меня.

– А Кэти? Что сказано о ней?

На столике у дальнего конца дивана звонит телефон. Я безотрывно смотрю на Леонарда.

– Я думала, что для Кэти существует отдельный траст.

Леонард смущенно смотрит на телефон.

– Я полагала, что был отдельный траст, разве не так?

Мое беспокойство заставляет его вновь обратиться к бумагам, хотя он, похоже, уже знает ответ на мой вопрос. Я слышу, как мое сердце громко бьется в такт со звонками телефона.

– Траст… Да, да, есть, – неторопливо произносит Леонард, извлекая очередную бумагу. – Тридцать тысяч фунтов. Но его Гарри создал еще при жизни, понимаете? Поэтому о нем не упомянуто в завещании. В этом просто не было необходимости, – улыбается Леонард. Наверное, чтобы успокоить меня. Но вместо улыбки получается подобие гримасы.

– Понятно, – говорю я неуверенно. По идее, услышанное должно принести мне облегчение, но этого не происходит. Телефон продолжает настойчиво звонить. Леонард смотрит на него, ожидая, что я наконец отвечу. И вдруг я понимаю, что это может звонить Кэти. Поднимаю трубку, однако слышу только короткие гудки. Я возвращаюсь на свое место, но при взгляде на Леонарда меня вдруг снова охватывает беспокойство.

– А когда именно был учрежден траст для Кэти?

– Что? А..? – Он опять смотрит в бумаги. – Ммм… почти два года назад, в июне.

– А до этого?

Леонард подается вперед и пристально смотрит на меня.

– Извините, не понял.

– Что было предусмотрено для Кэти до того, как Гарри учредил траст?

– Ну… – Леонард несколько настороженно смотрит на меня. – Я, конечно, мог бы покопаться в бумагах, но Эллен, дорогая, мне кажется, что сейчас нам лучше продолжить рассматривать другие вопросы. Не хотелось бы задерживать вас допоздна.

– Я всего лишь хотела узнать… уточнить… Разве до этого для Кэти не было ничего предусмотрено?

– В общем-то, ничего. – Он поспешно нагибается вперед и, положив локти на колени, разводит руками. – Но Эллен, не подумайте, что Гарри не позаботился о Кэти. Все наоборот. Этот небольшой траст стал всего лишь дополнением к основному. Гарри исходил из того, что основной траст настолько хорошо вас обеспечит, что вы сможете выделить для Кэти существенные средства. Существенные.

– Понятно. Спасибо. – Я слегка киваю головой.

Леонард изучает мое лицо и поспешно произносит:

– Послушайте, Эллен, я бы на вашем месте так не беспокоился. Во всяком случае, сейчас. – Он осторожно продолжает: – Понимаете, когда все будет окончательно оценено, ситуация может выглядеть совсем по-другому. Но об этом позже. Я объясню все подробнее. – Видимо, он подготавливает меня к плохим известиям.

– Все ясно, продолжайте.

– Вы уверены? – Он с тревогой смотрит на меня.

– Конечно, – выдавливаю я из себя улыбку.

– Как я уже говорил, в управлении трастом нам предоставлены существенные права. Доверенные лица могут по своему усмотрению определять, каким образом увеличивать доходность помещенных в траст активов…

Я почти не слушаю его и все еще думаю о том, что достанется Кэти. Почему для нее ничего не предусмотрено в завещании? Как мог Гарри поступить столь несправедливо? Когда мы поженились, он говорил, что готов сделать для Кэти буквально все. Он всегда называл ее своей дочерью. Добивался, чтобы она называла его папой. После рождения Джоша Гарри говорил о них обоих как о своих детях. Я всегда думала, что он любит их одинаково горячо.

Пытаюсь успокоиться, что, впрочем, не так уж трудно. Это, в сущности, всего лишь очередная обида, нанесенная мне Гарри, а за последние несколько месяцев их было немало. Размышляя над всем этим, я начинаю испытывать прежнее, до боли знакомое ощущение, вселившееся в меня еще прошлой осенью, в начале самого трудного для нас с Гарри периода. Это – смесь боли и гнева. Теперь оно снова пришло ко мне, как будто открылась старая рана.

Тут я замечаю, что Леонард молчит и смотрит на меня.

– Извините, Леонард, я…

Он начинает подниматься.

– Может, вам что-нибудь принести? Кофе или воды?

– Нет, спасибо. Очень мило с вашей стороны, но все в порядке.

– Вы выглядите совершенно измотанной.

– Все на самом деле в порядке, – говорю я, качая головой, и через силу улыбаюсь.

– Не следует ли мне повторить последний пункт?

– Нет, нет. Продолжайте, пожалуйста.

Но, наверное, выражение лица меня все же выдает, потому что после минутного колебания Леонард спрашивает:

– А вы полагали, что Кэти получит часть в основном капитале?

Я развожу руками. В глазах у меня щиплет. Но я стараюсь подавить секундную слабость. Какая разница, что я полагала?

– Теперь это не важно, – спокойно отвечаю я, надеясь, что он не заметил, как дрожит мой голос и влажно блестят глаза. В любом случае не собираюсь привлекать внимание к тому, что я думаю относительно этого решения Гарри.

На мгновение мне кажется, что Леонард хочет еще что-то сказать, однако взглянув на мое лицо, медленно откидывается назад, хотя и продолжает озабоченно смотреть в мою сторону.

– Теперь об официальном признании завещания, – устало произносит он. – Наверное, мне следует разъяснить вам несколько проблем, которые могут встать перед нами в этой связи. Главное препятствие, как вы понимаете, это отсутствие свидетельства о смерти. По идее, в подобных обстоятельствах, когда…

– Когда не обнаружен труп, – подсказываю я.

Уголки его рта немного вздрагивают.

– Да, именно так. Когда нет прямого доказательства факта смерти, то установленный законом срок его признания составляет семь лет. Конечно же, в нашей ситуации так долго ждать не придется. Норма в семь лет распространяется на случаи, когда люди исчезают внезапно: с утра вышел на улицу и больше его никто никогда не видел. У нас же налицо особые обстоятельства, когда следует добиваться признания факта смерти по суду, не дожидаясь предусмотренного законом срока. Но я должен предупредить вас: не исключено, что это будет долгая, изматывающая процедура. Даже когда дело дойдет до суда, он может отказать, сославшись на определенные условия или еще что-то. – Сощурив глаза и втянув воздух сквозь зубы, Леонард замечает: – Эта процедура может растянуться на несколько лет.

Я и сама не думала, что юридические аспекты дела будут простыми, но надеялась, что они разрешатся в течение нескольких месяцев, и уж никак не лет.

