Образование единого Русского государства

Усиление Русского государства при Василии III

Иван III умер 17 октября 1505 г., отказавшись перед кончиной, в отличие от своих предков, принять схиму. Он жил и умер государем, а не чернецом, монахом.

На престол вступил его сын Василий Иванович. Но престол достался Василию III не сразу.

У сына «царевны царегородской» был соперник — внук Ивана III Дмитрий. Дмитрий был сыном Ивана Ивановича (Ивана Младшего), старшего сына Ивана III от первого брака, и Елены Стефановны, дочери молдавского господаря Стефана.

Иван Младший был законным наследником престола и уже был объявлен великим князем. В 1490 г. он скончался. Встал вопрос — кому быть наследником престола — внуку Ивана III Дмитрию или младшему сыну Ивана от второго брака с Зоей Палеолог Василию? Боярство считало «царевну царегородскую» одной из виновниц возвеличения Ивана Васильевича и, боясь дальнейшего усиления власти великого князя, поддерживало кандидатуру Дмитрия Ивановича, тогда как входившие в силу приказные дьяки и дети боярские оказывали помощь Василию Ивановичу и поддерживали Софью Фоминичну.

Вначале победило боярство, и Иван III назначил своим преемником Дмитрия Ивановича, назвав его «великим князем». Вскоре в Москве был раскрыт заговор сторонников Василия. Бояре и дети боярские, поддерживавшие Василия и его мать, подверглись преследованиям. Шесть бояр казнили, многих бросили в тюрьмы. Оказался в заключении и сам Василий. Но влиятельные дьяки не унимались и в конце концов добились своего. Иван резко изменил свое отношение к сыну, назвал его «государем» и «великим князем», назначил его своим преемником, а Дмитрий с матерью были заключены под стражу.

Иван III подчеркивал свое отношение к вопросу о престолонаследии и проводил в речах и грамотах мысль о праве великого князя распоряжаться престолом по своему усмотрению.

Послам вечевого Пскова, изумленным его непоследовательностью и резкой переменой отношения к Дмитрию, он ответил: «Чи не волен яз князь великий в своих детях и в своем княжении? Кому хочу, тому дам княжение».

Этим самым Иван Васильевич дает понять, что изменился характер княжеской власти.

Если ранее по мере усиления власти великого князя удельные князья постепенно теряли прерогативы верховной власти (право распоряжения своими «отчинами», суда, сбора пошлин, чеканки монеты и т. п.), а великие князья, наоборот, неограниченно распоряжались всем своим наследством и расширяли свою власть, то теперь растет власть великого князя-завещателя по отношению к членам своей семьи.

Как некогда переход земель от удельных князей к великому князю означал и передачу последнему части своих прав, а утрата ими этих последних и умаление их власти в пользу великого князя вызывали передачу ему и части земель, так теперь в руках великого князя-завещателя сосредоточивались и земля, и власть в самом великокняжеском роде. Власть от земли оторвать было невозможно. Земельная собственность феодала порождала его верховенство в управлении, войске, суде. То, что характерно было для страны, для государства в целом, то было характерно и для семьи великого князя.

Иван III «благословил» старшего сына Василия огромными земельными владениями. Их доля в великокняжеских вотчинах была значительно большей, нежели падавшая на «старший путь» при отце и деде Ивана. Василий Иванович получил от отца 66 городов, тогда как на долю всех остальных четырех его братьев пришлось только 30 городов. Все выморочные владения переходили только к нему; чеканка монеты составляла и его право, и его монополию; три четверти доходов поступало ему.

Естественно поэтому, что к Василию Ивановичу переходит и вся сумма великокняжеских прав, необычайно возросших за время княжения Ивана III, так как созданная последним централизованная система управления не была просто разросшейся и развившейся старой государственной системой, а принципиально новой формой организации государственной власти господствующего класса феодалов, когда обладателем всех прав и носителем всех функций высшей власти являлся только «государь всея Руси», тогда как все остальные были только его подданными, независимо от того, были ли их предки владетельными и самостоятельными князьями «Рюриковичами» или «Гедиминовичами» или прислуживали им в качестве псарей и доезжачих.

Больше того, Иван III слова, сказанные им псковским послам, оформляет в виде договорной грамоты, заключенной между Василием и следующим по старшинству своим сыном Юрием, по которой последний обязывался в случае смерти своего старшего брата Василия признать государем и великим князем того из сыновей Василия, которого тот «благословит» великим княжением.

Эта договорная грамота является свидетельством одновременно и стремления Ивана III закрепить за великим князем на вечные времена его право назначать наследника по своему усмотрению, и опасения повторения грозных и печальных событий времен Василия Темного.

Так вокняжился Василий III.

Величественное здание Русского государства было возведено еще его отцом, продолжавшим и закончившим дело первого «собирателя» земли Русской — Ивана Калиты, на долю Василия осталась доделка его. Оставались еще неприсоединенными Псков и Рязань, еще было сильно «сведенное» на Москву удельное княжье.

Василий начал с Пскова. Здесь, чувствуя себя полным хозяином, управлял московский наместник Иван Репня-Оболенский. Его действия вызвали волнения среди свободолюбивых псковичей. В январе 1510 г. псковские послы были вызваны к Василию в Новгород и здесь арестованы, а в Псков приехал дьяк московского князя. Слушать речь государеву собралось вече, последнее псковское вече. Устами своего дьяка Василий требовал ликвидации вечевого строя вольного Пскова. Псков не мог обороняться, и на следующий день требования Василия были приняты. В скором времени в Псков прибыл Василий со своей ратью. Были схвачены многие бояре и купцы. И той же ночью 300 знатных псковских семейств должны были навек распроститься с родным городом. Их отправили в Москву.

