Обряд на крови

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Со второй или третьей попытки я справился-таки с телефоном Геносы и дозвонился до Мёрфи.

– Мёрф? Это я. Ну что, нашла чего-нибудь в Интернете?

– Угу. И еще кое с кем переговорила. В общем, нарыла кой-какого добра.

– Класс. Какого?

– Ничего, что можно было бы предъявить в суде, но тебе это может помочь разобраться в происходящем.

– Уау, Мёрф. Ты прямо как настоящий детектив.

– Обижаешь, Дрезден. В общем, вот тебе про Геносу. У него двойное гражданство: Штаты и Испания. Он младший сын богатенькой семьи, которая переживает не лучшие времена. Поговаривают, он из Испании слинял, чтобы отделаться от родительских долгов.

– Угу, – задумчиво кивнул я. Пошарив взглядом по столу, я обнаружил здоровенный, старый на вид фотоальбом в кожаном переплете. – Да-да, слушаю.

– Он сделал состояние, снимая и продюсируя порнофильмы. И вкладывает деньги он грамотно, так что на сегодня стоит чуть больше четырех миллионов.

– Секс – ходовой товар, – согласился я и, нахмурившись, полистал альбом. В нем были аккуратно подшиты газетные вырезки, распечатки и фотографии Геносы, сделанные во время разных общенациональных телешоу. Или, например, его же, стоящего бок о бок с Хью Хефнером в окружении хорошеньких молодых женщин. – На этом делаются большие деньги. Это все?

– Нет, – сказала Мёрфи. – Он выплачивает трем своим бывшим женам алименты из какого-то подобия специального фонда. Почти все, что у него осталось, он вложил в новую, собственную студию.

Я хмыкнул:

– Если так, Геноса в изрядном цейтноте.

– Это как?

– У него осталось тридцать шесть часов на то, чтобы доснять фильм, – объяснил я. – Один проект он завершил, но если не снимет еще пару прибыльных фильмов, студию он потеряет.

– Ты считаешь, кто-то хочет выдавить его из бизнеса?

– С предположениями – к Оккаму, – буркнул я, перевернул страницу и пробежал глазами очередную статью. – Черт!

– Чего?

– Он революционер.

– Он… Что?

Я без особой охоты перечитал ей строку:

– На сегодняшний день Артуро Геноса считается революционером в своей области.

Я почти воочию увидел, как скептически изогнулась бровь Мёрфи.

– Революционный царь перетраха?

– Похоже на то.

Она фыркнула:

– Интересно, что такого надо сделать, чтобы стать порнореволюционером?

– Трудиться, трудиться и еще раз трудиться, – посоветовал я.

– И хитрожопый же ты!

Я продолжал перелистывать страницы.

– Интервью с ним напечатаны без малого в трех десятках журналов.

– Угу, – буркнула Мёрфи. – Скорее всего с названиями вроде… вроде «Титьки торчком» или «Восемнадцатилетние школьницы-лолиты».

Я полистал еще.

– А вдобавок «Тайм» и «Ю-Эс тудей». А еще он засветился у Ларри Кинга и Офры.

– Ты шутишь, – не поверила она. – У Офры? С чего это?

– Ты сидишь? Держись крепче: читаю. Похоже, он держится безумной точки зрения, согласно которой каждый в состоянии получить удовольствие в постели, не пытаясь соответствовать недосягаемым стандартам. Он считает, что секс – вещь естественная.

– Секс – вещь естественная, – сказала Мёрфи. – Секс – дело хорошее. Не все им занимаются, но всем бы стоило.

– Я же хитрожопый. Коп у нас ты. Относись с уважением к моей ограниченности. – Я продолжал читать. – Помимо этого, Геноса набирает в свои фильмы людей самых разных возрастов, а не только двадцатилетних танцовщиц. Если верить отзывам о его появлении у Ларри Кинга, он избегает гинекологических крупных планов и подбирает людей не по внешности, а по чувственности их игры. И еще он не любит хирургически усовершенствованных… гм…

Я почувствовал, что краснею. Мёрфи, наверное, мой лучший друг – и все же она девушка, а джентльмен не может позволить себе отдельных слов при даме. Прижимая трубку ухом к плечу, я сделал руками неопределенное движение на уровне груди.

– Ну, сама понимаешь.

– Титек? – безмятежно спросила Мёрфи. – Сисек? Буферов?

– Типа того.

