Глава 10

Отступив назад, я наткнулся на кровать. Сел и, глядя на безжизненное тело Уитерби, лихорадочно думал о том, что же делать. Но на ум не шло ничего путного.

— Кто это? — спросил Куки.

— Он называл себя Джон Уитерби, говорил, что по национальности англичанин и ранее выполнял задания государственных учреждений в Берлине. Сегодня вечером он собирался отвезти меня в кафе «Будапешт» на встречу с Падильо. Он работал на Падильо. Так, во всяком случае, он говорил.

— И что теперь?

Я все еще смотрел на Уитерби.

— Ничего. Поеду в кафе один. А тебе лучше вернуться в свой номер.

— Обойдемся без фараонов?

— Их вызовет горничная, которая придет перестилать постель. Раз вот так походя убивают людей, значит, Падильо сейчас в очень сложном положении. Я не могу ждать, пока полиция решит, что моей вины в смерти Уитерби нет. У меня нет времени.

— Пожалуй, я поеду с тобой.

— Зачем тебе лишние хлопоты?

— Я вложил в это дело пять тысяч долларов, а ты, возможно, сунул мне поддельный чек.

— Если ты поедешь со мной, тебе, возможно, уже не удастся выяснить, так ли это.

Куки улыбнулся.

— Мне только надо заглянуть в свой номер. Жду тебя там через пять минут. — Он переступил через ноги Уитерби и вышел в коридор.

Поднялся и я. Надел плащ. Сунул пачку денег в один карман, пистолет — в другой. Теперь я уже не жалел, что захватил с собой оружие. Пару минут постоял у окна, глядя на огни города, а потом отправился в «люкс» Куки.

— Мечта проститутки, — охарактеризовал он свои апартаменты. Подошел к раскрытому чемодану, лежащему на одной из двух кроватей, занимавших большую часть комнаты. Взял длинную серебряную фляжку и опустил ее в карман брюк.

— Берешь с собой самое необходимое? — спросил я.

— Это энзэ, — ответил Куки. — Я намерен пользоваться продуктами местного производства.

Он наклонился над чемоданом, постоял, задумавшись, а потом достал-таки зловещего вида револьвер с коротким стволом. Похоже, предназначался он для стрельбы на поражение в ближнем бою, а не для охоты на кроликов.

— Что это? — поинтересовался я.

— Это? — Револьвер он держал за ствол, длина которого не превышала двух дюймов. — Фирма «смит-вессон», модель «357 магнум». Обрати внимание на отсутствие передней части предохранительной скобы спускового крючка. Нет и заостренного наконечника на ударнике затвора. То есть нечему цепляться за материю, если потребуется быстро вытащить оружие, — он осторожно положил револьвер на покрывало, вновь порылся в чемодане и вытащил кожаную кобуру.

— Придумана отличным малым из Колхауна, что на Миссисипи, Джеком Мартином. Называется она кобура Бернса — Мартина. Не закрывается сверху и снабжена пружиной, охватывающей цилиндр револьвера, точно пригнанной по размеру. — Он вставил револьвер в кобуру. — Вот так. Сейчас я тебе все продемонстрирую.

Куки снял пиджак, пояс, повесил кобуру на пояс, вдел пояс в брюки. Кобура с пистолетом оказалась на его правом бедре. Он надел пиджак. Револьвер с кобурой исчезли без следа. Нигде ничего не выпирало.

— Если нужно достать револьвер, требуется лишь чуть подтолкнуть его вперед. Посчитай по тысячам до трех...

На «одна тысяча» тело Куки расслабилось, словно брошенная на пол резиновая лента. На «две тысячи» правое плечо чуть опустилось. На «три тысячи» он крутанул бедрами влево, а рука откинула полу пиджака. Дуло револьвера смотрело мне в лицо.

— Ловко это у тебя получается.

— Полсекунды, может, шесть десятых. Лучшие укладываются в три десятых.

