Обязан побеждать

Глава 3

Они лежали под телегой тихо, как мыши. Лейтенант пристроил оптический прицел к винтовке и в просвет между ветками наблюдал за движением врага. Этой массе войск было наплевать, что творилось рядом. Но Костя был уверен, пройдёт какое-то время, появятся солдаты из похоронной команды, что зачищала передовую от раненых, и наткнутся на заметную со стороны кучу веток. Тогда придётся принять бой и подороже продать свою жизнь. Но такой план для лейтенанта не годился. Он не собирался так быстро умирать, не для того прошёл спецподготовку на базе разведывательного управления. Обязан драться, выживать в любых условиях, оправляться и снова наносить удары по врагу. Жаль, не было карты местности. Придётся изучать нюхом. Молодость, прошедшая в таёжном поселке, советы и подсказки деда помогут ему и здесь быстро разобраться в лесной глухомани. И эта глухомань станет теперь его безотказным надежнейшим другом и помощником.

– Таня, как твоя нога? Распухла. Нам надо засветло перебраться в лес. Здесь опасно. Ты сможешь ползти?

– Попробую. Чему-то же я научилась на передовой в боях! – И она сноровисто двинулась за лейтенантом.

Через полчаса они укрылись за разлапистыми клёнами, что росли в лощине, уходящей к густому смешенному лесу.

– Будь пока здесь. Немцы сюда не сунутся. Я мотнусь за кашей, сухарями и, главное, за боеприпасами. Попробую надежно перепрятать, часть принесу сюда. Рано утром уйдём в глубь леса, найдём хорошее убежище.

– Но вы, товарищ лейтенант, собирались прорваться к своим.

– И сейчас не отказываюсь. Но не ползком же с вашей ногой по тылам врага. Подживёт – двинем. И вот ещё что. Сейчас птицы не поют, скоро осень, но кедровка криклива днём, а выпь ночью.

Лейтенант показал крик кедровки.

– Чтобы ты знала, что иду я, а не немец. Это на всякий случай. Потом научу и тебя. Сейчас перекусим кашей, сухарями, и я пойду.

– Я только сейчас поняла, что жутко проголодалась. За весь день – ни крошки во рту. – Таня натянуто улыбнулась.

– Я тоже, – улавливая настроение девушки, бодро ответил Костя, – когда почувствовал, что мы в относительной безопасности до утра.

До телеги было рукой подать. Метров пятьсот. Лейтенант стал прятать в кустах ящики с гранатами, толом, цинки с патронами, прикрывая их прелой и свежей травой. Но большую часть оружия вместе с мешками сухарей и банками с кашей перенес под клены и там тщательно укрыл от посторонних глаз, насколько позволял тусклый свет луны. Чертовски устал. Спина мокрая от пота парила, как после веника в горячей бане. Ноги тряслись и подкашивались. Он никогда не считал себя слабым физически, был натренированным, с упругими бицепсами. Постоянно качал мышцы, марш-броски с полной выкладкой в лагере давали перцу, но ноги никогда не тряслись. А тут от лихорадочно быстрой работы, в полусогнутом состоянии перетаскал и укрыл тонну груза, то большей частью неся перед собой, когда надо было продираться сквозь заросли клена, то на горбу – в открытом месте бегом. Разбередил рану, чувствовал – закровавила. И все без передыху, боялся не управиться к свету. Подумалось: «Это тебе, лейтенант, не учебка, где не было опасения неожиданной стычки с врагом, а боевая обстановка. Вот она какая, изматывающая психологической нагрузкой». Он даже ни разу не вспомнил о своих погибших родных, все мысли занимала суета с переноской военного имущества, доставшегося теперь ему с Таней. И только, когда спрятал последний ящик с патронами, шевельнулась мысль, что с таким арсеналом он жестоко отомстит за гибель родных и за поруганную землю Отечества.

