Объяснение без слов

2

Прихожу домой в начале шестого и чувствую разлитый по прихожей аромат свежего кофе. Уилфред дома, значит, разговор состоится уже сейчас. Тянуть до завтра или откладывать беседу на выходные нет смысла. Мое сердце замирает от страха.

— Детка, это ты? — кричит Уил из кухни.

Глубоко вздыхаю, боясь, что мой голос зазвучит неестественно или зазвенит от напряжения.

— Да, я. Была у Мелиссы. Почему ты не на ипподроме? — Вешаю сумку на крючок и медленно иду на кухню.

— Сейчас посмеешься, — громко говорит Уил. — Сегодня я шлепнулся на пятую точку!

Слушаю его вполуха, гадая, с чего начать разговор и стоит ли делать это сейчас же или лучше сначала выпить кофе и привести в порядок мысли.

— Думаешь, столь злую шутку надо мной сыграли студенты? — весело продолжает Уил.

Вхожу в кухню и приостанавливаюсь на пороге. Уил, по давно заведенной привычке, вполоборота поворачивает голову и выпячивает губы. Приближаюсь к нему со смешанным чувством нежности, отчаяния и тоски, приподнимаюсь на цыпочки и чмокаю его.

— Привет, — ласково шепчет он.

— Привет, — говорю в ответ я, спеша отвернуться.

— Так вот, представляешь себе, — продолжает Уил, — я по собственной рассеянности «сел» на стул, который парой минут ранее придвинул к стенному шкафу, чтобы достать с верхней полки стопку тетрадей. — Смеется, потирает копчик. — Как раз в ту минуту, когда я с вытянутой от изумления и боли физиономией приземлился на пол, в кабинет вошла Гринлоу. У нее глаза полезли на лоб!

Рассеянно улыбаюсь, думая вовсе не о «синем чулке», Лауре Гринлоу, секретарше их декана. Все мои мысли о том, как черная рубашка, которую на прошлых выходных мы купили вместе, плотно обтягивает плечи Уилфреда, о том, как забавно на нем смотрится клетчатый передник, и о том, что его низкий голос звучит до невозможности ласково. У меня на душе скребут кошки. Чтобы чем-нибудь себя занять, я беру вторую разделочную доску и принимаюсь нарезать ломтиками моцареллу для бутербродов с тунцом, которыми занят Уил.

— Так что мне сегодня не до ипподрома, — усмехаясь, говорит он. — Я хотел было съездить туда просто, чтобы навестить Красавца, но что-то слишком плохо себя почувствовал. Решил отправиться домой и прилечь. — Он снова потирает низ спины тыльной стороной руки, испачканной тунцом.

До меня лишь теперь доходит, о чем речь. И кажется, что у меня тоже болит копчик. Подобное со мной случается нередко. Уил ранит палец ножом — и моя рука тоже начинает саднить, страдает зубной болью — и я чувствую, как ноют и мои совершенно здоровые зубы. Интересно, у всех ли так? Делается невыносимо, и я спешу прогнать грусть.

— Так почему же ты не лег? — спрашиваю как можно более ласковым голосом.

Уил кивает на бутерброды и улыбается открытой несколько усталой улыбкой.

— Захотел перекусить.

Нежно обхватываю руку, в которой он держит нож.

— Позвонил бы мне. Я сразу приехала бы и поухаживала за тобой.

Уил, смеясь, прикасается пальцем к кончику моего носа.

— Что-что, а ухаживать за больными ты, прости, не умеешь.

— Это еще почему? — возмущаюсь я.

— Потому что вечно путаешь лекарства, кофе варишь наспех, а готовить так толком и не научилась. — Уил треплет меня по щеке. — Но меня это ничуть не смущает. — Он берет с моей доски кусочки сыра и раскладывает их по бутербродам.

— Зато я прекрасно справляюсь с обязанностями поваренка! — восклицаю я, не придумав достойных возражений. — Ты сам всегда так говоришь!

Уил смеется.

— Что верно, то верно. Ты — самый хорошенький поваренок на всем белом свете!

У меня на секунду замирает сердце, но на смену мимолетной радости является прилив грусти. Подобными нежными глупостями Уил лишь сбивает меня с толку. Я в который раз воспаряю под облака, снова надеюсь, что наши отношения — не просто игра, но ничего не меняется.

На мгновение-другое отворачиваюсь к окну и собираю все свое мужество.

— Уилфред…

— Да?