– А что это за условия, о которых вы упомянули?

– Вообще-то они предусмотрены для совершенно иных обстоятельств. – Видя, что я хочу знать все подробности, Леонард начинает загибать по очереди пальцы. – Первое: должно быть подтверждено, что об исчезнувшем человеке с момента его исчезновения в течение длительного времени не поступает никаких известий. Второе: должно быть подтверждено, что с момента исчезновения человека никто его не видел. И наконец, что самое главное, должны просматриваться обстоятельства предполагаемой смерти. Они должны быть достаточными для того, чтобы заставить суд поверить, что смерть, скорее всего, действительно имела место.

– Но неужели в нашем случае есть какая-то неясность?

Чувствуется, что Леонард не собирается брать на себя какую бы то ни было ответственность.

– Это вопрос к экспертам, Эллен, – говорит он. – Они скоро будут у меня. Потребовалось некоторое время, чтобы собрать необходимую информацию.

– Необходимую информацию? – тихо переспрашиваю я. – Вы имеете в виду погоду? Людей, которые его видели?

– Погода – это не проблема. А вот насчет того, что его видели, здесь эксперты не уверены. Вопрос не в том, чтобы установить, отплыл ли Гарри или нет. В этом практически никто не сомневается. А вот какую яхту видел тот человек в Уолдрингфилде, «Минерву» или нет, вот это вопрос. Ведь и команда каботажного судна не смогла точно опознать яхту, встретившуюся им той ночью.

Я слегка киваю.

– А как же тогда с пропажей лодки?

– Этот факт, конечно, что-то значит, но опять же… – Он изображает на лице сожаление. – Этого недостаточно.

– Но ведь… – Я через силу улыбаюсь. – Когда ее нашли, она была в море. И если бы ничего не произошло, то и лодка не оказалась бы там.

Леонард глубоко вздыхает и говорит тоном потакающего ребенку родителя:

– Да уж…

– Я не понимаю…

– Извините?

– Почему этого недостаточно?

– Потому что… – он переворачивает ладонь вверх и трет ее. – Понимаете, лодка просто могла отвязаться, а потом ее отнесло от яхты течением. Гарри же мог этого даже не заметить. Из этого вовсе не следует, что с самой яхтой что-то случилось.

– Ну а как быть с тем фактом, что сама «Минерва» пропала? – спрашиваю я, с неудовольствием отмечая сарказм в собственном голосе. – Это тоже ничего не значит?

– Ага! Вот это, несомненно, важно, очень важно. Я там прощупал… – Леонард понимает, что неудачно подобрал слово, и делает извиняющийся жест. – Короче говоря, исчезновение яхты, конечно, многое значит. Но эксперты говорят, что еще большее значение имело бы ее обнаружение. Понимаете, это станет неопровержимым доказательством.

– Вы хотите сказать, – довольно резко восклицаю я, – что иначе можно предположить, будто Гарри сейчас в Атлантике, на полпути к Южной Америке?

– Нет, что вы! – он пытается весело улыбнуться, но это у него не получается.

– Хорошо, почему же тогда они так хотят найти яхту? – Голос у меня звучит раздраженно. – Ведь многие видели, как Гарри вышел в открытое море. Погода была скверная, а провизии у него было всего на пару дней. Куда же ему еще плыть, как не в Южную Америку?

Леонард выглядит встревоженным. По-моему, раньше он никогда не видел меня в таком настроении.

– Я могу вас заверить, что никто никогда даже не упоминал о чем-либо подобном. Никогда, Эллен. Речь просто идет о необходимости наличия доказательств.

Я тяжело вздыхаю. Я знаю, что не должна была себе этого позволять, что мой выпад только приведет к нарастанию моего же собственного беспокойства, но остановиться не могу.

– Сбор надежных доказательств может занять дополнительное время, – объясняет тем временем Леонард. – Суд не может позволить себе принимать поспешные решения. Были случаи, когда… Ну, вы меня понимаете…

– Мне бы не хотелось, чтобы это затягивалось. – Я имею в виду, что не хочу, чтобы жизнь Гарри просвечивали рентгеном снова и снова, хотя вслух этого не говорю.

Леонард выражает на лице сочувствие.

– Да, конечно. Я полагаю, что мы могли бы обратиться в суд прямо сейчас… – Голос его звучит неуверенно.

Некоторое время мы молчим. Сад становится ярко-золотым под лучами заходящего солнца. У меня перед глазами появляется картина, которую я обычно от себя отгоняю. Она застигает врасплох, на мгновение поглощая мое сознание. Я вижу труп Гарри. Он лежит глубоко на дне холодного Северного моря. Мне не хочется видеть детали, но мое воображение беспощадно: глаза у Гарри вытаращены, кожа разбухла и стала серой, само тело раскачивается течением из стороны в сторону. Образ настолько ужасен, что мне кажется, я сойду с ума.

– Мне продолжать?.. – колеблется Леонард.

Я поднимаюсь и подхожу к столику с напитками.

– Вам что-нибудь налить, Леонард?

Он отрицательно качает головой.

Я не любительница выпить. Бокал белого вина (и то лишь изредка) – вот моя норма, но я должна продержаться до конца беседы. Нерешительно глядя на бутылки, я наконец наливаю себе немного бренди. Делаю небольшой глоток, и непривычное тепло обжигает меня изнутри. Я возвращаюсь на свое место.

– Извините, Леонард. Я вас слушаю.

Вздохнув, он продолжает:

– Пока не будет получено свидетельство о смерти…

Его прерывает телефонный звонок. Леонард уныло смотрит на меня. Я подхожу к телефону и беру трубку. Это Молли. Она говорит, что звонила минут пять назад.

– Послушай, – произносит она своим обычным серьезным тоном, – может, мне заехать? Ты поела? Ты не одна, да?

Я с трудом отговариваю ее от визита.

– Тебе может казаться, что ты в порядке, но на самом деле заблуждаешься. И почему мне нельзя приехать? Может, ты, по крайней мере, приедешь завтра с Джошем на обед?

Обещаю подумать насчет обеда и известить ее с утра. Сейчас я готова пообещать все, что угодно.

Леонард, уловив суть разговора, с одобрением смотрит на меня, пока я усаживаюсь обратно.

– Вам было бы полезно съездить к кому-нибудь в гости, – говорит он уверенно. Как и многие другие, Леонард, видимо, думает, что хуже одиночества ничего не бывает, а общение с людьми – это единственное спасение при тяжелой утрате. Бесполезно объяснять ему, что мне куда легче быть одной.

На лице Леонарда вновь появляется озабоченное выражение.

