Оборотни Индии

Любовь и смерть

Покончив с Пиру и сахукаром, мы продолжили наш поход. Добравшись до Джабалпура, мы решили хорошенько отдохнуть, ибо изрядно устали, и заодно попробовать найти каких-либо богатых путников или купцов, чтобы составить им компанию в их странствиях. Пир Хан, Моти и я с утра до вечера толкались на базарах в течение нескольких дней, но никого подходящего так и не приметили. Решив, что долго оставаться в городе смысла нет, мы продолжили наш поход и двигались без остановки три или четыре дня по дикой и почти безлюдной местности, пока не прибыли в крошечный городишко в несколько десятков домов, приютившийся у самой дороги. Моти, отправившийся туда по моему приказу разведать обстановку, вскоре вернулся довольный и поспешил сообщить, что вопреки ожиданиям найти что-либо путное в этом забытом Богом месте он, кажется, заприметил нечто весьма достойное.

— Вон там, чуть подальше, у лавки торговца, пояснил он, — кто-то разбил богатый дорожный шатер. Я увидел также несколько слуг и стражников, которые вертелись у самого шатра, и думаю, что все они — люди того самого человека, кому принадлежит шатер. Судя по всему, этот путешественник — какой-то знатный человек. Может быть, ты сходишь и посмотришь сам, Амир Али? Думаю, что тебе, если Бог даст, будет более удобно, чем мне, попробовать завязать с ним знакомство.

Я согласился и, сменив свое простое дорожное платье на богатые одежды и перепоясавшись мечом, отправился в деревню в сопровождении одного тхага, который, изображая слугу, нес за мной кальян. Вскоре я увидел шатер и слуг и, чтобы разузнать для начала хоть что-нибудь об этих странниках, завернул в небольшую табачную лавчонку, стоявшую прямо напротив шатра. Желая заслужить расположение табачника, я спросил у него самого доброго и дорогого табаку и, раскурив кальян, начал разговор с ним. Удовлетворив его любопытство о моей персоне и цели моего путешествия и вежливо осведомившись, здоров ли он и исправен ли его благородный мозг, я решил перейти к делу и для начала, как бы невзначай, заметил, что здешние места показались мне что-то совсем безлюдными.

— Да, это так! — со вздохом согласился торговец. — Если бы не путешественники, которые иногда покупают у меня товар, то мне было бы трудно заработать себе на жизнь.

— Не считая себя и моих людей, я более не замечал путешественников от самого Джабалпура. Мы не встретили по дороге ни души, — сказал я.

— Верно, верно, сейчас их нет, — поддакнул мне табачник, — они появятся здесь не ранее чем через месяц, и через наш городишко их пройдут немалые тысячи. Пока же только вы, почтеннейший, да вон те люди, что собрались у шатра, почтили нас своим посещением.

Втянув в себя изрядное количество дыма и выпустив его тонкой струей, я предложил кальян торговцу и, когда тот хорошенько затянулся пару раз, спросил его:

— Кстати, вы не знаете, кто этот человек, который расположился в шатре и откуда он?

— Понятия не имею да и не хочу знать, — ответил табачник. — Скажу только одно — он купил у меня изрядно табаку и хорошо заплатил за него, да будет к нему милостив Аллах!

Я понял, что более ничего здесь не узнаю, и перебрался в соседнюю лавчонку, хозяин которой — мелкий торговец-бания — также не смог дать мне какого-либо вразумительного ответа на мои осторожные расспросы об этом богатом путнике. Он сообщил мне только, что к нему в лавку заходила девушка-рабыня, принадлежавшая этому человеку, купила немного муки, и все.

«Странно! — подумал я. — Вот богатый шатер, вот ходят слуги и охрана, которых непонятно как занесло в эти края, и никто ничего о них не знает? Как такое возможно? Вернусь-ка я к табачнику, что ли, и посижу у него еще немного. Может быть, мне все же удастся услышать или увидеть что-нибудь важное».

