Обузданные тучи

Галинкино шефство

На бумажке, которую Ролинский передал Горному, было написано:

«Начальнику станции товарищу Горному.

Прошу освободить меня от должности начальника разведки по причине того, что я болен и совершенно не могу справиться с этой сложной и ответственной работой…».

Не дожидаясь ответа, Ролинский быстро вернулся в свою комнату и порывистым движением вытащил из-под кровати один из своих огромных чемоданов.

Укладываться, поскорее укладываться!.. Он начал собирать ценные вещи — хрупкие детали приборов, торопливо помещая их в ватные гнездышки… Но собрать все было нелегко. Ролинский почувствовал острую головную боль. Профессор растерянно огляделся по сторонам. Его старого сторожа, верного Мустафы, не было. Ролинский беспомощно посмотрел на чемодан… Хаос… Надо собираться, — да только пригодится ли ему все это?

В раздумье старик сел прямо на пол. Из шкафа выползла злосчастная Дженни, и солнечный свет заиграл ослепительным блеском в прозрачных суставах ее тела. Ролинский посмотрел на нее и будто что-то вспомнил. Он собирался исследовать ее. Но теперь это уже не интересовало его. Надо по крайней мере… вернуть ей обычный облик. Черепаха уже не вызывала отвращения у притихшего, печального Ролинского. После всех неудачных приключений она стала ему такой же близкой, как Марго.

— Надо же вернуть ей физиономию!.. — решил Ролинский.

Закутав полотенцем голову, которая начинала невыносимо болеть, старик приступил к манипуляциям с Дженни. Он нагрел немного воды в электрическом чайнике, налил в чайник какую-то жидкость и, намочив в ней тряпку, попытался обернуть ею черепаху. Но черепахе это не понравилось. Дженни свернулась, спряталась в своем панцире.

Профессор тщетно попытался достать ее оттуда. Все было тщетно. Тогда он раздраженно вылил еще горячую жидкость в сосуд и бросил черепаху внутрь.

На мгновение у него мелькнула мысль, что из Дженни может получиться разве что черепаховый суп… Но не хотелось об этом думать, двигаться… Голова болела все сильнее. Профессор прилег на диване и замер, глядя на Дженни тусклым взглядом. В голове гремели колеса, гудели автомобили, а время от времени кто-то словно подъемным краном — брр! — тянул тяжелые камни от виска к виску.

Вдруг за дверью послышался какой-то шепот. Марго потянулась и подошла к двери. Кто-то следил за ним, несомненно следил.

Затем кто-то тихонько постучал в дверь. Старик молчал, затаив дыхание. Но постучали еще сильнее, настойчивее.

Надо открывать! Смущенный Ролинский заметался по комнате, ища, чем бы накрыть сосуд с черепахой. Постучали снова. Задрожали руки, и жидкость расплескалась на стол. Он никак не мог найти крышку.

Стук в дверь погнал старика с сосудом в руках к окну. Ролинский схватил мокрую черепаху и выбросил ее в окно.

Затем он открыл дверь — перед ним стояли Мак и Галинка.

— Папа очень занят, — вежливо сказал Мак, держа в руке поднос с каким-то напитком и апельсинами, — но он попросил нас позаботиться о вас и полечить от головной боли. Может, вам что-нибудь нужно?..

— О, — поддержала его Галинка, — ужасно неприятно, когда целый день болит голова. У меня как-то болела всего два часа, и то мама говорила, что я кряхтела, как большая жаба в болоте.

Мак поставил поднос на стол, а Галинка осмотрелась и потянула носиком воздух.

— Ага, — сказала она, гладя Марго, — вы, наверное, угорели. У вас здесь воняет табаком и еще чем-то. Таким разжигали эту древнюю штуку, на которой моя бабушка когда-то готовила для деда еду. Как она называлась? Кажется, примус!

Ролинский сел на кончик дивана, как готовый к операции больной. А маленькие врачи уже чувствовали себя в его комнате как дома.

— Нет, — поставил диагноз Мак, — у профессора просто нервная головная боль. Надо выпить чего-либо успокоительного, например, валерьянки с бромом, которую передала Рая… Потом вас надо напоить крепким чаем и поставить теплый компресс.

— Да, да, — захлопала в ладоши довольная Галинка, — компресс!

Она увидела на столе сосуд с какой-то жидкостью и мокрую тряпку и бросилась к ней…

— Ох, — испуганно простонал профессор, — это не вода!

— Не вода?.. — в удивлении остановилась Галинка. — А что же это такое?

— Просто какая-то бурда, — сказал профессор. — Ее надо будет вылить.

— Хорошо, хорошо, — сказала Галинка, вполне входя в роль заботливой хозяйки. — Мак принесет свежей водички, а вы сейчас же ложитесь и лежите спокойно. Я все, все сделаю.

Мак побежал с чайником за водой, а Галинка начала уговаривать Ролинского лечь на диван.

— Ну, дедушка, хороший, ложитесь. Я вас прошу! Вы же меня вылечили, вот и я вас вылечу!

Она взяла старика за руку и своей нежной ручкой погладила его шершавые от химических опытов руки. Золотой локон свесился вниз и зацепился за пуговицу на пиджаке профессора. Галинка засмеялась и отцепила локон, но сразу же укоризненно покачала головой:

— Ох, горе какое, пуговица совсем оторвалась. Вот я ее пришью, обязательно пришью. Мак, ты поставил воду?.. Пожалуйста, принеси мне иголку с ниткой.

Растроганный детской лаской, Ролинский лег на диван. Галинка быстро налила в стакан принесенный Маком крепкий чай и села на кончик дивана.

— Я вас напою чаем, — щебетала она. — Нет, нет, не вставайте. Я вас не оболью. Я деда всегда пою, когда он болеет. Не хотите? Нет, нет, обязательно надо. Так! Раскрывайте рот. А знаете, мне так весело, так весело! Мак дважды звонил в больницу, и ему сказали, что врачи испытали одно очень хорошее лекарство, и дед уже выздоравливает. Кто?.. Да мой дед, Омелько. Вам легче? Видите, у вас и глаза выглядят лучше, а то были, только не обижайтесь, как у нашего барана, когда он болел.

Мак принес иглу с ниткой. Компресс уже был готов — теплый и мохнатый, из купального полотенца. Он ласково обернул голову профессора. В бутылочку полились капли.

— Пожалуйста, Николай Иванович, выпейте эти капельки и тогда поспите.

Ролинский выпил с ложечки чая, потом проглотил предписанные лекарства. Он превратился в покорного, послушного ребенка.

— А теперь я потихоньку пришью пуговицу, я тихонечко… А вы вздремните. Мы будем сидеть тихо, как мыши.

Согретый теплым компрессом, профессор успокоился. Он с интересом следил за пальчиками Галинки, которые ловко пришивали пуговицы. Было уютно и тихо. В ногах замурлыкала Марго. Галинка поправила компресс, ее теплая рука задержалась у его лица. Вот девочка оборвала нить. И сомкнулись уставшие глаза профессора.

— Засыпайте, дедушка, — услышал он.

И далеко отступили все мысли, страдания. После многих бессонных ночей, убаюканный ребенком, Ролинский заснул крепким сном, как дитя.