Обольститель и куртизанка

Глава 22

Лорд Эрит ввел Оливию в освещенную свечами спальню. Закрыв дверь, он привалился спинной к косяку и сложил руки на широкой груди. Неподвижный, огромный, он казался несокрушимым, как базальтовая скала.

Оливия обернулась, стараясь подавить душивший ее гнев.

— Заключая пари, ты не шутил.

Резкими, нервными движениями она сорвала с себя длинные черные перчатки и швырнула на туалетный столик, не заботясь о том, что фарфоровые баночки с белилами и румянами могли свалиться на пол.

Она и сама не знала, почему ей так важно было выполнить условия пари. Возможно, ей хотелось раз и навсегда напомнить себе, что граф ее покровитель, а она всего лишь шлюха, которой платят, чтобы она исполняла его прихоти.

Когда Эрит не позволил ей публично объявить о своем поражении, он изменил правила игры, оставив Оливию растерянной, смущенной и беспомощной.

— Я готов был на все, чтобы удержать тебя. — Эрит пристально смотрел на нее из-под тяжелых век. — И по-прежнему готов.

Оливия окончательно запуталась в своих чувствах. В последнее время она совсем себя не понимала. И винить в этом следовало Эрита, от него все ее беды. Лучше бы она вовсе его не встречала.

Оливия думала, что знает, чего он хочет — ее унизительного признания в поражении. Но если признание ему не нужно, тогда чего же он желает?

Она не решалась ответить себе на этот вопрос.

От гнева желудок ее свело в тугой узел. Ее терзали смятение и разочарование. Но за яростью и замешательством таился страх, холодный, словно дуновение приближающейся зимы.

Сердито нахмурившись, Оливия принялась мерить шагами комнату под шелест черных шелковых юбок. Движение помогало ей сдерживаться: взвинченная до предела, она готова была взорваться.

— Прекрати, — выпалила она.

Эрит, стоявший у двери в задумчивой позе, удивленно вскинул брови.

— Прекратить что?

— Говорить подобные вещи. Бездушные распутники должны оставаться… бездушными распутниками.

Эрит не ответил. Оливия остановилась и, уперевшись плечом в столбик кровати, обхватила дрожащей рукой блестящее дерево. Она пыталась усмирить бушевавшую в ней ярость.

— Прошлой ночью… — Оливия осеклась. Говорить о событиях минувшей ночи не лучший способ укрепить оборону, с опозданием поняла она.

На краткий миг их взгляды скрестились. В потемневших глазах Эрита читалось волнение и решимость. Затем граф вздохнул и уткнулся взглядом в многоцветный персидский ковер на полу, словно искал там ответы на главные вопросы бытия.

Пальцы Оливии яростно сжали высокий столбик красного дерева.

— Мы заключили договор, что, проиграв, я публично признаю тебя своим хозяином.

— Нет. — Сверкнув глазами, Эрит рубанул рукой воздух. Впервые в его голосе послышалось раздражение. — Боже мой, я даже не помню условий этого проклятого пари. Сомневаюсь, что мы вообще обсуждали подробности. Мне решительно все равно. Но я никогда не требовал, чтобы ты опускалась на колени перед половиной Лондона, черт возьми. Ожерелья было достаточно. Более чем достаточно.

— Ты хотел видеть мое поражение, — упрямо возразила Оливия.

Весь день она ругала себя за то, что открылась мужчине, показав непозволительную слабость и уязвимость. Она хорошо знала мужчин с их себялюбием, заносчивостью и бездумной жестокостью. В сущности, Эрит ничем не отличался от этих самовлюбленных самцов. Он был одним из них.

Весь день, с самого утра, Оливия все больше ожесточалась против графа. А потом он явился, чтобы отвезти ее к Перри на прием. И она тотчас уступила его обаянию, не оказав и тени сопротивления.

— Дьявольщина, перестань говорить о поражении. Это не война между двумя феодальными державами. Это любовная связь, черт возьми. Я хотел, чтобы женщина, которую я желаю, желала меня. Хотел, чтобы ты признала, что между нами существует притяжение. Я старался доставить тебе наслаждение. Вот и все. Ничего показного, никакой игры на публику.

Выпустив столбик кровати, Оливия вновь принялась расхаживать по комнате: ей требовалось обдумать слова Эрита.

— А что это за чепуха насчет моей поездки в Вену? Ты сошел с ума?

— Мне кажется, это единственно верное решение. — Гнев Эрита утих так же быстро, как и вспыхнул. — Особенно после прошлой ночи.