Я устроился в лавке табачника в томительном ожидании, незаметно, но внимательно наблюдая за суетой прислуги и пытаясь сообразить, кто же это все-таки этот неизвестный, что засел в шатре, и по какой причине он скрывается от местных жителей и от меня тоже.

Вскоре мое терпеливое ожидание было вознаграждено. Кто-то, сидящий в шатре, немного отдернул полог, прикрывавшим вход, и почти сразу задернул его, однако я успел заметить в полумраке шатра прекрасное лицо очаровательной женщины, которая бросила на меня быстрый, но пристальный взгляд. Признаюсь, я немало огорчился, поняв, что загадочный путешественник — женщина. Как я уже говорил, Кали не одобряет, когда ей в жертву приносят женщину, да и я сам уже давно решил, что не стану по возможности делать их своей добычей. «Пусть едет себе с миром!» — подумал я и тут же вспомнил свою любимую Азиму, содрогнувшись при мысли о том, что было бы с ней, окажись она в шатре вместо этой женщины и будь на моем месте кто-либо другой из моих товарищей, который мог бы пренебречь волей Кали и напасть на этот караван.

Разочарованный, я попрощался с табачником и отправился в лагерь, где и просидел весь день, то и дело вспоминая прекрасное лицо хозяйки шатра. Вечером, томимый досадой и бездельем, я пошел немного прогуляться и решить заодно, что делать дальше. Не успел я отойти от лагеря, как навстречу мне попалась девушка-рабыня, принадлежавшая хозяйке шатра. Мне показалось, что она явно разыскивала кого-то, и не ошибся, ибо, поравнявшись со мной, она обратилась ко мне со следующими словами: «Я ищу здесь одного человека, и, судя по всему, как раз вы-то мне и нужны».

— Говори! — ответил я. — Зачем я тебе понадобился?

— Я все еще не уверена, господин, тот ли вы человек. Скажите, вы сидели сегодня утром в лавке табачника и курили кальян?

— Да! — удивился я. — Ну и что? По-моему, я не делал ничего такого, чтобы заслужить особое внимание.

— Ах, не в этом дело! — воскликнула девушка. — Просто кое-кто, видевший вас, хочет повидать вас снова, и, если вы позволите, я отведу вас к нему.

— И кто же это? — изобразил я недоумение. — И какое ему или ей дело до бедного странника?

— С вашего разрешения, я не стану отвечать на ваш первый вопрос. На второй же вы получите ответ, если пойдете со мной.

Я призадумался и вновь вспомнил быстрый взгляд хозяйки шатра, который, как теперь показалось мне, был исполнен не только любопытства, но и любви и надежды. Какое мне дело до нее, зачем мне с ней связываться, думал я, но, должно быть, сам шайтан толкал меня в спину, и вместо того, чтобы проявить благоразумие и отказать девушке, я дал свое согласие, о чем мне пришлось вскоре горько пожалеть. Воистину, как часто незначительные события заставляют нас сворачивать с ясного и, казалось, предопределенного пути! Видать, на то воля Аллаха, ибо без нее ничего не может совершиться, однако, признаюсь, виноваты были прекрасные глаза незнакомки и мое собственное неуемное желание увидеть ее, владевшее мною весь день.

— Хорошо! — сказал я. — Пойдем!

— Отлично! — обрадовалась девушка. — Только прошу вас: не идите рядом со мной, а держитесь немного сзади. Когда мы подойдем к шатру, смело входите туда следом за мной.

Мы зашли вместе с рабыней в шатер, где она отвесила мне глубокий поклон и тотчас же ушла. Я остался один на один с незнакомкой, которая сидела в дальнем углу шатра, отгороженном легкой занавесью.

— Госпожа! — сказал я. — Твой раб пришел и готов исполнить любое твое приказание, которым ты захочешь осчастливить его!

— Садись! — услышал я тихий и нежный голос. — Я хочу кое о чем попросить тебя.

Я повиновался и сел на край ковра, на должном расстоянии от занавески, как подобает человеку, знающему приличия.

