Обманный Дом

ОБМАННЫЙ ДОМ

Лизбет бродила по серым залам серого дома. У ног ее клубился туман, в желтоватом свете ламп поблескивали звездочками головки репейника. На Лизбет было темно-синее бархатное платье с лифом, расшитым нитями цвета бронзы. Ее черные туфельки блестели, как мраморные. Тугие локоны щекотали шею. Лизбет была счастлива, потому что знала, как хороша собой, но никак не могла припомнить, когда же стала такой красоткой. Ее смущал и этот туман – она никогда не видела такого в этом доме, но решила, что волноваться из-за этого не стоит. Она шла, время от времени подпрыгивая, так ей было легко и радостно, а у ног ее скользили тени. На ходу Лизбет цитировала строчки из единственной прочитанной ею книги – «Грозового перевала»:

– «Вот погоди, ухвачу я тебя за эти хорошенькие кудряшки. Так потяну, что они сразу распрямяааааатся!»

Последнее слово Лизбет произнесла нараспев, вспомнив о том, как когда-то, давным-давно, Сара пела ей детские песенки.

Она подошла к белым застекленным двустворчатым дверям, забитым толстыми гвоздями, и тут же попыталась выдернуть гвозди. Поначалу гвозди не поддавались, но тут на глаза Лизбет попался гвоздодер, валявшийся на полу возле двери, и с его помощью она легко, один за другим, выдернула гвозди. Правда, при этом она все-таки поранила до крови руки.

Выдернув последний гвоздь, Лизбет распахнула двери настежь, и в лицо ей пахнуло чистым и сладостным ветром, растрепавшим ее кудри. Лизбет победно взметнула руки и уже была готова переступить порог и шагнуть под звездное небо. Но в этот миг из ночного мрака возникла фигура человека в балахоне с клобуком. Лица незнакомца разглядеть Лизбет не удалось, оно скрывалось во мраке. Девушка задрожала, хотя и не понимала, чего испугалась.

– Кто здесь? – крикнула она, и голос се пугающе глухо прозвучал в тумане. Незнакомец не ответил, он молча шагнул навстречу.

Лизбет подумала – уж не отец ли пришел за ней, чтобы увести ее отсюда. Она протянула руки к незнакомцу… но в комнату шагнул Картер Андерсон. Левая половина его лица была объята мраком, а правая скривилась в волчьем оскале, и глаз был налит хищной злобой. Он навис над Лизбет, готовый схватить ее. Она вскрикнула, развернулась и опрометью бросилась прочь по коридору, но он побежал следом, изрыгая проклятия. Лизбет с трудом опережала своего заклятого врага, но Дом она знала лучше, чем он. Однако в какой-то миг оказалось, что она не в силах больше бежать. Она словно пыталась пробиться сквозь толщу неподатливой воды, и каждый шаг давался ей с немыслимым трудом.

Картер без труда догнал ее и грубо схватил за руку.

– Ты пойдешь со мной, – прошипел он. – Пойдешь в еще более страшное место.

Она закричала, и кричала, и кричала, и ей казалось, что все ужасы мира обрушились на ее бедную голову.

А потом она проснулась.

Она лежала неподвижно, боясь пошевелиться и стараясь уверить себя в том, что это был всего-навсего дурной сон, все тот же, что снился ей уже много-много раз. Ее сердце часто билось, но она знала, что это не живое сердце, а тот медальон, что когда-то дал ей Человек в Черном. Она все еще дрожала от страха.

– «К несчастью, я вскрикнула во сне, потому что увидела кошмар, – прошептала она еле слышно. – Простите меня за то, что потревожила вас».

Лизбет села на кровати. Никакого красивого платья, которое привиделось ей во сне, не было на ней, а были на ней серые, жалкие лохмотья. И волосы свисали прямыми прядями, они больше не вились, и она знала, что они никогда больше не будут виться. Тяжелой гривой они ниспадали до талии – спутанные, нечесаные. Анархисты не давали ей ни расчески, ни ножниц, и Лизбет приходилось обходиться собственной пятерней. Единственным утешением было то, что волосы чистые: она старательно мыла их в фонтане в своем саду. Это был ее протест, бунт против анархистов.

Она обвела взглядом комнату, где жила уже несколько лет. Тусклая лампа, покосившийся туалетный столик со сломанной ножкой, на полочке лежат ее нехитрые сокровища, матрасик на полу, слева обкусанный мышами… Как-то раз Лизбет приютила одну мышку, но потом Человек в Черном прознал про это и отнял у нее зверька. Даже туфель у Лизбет не было, кроме тех, в которых она попала к анархистам. Они давно стали ей малы, но она хранила их, завернув в промасленную тряпку, под лежанкой.

Всякий раз, очнувшись после страшного сна, она не могла понять, что ужаснее: ее страх или напоминание о том, какой она была когда-то, прежде чем Человек в Черном забрал ее сердце. Лизбет подтянула колени к груди и с тоской стала вспоминать красивую одежду. Она не плакала даже в самые страшные мгновения – плачут ведь только те, у кого есть душа, а у нее вместе с сердцем отняли и душу. И все-таки что-то болело у нее в груди. Что же это могло болеть, если там не было сердца?