Спокойствие Эрита только еще больше рассердило Оливию.

— Прошлая ночь ничего не значит! Мы заключили сделку, условия которой ты готов нарушить, потому что тебе так удобнее. Я согласилась стать твоей любовницей, пока ты не покинешь Англию. Вот о чем мы договорились, прежде чем погрязли в этой проклятой связи, от которой одни несчастья.

— Неправда. То, что случилось с нами, не несчастье. — Эрит оставался неподвижным, словно каменное изваяние. — Это чудо.

Недоброе предчувствие сдавило Оливии грудь. Дрожа, она остановилась в дальнем конце комнаты. Сердце ее бешено заколотилось, на затылке выступил холодный пот. По лицу Эрита скользнула тень:

— Все изменилось, когда я полюбил тебя.

Слова Эрита разбили гулкую напряженную тишину, словно хрупкое стекло разлетелось на множество осколков. Оливия вздрогнула как от удара. В одно мгновение с лица ее сошли все краски, теперь оно казалось высеченным из холодного мрамора.

— Нет… — в ужасе выдохнула она. — Нет, ты не можешь. Ты это не всерьез.

Ее испуг отозвался в груди Эрита жгучей болью. Признание далось ему с большим трудом.

Оливия отшатнулась и попятилась, как будто его любовь была заразной болезнью. Она остановилась, лишь уткнувшись спиной в стену. Ее раскрытые ладони беспомощно прижались к нарядным обоям в голубую и желтую полоску.

— Разумеется, я говорю серьезно, — тихо произнес Эрит, не желая пугать Оливию еще больше.

Она и так побелела от страха.

Чего еще он ожидал, черт возьми? Что гордая, самолюбивая Оливия радостно бросится в его объятия и скажет, что тоже любит его и хочет остаться с ним навсегда?

Только не в реальном мире.

Несмотря на все свои заверения, Эрит знал, что между ним и Оливией в действительности идет война. Он лишь открыл огонь, нанес первый удар по ее оборонительным рубежам. Нелепо ожидать, что Оливия тотчас поднимет белый флаг, потери пока не слишком велики.

Эрит не сомневался: Оливия будет драться. Сражаться отчаянно, насмерть.

Ее яростное сопротивление больно ранило графа. И все же он упрямо не желал отказываться от своих слов. Мучительное признание вырвалось у него помимо воли. Он полюбил Оливию намного раньше, чем осознал это. Неудивительно, ведь он много лет старательно избегал даже намека на серьезное чувство.

Накануне вечером, сидя в одиночестве в гостиной, дожидаясь, когда Оливия вернется и свяжет его, словно животное, он предавался невеселым размышлениям и неожиданно понял, что безнадежно влюблен в нее.

С первой встречи Оливия перевернула всю его жизнь. Она вызвала в нем целую бурю чувств. Долгие годы он не испытывал ничего подобного.

Желание, ревность, боль, ярость, жадность обладателя, нежность, страсть и пронзительная радость бурлили в нем.

Только любовь объясняла безумие, охватившее его во время сумасбродной поездки в Кент. И после, когда он пылал бессильным гневом, желая отомстить мучителям Оливии. Он с радостью взял бы на себя ее боль, если бы это могло принести ей хотя бы минутное облегчение.

Эрит не был глупцом. В прошлом ему довелось испытать любовь. Он знал, что означает это душевное смятение, эта радость и мука. Только любовь могла превратить его в безропотного раба, покорно позволившего себя связать. Только любовь могла заставить его раскрыть свое сердце.

Оливия навсегда изменила его. Она оживила к жизни мертвеца, показав ему, что в этом мире существует еще вера и надежда. Он хотел, чтобы эта женщина стала частью его жизни. Не только до июля. Навсегда.

— Ты говоришь, что любишь меня? — Губы Оливии скривились в циничной усмешке. — Мне часто приходилось слышать эти слова. Многие мужчины воображали, что любят меня.

— Это не изменит мое чувство. — Язвительный тон Оливии не мог скрыть охватившую ее дрожь, и вспыхнувший было гнев Эрита, тотчас улегся. Великолепные рубины и бриллианты на груди куртизанки дрожали, сверкая и искрясь в сиянии свечей.

Горькая обида мелькнула в ее глазах.

— Ты упиваешься тем, что сумел заставить меня испытать наслаждение, ведь это не удавалось никому до тебя. Вот что ты называешь любовью, — зло усмехнулась Оливия. — Это питает твое непомерное тщеславие.

