Оборотная сторона медали

Глава девятая

Сквозь морось едва лишь начал пробиваться свет утра, а свечная фабрика неподалеку уже начала выбрасывать в воздух одуряющую вонь. Промокшая толпа жен, детей, друзей и слуг скопилась у ворот Маршалси.

За несколько минут до открытия пришла София Обри, ступая по грязи башмаками с толстой деревянной подошвой.

— Стивен, вот ты где! Как я рада тебя видеть! Но как ты рано, и какой мокрый, — уставилась она на доктора. — Надень же шляпу! Не хватает только голову намочить вдобавок, храни Господь. Встань под моим зонтом и возьми меня под руку.

— Я особенно хотел увидеть тебя до того, как ты пойдешь к Джеку. Но в спешке ошибся часом. Никогда не могу точно определить, который час.

Ворота с обычным скрипом распахнулись внутрь. Люди следовали привычными путями, но долговая сторона открывалась на полчаса раньше остальных, и Стивен повел Софию в кофейню, где они устроились в пустынном углу.

— Ты выглядишь довольно усталым и мокрым. Дай мне пальто, Стивен. — Она повесила его на спинку скамьи просушиться. — Боюсь, дорогой, ты не слышал никаких хороших новостей. — И, не дождавшись ответа, попросила: — Пожалуйста, кофе, горячий и очень крепкий, миссис Годби, пару булочек и два яйца всмятку для джентльмена.

— Именно. Мне пришлось путешествовать без остановок в надежде, что эти тяжкие труды заслужат одобряющее слово. Действительно, один серьезный человек намекнул, что тюремного заключения можно будет избежать. Но все остальное мрачно. Лоуренс мне объяснил, что новый процесс невозможен: поскольку все так называемые заговорщики включены в приговор и признаны виновными, апелляцию должны тоже подавать все. Все или никто. Ввели новое правило.

— Как же я ненавижу юристов! — воскликнула София с мрачнеющим взглядом.

— Вот и всё с апелляцией. Что же до приговора, мне говорят все, к кому я обращался, что "они не могут изменить ход правосудия".

— К черту правосудие, — ругнулась София с интонациями кузины Дианы.

— И хотя именно этого я от них и добивался, больше: я пытался сломать обычай — в смысле предотвратить исключение Джека из списков флота. Если офицер виновен, точнее признан виновным в позорном преступлении, его имя автоматически вычеркивается. Это не закон, а обычай. Сила его такова, что, как принц Уильям заверил меня совершенно честно и со слезами на глазах, ни он, ни Первый лорд ничего поменять не может. Власти хватит только у короля, или в данном случае у регента. Он в Шотландии, да и в любом случае, я ему известен лишь как друг его брата — а они сейчас не ладят. Так что я отправился в Брайтон повидаться с его женой.

— С женой, Стивен?

— Она известна как миссис Фицгерберт.

— Разве они женаты? Я думала, она... она... католичка.

— Конечно, они женаты. У нее есть письмо от Папы с подтверждением того, что церемония имеет силу и что она его законная жена. Чарльз Уэлд мне показывал этот документ. Я хорошо с ним знаком, он двоюродный брат ее первого мужа, священник из Испании. Приняла она меня очень тепло, но только потрясла головой: сейчас влияния у нее почти не осталось, да и в любом случае она сомневается, можно ли что-то сделать. Она все равно посоветовала мне повидать леди Хертфорд. Этим я и собираюсь заняться. Послушай, София, апелляция к регенту — дело небыстрое, как я выяснил, если из этого вообще что-нибудь выйдет. Тем временем "Сюрприз" выкуплен. Планируется, что он станет частным военным кораблем. Сейчас он в Шелмерстоне под командованием Тома Пуллингса. Он сообщает, что отличные моряки, многие из них старые знакомые, десятками готовы записаться в экипаж, если Джек примет командование. Если он согласится, мы можем отплыть, как только все закончится, особенно если обойдется без тюрьмы. Заставь его согласиться, дорогая.

— А почему ты не спросил его сам, Стивен? Почему не рассказал?

— Ну, — замялся он, уставившись на яйца, — в первую очередь, не было времени. Я же уезжал. И в целом мне неловко, видишь ли. Роль deus ex machina[48] совершенно не по мне. У тебя это лучше выйдет. Если Джек начнет напирать, объясни, что никаких обязательств у него передо мной нет: один предоставляет средства, другой — навыки. Я не проведу корабль даже по луже и не смогу атаковать даже лодку. И, разумеется, я никогда не выйду в море с другим капитаном. Пожалуйста, скажи ему, что я надеюсь заглянуть вечером, чтобы услышать его согласие. А сейчас мне пора, с Божьей помощью. Запомни: нельзя говорить "приватир" или "корсар", только "капер" или "частный военный корабль".