Лизбет встала и подошла к своим сокровищам, одним из которых был затрепанный томик «Грозового перевала», взяла книгу и прижала к груди. Это была ее единственная книжка. Она не знала, зачем анархисты дали ей ее, но она всегда надежно ее прятала, чтобы не отобрали. Стоило Лизбет завидеть где-нибудь анархиста, она убегала – отчасти потому, что боялась их, а отчасти из-за того, что за годы одиночества стала нелюдима. Проходили целые месяцы – а она никого не видела, хотя порой издалека до нее доносились чьи-то голоса. Отсчет времени для нее сводился к тому, что четырежды в год ее призывал Человек в Черном. Его она боялась больше всех, но когда он говорил с ней, Лизбет слушала его, хотя он всегда произносил одни и те же слова: он говорил о том, что если она дерзнет покинуть этот дом, ее сдует ветром, потому что она станет невесомой, как дым, и все из-за того, что у нее нет души, что у нее отняты все чувства вместе с сердцем. А потом он пристегивал ее к своим страшным машинам, и тогда все тело Лизбет пронзали жуткие разряды, похожие на молнии. Эти разряды проходили сквозь нее и сквозь странный камень, лежавший на ониксовом столе. Пропуская через Лизбет разряды, Человек в Черном говорил о льде, стуже и бесконечной зиме, и тогда полость в ее груди, где когда-то было сердце, леденела и немела от холода. Еще он говорил о порядке, о гармонии, о красоте постоянства, и весь мир Лизбет начинала видеть в квадратах, ровных линиях и совершенном покое. Разряды не причиняли ей боли, но ее пугали гул, издаваемый странными машинами, и та страсть, какую вкладывал в свои речи Человек в Черном. Как часто она мечтала о том, чтобы этот камень куда-нибудь исчез и чтобы закончился этот жуткий ритуал.

Когда Человек в Черном призвал Лизбет в последний раз, камня на месте действительно не оказалось, и Человек в Черном задавал ей много вопросов о камне – как будто она могла знать, где он. Он говорил, что если камень не будет возвращен на место, произойдут ужасные события. И все же Лизбет радовалась тому, что камень пропал, хотя и понимала, что Человек в Черном не лжет – он вообще никогда не лгал. Он рассказывал ей, где найти еду, он грозил ей наказаниями за прегрешения. Он объяснял, как получилось, что этот дом, который был размером с небольшой особняк в ту пору, когда Лизбет оказалась здесь впервые, может превратиться в огромное здание. Лизбет всегда верила Человеку в Черном, она с нетерпением ждала каждой новой встречи с ним, хотя и боялась его. Другие анархисты с ней вообще не разговаривали – она думала, что им это запрещено. И еще иногда Человек в Черном давал Лизбет двенадцать коротких свечек, с которыми она могла делать что хотела, и время от времени – новое серое платье.

Лизбет выпрямилась. Ее длинные волосы зашуршали. Они по-прежнему оставались золотистыми, как в тот день, когда Даскин, приехавший в Иннмэн-Пик, склонил голову и сравнил цвет ее волос с цветом своих. Еще ни разу Лизбет не смотрела на свои волосы, чтобы не вспоминать об этом дне, и всякий раз, очнувшись от страшного сна, она первым делом думала о Даскине. Она думала о нем и тогда, когда выходила из комнаты и брела по длинным сумрачным коридорам, как тень среди теней, мимо мрачных дверей и узких бойниц в свой унылый садик, где она выращивала репьи и тернии, которыми порос уже весь дом. По саду бежал небольшой ручеек, и в те дни, когда у Лизбет был листок бумаги и бутылка с пробкой, она писала очередное письмо Даскину и бросала бутылку в ручей.

Вот и сегодня Лизбет направилась к двери, намереваясь отправить новое послание. Не так давно она нашла плоскую бутылку с пробкой, которую кто-то забыл в буфете в самой новой части дома. Но, открыв дверь, Лизбет в испуге вскрикнула. На пороге стоял остроносый анархист в шляпе, надвинутой на глаза.

– Что ему нужно? – забыв о том, что говорит вслух, прошептала Лизбет.

– Я пришел, чтобы отвести тебя, – отозвался анархист, – к Человеку в Черном.

Лизбет стало не по себе, но она довольно храбро ответила:

– Хорошо. Я пойду к нему. Веди.

Она всегда обращалась с приспешниками Человека в Черном так, словно повинуется им исключительно по собственному желанию. Ведь Человек в Черном сказал ей, что придет день, когда она станет принцессой. Пусть Лизбет мало верилось в то, что это и вправду так, но она хоть тем тешила себя, что порой играла эту роль.

Миновав несколько залов, они прошли в ту часть дома, которую Лизбет считала своей. Здесь стояло множество зловещих статуй и всегда горели красные лампы. Дверь, которая обычно была заперта, вела во Внутренние Покои. Анархист и Лизбет прошли по тусклому и унылому боковому коридору, пересекли анфиладу комнат, затем поднялись по изгибающейся под прямыми углами лестнице на второй этаж и там повернули по коридору налево. Наконец они оказались около тяжелой двустворчатой двери. Анархист отпер ее ключом. Комната за дверью предваряла святая святых Человека в Черном. Его покои разрослись, как и весь Дом, за годы жизни Лизбет.

Анархист провел ее по нескольким коридорам и комнатам в ту, где некогда Человек в Черном забрал ее сердце. Пульс Лизбет участился, когда она шагнула к ониксовому столу, стоявшему в центре комнаты. Одна-единственная газовая лампа была окружена маленьким кружком света. Лизбет с облегчением обнаружила, что камня на столе по-прежнему нет.

– Садись, – приказал анархист.

Лизбет села на один из девяти резных стульев, стоявших вокруг стола. Пальцы ее нервно забегали по холодным подлокотникам. Наконец из полумрака донесся знакомый низкий голос:

– Как поживает моя маленькая принцесса?

Над Лизбет склонилась зловещая фигура Человека в Черном.

– У меня все хорошо, благодарю вас, сэр, – ответила Лизбет.