Вскоре была присоединена и Рязань. Малолетний рязанский князь Иван Иванович был орудием в руках старинных рязанских боярских родов, стремившихся восстановить самостоятельность своего княжества. Их мелочные, корыстные интересы, их подозрительная политика приводят к тому, что Москва начала настороженно следить за Рязанью. Вскоре узнали, что Иван Иванович сносится с крымским ханом, ставшим врагом Руси. В 1520 г. Иван Иванович был вызван в Москву и арестован. Бежав, он пытался поднять восстание в Рязани, но и эта его попытка не имела успеха, и последний рязанский князь вынужден был искать приюта в Литве. В 20-х годах Василий III ликвидирует уделы Шемячичей, находившиеся в присоединенной по миру 1503 г. Северской Украине.

Так было закончено собирание русских земель.

Еще раньше Василий III присоединил Смоленск, отбив, наконец, этот древний русский город у великого князя литовского.

В 1506 г. умер великий князь литовский Александр, сын Казимира, злейшего врага Руси. Литва и Польша снова объединились под властью короля польского и великого князя литовского Сигизмунда I Старого — брата покойного Александра. Новый польский король и великий князь литовский Сигизмунд I готовился к войне и сколачивал блок государств, направленных против Руси. В него кроме Польши и Литвы вошли Ливонский орден, Крым и Казань. Москва не боялась этого союза, зная, что русское население Литвы на ее стороне и рассчитывая на помощь со стороны крупнейшего литовского магната Михаила Глинского, намеревавшегося «отъехать» на Русь и тайно сносившегося с Василием.

Мы уже знаем, как «отъезжали» на Русь служить московскому князю князья и бояре из русских земель Литвы.

В 1500 г. «отъехал» к Ивану III вместе с «отчиной» князь Семен Иванович Бельский и просил принять «его в службу», так как «терпят они в Литве большую нужду за греческий закон». Примеру Бельского последовали московские «бегуны» — Василий Иванович Шемячич, сидевший в Рыльске, Семен Иванович Можайский. За ними потянулись князья Мосальские, Хотетовские.

Теперь готовил «отъезд» на Русь сам князь Михаил Львович Глинский. Глинские — богатейшие феодалы Украины и Белоруссии — происходили из обрусевших и принявших православие потомков татарского князька Лексы, обосновавшихся во времена Витовта на Днепровском Левобережье. Михаил Глинский был очень бывалым и образованным человеком. Долгое время он жил при дворе императора Максимилиана, побывал в Италии, Испании. К. Маркс отмечает, что из него «выработался полководец и политик»[166].

При Александре благодаря Михаилу род Глинских входит в силу. Его братья становятся воеводами: один — киевским, другой — берестейским. В их руках вся «Глинщина» на Левобережье, волости и вотчины в Киевской земле, в Белоруссии, где город Туров становится оплотом движения. При Сигизмунде положение изменилось — Глинский чувствовал приближение опалы. Он мечтал о власти над всеми русскими землями Литвы под верховенством Москвы и обращался к Василию III с просьбой помочь ему и защитить православных, страдавших от преследований католиков.

Честолюбивые замыслы Михаила Глинского (вопросы религии его мало интересовали; православный, он принял на Западе католичество, а в Москве снова вернулся в православие) совпадали со стремлением Василия III продолжить начатую отцом борьбу за «отчины».

Агрессивной стороной выступила Литва. 2 февраля 1507 г. сейм, собравшийся в Вильно, решает начать войну с Москвой и немедленно приступить к сбору войск.

Сигизмунд Старый уже успел заключить союз против Москвы с крымским ханом Менгли-Гиреем и с ханом казанским Мухамед-Эмином. В марте 1507 г. посольство Сигизмунда нагло добивалось возвращения великому князю литовскому русских земель, присоединенных Иваном III в 1503 г. Надо было действовать быстро и решительно.

Осенью 1507 г. русские войска двинулись на Литву, а в феврале 1508 г. выступил из Турова Михаил Львович Глинский, направившийся на север, в земли литовские. На сторону Михаила Глинского перешли некоторые феодалы Украины и Белоруссии, но широкие народные массы не поддержали этот феодальный заговор, тем более что расправа Глинского с его противниками сопровождалась разорением их крестьян. На его сторону перешел только город Мозырь да брату Михаила Василию удалось поднять некоторые слои населения Киевской земли. Поэтому, естественно, большого успеха Михаил Львович не добился, а когда в сентябре 1508 г. был заключен мир между Русью и Литвой на основе признания за Москвой всего того, что по перемирию 1503 г. временно переходило к ней, Михаил Глинский должен был уйти на Русь.

За Глинскими потянулись в Москву их сторонники — князья Друцкие, Козловские, Жижемские, Одинцевичи.

Война 1507–1508 гг. вызвала активизацию европейских государств, заинтересованных в союзе с Русью. Возобновляются переговоры с Данией, а в 1514 г. посол императора Максимилиана заключает с Василием договор о войне с Сигизмундом. Но Василий не нуждался в помощи.

Уже в 1512 г. возобновляются военные действия против Литвы. Поход длился три месяца, и за это время русские войска принесли литовским феодалам «многи скорби и убытки». Подходили и к Смоленску, но неудачно. В следующем 1513 г. снова русские войска стояли у Смоленска, но город остался за Сигизмундом.

8 июля 1514 г. в третий раз русские войска выступили из Москвы в поход на Смоленск.

Шли «со многими силами и с великим нарядом пушечным и пищальным». Исход похода должна была решить артиллерия. Подошли к Смоленску. Василий Иванович приказал «приступы великие чинити без отдыха» и «со всех стран града бити из пушек и из пищалей и огненные ядра во град стреляли, яко от пушечного и пищального стуку и людского кричания и вопля от градских людей, сопротивного боя пушек и пищалей, земле колебались и друг друга не видети и в курении пламени и дыма мнетись, всему граду подымались».

29 июля в третьем часу дня из-за Днепра донесся грохот выстрела неслыханной силы — по приказу Василия Ивановича пушкарь Стефан открыл огонь из огромного осадного орудия. Ядро попало в заряженную крепостную пушку и «пушку тую разорвало, и много в городе Смоленске людей погибло». В шестом часу дня второй раз ударила громадная пушка — Стефан «много мелких ядер собра и окова их свинцом и удари в другой, и того более в городе людей погибло».