– Я боюсь, что пока не будет получено свидетельство о смерти, нас ожидают определенные трудности, и особенно – в вопросе о деньгах. Сейчас вы можете выписывать чеки по вашему совместному с Гарри лицевому счету. На обеспечивающем его депозите еще есть некоторые средства.

– Энн говорила, что людям не платили зарплату.

Он делает нетерпеливый жест рукой.

– Это из-за идиотов в банке. Только по известной им одним причине они заблокировали депозитный счет. Я вскоре указал им на их ошибку. – Последние слова Леонард произносит с явным сарказмом. – У Гарри с ними была заключена договоренность, и они не имели права ее нарушить. – Он делает небольшую паузу. – Но должен заметить, что средства на депозитном счете постепенно истощаются. Если быть точным, то осталось всего чуть больше пяти тысяч. Вам потребуется оплачивать какие-либо счета в ближайшие несколько недель?

Он, наверное, имеет в виду счета из Калифорнии. Стараюсь сосредоточиться. Некоторые из них уже должны быть оплачены: аренда дома в Ла-Джолла, авиабилеты, прокат машины. А кое-какие счета еще не приходили – несколько последних визитов к Бобу Блоку и неделя, проведенная в Йоузмайтском парке.

– Смотря, что вы имеете в виду.

Он кивает многозначительно, как будто это и есть ответ на вопрос.

– А когда пять тысяч кончатся? – спрашиваю я.

Он отводит взгляд в сторону и кривит губы. Этим все сказано без слов.

– Настолько плохо? – интересуюсь я с неестественной улыбкой.

– Кое-какие активы, Эллен, конечно, имеются. Акции и ценные бумаги, страховой полис. Что-то можно востребовать за потерю яхты. И конечно же, доля Гарри в «Недвижимости Эйнсвика». Но акции приобретались на имя Гарри, понимаете..?

– А не могла бы я получить хоть что-то под их залог?

– Вообще-то это возможно, но судя по тому, что сказал Гиллеспи, на данный момент свободных активов нет.

Свободных активов нет. Странно, но я почему-то хорошо понимаю это.

Леонард продолжает нудно объяснять:

– Мы долго беседовали с Гиллеспи. То, что я сейчас вам скажу, Эллен, это абсолютно конфиденциальная информация. Гиллеспи подчеркнул, что знать об этом можем лишь мы трое. У «Эйнсвика» есть два основных кредитора, и один из них, «Восточный банк», потребовал через неделю после смерти Гарри возвратить выданный ранее кредит. Да, это некрасиво, но таковы, к сожалению, банкиры. Финансовая ситуация в стране сложная… – Леонард жестом подчеркивает сказанное.

– И что, «Эйнсвик» не смог заплатить?

Он качает головой.

– Спад деловой активности… Недостаток свободных средств… Я не думаю, что в нынешней ситуации на рынке многие компании по торговле недвижимостью смогли бы по первому требованию вернуть банку крупную сумму. – Леонард с грустью смотрит на меня. – Похоже, что Гарри предоставил им в качестве залога около семидесяти пяти процентов личного пакета акций. И вот… И вот банк взял и продал эти акции.

Закусив губу, я приподнимаю брови.

Леонард, видимо, считает, что таким образом я требую дополнительных объяснений и поспешно добавляет:

– Все абсолютно законно. Банк имел полное право действовать подобным образом. – Секунду он смотрит, нахмурившись, на свои руки. – Гиллеспи пытается уладить дела со вторым банком, но, по его словам, переговоры зашли в тупик. У них в залоге все остальные ценные бумаги Гарри, а также его доля в наиболее ликвидной недвижимости «Эйнсвика». По-моему, где-то в Лондоне.

– Шордитч, – шепчу я, – деловой центр в Шордитче.

– Правда? А Гиллеспи ничего мне об этом не говорил. В любом случае все зависит от продажи этого здания. По словам Гиллеспи, ситуация сложилась критическая. – Леонард бросает на меня взгляд из-под своих густых бровей, желая удостовериться, что я правильно поняла то, о чем он не сказал открыто – «Эйнсвик» может пойти с молотка. – Мне жаль, Эллен, очень жаль.

Я пытаюсь спокойно переварить эту информацию. Я знала, что у компании были неприятности. Догадалась еще за несколько месяцев до того, как Гарри сердито это признал. Понять было несложно. Горькое разочарование, овладевшее Гарри после потери места в парламенте, было естественным, и мы пережили несколько тяжелых недель. Но даже это его настроение не шло ни в какое сравнение с той вспышкой мрачной отчаянной активности, которую Гарри демонстрировал в конце лета. Успехи делали его всегда спокойным и сдержанным, а неудачи как бы подстегивали. По мере дальнейшего спада деловой активности в стране Гарри все меньше времени проводил дома. Он носился на бесконечные встречи. Просыпался рано и с утра сидел с бумагами у себя в кабинете. Несколько раз уезжал куда-то поздно ночью. Создавалось впечатление, что такими затратами энергии он хотел просто пересилить свои проблемы.

Как-то раз я намекнула, что если он чуть-чуть притормозит, то сможет добиться больших результатов, но Гарри не терпел ни малейшей критики, особенно с моей стороны. Не потому, что я себе часто это позволяла. Совсем наоборот. Скорее, из-за того, что в своих отношениях со мной он чувствовал себя как-то неуверенно.

В общем, денег мне не видать. По крайней мере, от имущества. Однако я совсем не нервничаю. Наверное потому, что готова была к чему-то более страшному. Или же не верю в возможность остаться без средств к существованию. Надо еще выяснить относительно страховки Гарри.

– А как с трастом Кэти?

– О, с ним-то как раз все в порядке. Теперь вы понимаете, что я имел в виду, сказав: все имеет свою прямую и оборотную сторону. Вот вам пример, когда отсутствие данного пункта в завещании имеет, может быть, даже позитивные последствия.

Этот неожиданный поворот приносит мне некоторое удовлетворение. Мне с Джошем ничего не достанется, зато что-то достанется Кэти. И в этом есть какая-то доля справедливости. Тридцать тысяч, по понятиям Гарри, не составляли сумму, но сейчас в моих глазах это – огромные деньги.

– А что с домом? – спрашиваю я, секунду подумав.

– Он записан на вас обоих, – осторожно говорит Леонард. – Поэтому в настоящее время продать его нельзя. Но, думаю, вполне реально получить некоторые дополнительные средства под залог. Дом, правда, уже сейчас заложен под внушительную сумму, но Гиллеспи говорит, что срок договора может быть продлен.