— Где ты этому научился?

— В Нью-Йорке, когда отношения с моими партнерами по Мэдисон-авеню вконец разладились. Я даже намеревался вызвать господ Брикуэлла и Хиллсмана из фирмы «Бейкер, Брикуэлл и Хиллсман» на дуэль. А тут мне попалось на глаза объявление, что специалист, славящийся быстрой стрельбой, набирает учеников. Бывало, я запирался в кабинете и часами тренировался перед зеркалом. Достигнув определенных успехов, поехал на свою ферму в Коннектикут и начал стрелять по мишеням. Стрелял и стрелял, не переставая, как автомат. Израсходовал не меньше ста тысяч патронов. Потом нашел себе отличную мишень.

— Какую же?

— Консервные банки томатного сока емкостью в одну кварту[19]. Я покупал их ящиками, укладывал в ряд вдоль амбарной стены донышками ко мне и расстреливал. Тебе не приходилось видеть, как пуля «356 магнум» вскрывает банку с томатным соком?

— Нет, — покачал я головой. — Как ты знаешь, я не любитель томатного сока.

— Банку разносит в клочья. Чертов сок летит во все стороны. Окрашивает стену, словно кровь.

— Но дуэли с партнерами не получилось?

— Нет. Вместо этого я провел пару недель в закрытой клинике, выходил из запоя.

Куки закрыл чемодан, надел плащ.

— Не пора ли нам?

Я посмотрел на часы. Двадцать минут десятого. В кафе «Будапешт» нас ждали к десяти.

— Куки, тебе ехать совсем не обязательно. Все может плохо кончиться.

Улыбка мелькнула на его губах.

— Скажем, я хочу поехать потому, что мне уже тридцать три года, а я еще не сделал ничего такого, с чем стоило бы познакомить моих радиослушателей.

Я пожал плечами.

— В тридцать три Христа выключили из игры, но Он сумел вернуться. Не пойму, зачем создавать себе трудности, а затем пытаться их преодолеть.

На лифте мы спустились вниз, пересекли вестибюль. Никто не смотрел на нас, не тыкал пальцами. Джона Уитерби, должно быть, еще не нашли, и он спокойно лежал в моем номере. Я не мог скорбеть о нем, потому что познакомиться мы, по существу, еще не успели, хотя мне нравилось чувствующееся в нем умение доводить порученное дело до конца. Тем более что смерть его казалась случайной и бессмысленной, как и большинство насильственных смертей. Но, возможно, лучше умирать мгновенно, чем долго и мучительно в темных тихих палатах, с обезболивающими уколами, под присмотром бесшумно шагающих и говорящих только шепотом медицинских сестер. Или в окружении родственников и двоих-троих друзей, гадающих, сколько ты протянешь и успеют ли они к первому коктейлю в половине седьмого.

— Когда ты в последний раз побывал в Восточном Берлине?

— Давным-давно. Еще до того, как построили Стену.

— А как ты переходил границу?

Я попытался вспомнить.

— Кажется, я был выпивши. Помнится, связался с двумя какими-то девицами из Миннеаполиса, которые останавливались в «Хилтоне». Они решили составить мне компанию. Мы остановили такси и проехали через Бранденбургские ворота. Никаких проблем.

Куки оглянулся через плечо.

— С тех пор ситуация изменилась. Иностранцы могут переходить границу только через контрольно-пропускной пункт «Чарли» на Фридрихштрассе. Проверка занимает час или больше, в зависимости от качества обеда фопо[20]. У тебя есть паспорт?

Я кивнул.

— Раньше было восемьдесят законных способов попасть в Восточный Берлин. Теперь их осталось восемь. И нам нужен автомобиль.

— Есть предложения? — оглянулся и я.

— Возьмем напрокат. Есть тут одна контора на Бранденбургишештрассе. Называется «День и ночь».

На такси мы за три минуты добрались до Бранденбургишештрассе. Выбрали новый «Мерседес-220». Я предъявил водительское удостоверение.