Грянул и третий выстрел орудия Стефана.

Осажденные смольняне — такие же русские, православные люди, как и осаждающие,[167] — не хотели гибнуть во имя литовских панов и давно уже «тянули» к Москве. Они потребовали от наместника великого князя литовского Юрия Сологуба прекращения сопротивления.

К. Маркс подчеркивает решающую роль, которую сыграли жители Смоленска в переходе своего родного города под высокую руку «государя всея Руси». Наместник вынужден был уступить, и 30 июля Смоленск был возвращен России.

Русское население, освобожденное московскими ратями, дружно помогало воинам воеводы Шуйского укреплять разрушенные бомбардировкой стены города. Горожане же сообщили Шуйскому и о заговоре среди знати. Заговорщики были повешены. Все попытки отбить у русских Смоленск были неудачны. В это время, видя могущество Руси, австрийский император Максимилиан и магистр Ливонского ордена заключают союз с Москвой. Воспользовавшись этим, Василий в 1519 г. переходит в наступление. Русские дошли до Вильно и даже дальше в глубь Литвы, и в 1522 г. король вынужден был заключить мир. Смоленск остался за Русью.

Присоединение Смоленска имело огромное значение для Руси. Большой город с многочисленным купечеством и ремесленниками Смоленск был средоточием важнейших торговых путей, шедших из Руси на Украину (по Днепру), в Литву, Польшу, Прибалтику, своеобразным сухопутным «окном в Европу» для России. Смоленск имел и громадное военно-стратегическое значение. Пограничный Смоленск все время в русской истории выступал в качестве или оплота Руси в ее борьбе с враждебной Польшей, или «ворот Москвы», через которые враги России проходили обратно гораздо стремительнее, чем входили в них.

Обладание прекрасно укрепленным Смоленском значительно укрепляло западную границу Руси. Недаром Смоленск все время беспокоил польских королей, стремившихся захватить этот древний русский город.

Москва «собрала» все великорусские земли, но ставила она своей целью собрать все русские земли в государственных границах Киевской Руси, в этнографических границах восточного славянства. Поэтому борьба с Литвой не могла завершиться возвращением Смоленска.

Успешно действовал Василий III и на Востоке, хотя обстановка на Востоке становилась все сложнее и сложнее.

Ушли в прошлое те времена, когда Русь в княжение Ивана III воевала с Польско-Литовским государством Казимира IV в союзе с крымским ханом Менгли-Гиреем. Крымское ханство, ставшее с 1476 г. вассалом Турции, теперь уже не нуждалось в помощи Москвы для борьбы с Литвой и Золотой Ордой — первая превратилась в союзника, второй не существовало. Окрыленные поддержкой со стороны своего союзника — могущественной Турции, алчные и хищные орды крымских татар превращались в серьезную угрозу для Руси. Изменялась позиция и Казанского ханства — в борьбе феодальных группировок за власть нередко перевес был на стороне противников Москвы.

В 1505 г. Мухамед-Эмин порывает с Москвой. Русские купцы, торговавшие с Казанью, были схвачены и перебиты, а осенью того же года татары двинулись на Нижний Новгород.

В ответ русские войска под командованием брата великого князя Дмитрия Ивановича Жилки «ходили» на Казань, но неудачно. Неудача окрылила врагов Руси. Сигизмунд Старый заключает союз против Москвы с Менгли-Гиреем, сносится с магистром Ливонского ордена Платтенбергом, предлагая ему выступить совместно против «неприятеля нашего великого князя Московского». Этот союз привлек внимание Мухамед-Эмина, который посылает гонцов к Сигизмунду, предлагая ему «быть за один» против Москвы.

Готовясь к войне с Литвой, Василий должен был обезопасить себя с Востока, со стороны Казани. Правда, мир с Казанью был заключен «по старине», но фактически в течение правления Мухамед-Эмина Казань была независима от Руси, хотя договор 1516 г. и гласил, что «без великого князя ведома на Казань царя и царевича никакова не взяти».

Это условие договора дало возможность Василию в 1518 г., после смерти Мухамед-Эмина посадить на ханский престол в Казани своего ставленника Шах-Али, взяв с него и с «князей казанских» «запись» о том, что они будут «беречи» его «дела».

Благоприятная обстановка сложилась и в Крыму, где Мухамед-Гирей с трудом боролся с мятежным Ахматом, державшимся московской ориентации.

В Крыму, как и в Казани, имелась довольно значительная и влиятельная группировка феодалов, ориентирующаяся на Москву. Особенно активную роль играли крымские и казанские князья Ширинские, находившиеся в родстве друг с другом и с касимовскими «большими князьями Ширинскими», поданными Василия III.

Посол крымского хана князь Аппак от имени своего правителя категорически протестовал против возведения Василием на престол в Казани Шах-Али, но московские бояре настойчиво разъясняли Аппаку обстановку, в которой воцарился в Казани их ставленник, и защищали права «Шигалея» на казанский престол. Аппак сдал свои позиции и заключил договор «быти в крепкой дружбе и в братстве». Уступчивость крымского князька объясняется ожесточенной борьбой за власть, развернувшейся среди Гиреев и ослаблявшей Крым. Об этой борьбе много и подробно писал Василию посланный им в Крым в 1519 г. посол Голохвастов.

Но если в Казани во времена Шах-Али фактически распоряжался Федор Карпов, посланный туда с войсками для поддержки «Шигалея», то Крым не оставлял своих агрессивных по отношению к Руси намерений.

В 1520 г. в Турции вступил на престол Сулейман I, оказывавший особое покровительство крымскому хану Мухамед-Гирею.

Крым переходит в решительное наступление против Руси и под эгидой Турции начинает сколачивать блок враждебных Москве татарских мусульманских государств. Мухамед-Гирей направляет посольство к астраханскому хану Джанибеку с предложением союза с целью похода на Москву, а весной 1521 г. бросает на Казань отряды своей конницы. Воспользовавшись этим, казанские феодалы, придерживавшиеся крымской ориентации, совершили переворот. Шах-Али бежал в Москву, для того чтобы снова сесть в своем Касимове, а в Казани воцарился один из рода крымских Гиреев Сагиб-Гирей.