Вскоре после приобретения Пеннигейта Гарри говорил мне что-то о залоге, но тогда я не придала разговору особого значения. Вопрос этот весьма неожиданно для меня всплыл уже после смерти Гарри, а точнее, во время нашего с Кэти и Джошем пребывания в Калифорнии. Помню, мне в очередной раз позвонил тогда Леонард. Я сидела в купальнике в нашей квартире в Ла-Джолла и наносила на тело крем для загара, одновременно выглядывая в окно и наблюдая за детьми, барахтающимися в бассейне. Прижав трубку ухом к плечу, я лениво прислушивалась к журчанию речи Леонарда. Вот в этот момент он и сообщил мне нечто неожиданное: долг по двум закладным за дом и процентам по ним составляет около трехсот тысяч фунтов.

– Разумеется, – сказал тогда Леонард (он повторяет это и сейчас), – дом реально стоит по меньшей мере на семьдесят – восемьдесят тысяч дороже. По крайней мере, пока продолжается рост цен на недвижимость.

Но я знаю, что сейчас цены не растут, об этом говорят все газеты. А посему в случае продажи дома в ближайшее время и уплаты долгов и процентов по закладным рассчитывать на приличный остаток не приходится.

– Страховое возмещение по яхте может в конечном счете составить около пятидесяти тысяч фунтов, – продолжает Леонард. – Я уже разговаривал с представителями страховой компании. Подход у них нормальный, но поскольку обломки яхты пока не найдены… В общем, я думаю, что дело будет улажено где-то в течение года.

Леонард делает паузу. Она затягивается. Почему он ничего не говорит о страховом полисе Гарри? Я ведь знаю, что муж был застрахован на достаточно крупную сумму.

Как будто прочитав мои мысли, Леонард оживляется.

– Разумеется, есть еще страховой полис Гарри. Выплаты по нему могут быть весьма приличными… В перспективе… Вы ведь понимаете, Эллен, что до получения свидетельства о смерти мы не можем требовать от страховой компании выплаты денег. Думаю, даже после вашего обращения они постараются протянуть время. При таких обстоятельствах все страховые компании не торопятся раскошелиться.

– На какую сумму застрахован Гарри?

– Вы имеете в виду страховую премию или предполагаемое страховое возмещение?

– Страховые выплаты. Какова сумма страховки?

– Пятьсот сорок тысяч фунтов.

Для меня это звучит оглушающе. Я чувствую прилив сил. Таких денег будет вполне достаточно для того, что я задумала.

– И эти деньги получу я? Они не пойдут в один из трастов?

– Эти деньги получите вы. Его бы устами да мед пить.

– А сейчас, – спрашиваю я, – нельзя получить под них хоть какой-нибудь кредит?

Оживившееся лицо Леонарда тускнеет.

– Опять все упирается в вопрос об установлении факта смерти. С точки зрения потенциального кредитора ситуация пока довольно неопределенная.

– Неопределенная? Но ведь рано или поздно им придется выплатить страховую премию? В любом случае.

– Хм… Видите ли, Эллен. – Голос Леонарда вновь приобретает оттенок сдержанности. – Да, мы исходим из этого, но страховщики, скорее всего, мыслят не так однозначно. Они обычно допускают несколько вариантов… – Он многозначительно щелкает языком.

– Ах, вот что… – Я глубокомысленно киваю. – Вы имеете в виду..?

– Да, они не могут исключать и самоубийства. – Видимо, стремясь успокоить меня, Леонард чуть ли не улыбается. – Или намеренного исчезновения. Да, это бред, я согласен, но такова их работа. Таков образ их мышления.

– Понятно… А в случае самоубийства?

– Простите?

– Я хочу сказать, в случае, если будет доказано самоубийство…что будет со страховкой?

– Страховой полис будет аннулирован.

Я знаю это. Все это знают. Даже те, кто не страхует свою жизнь. Но я хочу во всем абсолютной ясности, хочу, чтоб мне ответили на каждый мой вопрос. Хочу владеть каждой деталью, чтоб быть готовой ко всему.

– Кстати, о ценных бумагах, – как бы между прочим говорит Леонард. – У вас есть акции?

Я отрицательно качаю головой.

– А собственные накопления?

Вновь отрицательный ответ. Я вышла замуж за Гарри, имея лишь старую разбитую машину и около тысячи фунтов в банке. Для дизайнера-графика из небольшой рекламной компании и матери, обожавшей свою дочь и старавшейся купить ей все самое лучшее, этого тоже, я считаю, было много.

Леонард вновь подается вперед. Его руки лежат на кейсе.

– Эллен, прошу вас, не беспокойтесь. – В голосе Леонарда звучат искусственные ободряющие нотки. – Мы с Гиллеспи займемся вашими финансовыми делами и тщательно продумаем все возможности по оказанию вам помощи.

– Судя по всему, тут нечего особенно продумывать.

Брови Леонарда вопросительно ползут вверх.

– Я имею в виду, денег-то совсем почти нет, – поясняю я со смешком.

Но Леонард шутку не принимает.

– Что-то в конце концов останется, – серьезно говорит он. – Вопрос в том, как обеспечить вас на ближайшее время, пока мы обратимся в суд по вопросу о признании факта смерти и пока не будет продана та недвижимость в Лондоне.

– Конечно. Спасибо вам, – растягиваю я губы в улыбке.

Леонард щелкает замками кейса и внимательно смотрит на меня.

– Видимо, мне не стоило обременять вас всеми этими проблемами.

Я допиваю бренди и встаю.

– Ради Бога, Леонард, о чем вы говорите, я вам очень благодарна за разъяснения.

Похоже, мой бодрый тон несколько удивляет Леонарда. Он, видимо, всегда считал меня достаточно тихой женой, остававшейся за спиной у мужа.

Я провожаю его до двери.

– А что Джек? – как бы между прочим спрашиваю я. – У него тоже серьезные проблемы?

На лице Леонарда застывает изумление.

– Проблемы? У Джека? Я так не думаю.

– Разве ситуация вокруг «Эйнсвика» не затронула его?

Леонард задумчиво идет за мной.

– Мне кажется, он отошел от «Эйнсвика» некоторое время тому назад. Если хотите, я проверю. Но думаю, что это именно так.

Я знаю, что в последнее время Джек и Гарри все больше отдалялись друг от друга в делах бизнеса, Джек вкладывал деньги в другие компании и приобретал доли в других проектах, но мне почему-то казалось, что он сохранял определенный интерес к «Эйнсвику». Теперь понимаю, насколько наивно я мыслила. Для Джека, который имеет какой-то почти крысиный нюх на приближение неприятностей, было бы, конечно, глупо оставаться на тонущем корабле.