Таня, нахохлившись, как раненая орлица, сидела на единственной шинели погибшего шофёра и не сомкнула глаз, баюкая ушибленную ногу, боясь за Костю и сочувствуя ему из-за своей беспомощности. Она, как и он, знала: чем меньше будет двигаться, тем быстрее спадёт опухоль и нога восстановится, тогда можно прорываться к своим.

– Ну, кажется, перенёс всё. Можешь спать. Я даже приказываю спать. Мы должны быть сильными и всегда в форме.

– Я вас не понимаю, товарищ лейтенант, зачем столько боеприпасов, вы что, собрались партизанить?

– Посмотрим. Заживёт нога, решим. По возможности, будем совершать диверсии в тылу врага, – несколько отвлеченно ответил Костя.

– Но нас только двое…

– Все погибнуть не могли. Кто-то ушёл в леса. Найдём и сколотим группу. Ничто не сближает людей так, не роднит их, как совместное дело или поставленная цель. Всё, спать, через два часа – рассвет. Завтра поговорим на эту тему. А по свету посмотришь мою рану – разбередил ящиками. Всё!

Лейтенант вплотную придвинулся к спине санинструктора и тут же уснул, подложив под ухо правую руку с часами-будильником, который Таня давно заметила. Он спал тихо. Дыхания почти не слышно. А она долго не спала. Чувствовала тепло от его крепкого мускулистого тела и думала о нечаянной, но счастливой встрече, о любви к нему.

«Нашла время, – ругнула она себя, смотря в темень и прислушиваясь к ночным шорохам. – И вообще надо выбросить из головы эти мысли. Но я так молода и не знала ни одного мужчины…»

– Товарищ Таня, нам пора. Восток синеет.

Она вздрогнула и чуть не закричала от неожиданности и страха. Он прикрыл ей ладонью рот. Она была широкая, на всё лицо, и горячая.

– Выползай из-под клена, дальше понесу на спине.

– Этого не хватало!

– Вынужденная мера. Дорога каждая минута. Ты же на себе выносила раненых с поля боя – почему я не могу?

В молочном рассвете Таня увидела на лице товарища печать заботы и беспокойства. Она едва сдержалась от похвальбы в свой адрес. За неделю упорных боёв она вынесла с поля боя, часто под огнем врага, больше двадцати бойцов, среди них одного офицера, которого ночью вместе командиром полка отвезла в дивизионный госпиталь, двух сержантов. Шестнадцать были тяжелораненые. Известно, что такой раненый тяжел как куль с песком. Он почти не управляет своим телом. Тащила их вместе с оружием. Вес же у самой вместе с амуницией всего сорок килограммов. По только что рожденному и быстро дошедшему до передовой Приказу № 281 о награждении санитаров и медсестер, ей полагалась медаль «За боевые заслуги». И по горячим следам она была представлена к награде. Об этом ей сказал политрук полка вечером перед отъездом в санбат. Таня смешалась, горячо поблагодарила капитана и совсем не по уставу проговорила: «Я старалась спасти жизни своим боевым товарищам».

«Вот за такое старание и награда! Ты у нас такая первая. Наградную утром отправил в дивизию. Жди».

Где теперь эта наградная? Разве о ней речь, хорошо, что смолчала. Сейчас о другом думать придется, как скорее встать в строй.

– Ах, какая я вам обуза!

– Ничего не поделаешь, хорошо, что у тебя ещё не ранение от пулеметов этого «фоккера». Нас двое, а двое – не один. Дух выше. В марше молчок, надо экономить силы.

– А как же рана? Надо же посмотреть и перевязать.

– Придём на новое место – тогда.