– Тернии с каждым годом разрастаются, хотя я велел тебе прекратить выращивать их.

– У меня нет иного развлечения, – отозвалась Лизбет.

– Ты должна оставить это занятие. В Доме должен царить порядок. Хаос, возникающий из-за терний, мешает нам продвигаться вперед.

С самых первых дней жизни в этом Доме Лизбет с трудом удерживалась от смеха, когда ее вот так отчитывали. Она не поняла, как это произошло, но на этот раз не выдержала и рассмеялась.

Человек в Черном ударил ее кулаком по голове. От удара Лизбет упала со стула на пол. Она вскрикнула, но не расплакалась.

– Вот так. На сегодня хватит, – бесстрастно проговорил ее мучитель. – Я думал, что излечил тебя от смеха, но все же ты продолжаешь дерзко смотреть на меня. Когда же ты покоришься своей судьбе? И в этом Доме, и в грядущем мире будет царить Порядок. Ты будешь принцессой этого Порядка. Помни об этом.

Лицо Лизбет превратилось в непроницаемую маску. Она поднялась с пола.

– А-а-а, вот так-то лучше. Теперь мне почти нравится выражение твоего лица. И все же ты продолжаешь на что-то надеяться. Я вижу это в Доме вокруг меня, в твоих гадких терниях. Почему? Твоя жизнь – сплошные несчастья и горести. Все те, кого ты некогда любила, предали и забыли тебя. Похоже, в последнем ты сомневаешься, да? Ну так это я тебе докажу. Быть может, тогда ты откажешься от своих ребяческих надежд и поймешь, что мир следует изменить. Приготовься!

Зажглись фонари. Оказывается, все это время рядом с Человеком в Черном стояли другие анархисты. Лизбет пыталась разглядеть его лицо, но оно все время оставалось в тени. За его спиной открылась дверь, и в комнату провели три странных существа. Их фигуры представляли собой соединения геометрических тел, шаги были механическими. Лишь едва округлены были их щеки, плечи и глазные яблоки, а носы у всех троих были острыми, как птичьи клювы.

Первое существо сжимало в руке длинный черный ключ, составленный из квадратов и прямоугольников. На груди его красовалась эмблема в виде квадратных часов, но единственной цифрой на циферблате был ноль, стоящий на месте цифры «12». Черные волосы ниспадали на его плечи зигзагами.

Второй держал в руке овальной формы фонарь, свет от которого распространялся прямоугольными лучами, как будто проходил сквозь пылинки. На голове у него была высокая шляпа в форме коробки. Одет он был в черное, кое-где на его одежде белели строчки стихов.

Третье существо явно было женщиной, хотя все округлости ее фигуры превратились в острые углы. На голове ее возвышалась корона в виде пирамидки, руки не имели пальцев и заканчивались остриями.

– Что это такое? – дрожащим голосом спросила Лизбет.

– Новому дому нужны Фонарщик, Часовщик и Хозяйка. Это Енох, Чант и Сара, вызванные из Внутренних Покоев.

Лизбет охватил невыразимый страх. Она дрожала с головы до ног и чуть было не упала на колени.

– О да, мы изменили их, – сказал Человек в Черном. – Но они целы и невредимы. Правда, они имеют не настолько правильную геометрическую форму, как те воины, что стоят на равнине, но это лишнее доказательство того, что все идет как надо. Последуют другие изменения, и в конце концов в них будет больше человеческого, чем в тебе и даже во мне. На самом деле они уподобятся богам. Можешь поговорить с ними, если желаешь.

Лизбет поняла не все из того, о чем говорил Человек в Черном, но подошла поближе к женщине и прошептала:

– Сара? Это ты?

– Это… я, – ответило существо, кривя губы под немыслимыми углами.

– Тебе… больно?

– Мне… хорошо, – ответило существо. Голос смутно напоминал голос Сары, но к нему примешивался скрип несмазанных дверных петель.

Лизбет с трудом удерживалась от слез.

– Мне… хорошо, – повторило существо. – Я помню… летний день… когда ты, я и Картер… устроили пикник… под деревьями… как вы тогда… улыбались…

Как ни страдала Лизбет все эти годы, это оказалось выше ее сил. Анархисты смогли изуродовать единственного человека, которого она любила больше всех на свете! Лизбет все-таки не заплакала, но, содрогаясь, упала к ногам Сары.

– Я ненавижу тебя! – хрипло крикнула она Человеку в Черном.

– Можешь ненавидеть, но теперь ты должна поверить в то, что никогда не вернешься к прежней жизни. Мы изменяем мир. И когда мы завершим наш труд, ничто не останется таким, каким было раньше. Только не думай, что в новом мире тебе станет лучше: тебя всегда и везде ждет только отчаяние. И все же я предлагаю тебе сделку. Когда мы с тобой виделись в последний раз, я спросил тебя, не знаешь ли ты, куда подевался Краеугольный Камень. Ты подумала об этом?

– Я не знаю, где он, – ответила Лизбет, гадая, почему Человек в Черном все время спрашивает ее об этом.

– Я хочу, чтобы ты как следует задумалась и постаралась определить, где он находится. Если ты сделаешь это и если мы найдем его, то я верну Саре ее истинное обличье. Остальные останутся такими, какими ты их видишь сейчас.

Лизбет растерялась. Она была готова согласиться, но ей ничего не приходило в голову. Наконец она в отчаянии проговорила:

– Быть может, он на чердаке?

– Ты уверена?

– Нет. Это всего лишь догадка.

– Прекрасно. Теперь ты вернешься к себе. Если у тебя появятся еще какие-нибудь догадки, ты должна будешь немедленно сообщить нам. – Человек в Черном повернулся к своим приспешникам. – Обыщите чердаки, и пусть Фонарщик и Часовщик приступят к выполнению своих обязанностей.