Резко поворачиваюсь и смело смотрю ему в глаза. Он, явно не подозревая, о чем пойдет речь, раскладывает бутерброды на плоском блюде.

— Нам надо серьезно… — начинаю я.

— Ай!.. — вскрикивает Уил, опуская блюдо на стол и хватаясь за копчик.

— Что? — испуганно спрашиваю я.

Он сдавленно смеется.

— Вот ведь зараза! Болит… Будто пронзило стрелой.

— Может, стоит обратиться к врачу? — снова ощущая боль в низу спины и забывая про неначатый важный разговор, предлагаю я. — Давай я отвезу тебя в больницу?

Уил качает головой.

— Нет, спасибо. У меня же не перелом, а всего лишь ушиб. Надо бы просто полежать. Все пройдет само собой.

— Давай хотя бы позвоним Корнелии? — говорю я, беря его за руку, чтобы отвести в комнату. — Пусть приедет, взглянет на тебя?

Корнелия — это мать Уилфреда. Сейчас она на пенсии, но всю жизнь проработала врачом общей практики.

Выходим из кухни. Уил усмехается.

— Мамочка, скорей все бросай и мчи к сыночку, он ударился попкой! Нет, Джу, это смешно.

— Тогда я просто позвоню ей, спрошу, что делать, — не унимаюсь я. Приостанавливаемся в прихожей. — Куда тебя вести? В спальню или в гостиную?

— Конечно, в гостиную, — отвечает Уил чуть насмешливым тоном. — Время еще детское. И потом я ведь не тяжело больной. Пока прилягу на диване, а там… — Он осторожно, но настойчиво высвобождает руку и гладит меня по голове. — Спасибо, Джу, но не стоит так волноваться. Я почти в порядке.

— Я все же позвоню Корнелии, — твердо говорю я.

Не знаю, изменились ли бы наши с Уилфредовой матерью отношения, если бы я официально стала для нее невесткой, а она для меня — свекровью. Но пока мы вполне сносно ладим, даже как будто симпатичны друг другу. Корнелия советует купить мазь от ушибов. Записываю название, бегу в ближайшую аптеку, натираю Уилу больное место и иду на кухню за бутербродами и кофе.

По-хорошему надо бы отложить серьезную беседу до лучших времен, но меня опять изводит тревога. В конце концов, Уил и впрямь почти в норме, говорю себе. Мазь снимет боль, и можно будет спокойно возобновить разговор.

— Ну как? — спрашиваю, опуская на кофейный столик поднос с блюдом и двумя чашками.

Уил улыбается светлой ласковой улыбкой, от которой в моей душе опять загорается обманчиво-волнительное чувство. Усилием воли прогоняю его.

— Намного лучше, — говорит он. — Ты делаешь успехи!

— Успехи? — озадаченно переспрашиваю я.

— Мазь купила, какую надо, и намазала меня, прямо как настоящая медсестра, — шутливым тоном произносит Уил, отодвигаясь дальше к диванной спинке и похлопывая по свободному месту с краю.

Сажусь. Он кладет руку мне на талию и смотрит на меня блестящими глазами.

— Может, еще и покормите больного, а, сестричка?

Черт! Все идет не так, думаю я. Игривость и дурашливость сейчас очень не к месту. Качаю головой, хотя мысль о том, что я омрачу любимому вечер, отзывается в сердце протестом. Увы, тянуть дальше, честное слово, некуда. Тяжело вздыхаю.

— Нет уж. Кормить тебя я не буду. Потому что и сама голодная.

— Мы могли бы поесть вместе, — продолжает Уил в прежнем несерьезном тоне. — Ты берешь бутерброд, откусываешь кусочек сама, подносишь его к моему рту, я тоже откусываю…

Шлепаю его по плечу.

— Прекрати!

— Почему? — с невинным видом спрашивает Уил.

Эх! Как было бы здорово, если бы я могла, не ломая голову над столь глобальными вопросами, подурачиться с ним на пару. Наверное, разумнее пересилить себя, потерпеть, дождаться более удобного случая. Но я, уже заговорив о своей проблеме вслух, больше не в состоянии молчать.

Уил, так и не получая ответа, с шутливо преувеличенным кряхтеньем кладет на подлокотник подушку, полусадится и берет чашку с кофе и бутерброд.

— Ладно-ладно… — грозит он, прищуриваясь и часто кивая. — Я тебе это припомню.

Надо бы ответить шуткой, но мне сейчас не до смеха. Натянуто улыбаюсь и отворачиваюсь. Уил отпивает кофе, ставит чашку на столик, берет пульт и включает телевизор.

