Обряд на крови

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Хорошенький передо мной стоял выбор. Не сделай я ничего – и еще одна женщина погибнет, оставив сиротами двоих детей. С другой стороны, в лицо мне целился пистолет. Сделай я что-нибудь – и тогда погибну уже я. Умнее всего с моей стороны было бы позволить Трикси удерживать меня на месте столько, сколько ей нужно, а потом дать ей уйти. Эмма погибнет, но зато у меня будет по меньшей мере двенадцать часов на то, чтобы прихлопнуть эту лавочку любителей мальоккьо. Попробуй я ослушаться – и погибнем уже мы оба, Эмма и я, а нехорошие парни окажутся в выигрыше.

В общем, умный на моем месте не рыпался бы. Чистая логика, ничего больше.

Однако же есть вещи подревнее логики – инстинкт, например. Один из древнейших инстинктов, укоренившихся в человеческой душе, – это стремление уберечь детей от несчастья. Ну конечно, сама возможность Эмминой смерти – уже мотивация будь здоров, но при одной мысли о том, что эта самовлюбленная гарпия может причинить зло Эмминым детям, я с трудом сдерживался от соблазна испепелить Трикси Виксен и ее точеную задницу к чертовой матери.

Очень мне хотелось броситься на нее, наплевав на пистолет. И это было бы не настолько безрассудно, как представляется на первый взгляд. Убивать ведь не так и просто. Большинство людей генетически настроено на бережное отношение к сотоварищам по биологическому роду. Солдат и копов приходится специально готовить, чтобы они могли преодолеть барьер, а тех преступников, которые палят в людей, часто толкают на это отчаянные обстоятельства.

И даже натасканные должным образом солдаты и закоренелые преступники могут просто-напросто мазать. Легендарный Билли Кид разрядил как-то свой револьвер в банковского кассира с расстояния меньше трех футов – и промахнулся шесть раз. Я сам видел, как образцовому копу пришлось стрелять в подозреваемого – он выпустил в него всю обойму и не попал ни разу.

У Трикси имелся пистолет, но, возможно, ей недоставало опыта, подготовки, собранности, в конце концов. Если она дрогнет – хоть на долю секунды, – я смог бы сцепиться с ней. Да и в противном случае мои шансы тоже отличались от нуля. Вполне вероятно, она промахнулась бы достаточное количество раз, чтобы я успел перехватить пистолет.

Ну конечно, вполне возможно, она бы влепила пулю мне в глаз. Или в горло. Или в живот.

Я вдруг ощутил ледяной потусторонний ветер. Проклятие приближалось, почти навалилось уже, и на этот раз оно было сильнее, смертоноснее предыдущих. Сконцентрировавшись на мгновение, я успел понять: у меня нет в голове заклинания, способного блокировать такое или хотя бы перенацелить эту чудовищную энергию. Уж не знаю, что случилось такого, сделавшего проклятие настолько сильнее, убийственнее, – и это пугало меня едва ли не до беспамятства.

Надо было действовать – и немедленно.

Я отчаянно нуждался в отвлекающем маневре, но хватило меня только на то, чтобы резко повернуть голову к двери, переместив при этом вес, словно собираясь встать.

– Ни с места! – рявкнула Трикси.

Я облизнул губы, продолжая смотреть на дверь.

Я видел, что она колеблется. Не меняя положения, она вывернула шею, оглянувшись на дверь, – на мгновение, но мне хватило и этого.

Я выплеснул свой не остывший еще кофе прямо на нее, окатив ей плечо и шею. Она взвизгнула от боли и неожиданности. Я бросился на нее, замахнувшись телефонной трубкой ей в висок.

Она снова завизжала, глядя на меня. Теперь на ее хорошеньком кукольном личике не было ничего, кроме страха.

И тут, черт бы их подрал, врубились мои донкихотские рефлексы.

Я замешкался.

Выстрел грянул в каких-то двух футах от меня.

Я очнулся прежде, чем успел погасить инерцию, и врезался в нее с силой, припечатавшей ее лопатками к стене рядом с дверью. Пистолет хлопнул еще раз, в нос мне ударили едкая пороховая вонь и густо-медный запах крови. Я стиснул пальцами ее правое запястье и с размаху двинул о стену. Пистолет выстрелил в третий раз, но наконец полетел на пол.

Я отшвырнул его ногой в дальний угол. Трикси попыталась выцарапать мне глаза. Ногти у нее были будь здоров; я обхватил ее за талию и отшвырнул в сторону, противоположную той, куда полетел пистолет. Она врезалась в стол и покатилась по нему, разбрызгивая во все стороны фрукты и орехи.

А потом затихла на полу, негромко всхлипывая. Один ее чулок покраснел от крови, и она свернулась калачиком, сжимая раненую ногу. Стараясь не касаться рукоятки, я подобрал пистолет и проверил обойму. Она была пуста. Я снова посмотрел на Трикси Виксен.

Поскуливая от боли и страха, она отползла от меня чуть дальше, выставив перед собой руку, словно та могла защитить ее от пули.

– Нет. Пожалуйста, не надо. Я не хотела. Правда не хотела.