Мы идем с Леонардом к его машине. По дороге он с одобрением отзывается об организации панихиды, отмечает большое количество людей, пришедших помянуть Гарри, проявленное ими уважение к нему.

Подойдя к машине, он аккуратно кладет кейс на заднее сидение, поворачивается ко мне и осторожно обнимает за плечи.

– Эллен, дорогая. – Леонард запечатлевает родительский поцелуй на моем лбу. – С вами все будет в порядке? Вы не будете одиноки? Если хотите, можете на некоторое время прислать к нам Джоша, мы с удовольствием…

Я знаю, что у Леонарда очень добрая жена, она же – нежная бабушка. Правда, я ее никогда не видела. Говорят, она выходит из дома только в церковь.

– Джош с понедельника идет в школу.

– Ну, если вообще будет желание… Мой племянник каждое воскресенье ездит на рыбалку. Если Джош захочет, он всегда может присоединиться.

Разговор о рыбалке напоминает мне о Ричарде Морланде. Я спрашиваю Леонарда, знает ли он его.

– О, да! – с явным удовлетворением восклицает Леонард. – Прекрасный человек! Друг Дартингтонов. Он арендует у них дом в Уолдрингфилде.

Семья Дартингтонов живет на противоположной стороне Вудбриджа. Это богатые землевладельцы, потомственные представители высшего класса, люди, которых Энн и Чарльз несколько экзальтированно причисляют к числу своих друзей. Глава клана Дартингтонов – отставной адмирал и бывший адъютант одного из видных членов королевской семьи. Двое из троих сыновей, насколько я помню, служат во флоте. В нашей округе дружба с семьей Дартингтонов уже сама по себе характеризует любого человека.

– А вы что, знаете Морланда? – в свою очередь спрашивает Леонард. – Ну, конечно, вы должны его знать. Он же служил на Фолклендах с Гарри.

– Да нет, я его не знаю.

– Тогда почему..? – Леонард в удивлении смотрит на меня. – А, понятно, вас познакомили с ним сегодня. Очень хороший человек, очень!

Я целую его в щеку.

– До свидания, Леонард. И спасибо вам.

Он отъезжает на несколько метров, затем тормозит и оборачивается ко мне из открытого окна.

– Вы уверены, что с вами все нормально?

Я заверяю его, что я в порядке, и Леонард, наконец, уезжает.

Я возвращаюсь в дом. Вдруг меня пронзает мысль: «Здесь нет Кэти». Я закрываю дверь и абсолютная тишина дома поглощает меня. Даже когда Гарри не было дома, здесь незримо присутствовала какая-то частичка его дел. Он часто просил меня устраивать то благотворительные мероприятия, то вечеринки для местных шишек, а то и обеды для столичных знаменитостей. Я всегда, даже в его отсутствие, была чем-то занята, и со временем привыкла к этому ритму и даже развила в себе способность неплохой хозяйки.

Уже почти половина девятого. Пора бы Джошу появиться. Я иду к комнате, где хранится обувь, чтобы переобуться. Обувь расставлена на специальных стеллажах, и большая ее часть принадлежала Гарри: болотные сапоги для рыбной ловли, в них Гарри ловил лосося в Шотландии (правда, это увлечение оказалось недолгим – по его словам, Шотландия далеко, а сам вид спорта слишком статичный), грубые кожаные сапоги для фазаньей охоты (Гарри частенько занимался этим зимой), практически новые теннисные кроссовки и туфли для сквоша, которые Гарри ни разу не надел. У Гарри часто появлялось разное хобби, и он отдавался увлечению с энтузиазмом, но и остывал быстро. Причина, видимо, заключалась в том, что он не располагал достаточным свободным временем для занятий, а уступать кому бы то ни было и в чем бы то ни было не любил. Поэтому его увлечения исчезали так же быстро, как и возникали. Единственным исключением стала яхта, хотя я это поняла не сразу.

Я иду по лужайке, окликая Джоша. Потом прохожу через боковую калитку и вступаю на тропинку, ведущую к реке. Не раз за последние недели в моем воображении возникала эта картина: я вновь на дорожке после всего того, что случилось. Странно, но не чувствую ничего необычного. Только немножко першит в горле и холодеет в желудке.

Небо темнеет. Под подобием арки, образуемой кронами деревьев, уже лежат черные тени. Я снова зову Джоша. Тайник, в котором он обычно прячется, где-то впереди. Точное его расположение я не знаю, потому что Джош никогда не приглашал меня туда. Где-то вверху каркает ворона. Со стороны реки доносится пыхтение какого-то суденышка.

Деревья расступаются, и я выхожу на небольшую полянку. Дальше Джошу ходить одному не разрешается.

Прислушавшись, направляюсь к реке. Тропинка выравнивается. Вокруг открываются небольшие пастбища, где пасутся черномордые овцы. Уже у самой реки виднеется небольшая рощица – там растут дубы, березы и кусты боярышника. За рощицей идет поросший травой и усеянный кочками пологий спуск к реке. На нем там и здесь проглядывают островки крупнозернистого песка.

Вот и пристань. Это старое, но хорошо сохранившееся каменное сооружение. Оно имеет метра четыре в ширину и метров на десять-двенадцать выдается в реку. Рядом с пристанью расположен судоподъемный эллинг. Он тоже весьма почтенного возраста. Я не в силах остановить нахлынувшие на меня воспоминания. Я вижу «Минерву» в тот день. Она стоит боком у пристани. Серебристые мачты без парусов. На палубе валяются канаты. Я вижу, как Гарри перегружает с пирса коробки с провизией. Перегибаясь через поручни яхты, он ставит их на палубу. Вижу темнеющее небо и приближающуюся стену дождя. Картина возникает ясная. И странно, что мне не хочется стряхнуть это видение: видимо, уже привыкла к нему, ведь оно являлось мне много раз.

Я вижу выражение лица Гарри, хотя оно и скрыто капюшоном прорезиненного плаща. Угрюмое, злое выражение. Черты лица заострены, желваки играют.

Боже мой! Был ли он хоть когда-нибудь счастлив? Хотя бы в первые годы нашей совместной жизни?

Да, Гарри пытался быть счастливым. Он старался подходить к женитьбе так же, как и ко всему остальному: с аккуратностью и дисциплинированностью. Но внутри всегда оставлял часть себя, которую никому не доверял и в которую никого не пускал. Он знал, что я любила его, но, судя по всему, так и не смог вполне принять это чувство – вероятно, оно казалось ему в чем-то необычным. Я знаю, Гарри никогда не понимал, почему я не воспринимаю его с такой же строгостью, с какой он привык относиться к себе сам. Разумеется, я имею в виду всю нашу совместную жизнь за исключением последнего периода.