Проклятое телевидение! Еще немного — и сбудутся пророчества Рэя Брэдбери! Не станет книг, умрет человеческая душа… Смотрю на движущуюся пестроту экрана и злюсь на изображения незнакомых и ненавистных мне людей. Сегодня должна решиться моя судьба, а им нет до этого никакого дела. Они врываются в наш дом и хозяйничают тут, ни о чем не спрашивая, ни во что не вникая…

Несколько раз глубоко вздыхаю. Надо отбросить внезапную злобу и все посторонние мысли и сосредоточиться на главном. Быстро прокручиваю в голове все, что задумала сказать Уилфреду по пути от Мелиссы домой. Сердце колотится беспокойно и часто. Откашливаюсь.

— Уил…

Черт возьми! Телевизор работает так громко, что даже я сама почти не слышу своего голоса. Беру пульт, убавляю громкость и какое-то время в нерешительности молчу.

— Нам надо серьезно поговорить. — Облегченно вздыхаю. Первая фраза сказана, остальное получится само собой. — Видишь ли, я вдруг задумалась о том, что со мной… гм… с нами будет через пять, десять лет. И мне сделалось неуютно. — Нервно хихикаю, глядя на телеэкран и ничего не видя. — Сначала я никак не могла понять, откуда это неприятное чувство. А потом до меня дошло: если все будет идти так, как теперь, то рано или поздно…

Умолкаю на полуслове, уловив странный звук. И не верю своим ушам — Уил издает приглушенное храпение. Неужели же он?..

Медленно поворачиваю голову и, сознавая, как глупо я выглядела со стороны, толкая замысловатую речь пустоте, краснею. Мой любимый умиротворенно спит.

Просыпаемся в спальне, в обычное время. Я легла, как только выяснила, что беседы не состоится. А Уил, очевидно, перешел сюда посреди ночи.

Он, как всегда, в знак приветствия нежно пошлепывает меня по плечу, первым встает с кровати и, напевая, идет принимать душ. Я чувствую себя так, будто не выполнила некое жизненно важное задание. На сердце тяжесть, в голове туман. Надо подняться и причесаться, но совсем нет сил.

Уил выходит из ванной бодрый и свежий, с мокрыми волосами и полотенцем вокруг бедер.

— Ты еще лежишь? — удивляется он. — Нездоровится? — Его брови озабоченно сдвигаются.

Вздыхаю.

— Не то чтобы… У меня сегодня не так много дел. — Я вру. Мне бы с утра до вечера просиживать в библиотеке, потому что не хватает материала для диссертации, а я занята бог знает чем. Даже стыдно.

— Правда? — изумленно спрашивает Уил, раскрывая дверцы шкафа. — Ты же все твердишь: времени в обрез. Дорог каждый день, каждый час…

— Гм… — Сажусь на кровати, расправляя волосы и надеясь, что мое лицо не слишком помятое.

У меня привычка спать на боку, подложив под щеку руку. Из-за этого по утрам полфизиономии вечно в красных полосах от пальцев. Пытаюсь приучить себя спать на спине, но пока безрезультатно.

— Да, времени у меня и впрямь совсем немного… Но я… слишком устала. Решила немного передохнуть.

Уил кивает, снимая с вешалки серую рубашку. Люблю, когда он в светлом. И черный ему тоже очень идет. Его самого одежда как будто не особенно волнует. Для него главное — чистота и комфорт. Я же не перестаю тайно восхищаться тем, как ладно сидит на нем любая вещь.

Наблюдаю, как он одевается, и гадаю: имею ли я право считать его своим? Уил застегивает ремень на брюках и кивает на дверь.

— А мне бы сегодня не задерживаться.

Я будто пробуждаюсь от полудремы.

— Ты спешишь?

— Да.

— А… как ты себя чувствуешь?

— Так, будто позорного падения и не было. Все благодаря тебе. — Он посылает мне воздушный поцелуй, сверкает белозубой улыбкой и исчезает за дверью.

Охваченная внезапным страхом, я вскакиваю с кровати и несусь в душ. До вечера тянуть нельзя, стучит в висках. Сегодня, раз ему намного лучше, он непременно помчит на ипподром, вернется поздно, уставший… Завтра повторится то же самое. А я точно свихнусь.