Лейтенант нагрузился под завязку. Таня на спине коленками ему в подмышки – почти бараний вес. Но на девушке висела винтовка с оптикой и рюкзак, набитый цинками, банками с кашей, сухарями в мешке. У него на груди висел «дегтярь» с полным диском, автомат ППШ, а на поясе запасные диски. Всё это тянуло на добрый центнер. Марш-броски с полной выкладкой в училище, в лагере, а теперь настоящий, боевой – младенцы против богатыря. Но он шёл твердо, размеренно экономя силы. Хотя знал, что в этот ранний час их никто не потревожит, но подстраховаться никогда не грешно. Он хорошо помнил наставление полковника. Потом эту мысль внушал Тане и не раз. А заключалась она в том, что полковник – боевой офицер царской армии, умудренный опытом и великолепно теоретически подкованный, говорил: «Никогда не ставьте врага ниже своих способностей, но будьте всегда уверены в своём моральном превосходстве, от чего ваши силы увеличатся. Врага надо понимать, знать его повадки, сильные и слабые стороны. Если не будешь знать – быстро на смерть напорешься. Ищи его слабую струну, бей по ней во всю свою силу. Он занервничает, станет ошибаться и сам подставится под удар».

Это наставление Костя запомнил основательно. Он же сейчас ничего не знал о враге, а также о местности, где находился. Могла помочь карта. Насколько мал или огромен по площади лес, в который он торопился войти; где сейчас наши части; как глубоко они с Таней оказались в тылу врага? Все эти, пока не разрешимые вопросы давали право на перестраховку. Разумную, конечно. Иначе ты – пленник страха, он вцепится в тебя клещами, и ты не активный боец, а смертник. Жизнь его сейчас ценилась куда дороже, чем, скажем, сутки назад. Его смерть повлечёт смерть его боевого, пока единственного товарища, а то и плен. Надругательство. Потому лейтенант действовал так, а не иначе.

Он вошёл в лес и стал отыскивать глубокую балку, заросшую деревьями и кустарником, куда можно было бы перенести военное имущество и оставить там санинструктора. Вместе с тем мысли его были заняты обстановкой в районе незнакомой ему железнодорожной станции, которую немцы благополучно восстановят и будут гнать через неё вагоны с техникой, продовольствием, цистерны с горючим. Думал он также о том, как создать крепость в облюбованном им местечке на случай карательной атаки фашистов. А она последует. Отсиживаться в лесу лейтенант не собирался.

Скорее бы зажила нога у Тани. Но она что-то невероятно распухла за ночь, посинела.

«Порваны сухожилия, как бы девушка не осталась хромоногой», – подумал лейтенант. Про свою рану тоже не забыл. Там слегка пощипывало. Устроятся, Таня посмотрит и перевяжет.

– Неужели я разорвала ахиллово сухожилие? – со страхом сказала Таня, сжимая перед невысокой грудью кулачки.

– Похоже, – согласился лейтенант, – к счастью, мы тут же приняли меры, туго наложили шины на стопу. Потому, товарищ Таня, два дня лежать!

– Я понимаю, это самый короткий путь не быть обузой, и подчиняюсь, – с некоторой дрожью в голосе ответила девушка.

– Вот и славно, не придётся применять командирский голос.

Таня снисходительно улыбнулась.

– Товарищ Таня, – ровным голосом сказал лейтенант, – мы – боевое подразделение, а в нём всегда должен быть командир, и приказы его должны выполняться без оговорок. Пока сумеречно от плотных облаков, я двину за боекомплектом.

– Ну а рана! Нельзя запускать, если кровоточит!

– Правильно! – и стал расстегивать гимнастерку.

Таня сноровисто сняла повязку.

– Есть покраснение, обработаем соляным раствором. Щиплет? Ничего страшного. Постарайся, Костя, на этом плече день-два ничего не носить. Быстрее заживёт.

– Есть, товарищ санинструктор. Так, я в полной боевой, – шутил он, надевая гимнастерку с помощью Тани, – осталось затянуть портупею. И я пошёл.

Костя мотался к клёнам всё утро. Перенёс только часть, но весь драгоценный тол, взрыватели, катушку провода с адской машинкой, гранаты и всю провизию спрятал в укромном месте, куда разумный человек добровольно нос совать не станет. Сухари и консервы – рядом с ними.