— Наверное, ты можешь подумать обо мне, что я веду себя слишком смело, не так, как полагается скромной женщине, — продолжила она, — однако прошу, выслушай меня. Я бедная вдова, и мне предстоит дальний путь, в котором меня некому будет защищать. Скажи, куда ты едешь?

— В Нагпур, — ответил я. — Я прибыл в это жалкое местечко из Джабалпура и завтра утром собираюсь тронуться дальше.

— И я приехала оттуда, и тоже направляюсь в Нагпур. Воистину, судьба будет добра ко мне, если ты позволишь мне присоединиться к твоему каравану.

— Странно, — заметил я, — что мы не встретили друг друга по дороге.

— Я ведь ехала со своими людьми на один переход за вами. Я узнала о вас и поспешила опередить вас по соседней, более короткой дороге, чтобы прибыть сюда заранее и просить тебя о помощи.

— Конечно, дальше мы поедем вместе, если ты того желаешь, — согласился я. — Я буду счастлив оградить тебя от всяческих напастей, которые могут встретиться на пути. Сделаем так: завтра утром я пришлю своего человека разбудить тебя, и поверь мне, что без тебя я не тронусь с места. Я, Амир Али, обещаю тебе это.

Она горячо поблагодарила меня, и в этот момент занавесь, разделявшая нас, внезапно упала — не знаю, случайно или нет, — и я замер на месте, как громом пораженный. В жизни своей мне не приходилось видеть такой прекрасной женщины, перед красотой которой поблекли бы прелести всех небесных гурий. Я не могу описать ее красоты! Скажу только, что мне показалось, будто весь шатер озарился божественным светом, который можно увидеть лишь в раю. Потрясенный, я хрипло прошептал слова прощания, ибо от восторга язык присох к моей гортани, и стремглав вышел, нет — выбежал из шатра, ослепленный ее бесподобными глазами.

«Аллах, Аллах!» — шептал я, быстро, почти бегом, двигаясь к лагерю. Я чувствовал себя совершенно беспомощным, все мое существо подсказывало мне немедленно уйти из этого места, где шайтан расставил мне сети, однако соблазн был слишком велик! Я был уверен, что меня ждет беда, если я позволю себе попасть под чары этой женщины, однако она уже овладела моей душой.

Собравшись, наконец, с духом и успокоившись, я решил, а точнее, сам уговорил себя, что ничего страшного не произойдет. Да, я провожу ее до Нагпура, ну и что с того? В Нагпуре мы расстанемся, и больше я никогда ее не увижу!

Вернувшись в лагерь, я решил избежать насмешек и дурацких шуток своих приятелей и на их расспросы о хозяине шатра ответил со смехом, что в нем живут всего лишь девушки-танцовщицы, отправившиеся в Нагпур. Это сразу угомонило интерес моих друзей и положило конец их надеждам на богатую добычу, ибо Кали запрещает нам убивать танцовщиц.

Каково же было их удивление, когда следующим утром Шуфрун — а именно так звали нашу новую попутчицу — присоединилась к нашему отряду со своими людьми. На меня тут же обрушился поток острот и шуточек, вроде того, что я, дескать, здорово придумал, решив обзавестись на дорожку прекрасной незнакомкой, в то время как им, моим лучшим друзьям, остается теперь только облизываться, и прочее в том же духе. Я решительно заявил, что она меня совершенно не интересует, однако это вызвало такой взрыв хохота, что я разозлился не на шутку.

— Послушайте-ка вы, полу почтеннейшие! — сердито сказал я. — Да будет известно вашим завистливым пустопорожиям, что она сама набилась мне в попутчицы, хотя я этого вовсе не желал, понятно вам?! Мне все равно, кто она такая, но раз я обещал ей помочь, то помогу, и не вздумайте начать уговаривать меня отправить ее к Кали!

— Брось! — сказал Моти. — Не сердись! Уж и пошутить с тобой нельзя. Мы твои друзья и помним, что давали клятву подчиняться тебе, а раз так, то ни один волосок не упадет с ее головы. Можешь взять с собой сколько хочешь женщин — мы не против, только не гневайся больше на нас.