Я прекрасно знаю, что лодка Гарри находится сейчас в лодочном ангаре в Уоддрингфилде, но это не мешает мне бросить взгляд на то место, где она обычно болталась привязанной к пирсу. Как часто любил Гарри, прыгнув в нее, дернуть шнур подвесного мотора и унестись в паб в Уолдрингфилд на огромной скорости.

Сейчас отлив и вода из реки ушла, небольшая зыбь лениво лижет обнажившийся илистый берег. Посредине реки, вверх по течению, медленно поднимается небольшой катер. На противоположном берегу виднеется группа людей, идущих друг за другом по тропинке, извивающейся вдоль реки. Там же, километрах в двух ниже по течению, расположена большая платная пристань для путешествующих по реке яхт. Их много сейчас сгрудилось у причальной стенки – время года благоприятствует парусным прогулкам, к тому же начинается уик-энд. Завтра река будет заполнена яхтами и катерами, везде будут слышны смех и говор людей. Эти места считаются одними из самых живописных в южной части страны.

Последний раз я была здесь в сопровождении старшего полицейского офицера Доусона. Я показала ему пристань и рассказала об обстоятельствах отплытия Гарри. Это было спустя пятеро суток после его исчезновения. В тот холодный день на реке гулял сильный ветер. Вокруг не было ни души.

Я запомнила этот день и еще по одной причине: именно тогда я впервые поняла, что мне необходимо как можно быстрее уехать из Пеннигейта самой и увезти детей. Оставаться там наедине со всем, что свалилось на нас, больше было нельзя. Иначе моя семья погибла бы.

Я выхожу на тропинку и иду в обратном направлении. Продолжаю звать Джоша со все возрастающим беспокойством. В тот момент, когда я останавливаюсь, чтобы перевести дух, сзади раздается:

– Мам!

– Где ты был? – кричу я, еле сдерживая гнев. Губы у Джоша морщатся, брови насупливаются.

Я оглядываюсь кругом и понимаю, что мы находимся на территории, где сыну разрешено гулять, хотя и на самой ее границе. Напряжение внутри меня несколько ослабевает.

– Разве ты не слышал меня? – уже спокойнее спрашиваю я.

Джош отрицательно мотает головой.

– Ну извини, дорогой, – вздыхаю я. – Рот у сына немного разглаживается. Это знак примирения. Охваченная эмоциями, я порывисто обнимаю его за плечи и прижимаю к себе. – Будем ужинать? – Мое предложение он воспринимает безо всякого энтузиазма. Мы идем по тропинке вверх. – Трудный был сегодня день, – замечаю я как бы между прочим. Знаю, что он устал и не слишком расположен к разговору, но мне хочется восстановить с ним ту линию отношений, которая была несколько нарушена вихрем событий последних дней. – Хорошо погулял? – спрашиваю я.

Его плечи поднимаются – Джош часто заменяет свою речь жестами. Я отмечаю про себя, что одежда сына осталась сравнительно чистой: необычно для его прогулок в саду. Интересно, чем он занимался?

– Тайник в порядке?

Джош выдвигает нижнюю губу, что, видимо, должно означать утвердительный ответ.

Я лихорадочно придумываю следующий вопрос:

– Есть что-нибудь новенькое?

– Там кто-то был.

– Где?

– В лесу.

– Туристы?

– Ага, в кустарнике, – кивает Джош.

В голове у меня прыгают мысли о бродягах и растлителях малолетних.

– Ты кого-нибудь видел?

Он отрицательно качает головой.

– Следы-то были давнишние.

«Следы». Все это часть скаутских штучек Джоша, всех этих полупартизанских навыков. Я никогда этого не понимала, но то, что следы давнишние, поняла хорошо.

– Этот кто-то воспользовался твоим тайником?

Джош презрительно кривит губы, из чего я заключаю, что тайник так хорошо замаскирован, что постороннему его не обнаружить.

Тропинка становится все круче. Мы медленно идем по темнеющему лесу. Джош пинает камешки носком ботинка.

– Может, пригласим завтра кого-нибудь из твоих школьных друзей? – С несколько искусственным оживлением предлагаю я. – Дэна или еще кого?

Джош весьма сдержанно относится к моим попыткам поближе свести его со сверстниками. Ему, в принципе, нравится проводить время с Дэном, но с таким же удовольствием он играет и один. На этот раз, однако, я полна решимости реализовать свое предложение. С понедельника Джош пойдет в школу и общение с Дэном должно помочь ему настроиться на несколько забытый им ритм жизни и атмосферу школьного коллектива.

– Думаю, мне даже удалось бы договориться с отцом Дэна, чтобы он взял вас на рыбалку.

– На рыбалку меня берет с собой Ричард, – как бы между прочим произносит он.

– Ричард? Какой Ричард?

Джош озадаченно смотрит на меня, как бы удивляясь моей неосведомленности.

– Друг отца, – объясняет он.

– Ааа… – тяну я. При этом в памяти возникает лицо в проеме дверцы машины. – Ты имеешь в виду Ричарда Морланда?

– Ну да. Он служил в морской пехоте.

– Да, да… Я припоминаю. А когда он сказал тебе про рыбалку?

Вопрос заставляет Джоша задуматься. Он всегда испытывает трудности в определении времени.

– Хм… Когда пьют чай.

– То есть, когда я отвозила Кэти?

– Ага.

– Он что, звонил?

– Нет, я его видел.

– Где?

– Да он приходил сюда.

– Вот как? Но я ведь просила тебя, чтобы ты не разговаривал с незнакомыми людьми.

Джош на секунду задумывается.

– Какой же он незнакомый? Я ведь познакомился с ним еще утром. А разговаривали мы в присутствии дяди Леонарда.

– На панихиде?

Джош кивает.

– Ах так… – бормочу я. Мы продолжаем идти. – Я не знала этого. Ну ладно, посмотрим.

– Он сказал, что позвонит тебе. – В голосе сына слышатся нотки надежды. Джош любит рыбалку больше всего на свете, и после стольких недель вынужденного пребывания в нашем с Кэти обществе он, конечно, хочет вырваться на рыбную ловлю в мужской компании.

– Ну хорошо, – сдаюсь я. – Но я должна быть уверена, что у вас будут спасательные жилеты и достаточный запас провизии. И разумеется, мне необходимо быть в курсе того, куда вы отправитесь и когда намерены вернуться. – Мне не хочется давить на Джоша, но я всегда очень волнуюсь за него.