Анархисты вывели Лизбет за двустворчатую дверь, ведущую во Внутренние Покои, и заперли замок. Лизбет опрометью бросилась в огороженный каменной стеной сад. Выращиваемые ею тернии, заполонившие дом, начали расти здесь. Их корни стали толстыми и переплелись, образовав лабиринт, ходить по которому умела только Лизбет. Девушка торопливо пробиралась между ними, пока не оказалась в самой середине сада. Здесь она, вся дрожа, остановилась. Ветви, толстые, как столбы, стремились ввысь, образуя нечто вроде колючей беседки, куполом накрывавшей стены, а потом устремлялись к дому.

Лизбет не плакала. Она дрожала и скулила, как раненый щенок, подвывала и стонала. С трудом отыскав клочок сырой земли под хищными колючими стеблями, она припала к земле.

– Ах, Сара, – бормотала Лизбет. – Это все из-за меня! Они украли тебя из-за меня! Как это жутко! Это так немыслимо жутко!

Стеная и проклиная себя, Лизбет сама не заметила, как уснула страшным, черным сном. Ей снились Сара, Чант и Енох, марширующие по залам в ногу, – три угловатых чудища.

Картер в отчаянии смотрел на то, как Пес-Хаос треплет его дорожный мешок и пожирает припасы. Сейчас ему вряд ли стоило переживать о своих вещах, и все же почему-то ему было безумно жаль и старых одеял, и потрепанного мешка. Но на самом деле страшнее всего утрата фонаря. Он многое бы отдал за то, чтобы вернуть фонарь, но теперь тот валялся, разбитый, на ониксовых плитах у стены.

Картер в тоске отвернулся и стал шарить по карманам. В конце концов он обнаружил коробок, а в нем – четыре спички.

Чиркнув спичкой, он увидел, что попал в крошечную каморку с голыми стенами и дощатым полом. Он быстро прошел к двери и, открыв ее, обнаружил узкую лестницу. Вдоль стены вился колючий стебель толщиной в два дюйма.

Спичка погасла, и Картер снова остался в темноте. Правда, теперь он мог спуститься вниз по лестнице. Он обнажил Меч-Молнию, но тот испускал еле заметное свечение. Казалось, сила волшебного клинка иссякла, стоило Картеру попасть внутрь Обманного Дома. Он убрал меч в ножны и стал спускаться вниз на ощупь, стараясь держаться подальше от острых шипов.

Попади он в такую кромешную тьму раньше, он бы не совладал со страхом. Теперь он уже не так боялся темноты, но все же страх перед ней естественен для каждого живого человека. Здесь же царил непроницаемый мрак, беспросветный. Лестница по спирали уходила вниз. Звук его шагов разносился глуховатым эхом. Картер держался одной рукой за перила, подслеповато моргал, изнуренный тем, что не, видит ровным счетом ничего на многие мили вокруг.

Острый шип уколол его плечо, и он очнулся. Видимо, тернии ухитрились перекинуться от правой стены к левой. Картер поднес руку к лицу и отсосал кровь из ранки, пошарил другой рукой в поисках перил – и снова укололся. Теперь колючие стебли окружали его со всех сторон. На миг Картер ощутил полную беспомощность. Он уклонился влево, нагнулся и, нащупав перила ниже колючек, двинулся вперед, но сумел одолеть всего шесть ступеней – тернии снова преградили ему путь. Пришлось вернуться и долго искать правые перила. Так Картер и продвигался, все сильнее злясь на противные шипы, то и дело коловшие и царапавшие его. Ему уже начало казаться, что эта лестница не кончится никогда. Он ругал себя за то, что не догадался с самого начала считать ступеньки.

Но вот перила оборвались. Картер присел на корточки на последней ступеньке и прислушался, но ничего не увидел, не почувствовал и не услышал, кроме самых обычных шорохов и потрескиваний большого дома. Он понимал, что нужно либо разыскать фонарь, либо вернуться вверх по жуткой лестнице и, выбравшись в окно, попробовать найти какой-то другой вход в дом.

Собрав все мужество, на какое он только был способен, и понимая, что на самом деле ему очень страшно, Картер встал и обнажил Меч-Молнию, решив, что нужно осмотреться, а потом уж отступать. Он шагнул вперед и обнаружил слева голую, холодную на ощупь стену. Он пошел вдоль нее, напряженно прислушиваясь и размеряя каждый шаг, дабы не оступиться и не упасть. Картер считал шага и, сделав двенадцать, наткнулся на новую стену и получил очередной укол шипом. Шаря в воздухе рукой, он всюду натыкался на колючки. Тогда он повернул вправо и продолжил путь, ведя по стене кончиком лезвия меча. Еще пять шагов – и Картер снова наткнулся на зловредные колючки. На этот раз они укололи ему колено. Скривившись от боли, Картер отскочил назад, сел на пол, сжал руками колено. Шипы порвали его штаны, по бедру текла кровь. На миг Картер утратил решимость продолжать путь.

Он сидел и собирался с силами. Возвращаться к лестнице он не желал из чистого упрямства. Не вставая, он принялся исследовать колючие стебли клинком меча, чтобы понять, насколько густо разрослись тернии. Стебли тянулись от стены и образовывали густые заросли на протяжении четырех футов. Словно слепец, ощупывающий дорогу палочкой, Картер встал, вытянул перед собой меч и попытался обойти заросли терний. Как только он попробовал свернуть к стене, колючки вдруг исчезли. Сначала Картер не поверил в удачу. Он ожидал, что в следующее мгновение снова наткнется на шипы, но этого не произошло. Видимо, отсюда уводил проем, позволявший попасть в комнату или коридор. Картер отступил влево, ожидая, что обнаружит угол, но угла не нащупал, хотя уклонился от прежнего курса на десять-пятнадцать шагов.