Итак, мы отправились в путь. Несколько раз я не смог побороть искушения и догонял на своем благородном скакуне паланкин, в котором ехала Шуфрун, и был наконец вознагражден, когда она отдернула немного полог и улыбнулась мне.

Днем, когда мы остановились на привал, ко мне вновь пришла девушка-рабыня и пригласила к своей госпоже, в ее палатку. Мы долго сидели в молчании, и я ждал с великим нетерпением, когда услышу ее голос и снова увижу прекрасное лицо.

Наконец Шуфрун заговорила, но обратилась она не ко мне, а к рабыне.

— Ступай, Фазиль! — сказала она. — Подожди где-нибудь подальше от палатки, ибо я должна рассказать нашему другу то, что тебе не надо слышать.

Рабыня ушла, а Шуфрун вновь погрузилась в томительное молчание.

— Амир Али! — сказал она наконец. — Я не знаю, как мне оправдаться перед Богом за то, что я, несчастная женщина, вопреки всем правилам приличия и скромности, открыла тебе свое лицо. Впрочем, раз я уже переступила эту грань, то позволь мне и дальше довериться тебе. Я вдова одного раджи, владения которого находятся неподалеку от Агры. Недавно он скончался в Нагпуре, возвращаясь из Хайдарабада, где он гостил у своего брата. Я осталась одна в Нагпуре и отправила гонца домой сообщить о его смерти. Вскоре гонец вернулся и сообщил мне, что я стала единственной хозяйкой всего огромного поместья, ибо других наследников у моего мужа не нашлось. Кроме того, мои родственники, ничем не уступающие моему супругу в знатности и богатстве, забрали его поместье в свое управление до моего приезда и прислали мне письмо, прося меня скорее вернуться назад и после окончания траура выйти замуж за какого-нибудь достойного человека, с тем чтобы со временем мои дети унаследовали все богатство. Я немедленно отправилась домой, и — ах! Амир Али! — как же мне сказать тебе остальное? Меня мучает стыд, и я не могу произнести слова, которые бередят и мучают мою душу.

— Говори, моя госпожа! — воскликнул я. — Говори, я сгораю от нетерпения, ибо ты пробудила мое любопытство так, что я должен теперь узнать все до конца!

— Я скажу тебе, хотя, поверь, мне очень стыдно! Моя рабыня, которая видела тебя, рассказала мне, что в жизни своей не встречала еще такого благородного господина, и так расписала твою красоту и достоинство твоих манер, что я исполнилась желанием увидеть тебя. Я прожила несколько лет со своим старым мужем, который был совершенно равнодушен ко мне, но и ревнив одновременно и никогда не дозволял мне общаться ни с кем, кроме моей рабыни. Я, однако, все это время не переставала мечтать о любви и прекрасном мужчине, которого пошлет мне наконец судьба после смерти моего дряхлого господина. Услышав о тебе от рабыни, я долго и мучительно колебалась между страстным желанием видеть тебя и чувством стыда и женского достоинства, которое, наверное, в конце концов одержало бы верх над моим безрассудством. Ты, однако, пришел в лавку табачника, и моя рабыня сказала, что ты здесь. Я не удержалась и посмотрела на тебя, отдернув полог шатра! Ты поразил меня в самое сердце! Когда ты ушел, я пала ниц и разразилась горьким плачем безнадежной любви. Я так плакала, что моя рабыня, опасаясь, как бы я не сошла с ума от горя, отправилась за тобой. Когда ты вошел в шатер, я хотела броситься к твоим ногам, но овладела собой и, поговорив немного с тобой, попросила уйти, хотя более всего желала, чтобы ты остался со мной навсегда! Я сказала своим людям, что мне надо вернуться в Нагпур, где я забыла-де сделать кое-какие дела и… Амир Али! — воскликнула она, внезапно сбросив с лица чадру и заключив меня в страстные объятья. — Амир Али! Я люблю тебя! Душа моя сгорает по тебе! Я стану навсегда твоей рабыней и последую за тобой хоть в ад! Я твоя и умру без тебя! И зачем только я увидела тебя!