Переворот в Казани дал возможность обоим враждебным Москве татарским государствам начать одновременно поход на Русь.

Уже 26 мая 1521 г. «татарове казаньския с черемисою» напали на Унжу. Но «унженя на переем приидоша и много с татары бишася, и много татар и черемисы побиша и плен весь отъяша, и на костях сташа». Правда, в течение почти всей весны 1521 г. татарские отряды грабили, жгли, убивали, уводили в плен жителей русских земель Верхнего Поволжья.

Между тем основная масса казанского войска во главе с Сагиб-Гиреем, пройдя Муром и Мещеру (по другой версии — Владимир и Нижний Новгород) и «Рязань взяша», опустошая на своем пути «волости и села», в конце июля вышла к Коломне. Сюда же пришли свирепые и алчные крымцы Мухамед-Гирея, форсировавшие Оку. Крымцы шли вместе с ногайцами, с татарами Большой Орды, «со всею Ордою с Заволжскою, с Ногаи». Шел с ними отряд «от короля литовского» Евстафия Дашкевича. Так объединились внешние «вороги» Москвы. Но были еще и внутренние враги Василия — феодальная оппозиция. Как раз к лету 1521 г. относится бегство в Литву рязанского великого князя Ивана, которого Литва и Крым хотели видеть на рязанском престоле в качестве проводника своей враждебной Москве политики.

Соединившись в Коломне, войска обоих Гиреев 29 июля выступили на Москву. 1 августа «царевич крымской и татаровя» уже стояли под Москвой.

Татары «поплениша много волостей и сел разориша… и многих в полон взяли и князинь и боляронь много множество, а иных присекоша, а села сожгоша. А до города не доходиша за три версты…».

Василий ушел в Волоколамск собирать ратные силы. Простой люд, недовольный действиями воевод, допустивших хищные татарские орды до самой Москвы, «мятеж учинил по всем городам велик» и, как это уже не раз было в истории Руси, когда татары угрожали ее городам, а князья и воеводы оказывались не в состоянии в тот момент оказать отпор нашествию, сам готовился боронить свои города от силы вражьей.

Но уже 24 августа «прииде князь великий с братиею на Москву, и бысть тишина». Татары, опасаясь военных приготовлений русских, повернули обратно. Поход татар на Москву не привел к желаемым для них результатам. Даже составленная Василием III в момент военных успехов Гиреев «данная грамота», по которой он признавал себя данником крымского хана, неизвестно каким путем оказалась в руках рязанского наместника Ивана Хабара Симского.

В ответ на поход татар в 1523 г. Василий Иванович двинул свои войска на Казань и на реке Суре заложил крепость Василь-город, или Васильсурск, «чтоб ему ближе из того города с Казанью свое дело делати, людем бы его ближе ходити к Казани».

Васильсурск стал оплотом Руси в Поволжье, подступом к Казани. В городе был оставлен большой гарнизон во главе с воеводами — князем Александром Ивановичем Стригиным, Василием Салтыковым и Михаилом Бакеевым.

Обеспокоенный Сагиб-Гирей просит у Крыма помощи и настаивает на присылке пушек, пищалей и отборного войска — янычар. Новый крымский хан Сеадет-Гирей пробует оказать нажим на Москву, требуя от Василия отказа от борьбы с Казанью, но Василий и слышать не захотел, ссылаясь на свое право сажать на Казань ханов своей властью.

В 1524 г. русские войска снова направляются на Казань. Поход задуман был как большое военное предприятие, ставящее своей целью взятие Казани. Об этом свидетельствует огромное число орудий («большой наряд»), приданных московским ратям. Казань взять не удалось, но Сагиб-Гирей бежит в Крым, а его место занимает другой представитель того же правящего рода — Сафа-Гирей. Василий согласился оставить ханом Сафа-Гирея, но согласие это было вынужденным, и с целью нанесения ущерба экономике Казани он выводит из Казани торг русских купцов и переводит его в Нижний Новгород.

Растет вражда и с Турцией. Кончились уже те времена, когда султан заискивал перед Москвой и сам шел с ней на сближение, удерживал крымцев от нападений на Москву, направлял послов.

Турецкий султан Сулейман I распространил свою власть и на Казань. Распространив свое владычество на Крым, Казань, расширив свое влияние на Северном Кавказе и в низовьях Волги, Турция превращалась в могущественную державу в Восточной Европе, враждебную Руси. Если Русь ставила своей задачей ликвидацию остатков Золотой Орды, уничтожение возникших на ее развалинах агрессивных татарских государств, то Турция стремилась к их укреплению, объединению под своей властью с целью в дальнейшем восстановить на всей территории Восточной Европы, а следовательно, прежде всего на Руси, татарское иго, но только в форме турецко-татарского ига, которое, конечно, было бы нисколько не лучше старого, золотоордынского.

Уже в те времена на Востоке начинает складываться та ситуация, о которой писал И.В. Сталин, подчеркивая, что на востоке Европы «интересы обороны от нашествия турок, монголов и других народов Востока требовали незамедлительного образования централизованных государств, способных удержать напор нашествия»[168].

В 1519 г. под предлогом «оберегания» русских послов, следовавших в Турцию через Азов, турки начинают укрепляться в устье Дона, который должен был стать их опорной базой для наступления на Север. В результате деятельности турецкого посла Скиндерсака, распространившего провокационный слух об агрессивных планах Москвы, Турция и Крым в 1525 г. готовят грандиозный поход на Москву. Турки выставили до 30 000 человек да более 20 000 давал крымский хан. Во главе турецко-татарского войска был поставлен старый недруг Москвы Сагиб-Гирей. Поход был сорван новой феодальной войной между крымскими Гиреями, но он был свидетельством растущей опасности на Востоке. Над Русью нависла не только татарская сабля, но и кривой турецкий ятаган. С 1533 г., когда крымским ханом становится ставленник Сулеймана I Сагиб-Гирей, враждебность Крыма к Москве еще больше усиливается.