— На какой срок вы берете машину? — спросил клерк.

— Два-три дня.

— Пожалуйста, внесите залог двести марок.

Я отсчитал деньги, подписал договор об аренде, еще какие-то бумаги и сунул их все в ящичек на приборном щитке. Сел за руль, проверил, не проваливается ли педаль тормоза, и завел мотор. Куки уселся рядом со мной, захлопнул дверцу.

— Шумновато, — заметил он.

— Да, раньше их машины были получше.

— Никогда они не умели делать машины, — возразил Куки.

Выехав из гаража «Tag und Nacht», я свернул налево, к Фридрихштрассе. Обычно в Берлине не обращают внимания на ограничение скорости, но я не переходил рубежа в пятьдесят километров в час. Машина хорошо слушалась руля. Чувствовалось, что основное ее предназначение — доставить сидящих в кабине в нужное место с минимумом неудобств. Еще один поворот налево вывел нас на Фридрихштрассе.

— Надо заполнять какой-нибудь бланк? — спросил я Куки.

— Приготовь паспорт, Джи-ай[21] захочет взглянуть на него. — Я подъехал и остановился, когда солдат у выкрашенной белым сторожки махнул мне рукой. Он мельком глянул на наши паспорта и выдал мне листок, на котором указывалось, что я не имею права сажать в машину неамериканцев и должен выполнять все правила дорожного движения.

— Власти Восточного Берлина ревностно блюдут свои прерогативы, — пояснил солдат и добавил, что нам не следует вступать в разговор с местными жителями без крайней на то необходимости.

— А если мне потребуется спросить, где туалет? — осведомился Куки.

— Для меня без разницы, если вы и нальете в штаны, мистер, — ответствовал солдат. — Сначала заполните вот эту графу.

В графе значилось время возвращения через контрольно-пропускной пункт. Я указал полночь.

— Что-нибудь еще?

— Все, приятель. Будьте повежливее с фрицами.

Восточногерманский полицейский на другой стороне переезда зевнул и взмахом руки пригласил ехать к нему. Зигзагом, через проходы в барьерах, я добрался до него и остановил машину. Фопо предложил заполнить таможенную декларацию. Мы солгали, написав, что у нас лишь сотня долларов да пятьсот марок ФРГ. Затем последовала проверка паспортов. Сзади нас никто не подпирал, так что фопо никуда не спешил.

— Вы — бизнесмен? — отметил он, пролистывая мой паспорт.

— Да.

— И каким же бизнесом вы занимаетесь?

— Ресторанным.

— А, ресторанным.

Наверное, он нашел в паспорте еще что-то интересное, но в конце концов закрыл его и сунул в окошечко за спиной, чтобы кто-то еще узнал, какого я роста и веса, какие у меня глаза и волосы и в скольких странах я побывал за последние несколько лет.

Затем пришла очередь Бейкера.

— Герр Куки Бейкер? — спросил фопо.

— Да.

— Довольно-таки странное сочетание[22].

— Вы не первый, кто обратил на это внимание.

— Вы — сотрудник информационной службы?

— Да.

— В чем состоит ваша работа, герр Бейкер?

— Мы несем людям дозированную истину.

Фопо нахмурился. Невысокого роста, гибкий, он чем-то напоминал терьера, готового броситься на добычу.

— Вы пропагандист?

— Если я и пропагандирую, то самое необходимое — мыло, дезодоранты, лосьоны. Только предметы обихода. На правительство я не работаю.

Немец просмотрел еще несколько страниц паспорта и решил, что нет нужды отдавать его в окошко. Тут же он получил назад мой паспорт и перешел к священнодействию. Вдавил резиновый штамп в пропитанную чернилами подушечку, внимательно осмотрел его, а затем плотно прижал к каждому из паспортов. Убедился в четкости отпечатков, мельком глянул на мое водительское удостоверение и договор об аренде «мерседеса» и пододвинул к нам все документы. Мы сели в машину и по Фридрихштрассе покатили к Унтер-ден-Линден.

