Обязан побеждать

Глава 2

На передовой стоял ад. Полк отбивал очередную танковую атаку озверевшего врага. Его бесило упорство русских, стойко оборонявших неделю стратегическое направление, где вдоль железной дороги проходило широкое гравийное шоссе. У красноармейцев катастрофически не хватало солдат и командиров, выбитых беспрерывными атаками немцев; боеприпасов, которые, казалось, постоянно подвозили на машинах и подводах ночами; орудий, разбитых бомбёжками и артиллерией противника; каши, сухарей и махорки. Но с избытком хватало ненависти и отваги, на которых держались последние силы полка.

В эту горячую минуту санинструктор и лейтенант с «дегтярём» и коробками с патронами нырнули в штабную землянку полка, скрытую в лесу. В неё упиралась извилистая, отрытая в полный профиль траншея.

Заместитель командира полка, а теперь вынужденно командир, что-то кричал в телефонную трубку и смотрел на распахнувшуюся дверь, в которую со всей силой ворвался грохот боя. Майор свирепо глянул на вошедших и властным взмахом руки показал, чтобы они немедленно захлопнули дверь. Затем прокричал в трубку, что без подкрепления не продержится, и уставился на вошедших, скорее на их груз.

– Товарищ майор, лейтенант Белухин прибыл для дальнейшего прохождение службы, вот предписание.

– Мне о тебе ночью докладывали из дивизии, но не время сейчас с тобой заниматься. Отобьём атаку, тогда. Что у вас в мешках?

– Патроны к «дегтярю», ППШа с разбитого грузовика, на котором мы сюда ехали.

– Ах, вот почему не дошла вторая машина. Патронов позарез не хватает. Где машина?

– Километрах в трёх у зарослей бузины, – отчеканила санинструктор.

– Вот что, лейтенант, бери Татьяну, две подводы в санроте и дуйте за боеприпасами. Одна нога здесь, другая там!

– Есть! – Лейтенант козырнул и тут же вместе с Татьяной вылетел в дверь, в траншею, в оглушительный грохот боя.

– Нам туда, в глубине леса санитарные палатки. Там же и тягло.

Разорвавшийся близко вражеский снаряд, обдав упругим, горячим воздухом и песчаной пылью, прибавил прыти.

Подводу удалось взять только одну, так как три телеги с тяжелоранеными бойцами ушли в тыл еще утром. Военврач, понимая, что без боеприпасов полк обречён, выделил старого мерина с широкой телегой, приспособленной для перевозки раненых. Время бежало быстро. Припекало сухое августовское солнце. Где-то там, под раскалённым диском, продолжала висеть «рама».

К полуторке, постоянно понукая мерина, подъехали к двенадцати часам. Принялись собирать разбросанные по траве ящики. Они оказались санинструктору не под силу. Лейтенант носил один, девушка только отыскивала следующий. Пыталась подхватить за ручку, делала несколько шагов и спотыкалась. Лейтенант отбирал ручку, брал ящик на себя и, едва ли не бегом, с мокрой от пота спиной – к телеге.

– Вы лучше сухари из кабины выньте и к телеге несите, – сказал лейтенант, обливаясь потом.

С тревогой в душе услышали усиливающийся гул боя. Особенно часто били вражеские пушки. Полчаса назад было тише. Встревожились: устоит ли сегодня полк? По словам санинструктора, в ротах осталось по два-три десятка бойцов. Бутылки с зажигательной смесью кончились, гранат противотанковых в обрез. Кстати, в кузове были два ящика «лимонок», столько же противотанковых гранат, но всё больше патроны в запаянных цинках и – три коробки мыла. Что несказанно удивило Таню.

– Это тол, товарищ санинструктор, и взрыватели к нему. Пока всё это богатство оставим здесь. Замаскируем. Повозка-то одна, всё не увезёшь.