И куда только подевалось мое благоразумие! Я забыл обо всем — о доме, о жене, о ребенке, я даже на мгновение не вспомнил о них, проведя весь остаток дня в объятьях Шуфрун и говоря с ней о нашей любви. Она предложила мне бежать вместе с ней куда-нибудь, где мы могли бы остаться до конца наших дней вместе, не зная нужды и печали. «Я ведь теперь очень богата, Амир Али, — говорила она, — и смогу позаботиться о нас обоих. Подумай только — ты совсем молод и тебе еще долго пробивать себе дорогу в жизни, в то время как я предлагаю тебе все, что у меня есть, и клянусь быть твоей рабыней до гроба. Не оставляй меня, если не хочешь, чтобы я умерла от неразделенной любви. Ты ведь не бросишь меня, душа моя?»

Моя страсть к этой женщине зашла так далеко, что я, хотя и ощутил наконец упреки совести и вину перед Азимой, поклялся ей в этом. Прощаясь с ней, я твердо пообещал, что вернусь на следующий день, чтобы обсудить, как и где лучше устроить нашу будущую счастливую жизнь.

Я вернулся к себе в палатку, где раскаяние и покаяние так одолели меня, что, не в силах сдержаться более, я стал в отчаянии кататься по земле, обхватив голову руками. Слезы стыда за содеянное душили меня. Я был вне себя от горя и не хотел ни с кем говорить, а когда Пир Хан попробовал успокоить меня, то я послал его в преисподнюю. В отчаянии я хотел было покончить ударом кинжала со своей жизнью, которая теперь представлялась мне ничтожной и обремененной невыносимыми муками совести до конца дней моих, однако слезы, брызнувшие потоком из моих глаз, успокоили меня, как бывает, когда струи ливня, хлынув из черной, грозовой тучи на иссохшуюся землю, умиротворяют и обновляют ее. Теперь я могу попробовать посоветоваться с кем-нибудь, решил я и позвал к себе Пир Хана, которого любил, как родного брата. Я рассказал ему все, не скрыв ничего, и Пир Хан, помолчав немного в раздумье, ответил мне: «Амир Али! Дело и впрямь представляется мне крайне затруднительным, и я могу посоветовать тебе только следующее — будь мужчиной и не поддавайся юношеской страсти. Ступай завтра к ней и скажи, что ты не можешь поступить так, как она этого хочет. Для начала попробуй напомнить Шуфрун о ее собственных родных и близких, которых она потеряет. Затем откройся ей и признайся, что у тебя уже есть жена и ребенок, и если она настоящая женщина, то обязательно придет в ярость от твоих слов и начнет ссориться с тобой. Ты тоже должен показать ей свое раздражение и гнев и сказать, чтобы она нашла себе кого-нибудь другого, готового разделить ее слепую и безрассудную страсть. Если все твои слова не подействуют и она будет настаивать на своем, то уйди от нее не прощаясь, а на следующий день мы, не предупредив ее, отправимся куда-нибудь так далеко, что она не сможет нагнать нас. Слава Богу, я знаю немало потаенных троп в этих джунглях, и мы быстро и скрытно уйдем от нее, и она никогда больше не услышит о нас».

Я от всего сердца поблагодарил Пир Хана за совет. Более всего в моей душе запечатлелись его слова об Азиме и нашем ребенке, и я решил, что расскажу о любви к моей жене с такой нежностью, что Шуфрун немедленно отвергнет меня. Благословенный Аллах не допустил меня до грехопадения с Шуфрун, и я остался чист и свободен в своем решении расстаться с ней.

На следующий день я опять был в палатке Шуфрун. Она вновь была вне себя от счастья, увидев меня, и просто отмахнулась с легким смехом от моих слов о ее родственниках и их беспокойстве за нее. Тогда я, собравшись с духом, сказал ей об Азиме и ребенке. Шуфрун, которая сидела рядом со мной и шутливо отводила мои доводы о ее родственниках, при этих моих словах вскочила на ноги, выпрямилась во весь рост и кинула на меня яростный взгляд; вены на ее лбу и шее вздулись, а лицо приобрело такое ужасное выражение, что я в страхе подумал, что вижу перед собой саму богиню Кали.