Правда, несколько окрепли позиции Руси в Казани.

В 1530 г. русские войска двинулись к Казани, и несмотря на то что казанцам помогали их союзники ногайцы и астраханцы, они были разбиты и признали свою «вину». Затем рядом умелых дипломатических приемов русские послы добились организации очередного переворота и в 1532 г. в Казани воцарился ставленник Василия касимовский царевич Джан-Али, ставший вассалом Москвы.

Такова была обстановка на Востоке.

Враждебность татарских государств — Казани и Крыма — побуждала Русь заняться укреплением своих восточных и южных рубежей и организацией их обороны. Присоединение к Москве Рязанского Подонья и Северской Украины, включение в состав Русского государства земель «Польской Украины», как назывались тогда земли, прилегающие к степям, к «Дикому полю», вынудило Москву взять в свои руки дело обороны пристепных рубежей Руси.

Еще при Дмитрии Донском, в 60-х годах XIV в., по Хопру и Дону стояла московская сторожа. В 1380 г. сторожа доходит до Тихой Сосны, перебирается за Дон. В 1444 г., во времена налета татарского царевича Мустафы, упоминаются казаки — русская вольница, своей кровью поливавшая земли русских «украин», отбивая их у татар и отжимая этих хищных наездников все дальше и дальше на юг и восток. С давних пор уходили в «поле», в «молодечество» русские люди. Уходили от боярского оброка, от кабальных записей, от батожья государевых людей и, не желая «рядиться во крестьяне к помещикам и монастырям», шли искать жизнь хоть и опасную, но вольную.

Здесь, в «молодечестве», на Дону, на «уходах» севруков, ходивших от Днепра до Волги, соединявшихся то с казачеством придонских степей, то с «черкасами» Днепровского Правобережья, вольница русская объединялась в «ватаги» во главе со «старшими», атаманами, добывала зверя и рыбу, пасла скот и собирала мед, отбивала у татарских чабанов отары овец, громила небольшие чамбулы крымцев и ногайцев. В степях не было так уж пустынно, как во времена, непосредственно последовавшие за нашествием Батыя.

«Пахло Русью» и на Дону, и на Северном Донце, на Сейме и Ворскле, на Псле и Суле.

Уже в 1491 г. Василий Ромодановский доносил Ивану III из Крыма, что «людей твоих на поле (т. е. в степях, в «Диком поле». — В.М.) много».

Но наряду с вольницей создавалась великокняжеская сторожа, нередко использующая окраины степей. В 1492 г. сторожа детей боярских Федора Колтовского и Горяина Сидорова отбивает орду грабителей-татар у Тихой Сосны, в 1528 г. сторожа князей Василия Семеновича Одоевского, Ивана Ивановича Щетина, Федора Васильевича Лопаты и Ивана Федоровича Овчины отбивает на Оке многочисленное войско крымских татар.

По берегу Оки возводится целая оборонительная линия, состоящая из укрепленных городков, засек, сторожевых вышек. Так возникла «береговая черта» — ближняя оборонительная линия Руси.

Но с расширением границ Руси на юге, с возрождением южнорусских городов, освобожденных и от татарского ига, и от владычества литовских князей, оборонительная линия уходит все южнее и южнее, в лесостепь. Здесь стояли старинные города Подесенья — Брянск и Чернигов и По-семья — Рыльск и Путивль. Путивль был в ту пору самым южным русским городом. Это был большой по тем временам город с каменной крепостью. Тогда еще не было ни Воронежа, ни Курска — «городище» Курск, говорившее о стоявшем здесь некогда, до Батыева нашествия, большом городе, «все древесами поросло».

Но напрасно было бы думать, что Батыево нашествие «створило» эту южную Русскую землю «пусту». Конечно, русское население здесь во второй половине XIII и в XIV вв. было гораздо малочисленнее, чем во времена киевских князей. И тем не менее во второй половине XIII в. в «Курской тьме», как по-татарски называлась область, прилегающая к Курску, в Посемье стояли города Рыльск, Путивль, Воргол, Воронеж, Липецк, лежали слободы, многолюдные «якоже грады великиа».

По свидетельству Вильгельма де-Рубрука, даже спустя несколько лет после нашествия Батыя татары не везде в южнорусских степях чувствовали себя хозяевами, по ночам они не передвигались, опасаясь нападений русских отрядов, действовавших смело и решительно. Так было на Дону, так было и в Посемье, в Посулье, на левом берегу Днепра, где прямые потомки древнего русского населения края (северян — севруки) продолжали сеять хлеб, ловить рыбу, собирать мед, пасти скот, оставаясь, конечно, все время начеку, готовые в любую минуту уйти под защиту городских стен или укрыться в степных балках или дремучих лесах, тянувшихся по Удаю, Суле, Пслу, Сейму (остатком этих лесов является «Лес на Ворскле» в современной Курской области).

Севруков было немало. Недаром, посылая своего слугу к Ивану III, Менгли-Гирей опасался, что его посольство «когда в Русскую землю войдут к тебе, брату моему, не дойдут из-за севрюков».

Русское население непрерывно продвигалось все дальше и дальше на юг, новые пришельцы пополняли ряды старой русской вольницы и с ней вместе уходили все южнее и южнее. Русское население, занимавшееся разными промыслами, в XV в. уже не редкость на Дону и за Доном, по Хопру и Тихой Сосне, по Воронежу и Цне, а в отбитых у великого князя литовского в 1503 г. землях Северской Украины, в Посемье, по Ворскле, Пслу и Суле, жили в «северских уходах» севруки.

И до того, как в лесостепи на территории бывшего Переяславльского княжества легла в 1503 г. граница между Русью и Литвой, и после этого Путивльские земли тянулись на юг, к верховьям Сулы и Ворсклы. Здесь лежали «уходы» севруков, и эта русская вольница, силой условий жизни превращенная в естественную пограничную стражу земли Русской, продолжала уходить за зверем, рыбой, медом и пасла скот на далеких «ухожаях» вплоть до Глинщины, где лежала «пустыня по реке Суле», Север-Сульская, Север-Глинщина, Удай-Север.