Ехал я медленно. Восточный Берлин показался мне еще более обшарпанным, чем я его помнил, машин было мало, а пешеходы шли так, будто выполняли чей-то приказ, а не прогуливались перед сном. На лицах лежал отпечаток суровости, никто не улыбался, даже разговаривая друг с другом. Хотя, с другой стороны, я мог бы пересчитать по пальцам столицы, на бульварах которых в те дни гуляли улыбающиеся люди.

— Что произойдет, если мы не вернемся к полуночи? — спросил я Куки.

— Ничего. Они лишь пометили наши паспорта, и теперь, если ими захочет воспользоваться кто-то другой, они их задержат. Что же касается нашего письменного обещания вернуться к полуночи, это простая формальность. Никому нет дела, сколько времени мы проведем в Восточном Берлине.

Мы свернули на Унтер-ден-Линден.

— Проезжай через площадь Маркса — Энгельса, — Куки взял на себя функции штурмана. — Потом прямо по Сталин-аллее... ах да, они же переименовали ее в Карл-Маркс-аллее, а потом я скажу, где повернуть налево.

— Похоже, ты тут уже бывал, — заметил я.

— Нет. Спросил у коридорного в «Хилтоне». Коридорные знают все. Он сказал, что это дыра.

— Другого я и не жду.

— Что тебе обо всем этом известно?

Я закурил.

— Достоверной информации у меня нет. Я знаю лишь то, что мне говорят. Сегодня я познакомился с Уитерби, и он обещал отвезти меня к Падильо, присовокупив, что тот попал в передрягу. После разговора с Уитерби я столкнулся с Маасом, этой таинственной личностью. Маас утверждал, что работодатели Падильо решили им пожертвовать — обменять его на двух изменников из Управления национальной безопасности. За пять тысяч долларов Маас соглашался вывести Падильо из Восточного Берлина через тоннель. Почему-то он уверен, что Падильо клюнет на это предложение. Он хотел получить половину денег вперед, но я отказал, а потом позвонил тебе, чтобы ты привез требуемую сумму. Вот, пожалуй, и все, если не считать Бурмсера и его помощника с белозубой улыбкой.

— Хочу уточнить.

— Валяй.

— Маас предлагает вам выгодное дело, если тоннель действительно существует.

— О чем ты?

— С этой стороны в домах практически нет незаколоченных подъездов, от которых можно быстро добежать до Стены. Но жители Западного Берлина берут две с половиной тысячи баксов за то, что откроют вам подъезд, в который вы и вбежите, преодолев Стену. Иначе вас пристрелят.

Есть люди, которые готовы заработать на всем, будь то война или голод, пожар или желание ощущать себя человеком.

Многоквартирные дома, мимо которых мы проезжали, строились в спешном порядке в 1948 году. Штукатурка местами осыпалась, обнажив красные кирпичные раны. Балконы наклонились, а где-то провисли, грозя скорым обвалом.

— Ты еще можешь вернуться, — предложил я.

— Только вперед, — возразил Куки. — Ты знаешь, сколько народу переходило в Западный Берлин до того, как возвели Стену?

— Примерно тысяча в день.

— То есть тридцать тысяч в месяц. В основном рабочие, но хватало и инженеров, врачей, ученых, различных специалистов. В ГДР зрело недовольство.

— Естественно.

— Перебежчики честили республику рабочих и крестьян на все лады. Ульбрихт слетал в Москву и убедил Хрущева закрыть границу. ГДР больше не могла терпеть такого унижения. Запад вел счет перебежчикам, и с каждой новой тысячей в газетах появлялись аршинные заголовки. Так что одним жарким августовским днем Ульбрихт вернулся из Москвы и отдал соответствующий приказ. Поначалу появилась лишь колючая проволока. Затем начали сооружать Стену — из метровых бетонных кубов. Когда этого оказалось недостаточно, высоту нарастили шлакоблоками. Один из моих знакомых, он работает в «Лоун стар цемент», осмотрел Стену и сказал, что сделана она отвратительно, с профессиональной точки зрения.