Торопливо, слыша нарастающую танковую стрельбу, тронулись, выскочили из лесочка на поляну, скатились в ложбинку и тут появился проклятый «фоккер». Он шёл низко, бояться некого! И ударил прицельно. Шальная пуля вспорола бок лошади. Она тут же рухнула. Тане показалось, что слышит смех удачливого и ненавистного фашиста, и кубарем свалилась с подводы.

«Фоккер» развернулся, чтобы расстрелять лейтенанта и санинструктора. Но Белухин успел вооружиться вторым «дегтярем» и в упор всадил очередь зажигательными под брюхо самолёта – этакого радостного покорителя Европы. Машина взмыла вверх, с разворотам на запад, но тут же вспыхнула. Видимо, пуля угодила в бензобак.

– А-а, стервец! Налетался, наскалил зубы! – вскричал лейтенант.

И подумал: не зря выбор возглавить диверсионную группу упал на него, как на стрелка, бьющего в десятку.

На стрельбах в училище приезжий полковник-инспектор из органов разведки сразу же обратил на курсанта внимание. Попросил повторить стрельбу по новой мишени. Костя всадил пули в десятку.

– Чья это мишень? – спросил полковник.

– Курсанта Белухина, – ответил начальник училища. – Таков его почерк из любого оружия, товарищ инспектор. Белухин, ко мне!

Рослый и стройный курсант с короткими русыми волосами выскочил из строя и бегом направился к командирам.

– Товарищ генерал, курсант Белухин по вашему приказанию прибыл, – козырнул Костя.

– Где так научились стрелять? – спросил инспектор.

– В тирах, товарищ полковник, когда на пиротехника собирался учиться в столице. Для кино.

– В тирах многому не научишься, – усомнился полковник, – там мишень почти под носом.

– Глаз и рука у него от отца – красного командира, к сожалению, погибшего в Туркестане. Словом, стрелок, минёр, спортсмен и полиглот, – доложил горделиво начальник училища.

– Какие знаете языки?

– Немецкий, французский и немного английский, товарищ полковник.

– Такой молодец для нас подходит. Забираю, товарищ генерал. Кто ещё десятку выбивает?

– Стреляют неплохо, но в десятку редко. Опыта мало.

Инспектор посмотрел документы курсанта Белухина. Отец, красный кавалерист, погиб в Туркестане, мальчик рос с матерью и дедом в одной из деревень Сибири, остался доволен и выдал начальнику училища предписание: отправить курсанта на базу разведывательного управления для особой подготовки. Назавтра Белухин отбыл в Подмосковье, где в лесном массиве с часовыми на вышках шло изнурительное обучение курсантов, собранных отовсюду, стрельбе из различного оружия, в том числе из снайперской винтовки, рукопашному бою, владению вражеским оружием, разведке, ориентировке на местности, выносливости и многому другому, о чём Костя даже не мог подумать. Преподавателю-полковнику, что нашёл его в училище, понравилось увлечение курсанта пиротехникой с гражданки.

– Это будет ваш козырь в будущих операциях, и конечно же безупречная стрельба.

Полковник оказался прав. Горит первый стервятник где-то в лесу…

Таня сидела на земле и плакала то ли от радости, то ли от горечи: как же они повезут это военное богатство на передовую, которая к этому часу, по всей видимости, уже смята? Рёв вражеских танков сюда доносился отчётливо и уходил в сторону шоссейной дороги, ведущей к железнодорожному узлу, давно разбомблённому авиацией.

Лейтенант по-своёму понял слёзы девушки, слыша танковый гул почти без пушечного огня.

– Вы дрались в полку не один день, знаете его боеспособность, считаете, оборона прорвана и немцы уходят вперёд, не встречая сопротивления?

– Нет, я так не подумала, я от радости за меткий «дегтярь». Помогите мне встать.

Лейтенант подал руку, поддернул девушку. «Пушинка», – подумал Костя. Она вскочила, и резкая боль в правой ноге вызвала короткий вскрик.

– Что с ногой?

– Видать, сильно потянула сухожилия, когда спрыгнула с повозки под огнём «мессера».