В состав Путивльских земель входили Жолвань, Биринь и заброшенные далеко в степь на Ворскле Хотмышль, Хотеллосичи, или Лосицкая волость, и Ницянская земля. Здесь же лежал Снипород и тянувшие к Посемью земли Посулья. Это были самые южные области «Русской Вкраины», слабо заселенные, хотя далеко не «пустыня», тесно связанные с Посемьем, где стояли Рыльск и Путивль, ставшие опорными пунктами Москвы на юге, важнейшими центрами сторожевой службы, откуда по шляхам, сакмам и дорогам выходили в «Дикое поле» нести сторожевую службу разъезды городовых казаков и севруков.

Связи «северских уходов», расположенных в землях по Суле и Ворскле с Посемьем, были столь прочны, а власть великого князя литовского в Глинщине и рядом лежащих землях была в такой мере номинальной, что севруки продолжали беспрепятственно направляться на свои «ухожаи», где они встречались с украинскими казаками, приходившими из Канева и Черкасс и поэтому получившими на Руси наименование черкасов.

Так бывшие татарские тьмы — Черниговская, Курская и Яголдаева, позднее литовские «земли» становились русскими волостями.

Но это не значит, что Литва и татары перестали претендовать на них. Еще Тохтамыш, ища убежища в Литве, своим ярлыком, данным незадолго до битвы на Ворскле (1399 г.), передал эти южные земли Руси Витовту. В списке русских городов, уступаемых Литве в 30-х годах XV в., снова встречаются знакомые нам названия русских городов Днепровского Левобережья. В своем письме Василию III, написанном в 1506 г., Менгли-Гирей напоминает, что Брянск, Стародуб, Почеп, Рыльск, Путивль и другие города «из старины деда нашего были».

Мы знаем, что в 1507 г. Сигизмунд Старый категорически требовал от Василия возвращения Литве этих городов и земель.

Богатый край с тучной, черноземной почвой, с реками, изобилующими рыбой, лиственными и хвойными лесами, где не редкостью были лоси и кабаны, олени и козы, куницы и бобры, медведи и рыси, меха которых так высоко ценились за рубежом, со степями, где носились косяки тарпанов и сайгаков, край, изобилующий природными богатствами, сравнительно слабо заселенный, покрытый не столько городами, сколько «городищами» — развалинами русских городов, погибших в годину страшного Батыева нашествия, — казалось, легко мог снова стать добычей литовского князя или крымского хана, но Русь зорко стерегла этот дышащий обилием старинный русский край.

Хищные и жадные крымцы продолжали рассматривать Русь как свою землю. В этом отношении характерен приведенный послом императора Сигизмундом Герберштейном рассказ о том, как однажды русские, взяв в плен какого-то толстого татарина, с изумлением спрашивали его: «Откуда у тебя, собака, такой жир, когда тебе нечего есть?», в ответ на что пленник заявил: «Почему это мне нечего есть, когда я обладаю такой обширной землею от востока до самого запада?». В форме этого рассказа приводится характерное для крымских татар убеждение в том, что Русь — их владение, их земля и заповедное поле охоты за невольниками.

В грамотах конца XV и начала XVI в. непрерывно говорится о нападениях крымчаков на русских купцов, послов, промышленников на Осколе, Северском Донце, Псле, Орели, Ворскле. Но это были мелкие разбои, не больше.

В начале XVI в. крымские татары, к которым часто присоединялись ногайские татары, зимой и летом, только несколько меняя свою тактику в зависимости от времени года, совершали свои разбойные набеги на русские земли.

Эти набеги сопровождались страшным грабежом, кровопролитием и захватом в плен населения русских сел и деревень.

Пользуясь малочисленностью русских городов, минуя острожки, татары зимой прорывались сплошной лавиной, летом — несколькими отрядами и начинали грабить, жечь, насиловать, уводить в плен. Тысячи русских девушек и юношей, детей, взрослых мужчин и женщин уводились на аркане «в полон», чтобы быть проданными на невольничьих рынках Кафы или Козлова (Евпатории) и нести тяжелую службу раба или рабыни в мусульманских странах Европы, Азии и Африки.

Михалон Литвин приводит слова одного еврея — сборщика податей, жившего в Крыму, на Перекопе, мимо дома которого крымцы ежегодно проводили тысячи русских полонянников из Литвы и Московии, что, судя по количеству «ясыря» (пленных), в этих странах уже не должно было оставаться людей, и он поражен, что они еще заселены. Для борьбы с вековечными врагами своим — крымскими татарами — на окраине с «Диким полем» русские строили острожки, закладывали города, устанавливали сторожевую службу.

Как же была организована сторожевая служба?

Татары не были «городоимцами». Крымцы утратили характеризующее татар времен Чингисхана и Батыя искусство осаждать и брать укрепленные города. Русский город выдерживал осаду любой самой многочисленной орды крымцев, да и крымцы, зная свою слабость, как правило, проходили мимо городов. Войны Руси с крымскими татарами носили своеобразный характер. Татары не ставили своей задачей взятие городов, захват территории. Их походы носили характер грандиозных разбойничьих налетов. Цель бесчисленных набегов на русские земли хищных орд разбойничьего государства — Крымского ханства — составляла военная добыча во всех ее видах.

Не выдерживали татары и боя с равным им по численности регулярным войском. Особенно опасались они боя грудь с грудью, столкновения «в лоб», предпочитая прибегать к хитрости и главным образом использовать подвижность своей конницы и внезапность удара. Огнестрельного оружия они не применяли, полагаясь на лук, стрелы, саблю и аркан да на своего крепкого и выносливого коня.