— А что мог предпринять Бонн?

— Поверни налево. Они могли предугадать появление Стены. У них отвратительная разведка, но ведь не хуже, чем у нас или англичан. Все-таки нужно время, чтобы отлить бетонные трубы, подвезти цемент. Кто-то мог и прознать о том, что задумали «красные». Очень уж сложно провести подготовку к возведению двадцатисемимильной стены в центре большого города, не допустив при этом утечки информации. Если б на Западе прознали, что их ждет, они бы открыли огонь из всех пропагандистских орудий. Англичане, американцы и французы могли бы направить русским ноты протеста. В Западном Берлине работали шестьдесят тысяч немцев из Восточного Берлина. Кто-то из них мог бы и остаться. Черт, да многое можно было сделать.

— То есть Западу не хватило хорошего организатора пропагандистской кампании.

Куки усмехнулся.

— Возможно. Во всяком случае, Восток тут не упустил своего. Особенно отличилось гэдээровское Общество дружбы с другими странами. Наступление велось в трех направлениях. Во-первых, много говорилось о тех «изощренных и нечестных методах», которыми завлекают на Запад врачей, инженеров и всех прочих. Хотя метод был один — высокая зарплата.

Во-вторых, те, кто жил в Восточном Берлине и работал в Западном, получал по четыре марки ГДР за каждую марку ФРГ. То есть любой мог наняться в Западном Берлине на самую неквалифицированную работу и получать при этом больше специалиста с университетским дипломом, пашущего на Востоке. Общество дружбы нещадно ругало подобное неравноправие.

И в-третьих, много шума вызывала контрабанда. Восточные газеты вещали, что Стена поможет остановить «незаконный экспорт» оптики, фарфора, тканей и тому подобного. Утверждалось, что ГДР теряет от контрабанды тридцать пять миллионов марок в год.

— Наверное, ты прав в том, что Западу не стоило бравировать тысячами перебежчиков.

— Я бы и сам не смог устоять перед таким искушением.

— Конечно, жалко пренебречь таким козырем, особенно если твердить при этом об объединении. Но это уже чисто академический вопрос. И если ты готов выслушать фирменное предсказание Маккоркла, я готов изречь оное.

— Какое же?

— Эта Стена не рухнет, по крайней мере, при нашей жизни.

— Тут я с тобой спорить не стану. Мы почти приехали. Поверни налево.

Я повернул на темную, мрачную улицу, название которой прочесть мне не удалось, да я и не стремился к этому. Проехав квартал, мы увидели кафе «Будапешт», занимавшее первый этаж трехэтажного углового дома. В неоновой вывеске, тянущейся вдоль фронтона, перегорела половина ламп. Дом явно построили до войны, а потом лишь подновляли, не уделяя особого внимания подбору краски. Место для парковки я нашел без труда. Мы вылезли из кабины и пошли к входу, врезанному в угол здания.

Куки толкнул тяжелую деревянную дверь, и мы ступили в зал, просторную комнату длиной в шестьдесят и шириной в тридцать пять футов, с высоким потолком и эстрадой в дальнем конце. Джаз-оркестр из четырех человек наигрывал какой-то блюз, кажется, «Счастливые дни вернулись вновь», несколько пар кружились на танцплощадке размером двенадцать на двенадцать футов. Одну из пар составляли две девушки. Вдоль двух стен тянулись кабинки, бар располагался рядом со входом. Наплыва посетителей не чувствовалось, три кабинки из каждых четырех пустовали. Снимать плащи мы не стали.

— Давай сядем за стол, — предложил я.

Мы выбрали кабинку неподалеку от двери.

— Который час?