В отчаянии Картер зажег вторую спичку. Теперь у него оставались только две. Оказалось, что он действительно значительно удалился от лестницы и ухитрился пройти в одну из двух дверей. Он выбрал правую, успев, пока горела спичка, рассмотреть за ней коридор, сворачивавший на развилке направо и налево. Не желая пока тратить оставшиеся спички, Картер свернул по коридору направо, ожидая, что тот выведет его в ту комнату, где он в последний раз поранился о шипы терний. Однако, пройдя по коридору двадцать шагов, он понял, что выбрал неверный путь. Довольно быстро найдя выход, Картер проник в ту комнату, из которой попал в коридор, и на этот раз вышел из нее в левую дверь. Сделал он это, как выяснилось, совершенно напрасно: по правую руку шла глухая стена. Иначе и быть не могло: в противном случае отсюда он мог попасть только в тот коридор, из которого только что ушел.

Картер стоял, ругая себя на чем свет стоит и гадая, что же ему теперь делать. Где же он неправильно повернул? Он сделал несколько робких шагов влево, хотя и понимал, что это совершенно нелогично: ведь только двигаясь вправо, он мог вернуться к комнате, из которой можно попасть к лестнице. Он ощупал правую стену в поисках двери, но не обнаружил ничего, кроме вездесущих колючек. Картер прошел тридцать шагов. Выхода не было. Он решил вернуться в комнату с двумя дверями. Видимо, все-таки ему следовало выбрать правую. Придерживаясь за стену, Картер вернулся в комнату, нашел правую дверь и тронулся по коридору вправо. С величайшим сожалением он достал новую спичку, чиркнул ею и увидел перед собой ровный, прямой проход, выложенный серыми камнями, покрытыми серой плесенью и поросшими треклятыми колючками. Картер поспешно устремился вперед по проходу и спичку бросил только тогда, когда она, догорая, обожгла ему пальцы. Конца коридора он разглядеть не успел, потому не понял, какой он длины. Однако Картер уверился в том, что это именно тот путь, которым он попал в комнату с двумя дверями, а если так, то скоро проход должен был закончиться.

Пройдя тридцать два шага и сделав следующий, Картер не ощутил под ногой пола. Он отдернул ногу, замешкался, затоптался на месте, не удержал равновесия, замахал руками и… провалился в пропасть.

Пока он падал, время остановилось, и потом, ударившись о камни, Картер решил, что прошла целая вечность. Он больно ушибся, разбил в кровь плечи, локти, колени. Не в силах подняться, он лежал и стонал от боли, боясь пошевелиться. Прошло какое-то время, и Картер решился приподняться и ощупать себя. Он боялся, что обнаружит переломы, однако, на счастье, отделался только сильнейшими ушибами и легким растяжением левого запястья. Он решил, что угодил в не слишком глубокий колодец, но когда встал и попробовал дотянуться до края, понял, что дела его плохи.

С величайшей неохотой Картер чиркнул последней спичкой, но та только пшикнула и, не пожелав загораться, отлетела в сторону. Картер пополз по полу на четвереньках, нашел спичку, снова чиркнул ею, но, увы, она так и не вспыхнула.

Картер выругался, отшвырнул спичку и в изнеможении опустился на каменный пол. От отчаяния он готов был расплакаться, как ребенок, которого бросили в темноте. Правда, довольно скоро он сумел напомнить себе, что от таких мыслей толку мало. «Уж слишком легко мне все давалось в последние годы, – думал Картер. – Будучи Хозяином, я владел Словами Власти, и мне столь многое было доступно. Я мог призвать себе на помощь целые войска. Где же они теперь, мои войска?» Он заставил себя успокоиться и сосредоточиться. Через пару мгновений он увидел вдалеке тусклый огонек. Картер поднялся на ноги и тронулся в ту сторону, держась у левой стены. Дойдя до угла, он обнаружил неровно горящий газовый рожок, прикрепленный к стене на уровне его глаз. Красноватое пламя, растрескавшиеся камни, шипы терний вокруг светильника – все это придавало коридору жутковатый вид. В потолке виднелось окошко, забранное железной решеткой. Только теперь Картер сумел хорошо рассмотреть тернии. Двухдюймовые шипы торчали во все стороны из белесых отвратительных стеблей, на ощупь мягких, как грибы. Наверняка в такой темноте не выжило бы никакое другое растение. Картер невольно поежился.

Теперь он обрел хоть какой-то свет, но проку от этого было мало. Он все еще находился где-то внизу, вдалеке от верхних этажей. Однако газовый рожок можно было использовать как ориентир в поисках выхода. «Может быть, – думал Картер, – мне повезет, и я сумею найти хоть что-нибудь, из чего можно будет смастерить факел». Он обреченно вздохнул. Больше ему ничего не оставалось. Нужно искать выход.

Обнаружив в кармане клочок бумаги и тупой карандаш, Картер пошел по туннелю от газового рожка и принялся зарисовывать свой путь в лабиринте комнат и коридоров. Выглядело это насмешкой: он, некогда носивший в себе все карты Эвенмера, теперь вынужден рисовать каракули на обрывке бумаги! Картер продвигался вперед с опаской, боясь, что в следующее мгновение наткнется на анархиста, спящего в кровати, однако в комнатах не было ни мебели, ни людей – только зловредные тернии, ранившие путника при любом удобном случае. Картер долго бродил по подземелью, а потом вернулся к тусклому газовому рожку и развернул нарисованный им план.