— Ты! — крикнула она в исступлении. — Какая грязь! Повтори-ка еще раз, что ты мне сейчас сказал! Так у тебя есть жена и ты все время лгал мне!

— Да, Шуфрун! — ответил я в немалом смущении. — Она так же прекрасна, как и ты. Она любит меня и верит мне, и я никогда не изменю ей. Твоя необыкновенная красота заставила было меня оступиться, но Аллах вернул меня на путь благоразумия, и теперь я прошу тебя смириться с его волей!

Я не берусь описать то, что последовало затем. Скажу только, что горе и гнев ее были безграничны: осыпав меня градом проклятий и упреков, она в конце концов в изнеможении пала на землю. Она стонала и рвала на себе волосы в душевной муке, била себя руками в грудь и заходилась в безудержном рыдании. Обратив наконец ко мне свое залитое слезами лицо, она сказала: «Уходи прочь! Ты разбил сердце, которое так любило тебя. Я более не стану предаваться горю: раз Аллаху угодно, чтобы самый дорогой мне человек обманул меня, то пусть будет так! Я еще не пала так низко, чтобы занимать второе место в сердце любого мужчины, будь он хоть владыкой самого Дели. Уходи! Мне больно видеть тебя! Уходи, и да простит Аллах нас обоих!».

Покинув Шуфрун, я поспешил к Пир Хану и рассказал ему обо всем.

— Ну вот и хорошо! — обрадовался он. — Теперь сделаем так: давай повернем назад и отправимся вместо Нагпура, как я предлагал, в Бурханпур, где нас тоже может ждать удача. Единственно, нам следует обойти стороной деревню, где ты встретил эту женщину.

Согласен! — ответил я. — Нам надо обязательно избежать новой встречи с ней. Она знает, что мы идем в Нагпур, и если надумает нагнать меня, то отправится именно туда. И пусть едет с Богом!

На следующее утро, когда едва забрезжил рассвет, я и все наши люди скрытно и быстро снялись с места, пройдя до вечера такое расстояние, что я совершенно укрепился в надежде никогда более не увидеть Шуфрун. Каковы же были мои изумление и испуг, когда из-за поворота дороги появился караван Шуфрун и прямым ходом направился к месту нашего привала. Воистину, ни я, ни Пир Хан не приняли в расчет жгучую страсть этой безрассудной женщины, которая, как видно, решила не отпускать меня. В смятении я хотел было немедленно броситься в джунгли, однако Пир Хан и Моти удержали меня.

— Не веди себя как трус! — сказал Пир Хан. — С какой стати ты, наш гордый джемадар, станешь вдруг удирать от женщины? Потом, как знать, может она и впрямь решила вернуться домой, а ее путь туда лежит в том же направлении, что и наш.

— Может быть! — сказал я. — Скажу одно — я своего решения более не изменю, чтобы она там ни задумала.

Вскоре, как я и ожидал, ко мне пришла рабыня Шуфрун и пригласила к своей хозяйке. Я пошел — против своей воли, но желая все же узнать, случайна ли эта новая встреча с Шуфрун, как предположил Пир Хан, или она по-прежнему исполнена решимости добиться меня. Я не стану долго рассказывать о том, что ждало меня в палатке Шуфрун. Все мои наихудшие опасения подтвердились вполне. Шуфрун в исступлении умоляла меня послушать ее, бросить все и немедленно бежать вместе с ней.

Она опять то плакала, то кричала на меня, требуя, чтобы я ушел, то вновь принималась страстно умолять меня. Так продолжалось очень долго, и никакие мои доводы не могли остановить ее. Когда она в очередной раз потребовала, чтобы я ушел, я поднялся с ковра и молча направился к выходу.