Наспех ополоснувшись и почистив зубы, хватаю халат и надеваю его уже на ходу. Бегу на кухню. Уил сидит за столом с газетой. Тяжело дыша, останавливаюсь напротив, смотрю на свернутую вчетверо пеструю страницу и не знаю, что говорить.

— Хочешь узнать последние новости? — спрашивает из-за газеты Уил. — Оказывается, Хиллари Клинтон…

— Нет! — выпаливаю я.

Он удивленно поднимает на меня глаза.

— Политика меня не интересует! — восклицаю я.

Уил растерянно моргает.

Да, я веду себя по-идиотски. Надо немедленно успокоиться, не то все испорчу. Смеюсь, проводя руками по волосам и только теперь вспоминая о том, что я забыла расчесаться и стою перед бойфрендом растрепанная, как ведьма. Нет, так дело не пойдет!

— Тебя не интересует политика? — переспрашивает Уил. — А мне казалось…

Перебиваю его звенящим от волнения смехом.

— Не интересует именно сегодня, сейчас.

Уил всматривается в меня так, будто заметил, что я среди снежной зимы вдруг ни с того ни с сего покрылась бронзовым загаром.

— У тебя точно… ничего не болит? — спрашивает он.

— А ты точно спешишь?! — снова ужасно волнуясь, восклицаю я.

Уил откладывает газету и смотрит на часы.

— Да, спешу.

Щелкает кофеварка. Я, не вполне давая себе отчет в том, что делаю, подскакиваю к буфету, достаю две чашки, наливаю в них кофе и протягиваю одну Уилу.

— Спасибо, — бормочет он.

— Но ведь минут десять у тебя найдется? — спрашиваю я, задыхаясь от тревоги, которую уже не в силах терпеть.

Уил немного склоняет голову набок, пытливее в меня всматривается и не отвечает. Я хватаю чашку с кофе, проливаю его себе на руку, ставлю чашку на стол и, дуя на пальцы, тяжело опускаюсь на стул.

— Может, намочить полотенце холодной водой? — хмурясь, предлагает Уил. — Приложишь, и станет легче.

Качаю головой.

— Спасибо, не нужно.

Он встает, подходит ко мне, берет мою руку, подносит ее к губам и дует на нее так, что я почти не чувствую боли.

— Лучше? — спрашивает Уил.

Киваю, растягивая губы в улыбке.

— Что с тобой? — шепчет он.

Проглатываю слюну.

— Ничего. То есть… помнишь, о чем я завела вчера речь? — выпаливаю скороговоркой.

Уил на миг задумывается, приподнимая бровь.

— Когда?

— В гостиной… — Я не свожу с него глаз. — Хоть что-то ты же наверняка услышал? Хотя бы самое начало?..

Уил морщит лоб и медленно качает головой.

— Прости… вчера я отключился незаметно для самого себя. Наверное, очень нуждался в отдыхе. О чем ты завела речь?

— Гм… в двух словах не объяснишь. Но это очень важно, — торопливо добавляю я.

— Что-нибудь случилось? — спрашивает Уил, наклоняя вперед голову и сильнее хмурясь.

— Нет, пока ничего… но если мы не поговорим в ближайшее время… боюсь, что-нибудь случится. — Необожженной рукой на миг обнимаю его за пояс, убираю руку и прижимаю ее к своей груди.

Уил смотрит на меня настороженно и с легким испугом.

— Если это касается здоровья или чего-то не менее важного… тогда, пожалуйста, скажи прямо сейчас. Если надо поговорить, давай поговорим. Если потребуется время, тогда я даже отменю встречу с Джонсоном. Он сказал, что заедет ко мне перед занятиями. У проектировщиков возникли некоторые проблемы…

Быстро качаю головой.

— Нет, это не связано со здоровьем. Ну, разве что… косвенно. И совсем чуть-чуть. Давай встретимся сегодня во время ланча, и я все объясню.

Уилфред продолжительно смотрит мне в глаза и медленно кивает.

Я третий год учусь в аспирантуре и смертельно устала от споров с научным руководителем и поездок в библиотеку. Порой мне кажется, что, если бы не Мортон, я защитила бы диссертацию еще год назад. Он вечно ворчит, что собранный мною материал то чересчур избитый, то слишком своеобразный. А мне всякий раз приходится доказывать обратное.