Адреналиновый шторм бушевал в моей крови – дикий, бессмысленный.

Мне хотелось убить ее.

Очень хотелось.

Черт, со мной такого еще не случалось – такого прилива ярости, досады и ненависти, смешанных с физическим возбуждением, лишь ненамного уступающим сексуальному. Это уже не сводилось к простым эмоциям. Во всяком случае, к обычным – ручным, сдержанным. Это была сила – темный, необузданный прилив, захлестнувший меня с головой и швырявший, как морская волна – кусок пенопласта. И мне это нравилось.

Какая-то часть меня испытывала глубокое, глумливое наслаждение при виде распростертого на полу беспомощного врага. Этой части меня хотелось, чтобы она продолжала визжать. И чтобы она так и умерла – продолжая визжать.

До сих пор не знаю, что удержало меня от этого. Однако вместо того чтобы пристрелить Трикси, я более или менее спокойно осмотрел ее, оценивая серьезность полученных ранений. Должно быть, одна из пуль, выпущенных ею, пока мы боролись, попала ей в бедро. Рана кровоточила, но не настолько серьезно, чтобы это угрожало ее жизни. Зато нога была вывернута под неестественным углом – значит пуля перебила кость.

– Пожалуйста! – скулила она, не сводя глаз с пистолета, который оказался теперь у меня в руке. – Я сделаю все, как ты скажешь. Только попроси. Господи, только не убивай меня.

Я шагнул к двери. В дверном полотне темнели две пулевые пробоины. Мой собственный голос донесся до меня как чужой, негромкий, убийственно-спокойный:

– Заткнитесь.

Она замолчала, тихонько всхлипывая, спрятав лицо. К запахам в комнате добавился еще один – мочи. Продолжая сжимать ее пистолет за ствол, я рывком распахнул дверь, готовый броситься в студию на бой с проклятием.

Я опоздал.

Труп Эммы лежал на спине посреди коридора. Сегодня она была в коротеньких спортивных шортах и узком эластичном топике. Кровь успела уже собраться в лужицу под ее телом. Одна маленькая, аккуратная дырочка виднелась у нее чуть ниже солнечного сплетения, вторая – на лбу, повыше правого глаза. Она лежала, подогнув ноги, раскинув руки. У правой руки, у самого кончика пальцев лежал пузырек с каким-то лекарством. Она умерла прежде, чем коснулась земли, не успев понять, что случилось.

Выстрелы не могли оказаться точнее, стреляй профессиональный убийца. Шанс на то, что пули попали туда, куда попали, по случайному стечению обстоятельств, приближался к нулю. Это мальоккьо убило ее. Шальные пули просто послужили его инструментом.

Я услышал, как охнула за моей спиной Трикси, и оглянулся: она оцепенело уставилась на лежавшее в коридоре тело.

– Нет, – прошептала она; язык ее заметно заплетался. – Это не по плану. Он не говорил, что так будет.

Я услышал приближающийся топот бегущих ног и, выглянув из двери, увидел, как из-за угла вывернулись пара операторов, Джейк и Артуро. Все четверо застыли на месте, потрясенно глядя на тело Эммы. Кто-то – мне показалось, Джейк, – испустил высокий, писклявый вопль.

До меня вдруг дошло, что я стою над мертвым телом, в нескольких шагах от меня истекает кровью другая женщина – и что пистолет, из которого сделаны все эти выстрелы, находится у меня в руках.

Глаза Трикси округлились: она увидела открывающуюся возможность и не замедлила воспользоваться ею. Губы ее скривились в отчаянной гримасе, и она испустила пронзительный визг.

– Помогите! О Боже, помогите, пока он и меня не убил!

Времени на то, чтобы обдумать дальнейшие действия, у меня оставалось в обрез – с другой стороны, момент оказался из тех, в которые ничего не происходит, так что, кажется, думать можно до бесконечности.

Я промедлил – и в результате Эмма мертва. Хуже того, все указывало на меня как на виновника ее смерти – по крайней мере на ближайшее время. Конечно, рано или поздно экспертиза покажет, что пистолет во время стрельбы находился в руках у Трикси, однако я никогда не был в хороших отношениях с чикагскими правоохранительными органами. По меньшей мере один коп, работавший теперь в отделе внутреннего контроля, с радостью воспользовался бы этой ситуацией, чтобы разделать меня под орех, тем более что орудие убийства в сочетании с показаниями раненой жертвы дали бы ему в руки все карты. Даже если бы мне и удалось доказать свою невиновность в суде, мне пришлось бы провести в тюрьме месяцы, если не годы… Да нет, на самом деле не больше нескольких дней – ровно столько, сколько потребовалось бы Мавре и ее шайке, чтобы найти меня и прикончить. По печальному опыту я знал, что даже самые крепкие тюремные стены не способны защитить от сверхъестественных врагов, если те замыслили убийство.