— Постой! — отчаянно крикнула Шуфрун. — Берегись! Если ты сделаешь еще хоть шаг, то пожалеешь, ибо я знаю твою страшную тайну!

Я остановился, потрясенный, и повернулся к ней.

— Какую тайну? — спросил я, стараясь казаться спокойным. — О чем это ты? Какие тайны могут быть у бедного Амира Али?

— Я знаю, что ты тхаг! — тихо, но твердо сказала Шуфрун. — Об этом дозналась моя верная рабыня, а выдал ей тебя один твой товарищ, имени которого я не назову. Повторяю тебе — берегись! Я хочу, чтобы ты стал моим, и раскрою твою тайну, если ты вновь обманешь меня.

Я проклял про себя любопытную рабыню и ее дружка. Меня охватили ненависть и лютая злоба, однако я не подал виду и сказал со вздохом: «Увы, Шуфрун, ты права. Видно, судьбой предначертано, чтобы мы были вместе. Скажи мне только одно: теперь, узнав мою тайну, ты не боишься связать свою жизнь с таким человеком, как я?».

— Нет! — решительно отвечала Шуфрун. — Я полюбила тебя так, что будь ты хоть самим сатаной, я не отпущу тебя! Теперь ты никуда не денешься от меня. Ступай! Завтра я опять пошлю за тобой.

Я вышел от Шуфрун в полном смятении. Я долго раздумывал, как мне поступить: скрыть от моих товарищей, что мы разоблачены, или рассказать им правду. Решив наконец, что я не могу вверить свою жизнь и жизни пятидесяти своих товарищей страстной и непредсказуемой женщине, я созвал всех наших людей.

То, что они услышали, потрясло всех их. После непродолжительного обсуждения все мы приговорили Шуфрун к смерти. Думайте обо мне что хотите, но ничего другого мне не оставалось. Шуфрун могла выдать нас по своей прихоти в первой же деревне, жители которой немедленно устроили бы за нами погоню и, несмотря на всю нашу храбрость, рано или поздно подстерегли бы и схватили нас.

Повторив приговор Шуфрун, я сказал, обращаясь ко всем своим товарищам:

— Нам надо сделать еще кое-что! Ты! — показал я на сидевшего напротив меня молодого парня. — Ты выдал нас! Я дважды видел, как ты о чем-то подолгу разговаривал с рабыней Шуфрун. Признавайся, негодяй!

Тут же вспомнили и другие, что неоднократно видели его вместе с рабыней. Лицо парня залилось мертвенной бледностью, и под грузом наших обвинений он сознался во всем.

— Несчастный! — сказал я. — Зачем ты это сделал? Ты ведь приносил клятву, что всегда будешь верен нашему общему делу. Разве ты не знал, что тебя ждет за это единственное наказание — смерть?

— Джемадар! — сказал он, поднявшись с земли. — Я признался в грехе перед вами и знаю, что пришел мой последний час. Сейчас я умру, но знайте, что выдал я вас не по злому умыслу, а из-за любви и собственной глупости. Рабыня Шуфрун сказала мне, что давно хотела встретить такого парня, как я, и призналась мне в любви. Я ответил ей взаимностью, и в радостном восторге она поведала мне, что ты, Амир Али, тоже влюбился в ее хозяйку и рассказал ей, что мы тхаги. Как они догадались, кто мы такие, мне неведомо, но я принял все за чистую монету и, упиваясь тщеславием, похвастал ей нашими подвигами. Я глупец и должен заплатить за это. Амир Али! Прикажи убить меня!

Я подал знак, и через несколько мгновений парень был мертв. Что было дальше, я не стану рассказывать, ибо и так ясно, что участь, которую выбрала себе Шуфрун, не миновала ее, и на следующее утро она вместе со всеми своими людьми наконец покинула меня и отправилась к Кали. Мне было бесконечно жаль эту женщину, горькую память о которой я пронес с собой через всю жизнь. Она погибла, встретив меня, но так, видно, было предначертано ей судьбой, ну а я… разве я не вкусил священного гура?!