О, его возлюбленная была отнюдь не глупа. Она хорошо знала, куда вонзить нож. Каждое слово Оливии будто срезало с него кожу, причиняя неимоверную боль.

Сердце Эрита глухо заколотилось. Холодное отчаяние сдавило грудь. Ему потребовалось мучительное усилие, чтобы скрыть горечь.

— Ты думаешь, я воображаю себя благородным рыцарем, а тебя беспомощной жертвой?

— А разве нет?

Нетерпеливым движением Эрит сбросил узкий черный фрак и швырнул на изящный резной табурет. Его душило волнение.

— Да.

Этот простой ответ привел Оливию в замешательство.

«Ох, Оливия, дорогая моя…»

Оливия задыхалась от бессильной ярости: Эрит разрушил броню, которой она себя окружила. Прочный кокон бесчувственности, хорошо знакомый самому графу. Вот только сердце, надежно скрытое под толщей льда, медленно умирало.

Прекрасное лицо Оливии залила бледность.

— Я не останусь здесь, — прошептала она неподвижными губами.

— Останешься. — Эрит начал расстегивать жилет. К нему стала возвращаться уверенность, медленно, словно вязкий сладкий сироп, растекающийся по жилам. С Божьей помощью он выиграет эту битву. — Если бы ты действительно хотела уйти, ты бы давно это сделала.

— Мы заключили пари.

— Дьявольщина, ты осталась не из-за проклятого пари. Довольно изображать, как тебя заботит, этот чертов спор. Этим ты никого не обманешь. Даже саму себя, хотя, надо признать, ты изрядно старалась.

От этих резких слов лицо Оливии словно окаменело. Эрит хмуро ожидал, что она начнет спорить, однако она только гордо вздернула подбородок.

— Если не ради пари, то почему я здесь? — В ее голосе слышался едкий сарказм. — Ради твоих прекрасных глаз?

— Я знаю, почему ты осталась. — Эрит сорвал с себя тяжелый французский, шелковый жилет и швырнул на табурет поверх фрака. Потом сделал глубокий вдох, набираясь храбрости, и бросился с головой в омут. — Ты осталась, потому что любишь меня.

Оливия громко рассмеялась. Издевательский, презрительный смех прокатился по комнате, эхом отдаваясь от стен.

— Твоя самонадеянность не знает границ. Я не люблю мужчин. Я беру их к себе в постель, потакаю их капризам, но презираю их. — Насмешливое выражение ее лица сменилось гримасой отвращения. — Всех без исключения:

Эта бесстрашная женщина испытывала боль, Эрит с радостью облегчил бы ее страдания, но это было не в его власти. Если для ее спасения потребуется изрезать в лоскуты его сердце, значит, так тому и быть, с мрачной решимостью заключил граф.

Ему отчаянно хотелось сжать ее в объятиях. Но прикоснуться к ней сейчас было бы великой ошибкой. Оливия трепетала как натянутая струна, готовая лопнуть от неосторожного касания.

— Ты не презираешь Перри. Не презираешь Лео. — Эрит замолчал, заметив искорки неуверенности в прекрасных глазах Оливии. — И ты не презираешь меня.

— Нет, презираю, — нерешительно возразила Оливия.

— Лгунья. — Стянув рубашку, он отбросил ее в сторону.

— Довольно, лорд Эрит. — Грациозным движением, подхватив юбки, куртизанка направилась к двери. Гордая, прямая, дерзкая, она походила на королеву, шествующую на гильотину.

Бесконечно одинокую королеву.

Когда Оливия поравнялась с Эритом, он поймал ее за руку. Ему не хотелось просить, но в его голосе помимо воли звучали умоляющие нотки.

— Не убегай только потому, что ты боишься, Оливия.

— Я не боюсь, — гневно выпалила она. В глазах ее, устремленных на графа, застыл ужас.

— Оливия, я тоже боюсь. — Вся гордость лорда Эрита восставала против этого признания. — Не уходи.

— Больше никто не будет управлять мной, — вскричала Оливия, отчаянно пытаясь вырваться. — Я никогда не доверю свою судьбу мужчине. Я поклялась себе в этом в пятнадцать лет и ни разу не нарушила клятву.

На краткий миг Эриту показалось, что он смог бы найти слова, чтобы убедить ее остаться. Смог бы уговорить ее признаться себе в своих чувствах. Но, как ни горько было сознавать это человеку, чье оружие — слово, Оливия не желала его слушать.