– Вымени? – продолжала Мёрфи, словно не расслышав моего ответа. – Шаров? Дынь? Персиков? О! Персей?

– Блин-тарарам, Мёрф!

Она рассмеялась:

– Ты так мил, когда стесняешься. А я-то думала, силикон относится к обязательной профессиональной экипировке. Ну, типа, как каски и башмаки со стальными подбойками у строителей.

– Только не в случае Геносы, – сказал я. – Здесь цитируются его слова о том, что природная красота и подлинная страсть куда благоприятнее для секса, чем весь силикон Калифорнии.

– Вот не знаю, чего я больше должна испытывать по этому поводу, восторга или тошноты?

– Шесть частей одного и полдюжины другого, – сказал я. – Подводя черту, можно сказать, что он не обычный порноделец.

– Не уверена, что это исчерпывающая информация, Гарри.

– Если бы ты сказала это мне до того, как я познакомился с ним лично, я бы, возможно, и согласился с тобой. Но теперь – не уверен. Я не уловил никакой порочной вибрации, исходящей от него. Он производит впечатление порядочного парня. Обостренное чувство ответственности. Вызов статусу-кво – даже в ущерб доходу.

– Я более чем уверена, что Нобелевской премии за порнографию не присуждают.

– Я к тому клоню, что он привносит в нее некоторую долю искренности. И люди реагируют на это положительно.

– За исключением тех, кто пытается его убить, – заметила Мёрфи. – Гарри, это, возможно, цинично, но люди, выбравшие жизнь вроде этой, рано или поздно притягивают проблемы на свою голову.

– Ты права. Это цинично.

– Всем не поможешь. Ты рехнешься, если будешь пытаться сделать это.

– Послушай, парень попал в беду, а он ведь свой – такой же человек, как мы. Мне не обязательно одобрять его образ жизни, чтобы хотеть избавить его от возможных неприятностей.

– Угу, – вздохнула Мёрфи. – Пожалуй, это я понимаю.

– Как ты думаешь, могу я убедить тебя…

По моей спине вдруг пробежали мурашки. Я повернулся к двери как раз вовремя, чтобы увидеть, как погасли огни в коридоре. Сердце заныло от недоброго предчувствия – и сразу же в темном проеме возник похожий на тень силуэт.

Я схватил первое, что подвернулось под руку – тяжелую стеклянную пепельницу, – и изо всех сил швырнул в силуэт. Пепельница отрикошетила от косяка и угодила точнехонько в стоявшего, кто бы это ни был. До меня донесся чуть слышный, похожий скорее на выдох хлопок, и что-то, просвистев у меня над ухом, с легким стуком ударилось о стену за моей спиной.

Я заорал во все горло и бросился вперед, но зацепился ногой за телефонный провод. Я не полетел кубарем, но все же оступился, и это дало призрачной фигуре время исчезнуть. Когда я восстановил равновесие и выглянул за дверь, никого не было ни видно, ни слышно.

Свет в коридоре все еще не горел, что делало погоню не только бессмысленной, но и опасной. Я вдруг сообразил, что представляю собой идеальную мишень – темный силуэт на фоне светлого дверного проема, и поспешно нырнул обратно в кабинет, закрыв и заперев за собой дверь.

Поискав предмет, ударивший в стену у меня за спиной, я обнаружил то, что менее всего ожидал увидеть здесь: маленький дротик с оперением из экзотических, желтых с розовым отливом птичьих перьев. Я выдернул дротик из стены. Наконечник у него оказался сделан не из металла, а из кости, перепачканной чем-то красным или темно-коричневым. Почему-то я сильно сомневался в том, что это мастика для мебели.

Отравленный дротик для духового ружья. На меня покушались, и не раз, но, пожалуй, еще никогда – столь экзотическим оружием. Почти смешно, право слово. Кой черт убивать кого-то в наше время отравленным дротиком?

Из брошенной на стол трубки доносилось слабое жужжание. Я взял со стола пластиковый футляр из-под Артуровой сигары, сунул туда дротик и закупорил и только после этого подобрал трубку.

– Гарри? – тревожно спрашивала Мёрфи. – Гарри, у тебя все в порядке?

– Отлично, – заверил я ее. – И похоже, я напал на верный след.

– Что случилось?

Я поднял прозрачный пластиковый футляр и пригляделся к дротику. На острие темнели потеки желеобразного яда.

– Вышло не слишком ловко, но мне кажется, меня только что пытались убить.