Я все еще не знал, кто помогает Трикси. Если мне не удастся выяснить личность того, кто стоит за всей этой историей, убийства могут продолжаться. Если меня уберут со сцены, помешать этому будет некому, и одна эта мысль приводила меня в ярость. Смерть Эммы меняла положение дел. Опасные ситуации возникали и прежде, но во время моего дежурства не погибал никто. То есть попытки предпринимались, но оба раза я успевал предотвратить гибель людей. Однако теперь Эмма, единственное преступление которой заключалось в том, что она пыталась заработать на достойную жизнь для своих детей, лежала передо мной мертвая, а дети ее остались сиротами.

Долгую жуткую секунду я смотрел на Трикси, и под этим взглядом она перестала визжать и затихла, негромко всхлипывая. Да, Трикси принадлежала к женскому полу, но в ту минуту она не была для меня женщиной. Она пересекла грань. Насколько я мог судить, убив Эмму, она и ее союзники утратили право считаться людьми.

И будь я проклят, если собирался спустить им это с рук. Только вряд ли я смог бы покарать их, сидя в тюремной камере.

Я повернулся и бросился по коридору в противоположную от свидетелей сторону. Первая же дверь на улицу оказалась заперта. Я чертыхнулся и побежал обратно, к главному выходу. Кто-то кричал, но я не обратил на это внимания. Я бегом одолел последние двадцать футов и собирался толкать дверь с разбегу, когда она сама распахнулась передо мной.

В дверях стояла, задыхаясь, Джоан. На ней были старые джинсы и фланелевая куртка поверх футболки. В одной руке она держала ключи, в другой – молоток с гвоздодером. Она явно только что приехала, и мы с ней едва не столкнулись.

– Что это вы делаете? – спросила она.

Я оглянулся через плечо. Из коридора доносились приближающееся крики и топот тяжелых ног. Похоже, в погоню за мной пустился Бобби. Попытайся он перехватить меня здесь, в коридоре, и мне вряд ли удалось бы высвободиться, не причинив ему вреда – возможно, тяжелых увечий. Я шагнул к двери, в которой продолжала стоять Джоан, но она, побледнев, угрожающе подняла молоток.

– Джоан, – выдохнул я. – Мне нужно уйти.

– Нет, – заявила она. – Не знаю, что у вас тут творится, но я не могу позволить вам уйти. Я слышала выстрелы. Эмма или Триша пострадали.

Мне некогда было спорить. Я выдернул из кармана носовой платок, обернул им рукоять Триксиного пистолета, чтобы сохранить отпечатки, и поднял его так, чтобы ствол не целился в Джоан.

– Нет времени объяснять, но если вы меня не пропустите, все это будет продолжаться. Кто-нибудь из группы может пострадать уже в полночь.

Выражение ее лица сделалось просто-напросто злым.

– Не смейте угрожать этим людям.

– Какие уж тут угрозы! – Я с трудом сдерживался, чтобы не завизжать. Мне противно было делать это, но я наставил на нее пистолет. – Пустите.

Ее затрясло, но она лишь крепче сжала рукоятку молотка и мотнула головой.

– Я не шучу, – сказал я и сделал шаг вперед, насколько мог, изобразив угрожающий вид.

Мгновение Джоан косилась на пистолет. Потом страх начисто исчез с ее лица, сменившись решимостью. Она опустила молоток и шагнула вперед, почти упершись грудью в пистолет.

– Я не могу позволить вам причинить зло кому-либо еще. Если вы хотите уйти, – добавила она вполголоса, – вам придется убить и меня.

Секунду я смотрел на нее. Потом взял пистолет левой рукой за ствол и протянул его ей – рукояткой, замотанной моим носовым платком, вперед.

Она удивленно уставилась на меня.

– Что вы делаете?

– Возьмите, – сказал я. – На рукоятке отпечатки пальцев Трикси, так что не трогайте ее. Она стреляла. Она действует с кем-то сообща, и они несут ответственность за все последние смерти и травмы. Но когда прибудут копы, она наврет им с три короба, и это обернется против меня. Если полиция арестует меня, я не смогу помочь вам, когда они нанесут следующий удар. Мне надо уйти.

Она поежилась, но пистолет взяла. Она держала его так, словно он вот-вот ее укусит.

– Но я не понимаю…

– Джоан. Если бы это я стрелял в них, я бы застрелил и вас. Неужели я дал бы тогда вам пистолет? Вы просто передайте пистолет копам. Ладно?

Она колебалась.

– Помогите мне, – настаивал я. Наверное, в голосе моем звучал уже страх. – Мне нужно вернуться домой, забрать кое-какие вещи и смыться, пока копы не установили наблюдение за моим домом. Попробуйте задержать их. Хотя бы на пять минут, прошу вас. Боже мой, ведь это случится еще, если я не помешаю им!

Она оглянулась через плечо на дверь.

– Ну же, Джоан, – тихо взмолился я. – Господи, пожалуйста, помогите мне.

Наступила тишина, если не считать приближающихся шагов.

– Я, должно быть, сошла с ума, – сказала она. – Я, должно быть, сошла с ума.

И шагнула в сторону.

Я сделал единственное, что мог с учетом обстоятельств. Да, в посторонних глазах это делало меня виновным как черт знает что, но если я хотел еще жить, у меня не было другого выбора.

Я побежал.