Тема моей работы: «Верования, племенные обычаи и церемонии индейцев навахо». Позапрошлое и прошлое лето я провела в Аризоне. Жила во Флэгстаффе и Уиндоу-Роке, откуда ездила в более мелкие городишки — Блю-Гэп, Раф-Рок, Пиньон. Уил навещал меня, как мог часто. Нередко мы вместе знакомились и общались с местными жителями. Я заметила, что, когда рядом он, индейцы охотнее идут со мной на контакт. Это его особенность — он держится так, что располагает к себе даже самых неразговорчивых и подозрительных. Наверное, дело в его улыбке. Такое чувство, что она всегда идет от сердца. Ради приличия, тем более для достижения корыстных целей Уилфред улыбаться не умеет.

Перед моими глазами проносятся кактусы и красные горы аризонской пустыни. Вспоминаю, как мы ездили по окрестностям на джипе Уила. Год назад меня еще не мучили думы о будущем и было так просто и радостно находиться с ним рядом…

Черт! Поднимаюсь из-за стола и оглядываюсь по сторонам. Я до сих пор на кухне. Уил ушел четверть часа назад, а я все еще лохматая и не собираюсь в библиотеку, хоть и времени до защиты почти не остается.

Может, перебороть себя и все же взяться за работу? — думаю я. Как бы ни решился вопрос о нашем с Уилфредом будущем, докторскую степень я получить обязана. Чтобы быть, как он.

Звонит телефон. Хватаюсь за трубку, как за спасательный круг.

— Алло?

— Только не говори, что сегодня снова по горло занята! — странно торжественным голосом объявляет мама. — Немедленно приезжай к нам! У нас новости!

— У кого это «у нас»? — растерянно уточняю я.

Мама три года одна. Мой отец мирно, с полуулыбкой на губах умер от старости. Он был старше мамы почти на двадцать лет.

— У меня, у Лауры, у Бенджи и у… — Мамин загадочный голос стихает. Кто-то что-то кричит ей из другой комнаты. Звучит приглушенный женский смех. — Приезжай — и все узнаешь, — настойчиво и чуть капризно говорит мама. Она привыкла быть вечной маленькой девочкой, хоть и вышла за отца отнюдь не в восемнадцать.

— Гм… — мычу я в трубку, раздумывая, как мне поступить.

— Библиотека и колледж никуда не денутся! — восклицает мама.

— Да, но…

— Хоть пару часов ты можешь уделить родной семье? — спрашивает мама.

Я бы нашла предлог и отвертелась, но мамина новость — я знаю это по тому, как звучит ее голос, — явно необыкновенная. К тому же мне не помешает перед встречей с Уилфредом отвлечься на что-то постороннее.

— В общем, мы тебя ждем! — объявляет мама таким тоном, будто я уже ответила согласием. Это ее излюбленный трюк — сделать вид, что она добилась своего, когда ничего подобного еще не произошло.

— Хорошо, — вздыхая, говорю я.

На сборы у меня уходит минут двадцать. Косметикой я пользуюсь лишь в редких случаях, а одежду люблю практичную, словом, такую, которую не приходится тщательно чистить и отглаживать.

Минут через сорок после разговора с мамой, ибо живет она не так далеко от нас с Уилфредом, я уже останавливаю машину возле ее дома. Она, как всегда подвижная и жизнерадостная, выбегает на крыльцо и раскрывает объятия.

— Наконец-то! Ученая дочка вспомнила о бедной матери! — Она обнимает меня, расцеловывает, немного отстраняется и окидывает оценивающим взглядом. — Выглядишь… уставшей. Ты, случайно, не плакала?

Стараюсь как можно более радостно улыбнуться.

— Сегодня? Не-а!

— А когда плакала? — встревоженно спрашивает мама, чутко угадывая мое упадочное настроение. — Вчера? Позавчера? А?

Смеюсь, проходя в дом, чтобы мама не всматривалась в мое лицо.

— Когда? Гм… не помню. Где гости?

— Мы здесь! — Из кухни вылетает Лаура, моя миниатюрная старшая сестра. — Как хорошо, что ты приехала, Джуди! Живем в одном городе, а не виделись, наверное, полгода!

— С Рождества, — говорю я, обнимая ее.

— Вот-вот! — восклицает Лаура.

Да уж, думаю я, отстраняясь и рассматривая ее. Если продолжать в том же духе, тогда в один прекрасный день после разлуки лет этак в несколько мы столкнемся на улице нос к носу и не узнаем друг друга…

На эту мысль меня наводят произошедшие в сестре перемены. Она, как я, всегда ходила с длинными волосами и заявляла, что никогда их не обстрижет, потому что Бенджи любит ее именно такой. У меня они естественного цвета — каштановые. Лаура свои всегда осветляла. Теперь же у нее стрижка, волосы темные и торчат игривыми перышками. Изменился весь ее стиль: на ней не джинсы, а платье-сарафан с весьма женственной вышивкой по верху.