Только теперь он ощутил муки голода. Взглянув на часы, он понял, что полдень давно миновал, а ведь он ничего не ел с самого утра. Не было у него и воды. Он сидел под тускло светившим г газовым рожком и рассматривал план, стараясь не думать о жажде и голоде. Стоило ему устремить взгляд во тьму, как его охватывал страх. Он ужасно боялся найти здесь кого-то или что-то и боялся, что кто-то или что-то найдет здесь его – какой-нибудь жуткий, зубастый и злобный зверь.

– Игра воображения, – проговорил он вслух и испугался звука собственного голоса. – Детские фантазии.

Картеру хотелось уснуть и забыть о голоде и страхе темноты, но он заставил себя подняться на ноги. Нужно было обследовать часть коридора, уходящую вправо. Он решил пройти в ту сторону столько, сколько сможет, покуда хватит сил и пока он сумеет запомнить дорогу. Картер сделал глубокий вдох и, покинув тусклый крут света, тронулся в путь.

Через несколько часов он, спотыкаясь от усталости, вернулся обратно. Путь завел его в тупик, к глухой стене. Он не нашел лестницы, ведущей наверх, хотя в подземелье оказалось множество развилок. Каждая из этих дорог могла вывести Картера к свободе, соверши он правильный выбор. Он не раз был близок к тому, чтобы заблудиться. Здесь было так легко свернуть в какую-нибудь дверь и не вернуться потом в главный коридор, а сосредоточиться в темноте было немилосердно тяжело. В голове вертелись молитвы и обрывки песен.

Картер в изнеможении рухнул на каменный пол. Впервые он подумал о том, что, быть может, безнадежно заплутал и, наверное, умрет здесь в одиночестве. Он и прежде знавал неудачи. Мысль о том, что он не в силах разыскать Лизбет, не давала ему покоя несколько лет. Но ведь с того дня, когда Бриттл провозгласил его Хозяином, Картер верил, что его защищает десница Господня. В глубине его души всегда жило убеждение, что он – всего лишь слуга Высокого Дома. Наделенный столь большим долгом, он не мог порой противиться тщеславию, но… Судьба Хозяев до него порой не всегда складывалась благополучно, а ведь они тоже были избранниками Божьими. И в конце жизни каждого человека ждала смерть.

Картер мрачно усмехнулся. А как же Енох? Или Часовщику суждено жить до скончания времен?

«Умереть здесь – чудовищная несправедливость, – думал Картер. – Здесь, в темноте, после того, как я одолел Полицейского во время нашего с ним поединка в колодце. Теперь, когда всему сущему грозит существование Обманного Дома. „Несправедливо“… Не так ли бы вскрикнул испуганный ребенок? Всю жизнь я что-то считал несправедливым – мое изгнание, смерть отца. В сравнении с чем это было несправедливо? Что ребенок считает эталоном справедливости, когда кричит: „Это несправедливо!?“

– У меня бред, – пробормотал Картер. – Мне так хочется пить…

С этими словами он провалился в тревожный сон. Ему приснилось, что он бредет по бесконечным черным коридорам.

Из-за того, что Лизбет не имела иных развлечений, кроме чтения одной и той же книги, выращивания терний и посещений новых помещений в доме, она пристрастилась к путешествиям. Ей никогда не попадались на глаза рабочие, которые пристраивали бы к дому новые флигели, никогда она не слышала визга пилы и стука молотков, но часто в своих странствиях обнаруживала новые двери, ведущие в новые комнаты, возникавшие как по волшебству. Лизбет заучивала дом наизусть и могла пройти по нему с завязанными глазами. Она гуляла где угодно, кроме тех комнат, вход в которые ей был воспрещен.

Лизбет вышла из своей унылой спальни и побрела вдоль узкого коридора с высоким потолком. Тьму нарушали алые глазницы газовых горелок, освещавших уродливые статуи угловатых чудищ с асимметрично расположенными глазами. Лизбет не боялась этих абстрактных монстров, она даже дала каждой из статуй имя.

Сквозь щели в полу виднелось подземелье. Там тоже горели красные лампы. Лизбет в свое время побывала и там, но у нее ушло целых два года на изучение лабиринта коридоров и комнат. Однажды она чуть было не заблудилась в подземелье и несколько часов бродила в темноте. Ей пришлось зажечь одну из драгоценных свечек, чтобы найти путь наверх. С тех пор Лизбет знала подземелье так же хорошо, как все остальные помещения в Доме.

Девушка миновала Зал Хозяина – просторную комнату с высоким потолком, прямоугольными нишами, обрамленными геометрической резьбой и массивными треугольными люстрами, которые никогда не горели. Из центра комнаты к верхним этажам взлетала лестница из черного дерева, похожая на громадную летучую мышь. У стены стоял единственный предмет мебели – тяжелый стол из черного оникса с покосившейся крышкой. За столом могли бы усесться двадцать человек, но стульев около него стояло всего пять. Их спинки имели форму раковин гребешков, обращенных к столу выпуклой стороной, отчего они казались черными волнами, готовыми обрушиться на стол. Сюда Лизбет приходила завтракать, обедать и ужинать. Еду она забирала из кухонного лифта в углу.

Лизбет шла по комнате, и шлепанье ее босых ступней по мраморному полу отлетало от стен многократным негромким эхом, похожим на трепетание ангельских крыльев. Она шла и рассеянно произносила заученные наизусть строки:

– «Он считает меня зверушкой для забав. Не могла бы ты объяснить ему, что на самом деле все очень серьезно? Нели, если будет слишком поздно и если я успею узнать, каковы его чувства ко мне, мне придется сделать выбор: либо немедленно умереть – но этим я ему ничего не докажу, если только у него нет сердца, – либо, выздоровев, навсегда покинуть эту страну».