– Теперь пора подкрепиться всухомятку – и на поиски воды.

– Да, наши фляжки почти пустые. Кстати, в машине я видела канистру со спиртом. Он бы нам очень пригодился.

– Спирта нет, вытек. Канистру для воды принёс.

– Мы обеспечены почти, как Робинзон.

– Только условия довольно разные. Мы в тылу у лютого врага и надвигается осень с холодными ночами, а мы в летней форме.

Они дружно хрустели сухарями, жевали перловую жирную кашу. Скупо запили остатками воды.

– Ну вот. С голодным можно равняться, – сказал Костя, – теперь, товарищ Таня, дневалить, а я часок отдохну, восстановлю силы.

Он дремал, а она, прислушиваясь к шуму леса, к его сочному и приятному, даже несколько пряному запаху, неотрывно смотрела на него. Нога почти не беспокоила, но опухоль не спадала. Рано, и суток нет, как она резко подвернула ногу, сиганув с подводы под пулемётным огнем. Она думала о Косте. О том обычном во фронтовой жизни знакомстве, и вместе с тем невероятном, возможно, судьбоносном. Вторые сутки вместе, а кроме звания, имени и фамилии о нём, больше ничего не знала. Правда, Костя сказал «по секрету», что его готовили совершать диверсии в тылу врага. Потому он такой выносливый и отличный стрелок. Сбил «фоккера»! Это ж неслыханная удача! Случайностью такой выстрел быть не может. Он бил прицельно. А ДП – оружие грозное. Бил зажигательными пулями. Словно заранее готовился. Да-да, он готовился, он готов ответить ударом на удар и очень мощно! Скорее бы заживала нога, и она – его второй номер. Возьмётся изучать снайперскую винтовку, Костя научит бить в цель.

Она вздрогнула, услышав тихий мелодичный звон часов. Час пролетел, как одно мгновение. Лейтенант открыл глаза, сел.

– Как там за нашим логовом, товарищ Таня?

– Спокойно, товарищ Костя, слышны только легкий шум леса да безголосые запахи.

– Ну что ж, огляжусь и – ноги в руки. Мне кажется, мы находимся на какой-то возвышенности, уклон идёт в сторону предполагаемой станции.

– Да, по моим соображениям, железная дорога севернее нас. И не очень далеко. Я только однажды проезжала по шоссе и заметила рядом со станцией мост для машин и железнодорожный. Он тогда был цел. Там течёт небольшая речка.

– Это уже кое-что, товарищ Таня. Вот пара «лимонок» на всякий случай. Знаешь, как пользоваться?

– Знаю, – с дрожью в голосе сказала Таня. – Возвращайтесь скорее, товарищ лейтенант.

– Как только разыщу воду и налью целую канистру. Заодно подыщу запасную позицию. Глубокую разведку проведу завтра на рассвете. Ночью без компаса лучше не ходить, да по незнакомой местности. Глаза ветками выколешь.

– Я заметила, ваши часы с компасом?

– Не очень надежен, барахлит.

Он встал, подхватил «дегтярь», сунул в рюкзак два запасных диска и, низко пригибаясь от веток, шагнул в опасность.

– Удачи, Костя!

– К чёрту! – откликнулся и бесшумно исчез, стараясь не оставлять на траве следов. И в нескольких метрах от ночлега напоролся на группу своих, вместе со знакомым офицером-особистом. Никудышнов был ранен в ногу, опираясь на палку, шёл сзади двух бойцов.

– Товарищ майор, я вас знаю. Стойте! – спрятавшись за дерево, крикнул Белухин.

– Ложись, к бою! – последовала команда, и все трое упали на землю, подставляя неизвестному человеку бока.

– Не стрелять! Я лейтенант Белухин. Два дня назад я с вами разговаривал в штабе дивизии.

– Как я могу тебе поверить? Покажись!