— Без пяти десять.

— Выпьем, пожалуй, водки. Ничего лучше мы тут не найдем.

Подошла официантка, и мы заказали две рюмки водки. Если мы и привлекали внимание, то не более, чем блоха в собачьей шерсти. Вернулась официантка, поставила перед нами по полной рюмке, подождала, пока мы расплатимся. Куки дал ей западногерманские марки и отказался от сдачи. Она не улыбнулась. Не поблагодарила. Отошла и устало остановилась у свободной кабинки, благо их хватало, разглядывая свои ногти. Потом начала кусать один из них.

Куки пригубил рюмку и улыбнулся.

— Могло быть и хуже.

Я последовал его примеру. В достоинствах водки я не разбирался. Мог оценить только крепость. В этой, похоже, содержался высокий процент спирта.

— Что нам теперь делать? — поинтересовался Куки.

— Ждать.

— А если ничего не произойдет?

— Вернемся в «Хилтон», вызовем полицию и будем объяснять, каким образом в моем номере оказался покойник. Ты что-нибудь придумаешь.

Мы даже не успели допить водку. Ровно в десять открылась дверь и в кафе вошла девушка. В темно-зеленом, перетянутом поясом кожаном пальто и черных сапогах на высоком каблуке. С длинными черными волосами, подстриженными «под пажа». Она прямиком направилась к нашему столику и села.

— Закажите мне бокал вина, — сказала она по-немецки.

Я подал знак официантке, а когда она дотащилась до нашей кабинки, заказал бокал вина.

— Где Уитерби? — спросила девушка.

— Убит. Застрелен.

На подобное известие люди реагируют по-разному. Одни ахают и начинают повторять «нет» снова и снова, как будто отрицание случившегося может что-либо изменить. Вторые выбирают более театральный вариант. Лица бледнеют, глаза округляются, они начинают кусать костяшки пальцев, прежде чем сорваться на крик или рыдания. Третьи на мгновение умирают сами. К последним относилась и эта девушка. Она замерла, кажется, даже перестала дышать. Какое-то время напоминала статую, а потом закрыла глаза и выдохнула: «Где?»

В английском языке «где» и «куда» передаются одним словом, поэтому поначалу я неправильно истолковал ее вопрос и чуть не ответил: «В спину». Но вовремя сориентировался и вслух произнес то, что и требовалось: "В Западном Берлине, в «Хилтоне».

Официантка принесла вино, и девушка решила повременить со следующим вопросом. Вновь расплатился Куки, добавив чаевых, но и на этот раз не услышал ни слова благодарности.

— Как вас зовут? — я перехватил инициативу.

— Марта. Он должен был приехать на машине.

— Кто?

— Уитерби.

— У меня есть машина.

— Вы — Маккоркл?

Я кивнул.

— Это Бейкер, Марта. — Куки ослепительно улыбнулся, как и любой другой девушке. Его знания немецкого не позволяли активно участвовать в разговоре.

— Падильо ничего не говорил о втором мужчине.

— Он — друг.

Марта глянула на часы.

— Уитерби... что-нибудь сказал перед смертью? — Похоже, она уже взяла себя в руки.

— Нет.

— Какая у вас машина?

— Черный новый «мерседес». Стоит у тротуара на другой стороне улицы.

— Допейте то, что осталось в рюмках, — скомандовала она. — Скажите что-нибудь смешное. Посмейтесь и уходите. Перед тем как уйти, пожмите мне руку. Он не говорит по-немецки?

— Нет.

— Передайте ему мои слова.

Я передал.

— Сядьте в машину и заведите двигатель. Я последую за вами через минуту-другую.

Я повернулся к Куки и хлопнул его по плечу.

— Когда я закончу фразу, давай поглядим, насколько громко ты можешь смеяться. Хорошо? Так что можешь начинать.

Куки засмеялся. Девушка присоединилась к нему, за ней — я. Мы пожали ей руку, попрощались и двинулись к двери. Девушка осталась за столом.