Она вышла в коридор, который, теперь уже и сама не помнила почему, называла Каменной Аллеей.

Поравнявшись с решеткой в полу, Лизбет вдруг отпрянула и прижалась спиной к стене. Она увидела в подземелье человека! Лизбет вытянула шею, осторожно заглянула вниз и разглядела мужчину, который сидел на полу у стены под газовым рожком. Лица его видно не было. Похоже, он спал. Сначала Лизбет решила, что это анархист, но одежда на незнакомце была не серая, как у всех анархистов.

Вот ведь какое невероятное чудо! Чужой человек проник в дом! Лизбет стояла, затаив дыхание. Кровь стучала у нее в висках. Неужели кто-то отважился преодолеть черную равнину? Кто же это – паломник, бродяга, изгой, а может быть, гонец? Лизбет набралась смелости и снова посмотрела на спящего. Волосы у него были не золотистыми, как у Даскина, и не седыми, как у отца. Они были черными, цвета воронова крыла. Плащ, пятнистый, как шкура леопарда… При виде этого плаща в памяти Лизбет всколыхнулись смутные воспоминания – счастливые и пугающие одновременно, но ничего конкретного.

Девушка крадучись обошла решетку, не сводя глаз с незнакомца и страстно мечтая увидеть его лицо. Наконец она, скрестив ноги, уселась на пол, решив наблюдать за человеком и дождаться, когда тот проснется. Прошло пять минут, десять, и Лизбет овладело нетерпение. Она привыкла скорее добиваться того, чего ей хотелось. Пошарив рукой по полу, она нащупала маленький камешек и осторожно бросила его вниз сквозь прутья решетки. Камешек ударился о плечо спящего, но тот не пошевелился. Лизбет поискала и нашла другой камешек, побольше, размером с ее мизинец. На этот раз Лизбет повезло: камешек угодил незнакомцу в макушку. Он вздрогнул, повел головой из стороны в сторону, а потом поднял голову.

Лизбет вскрикнула – не сумела сдержаться. Перед ней было лицо ее заклятого врага, чудовища из страшных снов, человека, который предал се, – Картера Андерсона. Она вскочила на ноги и побежала прочь, ослепнув от страха. Ей казалось, что в любое мгновение Картер настигнет ее и схватит. Она мчалась по комнатам и коридорам, мимо растресканных стен и бесформенных статуй. Ее босые ступни громко шлепали по доскам и камням. Наконец Лизбет выбежала в свой сад, надеясь там обрести спасение. Она заползла под сплетение колючих стеблей и затаилась. Разумные мысли в голову не приходили, слишком сильно она была напугана.

Пролежав в своем убежище неподвижно целый час, Лизбет отважилась пошевелиться и приподняться, но прошел еще час, прежде чем она начала ясно мыслить. Тогда она стала гадать: сумеет ли ее враг найти дорогу к лестнице. Лизбет считала, что Картер – отъявленный злодей и обладает множеством изощренных способностей, но почему-то она начинала верить, что он может и не добраться до нее. Ей даже не приходил в голову вопрос, зачем сюда явился Картер, – ведь точно так же, на ее взгляд, можно было спросить, почему начинается гроза или дует ветер. Для нее Картер был злой силой, стихией, подобной той, что обращает легкий летний ветерок в страшный ураган. Он был ее другом, и он жестоко предал ее.

Лизбет выбралась из-под колючек. Газовые светильники на заборе тускло освещали тропинку, ведущую из сада к дому. Лизбет пошла к двери, не обращая внимания на уколы и порезы, полученные во время лихорадочного бегства. Ей и прежде случалось раниться о шипы терний.

Ожидая, что в каждое мгновение она может лицом к лицу столкнуться с Картером, как это часто случалось во сне, Лизбет направилась к решетке в полу окольными путями. Когда же наконец она добралась до решетки и осторожно заглянула вниз, она увидела, что ее враг стоит и изучает нацарапанный на клочке бумаги карандашом план подземелья.

«Да он заблудился! – удивленно подумала Лизбет. – Он не может найти выход!»

Восторг, радость волной захлестнули девушку. Ей хотелось кричать от счастья. Это чудовище угодило в западню! Лизбет опустилась на колени у решетки и стала незаметно следить за Картером.

С превеликим разочарованием она поняла, что Картер вовсе не напуган. Он спокойно рассмотрел план и скрылся в темноте.

Лизбет пришла в ужас. Ведь он направился по коридору, который мог вывести его к лестнице! Мысли девушки бешено метались. Найти верный путь очень трудно, но если он сумеет, тогда…

Лизбет вскочила и бросилась бегом из коридора, промчалась через несколько комнат, затем, пробежав по переходу, попала в узкий зал, откуда уводил вниз один-единственный лестничный пролет. Лизбет сбежала по ступеням вниз. Лестница обрывалась возле тонкой двери, скользящей на роликах. Лизбет принялась в отчаянии искать хоть какую-нибудь палку, чтобы заклинить дверь, но ничего подходящего не нашла. Тогда она взбежала вверх по лестнице и в дальнем конце комнаты обнаружила прислоненные к стене доски. Схватив две или три в охапку, Лизбет осторожно спустилась вниз, до смерти боясь столкнуться с Картером. Лестница была пуста, дверь затворена.