– Уберите пистолет, тогда покажусь. Поостеречься в тылу не грех.

– Как ты разговариваешь со старшим по званию, да я тебя…

– Не вы меня, а я вас мог бы срезать одной очередью из «дегтяря». Как вы здесь оказались? Штаб находился гораздо восточнее.

– Не тебе меня допрашивать.

– Как хотите, но вы у меня под прицелом.

– Ладно, я помню твой голос. Но ты должен был драться в составе полка, а празднуешь, как видно, здесь труса.

– Он не трус, он сбил из ДП «фоккера», – неожиданно раздался голос Тани. Она стояла в нескольких метрах от лейтенанта, опираясь на винтовку. – Я вас тоже знаю, товарищ майор. Вы Никудышнов из особого отдела дивизии, допрашивали меня по поводу пулевого ранения одного бойца в спину.

Эта неприятная история с разжалованным за пьянку старшиной во время службы в роте по охране продовольственных складов врезалась в память Котомкиной надолго. Разжалованный в рядовые старшина попал в полк стрелком за месяц до появления в нём санинструктора. Таня слышала о нём нехорошие разговоры, якобы его сразу же взял на карандаш майор Никудышнов в качестве сексота, как выражались бойцы. По его доносу арестовали двух молодых бойцов за трусость. Они не нашли в себе силы и не пошли в атаку в составе роты в свой первый день на передовой. После беседы с замполитом, понюхав пороха, оба парня на завтра ходили в атаку едва ли не первые. И вот разжалованный получил пулю меж лопаток в одной из контратак. Таня его перевязывала. Он был обречён на смерть и попросил девушку сообщить в особый отдел, что его подстрелили свои же. Таня быстро не смогла выполнить просьбу умирающего – шли изнурительные оборонительные бои. Майор Никудышнов сам прибыл в полк и допрашивал Котомкину о характере ранения. Она подтвердила, что ранение пулевое. На вопрос: «Кто это мог сделать?» – санинструктор, разумеется, ответа не знала. Майор стал допрашивать бойцов взвода, в котором числился разжалованный. То, что взвод таял на глазах от натиска фашистов и контратак защитников, майора-особиста интересовало мало. Он так и уехал в дивизию ни с чем, провожаемый недобрыми взглядами бойцов.

– Это уже теплее, – сказал майор, поморщившись, поднимаясь с земли и опуская пистолет. Рядовые последовали за ним. – Как старший по званию и по должности, я обязан вас допросить: что вы тут делаете и как тут оказались?

– Мы ехали в полк на полуторке с боеприпасами. В трех километрах от траншеи нас обстрелял «фоккер». Водитель погиб. Мы все же добрались до передовой с мешками патронов, – сдержанно отвечал Белухин.

– А что за сказку рассказывает санинструктор про сбитый «фоккер»?

– Это не сказка, я его сбил, когда он второй раз атаковал нас. Мы везли на телеге боеприпасы в полк. Но полк погиб.

– Да, полк героически дрался и погиб. Вы же, я так полагаю, струсили и в полк не явились. И сейчас сочиняете небылицу про боеприпасы и телегу. Я вынужден вас арестовать за трусость.

– Но-но, товарищ майор, я бью без промаха. Как вы горазды на аресты! И снова повторяю: по приказу командира полка везли боеприпасы с разбитой машины на телеге в полк!

– Так, что же вы намерены теперь делать? – смирившись, спросил майор.

– Сначала вас накормить, а потом вместе с вами драться в тылу врага.

– Вы пойдете с нами пробиваться к своим, а там разберёмся.

– Мы не можем сейчас идти. Санинструктор сильно повредила ногу и ей ходить категорически запрещено несколько дней.

– Ерунда, приказываю сдать оружие и идти впереди нас.

– Вы ранены, и мы не сможем вынести человека по тылам врага к нашим. Мы будем драться здесь. А там будет видно. Санинструктор, перевяжите майора. Потом мы их накормим кашей с сухарями.