А возможно, слова были здесь бессильны.

Его охватило отчаяние. Извиняющимся жестом он пожал плечами, выпустив руку Оливии. Он знал, что значит для нее свобода. Он никогда не позволил бы себе навязывать этой женщине свою волю. Вдобавок принуждением ничего не добьешься. Ему не нужна была любовь, вырванная силой.

— Тогда уходи, — хрипло произнес Эрит. Оливия вскинула на него удивленные глаза.

— Ты мне не позволишь.

— Разумеется, я тебя не держу. Ты свободна.

— Да, я свободна. — Голос Оливии звучал до странности неуверенно.

И снова Эрит узнал в ее чертах ту юную девушку, которой она была, пока этот жестокий мир не погубил ее невинность.

Граф отступил от двери, чувствуя, как все его мечты разбиваются вдребезги. Всего несколько мгновений назад он надеялся победить боль и страх Оливии, а теперь потерял ее. Горечь, как яд, разъедала его изнутри.

И все же Оливия не уходила.

И еще она не стала отрицать, что любит его. Безумная надежда зажглась в его душе. Эриту потребовалось все его мужество, чтобы проверить свою догадку.

Вытянув руку, он толкнул дверь.

— Прощай, Оливия.

— Ты настаиваешь на полном моем поражении? Граф заговорил немного резко, не в силах скрыть волнение.

— Любой, кто увидел бы нас в эту минуту, убедился бы, что я стою перед тобой на коленях, так что можешь торжествовать: ты победила.

— Так я выиграю сражение, если уйду?

Она нарочно делала вид, что не понимает Эрита. «Что ж, еще посмотрим, чья возьмет». Граф шире распахнул дверь.

— Если ты в это веришь, уходи.

Оливия уставилась ничего не видящим взглядом на открытую дверь. Казалось, душа ее покинула тело.

Она медленно шагнула к двери.

Сердце Эрита внезапно замерло. Черт, черт, черт! Проклятие! Безрассудная попытка удержать Оливию провалилась.

Еще один шаг. Сейчас она выйдет в коридор. Потом покинет дом. И его жизнь.

Руки Эрита сами собой сжались в кулаки, ему едва удалось подавить мучительное желание вернуть Оливию. Он понимал, что не должен применять силу. Слишком много мужчин в ее жизни поступали так.

— Это хитрая уловка, — заявила Оливия с таким видом, будто обвиняла Эрита в убийстве. — Ты последуешь за мной.

— Ты этого хочешь?

— Конечно, нет, — огрызнулась она. — Ты вообразил себя особенным и уверился в собственной значимости. Но ты всего лишь очередной мой покровитель.

— Если в твоей постели перебывало полчище мужчин, это еще не значит, что ты недостойна любви, моя дорогая.

Вся бравада Оливии тотчас растаяла, Эрит увидел перед собой несчастную, сломленную женщину.

— Да, недостойна, — безжизненным голосом отозвалась она.

— У меня тоже было несметное количество любовниц, Оливия. Разве это делает меня недостойным?

— Нет, разумеется! — воскликнула Оливия с горячностью, от которой в истерзанном сердце Эрита вспыхнула надежда. — Но ты мужчина. Это совсем другое.

Губы графа скривились в язвительной усмешке.

— Что я слышу? И это говорит мне Оливия Рейнз? Блистательная, великолепная, дерзкая женщина, способная побить любого светского щеголя его же оружием?

— Но мне так и не удалось победить тебя.

— А мне тебя. В нашем равенстве есть что-то удивительное, тебе не кажется?

— Мы не равны! — яростно огрызнулась Оливия. — Ты граф, а я шлюха.

Эрит ответил то, что подсказало ему сердце.

— Я влюбленный мужчина.

— Прекрати! — Она закрыла уши дрожащими руками и зажмурилась, словно не могла вынести взгляд Эрита. — Перестань! Прекрати сейчас же!

Эрит беспомощно простер руки.

— Прекратить что, Оливия? Любить тебя? Но я не в силах. Ты в моем сердце. С тем же успехом ты можешь приказать мне отсечь правую руку. Ты для меня все, небо и земля. Как я могу перестать любить тебя?

Оливия уронила руки, и потрясенный Эрит увидел, что в глазах ее блестят слезы.

— Добром это не кончится.

Эти слова и застывшая фигура Оливии, так и не переступившей порог, были своего рода признанием.

Эрит решительно захлопнул дверь. Этой ночью Оливия не уйдет.