Заметно похолодало, и я поднял воротник плаща. Мы поспешили к «мерседесу». Но едва ступили на мостовую, как взревел двигатель другого автомобиля, стоящего у тротуара чуть впереди. Зажглись мощные фары, автомобиль рванул с места, быстро приближаясь к нам. Я дернул Куки за руку. Большой черный автомобиль более всего напоминал послевоенный «паккард». Мы едва успели отскочить обратно на тротуар, чтобы разминуться с ним. Мне показалось, что два человека сидели на переднем сиденье и один — на заднем. Двое, что сидели впереди, даже не взглянули на нас. Задняя дверца распахнулась, из кабины вывалился человек, покатился по мостовой и замер на спине у бордюрного камня.

Раскрытые глаза, свалявшиеся от грязи длинные черные волосы. Лишь белозубая улыбка осталась прежней. Все зубы были на месте, но самой улыбке недоставало веселья. Билл-Вильгельм лежал у наших ног, автомобиль набирал скорость, а человек на заднем сиденье пытался закрыть дверцу.

— Пошли, — я потянул Куки к «мерседесу».

Завел двигатель и трижды нажал на клаксон. Марта, похоже, все поняла, потому что тут же распахнулась дверь кафе и она побежала к «мерседесу». Я включил и погасил фары. Увидев тело, она чуть сбавила ход, но лишь на секунду-две. Заднюю дверцу я открыл заранее, и наша машина уже тронулась с места, когда Марта захлопнула ее.

— Что случилось?

— Нам подбросили американского агента. Куда ехать?

— Пока прямо. На втором перекрестке налево. Мне показалось, он мертв.

— Так оно и есть. Как Падильо?

— Час назад был в полном порядке.

— Для Берлина это большой срок.

— Куда мы едем? — спросил Куки.

— Я лишь выполняю команды.

— За нами следят, — подала голос Марта.

В зеркале заднего обзора я увидел свет фар.

— Сейчас мы все уладим, — пообещал я девушке. — Куки, ты, кажется, хвалился меткостью.

— Стрелять я умею.

— Сможешь попасть в колесо?

— С тридцати футов — без труда.

— Годится. Сейчас я на скорости сверну за угол и тут же резко тормозну. Выпрыгивай из машины и показывай свое мастерство.

Я резко нажал на педаль газа, «мерседес» буквально прыгнул вперед, а я уже выворачивал руль под протестующий визг шин. Тут же тормознул, Куки распахнул дверцу и метнулся к углу, сжимая в руке револьвер. Прислонился плечом к стене. Наши преследователи попытались завернуть, практически не снижая скорости. Чувствовалось, что водитель знает, как пользоваться тормозами и коробкой передач. Куки тщательно прицелился и выстрелил дважды. Правые задняя и передняя шины взорвались одномоментно. Автомобиль бросило к бордюрному камню. Я видел, как водитель изо всех сил пытается его выровнять. Но чуда не произошло. Они перевалили через бордюрный камень и врезались в дом. К тому времени Куки уже сидел в кабине плавно набиравшего скорость «мерседеса». Я мог и не спешить. Предложил девушке на заднем сиденье составить ему компанию, но та отказалась.

— Куда теперь? — спросил я.

— Придется ехать переулками. У них есть рации.

— Куда теперь? — нетерпеливо повторил я.

— Налево.

Я вывернул руль, и «мерседес» по крутой дуге обогнул еще один угол. Я уже понятия не имел, где мы находимся.

— А сейчас?

— Через три квартала направо.

Я придавил педаль тормоза, чтобы проверить, в порядке ли тормоза, на случай, если нам понадобится резко поворачивать.

— Слушай, а зачем они подбросили его нам? — спросил я Куки.

— Помощника Бурмсера?

Я кивнул.

— Может, они думали, что он — наш друг.

— Надеюсь, они ошибались.

Загрузка...