Стивен заметил, как из дверей дома сэра Джозефа на Шефердс-маркет вышел полковник Уоррен, сел в осевшую под его весом двуколку и уехал. Полковник стал новым представителем Конной гвардии в Комитете — необычно полный сил, активный, умный человек.

Но Стивен не хотел попадать ему на заметку и поэтому несколько минут прогуливался. Когда он все же позвонил в дверь, то обнаружил своего друга чрезвычайно угрюмым.

— Такими темпами, — поделился сэр Джозеф, — я скоро буду подозревать лорда Ливерпуля и половину кабинета министров в государственной измене. Есть совершенно необъяснимые противоречия... Сам Цербер сошел бы с ума... Хотелось бы мне, чтобы это дело разрешилось хотя бы вполовину так просто, как ваше. — Он открыл ящик стола. — Вот ваши каперские патенты против Франции, Голландии, Итальянской и Лигурийской республик, Соединенных Штатов Америки, Папенбурга и еще полдюжины сверху. Они вас ждут еще со среды.

— Да благословит вас Господь, дорогой Блейн! Я безмерно благодарен. Собирался заглянуть в среду, но Лондон я проезжал в два часа ночи по пути в городок Бери. Пришлось повидать всех важных людей в королевстве, которые хоть сколь-нибудь хорошо ко мне относятся.

— Если вы ездили в интересах Обри, а это без сомнения так, то могли бы сэкономить деньги на найм экипажа. В этой стране нельзя больше подкупать судей или провоцировать их на подкуп, или убеждать, а тем более им приказывать. Есть одно-единственное исключение, о котором я вам уже рассказывал: если судья одновременно еще и член кабинета министров, как в случае с лордом Квинборо, он по определению должен прислушиваться к политическим пожеланиям коллег. Ваше имя уже озвучено как идеальное для полностью неофициальных контактов с чилийцами и возможно с перуанцами, на которые руководство возлагает очень большие надежды. Подчеркивалось, что вы свободно говорите по-испански, что вы проверенный сотрудник разведки на идеально подходящем корабле с идеально подходящим предлогом для присутствия в тех водах. Вы, как католик, будете иметь дело с католиками, и многие из них тоже ирландцы или наполовину ирландцы, как, например, младший О'Хиггинс. Эти качества, вместе с вашим значительным личным богатством, сыграли решающую роль. Закрытое собрание пришло в восторг и потирало свои коллективные руки. Но некий джентльмен заметил, что, несмотря на все ваши добродетели, вы ни за что не отправитесь в экспедицию, если кораблем не будет командовать Обри. Поскольку это дело важное, думаю, о тюремном заключении можете не беспокоиться.

Сэр Джозеф посмотрел на часы и уточнил:

— Если вы хотите присутствовать на оглашении приговора, то нужно поспешить.

— Не хочу. Мне кажется, что зеваки в таких делах неуместны. Но я позволил себе вольность попросить прислать сюда сообщение.

— Отлично. Но я боюсь, что приговор вас ошеломит. Квинборо, может, и не отправит его в тюрьму, но выплеснет свой яд каким-нибудь другим путем. Очень зловредное дело, знаете ли. Остальных освободили под обязательство явки, а Обри один сидит в тюрьме. Конечно, здесь есть политическая подоплека, уничтожение радикалов. С теми, чьи политические страсти направлены в эту сторону, всё ясно. Но налицо и какой-то скрытый злой умысел — вся эта ненависть против вашего друга...

— Прошу прощения, сэр, — прервала их миссис Бэрлоу, — записка доктору Мэтьюрину.

— Прошу, прочтите, — попросил сэр Джозеф.

— Позорный столб, — жестко и холодно прочитал Стивен, — штраф и позорный столб. Штраф две с половиной тысячи фунтов, и час (между полуднем и двумя часами) у позорного столба напротив Биржи в Сити.

— Этого-то я и опасался, — произнес Блейн после долгого молчания. — Скажите, Мэтьюрин, вы когда-нибудь видели, как это происходит в Англии?

— Не доводилось.

— Дельце иногда может быть весьма кровавым. Титуса Оутса чуть не забили до смерти, а многих покалечили. Однажды я видел, как человеку камнем выбили глаз. Поскольку в этом деле имеется личная злоба некоторых персон, я бы посоветовал нанять парочку охранников. Пратт знает, где таких найти, даже сможет нанять их для вас.

— Немедленно пошлю за ним, благодарю за предупреждение, Блейн. А скажите, что вы думаете о леди Хертфорд?