– Откуда они у вас?

– Всё с той же разбитой полуторки.

Майор, тяжело опираясь на суковатую палку, а за ним бойцы пошли за Таней к биваку. Раненый майор, опасливо оглядывая заросли, с трудом опустился на землю. Таня подсела к нему, распахнув санитарную сумку, сняла порванный осколком правый сапог, завернула разрезанную гачу, оголив рану на мышце. Она была не глубокая, но рваная, с запекшейся кровью. Осколка не видно.

– Рана неопасная, товарищ майор, стала подсыхать. Но где же осколок?

– Рядовой Кущин помог снять мне сапог. Осколок торчал там. Боец его ножом зацепил и выдернул. Я взял его на память. Вот он, у меня в кармане.

Майор, кривясь, достал синеватую, с тыквенное семя, пластинку.

– Вам повезло, – сказала Таня, – осколок был на излете, иначе пробил бы мышцу до кости и сидел бы там, как горячее семечко, разжигая рану. Кто перевязывал?

– Кущин.

– Парень немного перестарался, сильно перетянул сосуды… – Таня всматривалась в рану. – С одного края пошла едва заметная синева.

– Что, гангрена? – испугался майор.

– Пока нет ничего страшного, вовремя вы на нас вышли. Сейчас я обработаю рану раствором из соли, как это делала утром лейтенанту. Он снимет зачаток воспаления. Через пару дней заживёт как на собаке.

– Как выражаешься со старшим по званию?! – вспылил майор.

– Простите, товарищ майор, за такое сравнение. Но рана требует обработки, перевязки и ухода.

Таня говорила, а руки её, словно две чайки, летали над ногой офицера, обрабатывая неглубокое повреждение мышцы. Она достала из сумки склянку с раствором, смочила им кусочек хлопчатобумажной ткани, наложила на рану, забинтовала. Затем снова натянула на ногу сапог.

– Вам бы денек-два не двигаться, товарищ майор.

– Нет, мы не можем отсиживаться, как вы, пойдём на прорыв.

– Вам виднее, – сказал лейтенант, извлек из тайника по банке тушёнки, сухари и подал рядовому. – Ешьте плотно и двигайте, коль такое решение. Я иду на разведку, пока день. У меня ни карты, ни бинокля, ни компаса нормального.

– Вы держите меня под прицелом, потому вынужден отпустить, а то бы я с вами детально разобрался.

– Ну вот, вы мне снова угрожаете, а я никому – только фашистам. Завтра ударю по станции. Не попадите в облаву. Удачи, – пасмурно сказал Костя.

Конопатый, ниже среднего роста, как и майор, плотный боец Кущин неожиданно вскочил, держа банку и ложку в руках, порываясь к Белухину.

– Товарищ лейтенант, а я бы остался. Вижу, вы боевой офицер.

– Отставить, рядовой Кущин! Кто меня будет охранять, я ранен.

– Я в вашем ранении не виноват. Все беды от командиров.

– Отставить паникёрство! – резко сказал майор. – Оно трибуналом пахнет.

– А что, неправда? Мне дали команду – я в бой пошёл впереди вас и одного обера завалил. Он в вас из пистолета целился. Ещё секунда – и хана! Я вас спас, а вы мне трибуналом грозитесь. За что? За танки, которые смяли нашу роту на подходе к передовой?

– Ладно, рядовой, забудем плохое. Надо думать о будущем.

– Я бы взял тебя, но ты в команде майора, тем более раненого, – ответил Белухин, сожалея. – Не обижайся, мне пора.

Возня с майором и его бойцами отняла у Белухина драгоценный час. После сытной трапезы, дав группе несколько банок каши и сухари, лейтенант проводил майора и, зная коварство особистов, держа его под прицелом, указал примерное направление, где может быть передовая, некоторое время выжидал: не вернутся ли те назад? Затем торопливо отправился выполнять свою задачу.