Мы входим в сад через калитку. Где-то вверху заливается какая-то птица. Необычайно красивый звук. Я на секунду останавливаюсь под деревьями, поднимаю голову и пытаюсь отыскать ее глазами. Никого не видно. Я оглядываюсь вокруг. Джоша рядом уже нет.

– Эй! – кричу я сыну и, догнав его, ласково обнимаю за плечи. – Хорошо возвращаться домой, правда?

Джош не отталкивает меня, но и не обнимает в ответ. Такая сдержанность появилась у него после гибели отца. Не знаю, то ли это своеобразный защитный механизм, то ли он наказывает меня за какой-то проступок.

– Ну что? – сняв руки с его плеч, произношу я с напускной веселостью. – Чего тебе хочется? Пиццы? Тушеных бобов?

В сумерках выражение лица Джоша выглядит особенно безразличным.

– Я не голоден.

Но он чувствует, что из этой затеи у него все равно ничего не выйдет. Когда мы сворачиваем к дому, я спокойно сообщаю, что если он не определит четко свой заказ, то получит на ужин тушеные бобы.

Из темноты, окружающей оранжерею, проступает расплывчатая фигура. Я вздрагиваю и замираю на месте. Мне вдруг кажется, что это Гарри.

– Так вот вы где! – окликает нас Джек и идет через лужайку в нашу сторону. – А я уж думал, вы пропали. Привет, Джош! Как рыбалка? – Джек сжимает плечо Джоша и одаривает его широкой улыбкой. – Может и меня возьмешь с собой как-нибудь? Подцепим нескольких окушков. Правда, тебе придется меня подучить. Я никогда не мог заставить червяка сидеть на крючке. – Джек заливается смехом, потом понижает голос. – Только мы с тобой. Ну и несколько бутылок пива. – Джек игриво смотрит в мою сторону. – Хорошо, кока-колы. А теперь, Джош, позволь мне поговорить несколько минут с твоей мамой, ладно? – Джек подмигивает, ловко поворачивает Джоша за плечо и подталкивает его к дому.

Я с трудом подавляю в себе раздражение. Оно вызвано и неожиданностью этого визита, и тем, что Джек совсем не к месту демонстрирует свое отработанное и несколько нарочитое обаяние, искусственность которого особенно заметна, когда оно обращено к ребенку.

– Нет, – говорю я резче, чем следует. Но тут же, спохватившись, что веду себя просто невежливо, добавляю: – Извини Джек, но я не могу сейчас с тобой беседовать. Мне нужно готовить ужин. – С этими словами я направляюсь к дому вслед за Джошем.

– Эллен! – Джек берет меня за локоть и мягко останавливает. – Ну подожди. Это же минутный разговор. – Его тон подразумевает, что я веду себя по-детски. – Эллен, – повторяет Джек мягким просительным голосом.

Я колеблюсь. И полуобернувшись к нему, я говорю со всей убедительностью, на которую способна:

– Джек, я очень устала. Может, поговорим в другой раз? Если ты не возражаешь.

Он придвигается ко мне почти вплотную. Джек часто делает так, вынуждая собеседника откинуть голову или отвести взгляд в сторону. Он протягивает руку и убирает прядь волос с моих глаз.

– Бедная, как тебе трудно! Я отодвигаюсь от него.

– Вовсе мне не трудно. – Это ложь, потому что я действительно на пределе, но мне не хочется признавать это перед Джеком, который уверен, что может взволновать любую женщину. Поэтому я добавляю: – Просто я сегодня очень устала.

– Эллен. – Он разводит руками, всем своим видом выражая недоумение. – Я приехал лишь для того, чтобы узнать, не нужна ли тебе помощь. Прекрасно понимаю, что ситуация далеко не простая. Леонард держит меня в курсе дел. Просто мне хотелось, чтобы ты знала: что бы ни случилось, я всегда тебя поддержу. – В его голосе проскальзывают нотки сочувствия. Джек научился владеть своим голосом. Он у него глухой и таинственный, как у хорошего актера.

– Спасибо, это очень мило с твоей стороны, я ценю твою поддержку, – отвечаю я. А в голове проносится мысль о том, в какой степени Джек может быть осведомлен о моем финансовом положении?

– Эллен! – теперь его голос звучит обиженно и удивленно. – Мне кажется, ты на меня сердишься. Скажи, за что? – Он быстро наклоняет голову, чтобы рассмотреть в полумраке мое лицо.

Если я попытаюсь ответить, то только впутаюсь в словесную игру, в которой победить Джека невозможно. Я просто качаю головой и поворачиваюсь к дому.

Джек идет бок о бок, внимательно наблюдая за мной.

– Понимаешь, это не от того, что я должен быть рядом с тобой в качестве доверенного лица и тому подобное. – Его голос становится мягким и теплым. – Я действительно хочу тебе помочь, потому что мне не безразлична твоя судьба. – Он делает паузу, чтобы я осознала всю значимость его слов. Затем придвигается все ближе, гладя мою руку. Физический контакт с противоположным полом обязателен для Джека. – Я просто не могу допустить, чтобы тебе пришлось одной решать эти проблемы.

– Леонард поможет мне.

– Да, конечно, – произносит Джек с оттенком иронии. – Но Леонард не всесилен. – Он обгоняет меня и кладет руку на открытую дверь оранжереи. Когда я пытаюсь его обойти, мягко обнимает меня за плечо. – Эллен, ты ведь на меня не сердишься, правда? – с улыбкой вопрошает Джек.

Меня уже едва держат ноги, и я прислоняюсь к двери.

– Джек, – с трудом выдыхаю я.

– Эллен, если это так, то я очень расстроюсь. Ты для меня очень много значишь, Эллен. – Его голос становится глухим, как будто он сдерживает какое-то глубокое чувство. Слова Джека всегда звучат искренне, а тон внушает доверие.

И все же я не могу серьезно относиться к его словам. Это человек мгновения. Оно проходит, и Джек моментально о нем забывает. По крайней мере, я не во вкусе Джека. Он предпочитает самоуверенных красавиц, которые удостоверяют статус мужчины так же, как дорогая машина.

Я бормочу, что совсем на него не сержусь, и проскальзываю мимо него на кухню.