Лизбет, стараясь изо всех сил, заслонила дверь досками и отступила, чтобы оценить свою работу. Конечно, узнай Картер об этой двери, ему ничего не стоило приналечь на нее плечом и вышибить, но в темноте он мог принять ее за стенную панель. Лизбет бесшумно, то и дело оглядываясь, поднялась по лестнице и вернулась к своему наблюдательному пункту.

Она на цыпочках подошла к решетке и, усевшись на корточки, стала ждать. Прошло больше часа. Лизбет не выдержала и сбегала к лестнице, чтобы послушать, не обнаружил ли Картер дверь. Ничего не услышав, она вернулась к решетке. Она не могла сосчитать, сколько раз бегала туда и обратно, но вот наконец Картер появился возле газового рожка. Лоб его был покрыт каплями пота. Он прижался спиной к стене и без сил опустился на пол. Вид у него был изможденный и несчастный.

Как ни странно, Лизбет стало немного жаль его. Он был ниже ростом, чем ей помнилось, и казался даже хрупким. Время не стерло в памяти Лизбет детских воспоминаний о Картере, о его доброте, его негромком смехе, о том, как он смотрел на Сару, но теперь все это казалось ей обманом, зловещими происками, предназначенными для того, чтобы потом предать ее и отдать анархистам. Часто ночами она лежала без сна и думала о том, что этот злодей сотворил с Сарой. И все же теперь, когда он сидел, измученный, в подземелье, он не казался ей таким уж страшным и жутким.

Лизбет сжала кулаки и постаралась прогнать эти мысли. Теперь она стала старше и могла разгадать обман.

– Он – как Хитклифф, – проговорила она сквозь зубы. – Обещает любовь, а в конце концов уничтожает.

– Кто здесь? – вздрогнув, спросил Картер, поднял голову и уставился на решетку.

Лизбет отползла в угол, зажала ладонью рот, обезумев от ужаса. Так трудно было не проговориться!

– Здесь кто-то есть, – сказал Картер. – Отзовитесь, пожалуйста. Я заблудился.

Лизбет подползла поближе к решетке. Любопытство превозмогло страх.

– «Он на самом деле здесь, сударыня, – еле слышно прошептала она. – Не призрак, не иллюзия – он здесь, во плоти».

– Что вы сказали? – негромко, жадно спросил Картер. – Я не расслышал.

Лизбет прикусила губу. Мысли невысказанные и высказанные… И все же она не могла удержаться и решила поиздеваться над своим врагом. Она, изменив голос, произнесла:

– Я – призрак Кэтрин Линтон. Ты пришел узнать, действительно ли здесь обитают привидения? Да, тут полным-полно привидений и гоблинов. «Прошлой ночью я шесть часов бродила по саду в Грейндже, и завтра приду туда вновь, и буду являться туда призраком каждую ночь». Зачем ты явился в мой Дом?

Лизбет видела, как прищуривается Картер, пытаясь разглядеть ее. Но она не наклонялась над решеткой, хотя и была совсем рядом.

– Я не верю в привидения, – сказал Картер. – Не могли бы вы помочь мне найти выход?

– Ты никогда не найдешь выхода, – злорадно прошептала Лизбет. – Изыди! Я ни за что не впущу тебя в Дом, умоляй ты меня об этом хоть двадцать лет!

– Вы не поможете мне?

– Быть может, я и смогла бы тебе помочь, если бы ты сказал мне, зачем явился сюда. «Неужели тебе нечего показать своей кузине? Неужто здесь поблизости нет кроличьей или хорьей норы?»

Картер понимающе кивнул.

– Я ищу девушку по имени Лизбет Пауэлл. Она живет здесь уже много лет. Я хочу отвести ее домой, если она согласится на это. Вы знакомы с ней?

Лизбет невольно высказала свои мысли вслух:

– «Это произошло не потому, что мне не нравится мистер Хитклифф, но потому, что мистеру Хитклиффу не нравлюсь я. Он – чудовищный человек, он обретает восторг, уничтожая всех, кто ему ненавистен, если они предоставляют ему для этого хоть малейшую возможность «.

– Я не понимаю, – обескураженно проговорил Картер. – Почему вы мне не верите?

– Я видела твои дела и знаю, на что ты способен, – отозвалась Лизбет.

– Ответьте же, вам она знакома?

– Может быть. Может быть, я – ее подруга. А с какой стати тебе вздумалось помогать ей?

– Я искал ее все годы со дня ее исчезновения. Ее похитили из Иннмэн-Пика. Я хочу освободить ее и увести из этого Дома.

– Ложь! – вскричала Лизбет, забыв об избранной ею роли. Все пошло совсем не так, как она ожидала. – Ты… Вы снова лжете!

– Лизбет, это ты?!

Это было слишком. Даже попав в западню, он смог перехитрить ее. Он узнал ее! Теперь небось сумеет уговорами заставить вывести его из подземелья. Он слишком хитер, слишком могуществен – настоящее злое божество. Лизбет отползла от решетки и выкрикнула:

– «Прошло двадцать лет… Двадцать лет! Двадцать лет я была одинокой и никому не нужной!»

С этими словами она вскочила и бросилась прочь, минуя комнату за комнатой, и в конце концов выбежала в сад. Она вновь забралась в свое убежище под сплетение колючих стеблей. Там она пролежала несколько часов, как в бреду, цитируя строки «Грозового перевала».

– «Не надо было тебе с ним говорить! Он был в дурном расположении духа, и теперь ты все испортил. Его выпорют! О, как мне страшно думать о том, что его станут пороть! У меня пропал аппетит. Зачем ты стал говорить с ним, Эдгар?»

Но вот наконец Лизбет совладала с собой и прошептала:

– Я не скажу ему больше ни слова, пока он не будет умирать от жажды.