— С какой стороны? Физической, моральной, социальной?

— С точки зрения воспрепятствования тому, чтобы имя Джека Обри вычеркнули из капитанского списка. Миссис Фицгерберт посоветовала мне обратиться к ней.

— Из капитанского списка вычеркнут обязательно. Это незыблемое правило. Другой вопрос — восстановление в нем. Такое уже случалось, даже с сохранением старшинства, когда офицеров увольняли со службы за дуэли и тому подобное, а иногда и за поддельные судовые роли, хотя такое дело, как у Обри, потребует долгого времени и немало влияния. Но в этом случае... Вы знакомы с этой леди?

— Шапочно. Но я понимаю, что сейчас она крутит регентом, как хочет, а Эндрю Рэй с ней в хороших отношениях. Мне пришло в голову, что, будучи должным образом представленным и преподнеся достойный подарок, возможно, я смогу убедить её хотя бы начать протаптывать дорожку в королевской голове.

— Это может сработать. Но сейчас королевский ум в Шотландии, являет свою королевскую особу в юбчонке до колена, цветастых чулках, берете и завернувшись в плед. Сомневаюсь, что леди Хертфорд сейчас с ним. Я могу уточнить, если вы хотите.

— Очень любезно с вашей стороны. А я пока нанесу визит на Гросвенор-стрит по пути в Маршалси.

— Вы, конечно же, понимаете, что, попав между такой гнусной женщиной и хитрым хлыщем типа Рэя, вы, скорее всего, потеряете как подарок, так и свое время.

— Разумеется. Доброго вам дня, дорогой Блейн.

Когда Стивен нанес визит на Гросвенор-стрит, Эндрю дома не оказалось, но была миссис Рэй — она услышала, как Мэтьюрин назвался, бегом спустилась по лестнице и схватила его за руки. Обычно она выглядела простоватой, полной и чернявой, но сейчас выглядела почти хорошенькой: лицо разрумянилось, а глаза сверкали от негодования.

Она уже слышала новости.

— Как же это несправедливо! Как гнусно! — вскричала Фанни, — Морского офицера к позорному столбу — это немыслимо. А он такой храбрый, заслуженный, привлекательный. Пройдите в мою комнату.

Она провела его в небольшой будуар, весь увешанный картинами с изображением кораблей: некоторыми командовал ее отец, но, по большей части, кораблями, которыми командовал капитан Обри, во времена, когда Баббингтон служил под его началом.

— А еще он такой высокий. И всегда по-доброму ко мне относился, когда я еще была неловким и пухлым подростком, хотя мой отец временами с ним плохо обходился. Чарльз высокого о нем мнения — капитан Баббингтон, я имею в виду — просто боготворит. Доктор Мэтьюрин, — обратилась она немного другим тоном и с заговорщицким видом, — Чарльз очень ценит ваш совет, я так рада. Он прибыл в Даунс прошлой ночью. — Затем она вернулась к Обри: — Только подумать о его бедняжке жене, стоять там, будучи не в силах ему помочь, пока мужа побивают камнями — это ужасно, ужасно. Весь этот позор, крики, насмешки могут его прикончить.

— Что касается этого, мэм, вы забываете, что он невиновен, это должно уменьшить позор.

— Конечно, конечно, невиновен: в этом заключается громадное различие. Меня вовсе не волнует, даже если он хоть десять раз жульничал на рынке — все так делают. Я знаю, что мистер Рэй и сам неплохо нажился на этом буме. Но, доктор Мэтьюрин, прошу, садитесь. Где моя голова? Что Чарльз обо мне подумает? Прошу, бокал мадеры.

— Благодарю, мэм, но мне уже пора. Я направляюсь в Маршалси.

— Тогда, прошу, передавайте мои самые теплые, нет, самые горячие пожелания, а миссис Обри — заверения в моей любви. И если я чем-то могу помочь — с детьми или присмотреть за кошками...

Когда они выходили из будуара, распахнулась входная дверь. Два носильщика портшеза поддерживали Рэя, помогая взобраться по ступенькам. Слуги умело приняли его и пока вели через холл, Рэй повернулся пятнистым лицом к Стивену и произнес:

— Битая жена и рогоносец-ухажер прокляли брака узы...[49]

В Маршалси Стивен обнаружил, что из-за большого количества собравшихся моряков невозможно пробиться на флотскую сторону, многие говорили одновременно, и все очень злые. Даже пропитанные джином и умалишенные, все еще оставались высокого мнения о службе. Сама мысль о том, что морской офицер, пост-капитан, будет стоять у позорного столба, вызывала дикую ярость. Вызов всему флоту. Стивену пришлось выслушать петицию и подписаться под ней, прежде чем его пропустили. Заключенные ушли с площадки для кеглей под окнами Джека, из уважения к его чувствам. Вряд ли бы такое произошло, если бы его приговорили к повешению. Потрясенный Киллик сидел на нижней ступени — кажется, его мир рухнул.