В последний раз, когда Джек предложил мне свою помощь, это плохо кончилось. Воспоминание вызывает во мне неприятное ощущение. Произошло это однажды вечером в прошлом ноябре. Чувствовала я себя ужасно – мне только что открылась правда о похождениях Гарри. Я тогда не умела скрывать свои чувства, боль пересилила разум. Джек всего лишь обнял меня за плечи, и я разрыдалась, чтобы освободиться от отчаяния. Переживания были настолько сильны, что я чуть не высказала ему свои самые горькие, самые сокровенные чувства. Джек, конечно, не тот человек, которому можно изливать душу. Мне следовало об этом догадаться, следовало понять, что он способен утешать лишь одним известным ему способом. Но когда он от волос прошелся губами по моей щеке и приблизился ко рту, я оторопела, как шестнадцатилетняя девчонка. Среагировала только тогда, когда он несильно сжал мне грудь. Моя реакция была, видимо, слишком резкой из-за ее запоздалости. Я вдруг почувствовала странную ярость, которая, скорее, была направлена на Гарри, а не на Джека. И сделала то, на что раньше, по-моему, не была способна: моя рука медленно пролетела в воздухе, а я зачарованно смотрела на нее, как будто могла еще остановить. Я с силой оттолкнула Джека. Его голова откинулась, и он чуть не упал с кресла. Я не знаю, кто из нас двоих был более ошарашен этой сценой. Джек несколько раз воскликнул: «О Господи!», тупо уставился на меня и пробормотал что-то вроде: «Значит, вот так вот, да?» Затем постепенно пришел в себя, и на лице его появилась мрачноватая ухмылка. «Мне кажется, ты меня не так поняла, – задыхаясь пробормотал Джек. Он даже выдавил из себя слабую улыбку, а затем простодушно добавил: – Я всего лишь пытался помочь тебе». – И коснулся кончиками пальцев моей руки, как ребенок, просящий прощения.

Это случилось давно и сейчас уже ничего не значит. Я быстро иду на кухню, включаю свет и достаю из буфета банку тушеных бобов. Джек проходит за мной и говорит:

– Так вот, сначала надо решить твои денежные проблемы. – Это он произносит уже своим обычным властным голосом. – Леонард обрисовал тебе правовые стороны вопроса? – Я киваю. – Чтобы уладить все юридические формальности, потребуется немало времени, и мы никак не можем ускорить этот процесс. Я договорился с Гиллеспи, и ты получишь кое-что, чтобы преодолеть затруднения с деньгами. Можешь называть это ссудой. Срок ее возврата определишь сама.

Я выкладываю бобы на сковородку.

– Спасибо, тронута твоим вниманием. Я, конечно, буду иметь в виду твое предложение, но надеюсь, что это не понадобится.

Джек, видимо, считает, что мои слова – всего лишь необходимая дань приличиям перед тем, как принять деньги. Он вежливо уговаривает меня не отказываться от его помощи, затем замолкает, но взгляд его говорит об уверенности, что в конце концов я ее приму.

Джек наблюдает за тем, как я нарезаю хлеб.

– Да, с «Эйнсвиком» туго. Леонард ведь говорил тебе об этом, да?

Я слегка пожимаю плечами.

– Конечно, – продолжает Джек, – остается еще один вариант: если бы кто-нибудь купил это чертово здание в Шордитче.

– А я думала, что ты уже отошел от «Эйнсвика».

Он берет кусок хлеба и, посмотрев на него, кладет в рот.

– Это правда, – тяжело вздохнув, говорит Джек, как будто его это очень огорчает.

Куски хлеба получились слишком толстые, так что мне приходится буквально запихивать их в тостер.

– Интересно, почему ты вышел из дела?

– Что? – Похоже, он немного удивлен моим вопросом. – Думаю, потому что мы с Гарри перестали находить общий язык. Отчасти поэтому, а отчасти… – он на секунду задумался, – потому что он считал, что я обманул его.

– Так и было на самом деле?

Кажется, мой вопрос его обидел, но Джек тут же пересиливает себя.

– Так думал Гарри. В действительности же дело обстояло совсем по-другому. Как-то раз я решил продать принадлежавший «Эйнсвику» безнадежный участок. Тогда нам очень нужны были деньги. Кстати, за землю неплохо заплатили. Может, вдвое больше ее стоимости – ведь речь шла о заброшенном пустыре без всяких перспектив. И вот года два назад – бац! – купившая землю компания вдруг пробивает у местных властей решение о строительстве на участке муниципальных домов. И получает под это наличные средства. Гарри решил, что я его обманул, провернув аферу. Но это чушь. Если уж кому и следовало тогда проворачивать дела, так это самому Гарри. Ведь он тогда был рядом с властью, а не я.

Я-то считаю, что Джек не меньше Гарри старался быть поближе к сильным мира сего, но молчу. Тем временем тостер щелкает, я вынимаю из него кусочки хлеба и кладу их на тарелку.

– Извини, Джек, но мне надо накормить Джоша.

– Конечно, – соглашается он, отодвигаясь от стойки. В одно мгновение Джек приближается и кладет руку мне на плечо. – Но ведь мы еще поговорим об этом, да? Ты ведь позволишь мне решить вопрос с этими деньгами, правда?

Он широко и лениво улыбается. Эта улыбка припасена у него для молодых и симпатичных женщин. Джек снова гладит мое плечо кончиками пальцев. Я отодвигаюсь, слегка коснувшись рукой его груди и чувствую, как он напрягся. Видимо, не забыл, как я оттолкнула его несколько месяцев назад.

– Ты иногда слишком строга с людьми, Эллен.

Я молча пожимаю плечами.

– Ты была чересчур строгой с Гарри, – сухо продолжает он.

– Правда?

– Это дело… Ты приняла его слишком близко к сердцу.

Сковорода шипит, я выключаю газ.

– Ты из мухи раздула слона, – продолжает Джек. – Она была всего лишь… – он пытается найти подходящее слово.

– Моложе, красивее и умней? – Я пытаюсь засмеяться, но получается что-то вроде хрипа.

– Это была обыкновенная интрижка. Ничего серьезного из нее не получилось бы, он бы ни за что тебя не бросил.

Джек считает супружескую измену простой интрижкой. Но ведь он никогда не был женат и никогда не мог взглянуть на этот вопрос с другой точки зрения.

– Я и не считала, что он мог меня бросить, – с возмущением говорю я и тут же жалею о своем тоне.

– Да ладно, Эллен, – мягко произносит Джек. – Ты караулила его, как коршун. Ты была вне себя. Господи, атмосфера была ужасной. Даже лучшие мужчины сбиваются с пути истинного, но это же еще не конец света.

Я не могу об этом говорить. У меня перехватывает дыхание, и я хочу остаться наедине с собой.

– Джек, пожалуйста…

Он грустно качает головой, как будто показывая, что со мной говорить бессмысленно. Когда он целует меня на прощание, то по-отечески улыбается и проводит большим пальцем по моей щеке, как бы смахивая слезы, хотя я и не плачу.

Когда Джек уходит, я, тупо уставившись на пережаренные бобы, думаю о Кэролайн Палмер.