Поэтому особенно важно было предупредить татар, приготовиться к обороне города, сосредоточить войска в одном месте, нанести удар ордам крымчаков, отбросить их, отбить «полон», добычу. Для этого нужно было зорко наблюдать. Везде виднелись русские сторожевые пункты — в пограничных землях лесостепи на городищах, курганах, на высоких дубах. Обычно они состояли из двух-трех сторожей-севруков, городовых казаков, детей боярских. Пока один внимательно осматривал степь и дорогу, ведущую на юг, другой (или другие) пас лошадей. Если на горизонте появлялась пыль, сейчас же один из сторожей садился на коня и нередко «о дву конь» выезжал до следующего пункта. С этого пункта сейчас же несся всадник и предупреждал следующую сторожу. И так далее, пока весть не дойдет до Москвы и не начнут собираться ратные люди, города готовиться к бою и по «береговой черте» у Оки готовиться к отпору на «засеках». Давали знать о приближении татар дымом смоляных бочек, огнем костров из сушняка и соломы. В степи зажигались огни и столбы дыма или ночью блеск костров говорил о страшной опасности — «Орда идет!».

По глубине следа, по высоте и ширине клубов пыли (в том случае, если татары шли своими обычными сакмами), по ширине проложенной в степи дороги (в том случае, когда татары шли целиной, без дорог) опытные русские сторожа из севруков и городовых казаков узнавали о численности татар, о пути их следования, о быстроте передвижения. Кроме того, сторожа направлялась по степным дорогам далеко в глубь степей, к Ворскле, Северскому Донцу, Тору, Миусу. Из Рыльска, Путивля и других городов пограничья выходили в разъезды севруки, городовые казаки, дети боярские, внимательно следили за полной опасности степью.

Обычно сторожа делала свое дело — путь хищным ордам преграждали русские рати, столкновения с которыми крымцы избегали, предпочитая посылать маленькие чамбулы грабить и пленить жителей беззащитных сел и деревень.

Так боролся со свирепыми и алчными хищниками — крымскими татарами — русский люд этого богатого края. Здесь жить — означало воевать и только воюя — можно было жить.

Как и отец, Василий III выступает в роли не только воина, но и дипломата. Расширяются и укрепляются международные связи Руси.

В 1508 г. был заключен мирный договор со Швецией сроком на 60 лет, подтвержденный дважды, в 1513 и 1524 гг. Вынужден был заключать с Русью договоры о перемирии Ливонский орден (1509, 1521 и 1531 гг.).

В 1514 г. Василий заключает договор о перемирии на десять лет с городами Ганзы «с сей стороны Поморья и с оной стороны Заморья», и ганзейская торговля в Новгороде возобновляется.

В 1511 и 1517 гг. заключаются союзные договоры с датскими королями Иоанном и Христианом, которые добиваются разрешения датским купцам торговать в Новгороде и Ивангороде.

Продолжаются переговоры с германским императором. Как и во времена Ивана III, московские дипломаты, используя борьбу польских королей Ягеллонов и германского императора из-за Венгрии, предлагают императору Венгрию взамен Литвы, которая должна отойти к Москве как на девять десятых состоящую из «отчин и дедин» Василия Ивановича, заселенных «русским» (в широком смысле этого слова, т. е. украинским и белорусским) православным людом. Но, разрешив вопрос с Венгрией (в 1516 г. умер венгерский король Владислав из рода Ягеллонов), император, опасаясь усиления могущества Руси, стремится остановить ее рост за счет Литовских «отчин» московского великого князя и титул его — «государь всея Руси» — начинает пугать не только великого князя литовского, но и императора Священной Римской империи германской нации.

И вот в 1517 и 1526 гг. следуют два посольства Сигизмунда Герберштейна.

Герберштейну не удалось убедить Василия Ивановича отказаться от притязаний на русские земли Литвы. Василий заявил, что он добивается «отчины своей от прародителей Киева» и в своем ответе императору впервые назвал себя не просто «государем», а «царем».

Не оставляет намерений распространить свое влияние на Русь и римский папа.

Папская курия предпринимает ряд шагов, направленных к достижению цели. В 1519 г. следует посольство Шомберга, за ним в 1524 г. — другое, в ответ в Рим едут русские послы: Замыцкий, а в 1525 г. — Дмитрий Герасимов. Римский папа сулил великие блага, обещая поставить митрополита всея Руси патриархом, призывал к миру с Литвой, к войне с Турцией. Ему упорно твердили, что «князь великий хочет вотчины свои земли Русские», и не соблазнялись великими посулами римского папы, а на предложение воевать с турками ответили от имени Василия Ивановича: «Мы, с Божиею волею, против неверных за христианство стоять будем». И это была не просто пустая фраза, а обещание, подкрепленное делом.

Южные славяне и греки все чаще и чаще прибегают к помощи могущественного государя своих единоверцев — русских.

В 1509 г. в Москву прибыли три «старца» из Сербии с письмами от белградского митрополита Феофана и вдовы деспота Стефана Ангелины с просьбой помочь белградской митрополии, так как «попустил благий господь Сербское Господство в руки иноплеменных, и монастырь сей долу низвергся и оскудела милостыня, а нет милователей». Просил о помощи и сербский деспот Иоанн и другие. Идя по стопам отца, уже «миловавшего» белградскую митрополию, Василий Иванович жалует Ангелину четырьмя сороками соболей и четырьмя тысячами белок, а митрополита тремя сороками соболей, тремя тысячами белок и серебряным ковшом.

Между прочим, род московских князей впоследствии породнился с потомками Ангелины. Ее сын Иван был женат на Елене Якшич, сестра которой Анна была замужем за князем Василием Львовичем Глинским. От этого брака родилась Елена Глинская, вторая жена Василия III, мать Ивана Грозного.

Таким образом, брак Василия Ивановича с Еленой Глинской носил политический характер. Недаром весть о разводе московского великого князя вызвала целый переполох на Афоне, так как греческие монахи опасались, что своей «милостыней» великий князь обойдет их, уделив все внимание сербам. Вот почему, памятуя об интересах своих соплеменников, ратовал против развода и Максим Грек, что, конечно, отнюдь не исключает влияния на него настроений и стремлений консервативного русского боярства.

В славянских странах, подпавших под власть турецкого султана, все больше и больше росло убеждение, что Москва — единственная православная славянская держава, полностью независимая от «агарян» (турок, мусульман), и только она одна может помочь им избавиться от ненавистного турецкого ига.