По пути наверх Стивен услышал скрипку Джека — суровую фугу, звучавшую необычно сильно и аскетично.

Когда, дождавшись окончания музыки, Стивен постучался и открыл дверь, его встретили лютым, холодным взглядом.

— Прошу прощения, Джек, мне послышалось, ты сказал: "Входите".

— Ох, — воскликнул Обри, и его лицо расслабилось, — я принял тебя... Очень рад тебя видеть, Стивен. Садись. Софи вышла купить котлет.

Он собрался, отложил скрипку и смычок и, повернув массивное тело прямо к доктору, продолжил не без натяжки и формальности в голосе:

— Она мне рассказала про "Сюрприз". Я бесконечно благодарен за твое предложение, и, конечно, буду рад командовать им как частным военным кораблем. Но Стивен, я не понимаю. Ты правда можешь его снарядить в плавание и выкупить? Когда я выплачу свой штраф...

— Несправедливый, замечу.

— Ага, но нытьем делу не поможешь. Как только я выплачу штраф и потери на бирже, то останусь на мели. А снарядить корабль даже в короткое плавание гораздо дороже, чем ты можешь представить.

— Дружище, я же тебе рассказал о наследстве от крестного отца.

— Помню, ты упоминал о нем, когда мы вернулись домой. Но прости, что лезу в твои дела, я представлял себе небольшой список книг, траурное кольцо, памятный сувенир. Что-то такое обычно получают от крестных, хотя я уверен, очень хорошее.

— На деле в завещании оказалось гораздо больше, настолько больше, что теперь не надо рассматривать каждый пенни перед тем, как его потратить. Нашу частную войну мы сможем вести со вкусом.

Стивен встал, дабы полюбоваться в окно на вечернее небо, и снова повернувшись в комнату, увидел Джека в ярком северном свете, будто бы для портрета.

Он казался шире в плечах, тяжелее. Мрачный, как могила, конечно, но все же что-то в нем было и ото льва. Под непоколебимой серьезностью Стивен чувствовал рану, которую едва ли затронули новости о "Сюрпризе". В надежде хоть сколько-то облегчить боль, он добавил:

— Сугубо конфиденциально, дорогой, могу сообщить, что война наша — не совсем частная. Кое-что о моих занятиях тебе известно. В промежутках между уничтожением вражеской торговли у меня могут возникнуть дела именно такого рода.

Джек все понял, выразил удовлетворение вежливым кивком головы и намеком на улыбку, но боль не исчезла. Стивен продолжил:

— Этот проклятый зловредный позорный столб, дружище, мало что значит для невиновного, но вызывает боль вроде зубной. Я тебе много средств давал от зубной боли, так что вот еще одно, — сказал он, вынимая бутылочку из кармана, — которое сделает позорный столб едва ли большим, чем сон. Дурной, но проходящий. Я его использовал на себе с превосходным результатом.

— Спасибо, Стивен, — отозвался Джек, поставив бутылочку на каминную полку.

Мэтьюрин понял, что он даже не намеревался ей воспользоваться. Лежащую в глубине боль это не затронуло. Для Джека Обри оказаться вне флота значило больше, чем тысяча позорных столбов, потеря богатства, разжалования и будущего. В некотором роде он потерял самого себя. Глаза, выражение лица, странный взгляд выдавали это тем, кто хорошо знал капитана.

То же само отстраненное хмурое выражение он сохранял и в четверг, в пустой грязной комнатке на южной стороне Корнхилла, где ждал позорного столба.

Люди шерифа и ответственные за Джека констебли столпились вместе у окна. Они невероятно нервничали и постоянно говорили друг с другом:

— Надо было все провернуть давно, сразу после приговора. Новости разошлись по всей стране.

— И по каждому долбаному порту королевства: Чатэм, Ширнес, Портсмут, Плимут...

— Свитинг-элли почти полностью перегорожена.

— Кэстл-элли тоже, а народ все прибывает. Должны были давно уже солдат бы прислать.

— У нас тут четыре констебля, четыре уборщика и судебный курьер во дворе. Что мы с такой толпой сделаем-то?

— Выживем — заберу жену и детей и перееду на другой конец Эппинга.

— А они все прибывают с реки. Вон те парни — с вербовочного тендера, с проклятыми абордажными саблями и дубинками, Господи помилуй.