– Это не «мессер», а однопилотный истребитель «Фокке-Вульф». Давайте помогу снять сапог, посмотрим.

У них то и дело с официального «вы» речь скатывалась на «ты».

– Помоги, я так боюсь всяких болей, но буду терпеть. – Она умоляюще смотрела на лейтенанта. Скорее всего, с любовью. За сбитый самолёт врага? Или от того, что он молод, симпатичен, с короткой стрижкой под пилоткой, светлоглазый и такой сильный? Нет-нет, она даже и подумать не могла, что он мог её бросить, и так умоляюще смотрела? Если бы у неё появилось такое сомнение, она бы просто возненавидела себя за слабую веру в товарища. Она знала, что вера эта могучая, несгибаемая даже при самых страшных обстоятельствах, под влиянием которых у кое-кого вызревает предательство, с чем, к сожалению, ещё придётся столкнуться. Нет, она так нежно смотрела на него, что за этим угадывалось зарождение первой девичьей любви. Но лейтенант тогда не понял этого взгляда и сосредоточил всё свое внимание на травмированной ноге санинструктора. Он умел вправлять вывихи, учили в лагере, не раскрывая будущее назначение каждого, кто был с ним в группе.

– Это не вывих стопы, – сказала Таня, когда сапог был снят, – это хуже. Сильно потянула связки, болеть будет несколько дней. Надо наложить шины и двигать к передовой.

– Шины не проблема, есть ли смысл идти к траншее? Там хозяйничают немцы, убирая своих и добивая наших раненых.

Тане показалось, что в его голосе послышались нотки скорби и уныния.

– Вы боитесь?

– Товарищ санинструктор, прошу больше никогда не произносить это гадкое слово! – резко сказал лейтенант, и в его светлых и беспокойных глазах коротко полыхнула злость, но от сострадания к девушке быстро улетучилась. – Да, я боюсь быть быстро убитым, я пока не испытывал страха во время бомбёжки или атаки. Не привелось, но это не значит, что я трушу. Мы обязаны выжить и драться до последнего дыхания, до последней капли крови, чтобы не осталось сомнений в упущенных возможностях. Меня кое-чему в училище научили, а подготовленный боец – это главное оружие, не подготовленный – пушечное мясо.

– Прости, Костя, выдала, не подумав, – извиняющимся тоном ответила Таня, слегка кривя алые детские губы от боли в ноге. – Да, здравый смысл – прежде всего. Но ведь мы можем под покровом ночи кого-то спасти от потери крови, от смерти, словом.

– В твоих словах есть резон. Дело к вечеру. Чертовски долго мы грузили подводу. Что подумает майор? Теперь бы груз спрятать от постороннего глаза, загрузиться патронами и за ночь попытаться догнать своих.

– Товарищ лейтенант, но передовая совсем рядом, меньше километра, – говорила Таня умоляющим грудным голосом, но вместе с тем звучащим настойчиво. – Я обязана отыскать раненых и помочь. Может быть, кто-то уцелел. Не могли же погибнуть все. И тогда – на прорыв.

Лейтенант долго молчал. У него не было боевого опыта, но он знал из рассказов раненых фронтовиков, как опасно появляться на поле боя, занятого врагом. Заметят, никакой «дегтярь» не поможет. Окружат и уничтожат. И цена этой смерти – несусветная глупость.

– Нет, санинструктор Котомкина, с растянутой стопой вы останетесь здесь, а я проведу разведку, – с волнением сказал Костя.

Но ни того ни другого сделать не удалось. Едва лейтенант наложил шину на ногу подруге и завалил ветками подводу, как по просёлку, с которого они всё же успели съехать в ложбину, протарахтела вереница мотоциклов с пулеметами, за ними потянулись легкие бронемашины и крытые грузовики с солдатами. Оттуда доносились маршевые песни, игра на губных гармошках. Со стороны траншеи полка слышалась трескотня автоматов. Добивали раненых.

Медленно надвигались сумерки, а по знакомому просёлку всё шли и шли захватчики.