Не случайно спустя полстолетия один итальянец писал: «Все народы Болгарии, Сербии, Боснии, Мореи и Греции поклоняются имени великого князя московского, так как они принадлежат к тому же самому греческому вероисповеданию и не надеются, что их освободит от турецкого рабства чья-либо рука, кроме его».

Дошла слава о могущественном Русском государстве и до далекой Индии.

В сентябре 1532 г. Василий III принимает посольство основателя империи «великих моголов» индийского султана Бабура. Бабур через своего посла Хаджи-Гуссейна сообщал, что он желает вступить в «дружбу и братство» с московским великим князем. Василий III ответил согласием на установление торговых и дипломатических связей, но Бабур вскоре умер и посольство осталось безрезультатным.

Так крепла Русь и рос авторитет ее великого князя и государя в других странах.

Росли власть и авторитет великого князя, царя и государя Василия Ивановича и на Руси. Если отец Василия еще выслушивает от бояр «многая поносная и укоризная словеса», хотя и не терпел «встречь» (противоречий, возражений), то сам Василий уже не только не терпел «встречь», но и не допускал их.

Думному боярину Ивану Никитичу Берсень-Беклемишеву, попробовавшему было перечить ему, Василий Иванович с гневом закричал: «Пойди, смерд, прочь. Не надобен ми еси».

Недаром обиженный боярин жаловался Максиму Греку, что «ныне… государь наш запершыся сам третий у постели всякие дела делает», отставил боярскую думу, окружил себя близкими людьми, и пророчествовал: «Которая земля переставливает обычьи свои, и та земля недолго стоит; а здесь у нас старые обычьи князь великий переменил; ино на нас которого добра чаяти?»

Это уже была серьезная «встреча» и немудрено, что в феврале 1526 г. Берсень-Беклемишев и дьяк Федор Жареный были осуждены за непочтительные речи о государе.

Вот почему Сигизмунд Герберштейн писал о Василии III: «Властью, которую он применяет по отношению к своим подданным, он легко превосходит всех монархов всего мира. И он докончил также то, что начал его отец, а именно отнял у всех князей и других властелинов все их города и укрепления. Во всяком случае даже родным своим братьям он не поручает крепостей, не доверяя и им. Всех одинаково гнетет он жестоким рабством, так что если он прикажет кому-нибудь быть при его дворе или идти на войну, или править какое-нибудь посольство, тот вынужден исполнять все это на свой счет… Из советников, которых он имеет, ни один не пользуется таким значением, чтобы осмелиться разногласить с ним или дать ему отпор в каком-нибудь деле. Они открыто заявляют, что воля государя есть воля Божия и что ни сделает государь, он делает по воле Божией».

К. Маркс отмечает многочисленность и силу русского войска и процветание торговли в княжение Василия III[169].

Василий III уничтожил последние уделы, не составлявшие собственности членов его семьи, установил строгий контроль за своими братьями и их слугами. Но в самой семье великого князя не все было благополучно. От первого брака с Соломонией Сабуровой, происходившей из старинного и знатного московского боярского рода, у Василия не было детей. Встал вопрос о разводе. Большинство бояр и дьяков, окружавших Василия, решительно настаивали на разводе, так как в противном случае престол перешел бы к одному из двух оставшихся в живых братьев Василия — удельным князьям Юрию Дмитровскому или Андрею Старицкому. Повторилось бы положение, напоминающее времена Василия Темного, и самодержавному порядку нанесен был бы страшный удар. Но противники усиления власти великого князя Вассиан Косой, Максим Грек, Семен Курбский (дед известного изменника времен Ивана Грозного князя Андрея Курбского) действовали решительно и смело. Тем не менее сила была не на их стороне. Митрополит Даниил — продолжатель дела Иосифа Волоцкого, а с ним большинство духовенства, боярство, дьяки да «дети боярские», «знатные лица, но с более скромным достатком… придавленные своей бедностью», единственно кого, по свидетельству Герберштейна, жаловал Василий Иванович, сделали свое дело. В ноябре 1525 г. Василий Иванович развелся с Соломонией Сабуровой, отправленной в монастырь, а в январе 1526 г. он женился на Елене Васильевне Глинской. В 1530 г. у Елены родился сын Иван, а через год с небольшим — Юрий.

В сентябре 1533 г. Василий Иванович разболелся. Болезнь (заражение крови от карбункула) была неизлечима. Когда в октябре выяснился характер болезни, Василий был чрезвычайно обеспокоен судьбами своего дела. Трехлетний великий князь на престоле — этого, казалось, было достаточно для того, чтобы подняла голову феодальная реакция «княжат». Василий тщательно скрывал свою болезнь от братьев — Юрия и Андрея, но, почувствовав приближение кончины, он начал действовать. Стряпчий Мансуров и дьяк Меньшой Путятин привезли старые духовные грамоты его и отца, Ивана Васильевича. Тайно, запершись с этими двумя доверенными людьми, Василий уничтожает старую духовную, а затем, призвав еще дворецкого Шигону Поджогина, «сам третей, у постели» начинает решать вопрос, кого из бояр позвать при составлении новой духовной. Призваны были бояре — князья Василий Васильевич Шуйский, Михаил Юрьевич Захарьин, Михаил Семенович Воронцов, казначей Петр Иванович Головин, дворецкий Шигона Поджогин и дьяки Меньшой Путятин и Федор Мишурин.

Кроме этих бояр в состав совета позже вошли еще Иван Васильевич Шуйский, Михаил Васильевич Тучков и дядя Елены Васильевны, оставляемой правительницей при трехлетием сыне Иване, которому отец завещал престол, Михаил Львович Глинский.

Но по-прежнему, до самой кончины Василий оставался верен себе — его ближайшими помощниками были дьяки, а не бояре.

В ночь на 4 декабря 1533 г., приказав всем «служить» Ивану, которому он «дал» «свое государство», Василий III скончался.

На престол вступил трехлетний Иван IV Васильевич, Иван Грозный.