— Они блокируют Чейндж повозками, Господи спаси.

— Почему он не дает приказ? Почему мистер Эссекс до сих пор не отдал приказ? Они тут сильно злятся. Нас же передушат.

Собор святого Павла и церкви в Сити пробили полдень минут пять-десять назад, и толпа в Корнхилле стала терять терпение.

— Восемь склянок, — крикнул кто-то, — Восемь склянок же! Переверните часы и бейте в рынду!

— Выводите его, выводите, выводите скорей — мы на него поглядим, — проорал лидер другой группы. Он возглавлял банду, нанятую каким-то разочарованным биржевым спекулянтом. Как и у его дружков, с собой у него был мешок камней. Бонден резко повернулся к нему:

— Что ты тут забыл, приятель?

— Пришел поглядеть на потеху.

— Так давай вали в Хокли[50], парень. Знаешь почему? Здесь только для моряков. Для моряков, а не для сухопутных.

Мужчина посмотрел на Бондена и на мрачные, смертельно серьезные хмурые лица за ним — загорелые, жесткие, с серьгами в ушах и косицами за спиной. Посмотрел он на свою банду — бледный, хилый народец, и едва ли помедлив, заверил:

— Ну, мне наплевать. Наслаждайся сам, моряк.

Дэвис — огромный, уродливый матрос, ходивший с Джеком во множестве походов, нашел еще более короткий способ разделаться с бандой натуральных костоломов, нанятых Рэем. Они бросались в глаза своей яркой одеждой и низкими шляпами среди почти однородной массы моряков. Большинство горожан, даже подмастерья и уличные мальчишки с заранее заготовленными зарядами дерьма отступили за барьер или в соседние здания. Дэвис с четырьмя еще более уродливыми братьями и немым негром, помощником боцмана, попер прямо на них и невнятным голосом, задыхаясь от ярости потребовал: "Канайте отсюда".

Он проследил, как они убрались, и грубо проложил среди сослуживцев дорогу к Стивену, стоящему у подножия столба в компании с теми немногими борцами, которых охотник на воров уговорил ввязаться в дело — народом столь же подозрительным. Им он тоже заявил: "И вы канайте отсюда. Мы вам зла не хотим, господа, но канайте-ка тоже". В уголках рта Дэвиса пузырилась пена, и дышал он тяжело. Стивен кивнул своим наемникам, те скрылись в сторону собора святого Михаила, и мистер Эссекс наконец-то дал приказ.

Джека вывели из темной комнаты на яркий свет, и пока его вели по ступеням, Обри не видел ничего.

— Вашу голову сюда, сэр, пожалуйста, — нервным, тихим, умиротворяющим голосом попросил помощник шерифа, — а руки — сюда.

Помощник медленно возился с болтом, петлей и скобами. Джек стоял с руками в нижних оковах, его зрение прояснилось. Он увидел, что широкая улица заполнена тихими, внимательными людьми. Кое-кто в длинных плащах, кто-то в парадной одежде, некоторые — в повседневных сюртуках, но во всех без труда узнавались моряки. И офицеры — десятками, сотнями. Мичманы и офицеры. Баббингтон стоял прямо перед позорным столбом, сняв шляпу, и Пуллингс. Стивен, разумеется, Моуэт, Дандас... Обри им кивнул, не меняя окаменевшего выражения лица, а в поле зрения попадали новые лица: Паркер, Роуэн, Вильямсон, Харви... Люди из далекого прошлого, которых он едва мог назвать. Лейтенанты и коммандеры рисковали повышением, мичманы и помощники штурманов — своими будущими патентами, уорент-офицеры — продвижением по службе.

— Голову, пожалуйста, немного вперед, — пробормотал помощник шерифа, и верхняя часть деревянной рамы опустилась вниз, зафиксировав беспомощное лицо. Джек услышал щелчок защелки, а потом в мертвой тишине громкий голос скомандовал: "Головные уборы долой!". Единым движением слетели сотни широкополых, покрытых брезентом шляп, и площадь загудела — послышались яростные возгласы во всю мощь глотки, которые он так часто слышал в боях.

— Голову, пожалуйста, немного вперед, — пробормотал помощник шерифа, и верхняя часть деревянной рамы опустилась вниз, зафиксировав беспомощное лицо. Джек услышал щелчок защелки, а потом в мертвой тишине громкий голос скомандовал: "Головные уборы долой!". Единым движением слетели сотни широкополых, покрытых брезентом шляп, и площадь загудела — послышались яростные возгласы во всю мощь глотки, которые он так часто слышал в боях.