Но, самое главное, это лицо. Оно вроде бы такое, как всегда, но смотрится совершенно иначе. Вглядываюсь в него с неприличной пристальностью и не могу понять, в чем дело. По-моему, оно немного покруглело. И что-то произошло со взглядом… Такое чувство, что глаза подсвечиваются изнутри яркими крошечными лампочками.

Лаура спокойно и счастливо улыбается, позволяя мне изучать ее. Из кухни появляется Бенджи.

— Привет аспирантам! — весело восклицает он.

Подхожу и чмокаю его в щеку.

— Привет, привет. — Сощуриваюсь. — Признавайся: что ты сделал со своей женой?

Бенджи растерянно улыбается.

— Как это?.. А ты что, уже знаешь?

Смотрю на загадочно хитрые лица мамы и сестры и вновь поворачиваюсь к зятю.

— О чем?

Все трое дружно смеются, а я чувствую себя дурочкой, которую благодаря ловким трюкам обыгрывают в карты.

Мама обнимает нас с Лаурой, и мы все идем на кухню. Посреди стола красуется на четверть съеденный пирог.

— Ты уж прости, дорогая, — щебечет мама. — Мы не стали тебя дожидаться.

— Ты сама его испекла? — спрашиваю я, рассматривая мамино кулинарное произведение и садясь на привычное место, которое родственники никогда не занимают.

Мама отрезает мне большой кусок.

— Конечно, сама.

Она никогда не печет просто так. На подобные подвиги ее толкают лишь особенно радостные события. Но уж если берется за стряпню, то выдает истинные шедевры.

— Сегодня какой-нибудь праздник? — спрашиваю я, напрягая память и пытаясь вспомнить, когда у Бенджи день рождения. По-моему, в сентябре… А на дворе апрель.

— Сегодня два праздника, — говорит Лаура, усаживаясь к мужу на колени и обвивая его шею рукой.

Моргаю. Два? Наблюдать безмятежное семейное благополучие сестры, когда мое личное счастье так неопределенно, почему-то больно и неловко. Неужели я такая завистница и себялюбка?

Мама ставит передо мной блюдце с куском пирога и чашку с чаем. Кофе она не признает. У нее мы пьем исключительно ароматный чай. Берусь за края блюдца и кручу его перед собой, глядя на родственников.

— Послушайте, хватит морочить мне голову. Говорите, что вы такое отмечаете.

Бенджи, расцветая улыбкой, чмокает Лауру в стриженую макушку. Мама подмигивает им и театрально расставляет по локоть обнаженные полные гладкие руки.

— Во-первых, сегодня у наших дорогих Хэммондов день свадьбы! — восклицает она.

— Пять лет! — радостно объявляет Лаура.

Чувствую укол в сердце. Почему все так? У моей родной сестры, как у всех нормальных людей, была свадьба. Муж до сих пор на нее не нарадуется. Чем я хуже? Улыбаюсь, стараясь замаскировать досаду.

— Ого! Как я могла забыть? Поздравляю! — Немного наклоняюсь над столом, беру руки сестры и зятя и пожимаю их. — Целых пять лет! Это уже серьезно.

Лицо Бенджи снова расплывается в улыбке, а Лаура, как только я отпускаю ее руку, бережно прижимает ладонь к животу и смотрит на меня со странным торжественным выражением.

Мой мозг пронзает догадка. Не может быть!

— У нас будет малыш, — сообщает Лаура.

— Мальчик! — радостно уточняет Бенджи. — Мальчик, представляешь?

Смотрю то на одну, то на другого, не зная, что говорить. Хочется искренне порадоваться за сестру, но все мои чувства сжались в странный комок и застряли в груди, давя на сердце. Ну и дела… и, как нарочно, я узнаю их потрясающую новость сегодня, когда самой хоть караул кричи.

Впрочем, еще ничего не известно, думаю я, стараясь успокоиться. Может, я сумею объяснить Уилу, чего хочу, и все переменится… В душе шевелится сомнение, но я пытаюсь не обращать на него внимания.

— Удивлена? — Голос Лауры исполнен необыкновенного довольства. Взглянешь на нее — и кажется, что она живет уже не среди нас, а в сказочном пространстве над землей, почти что в раю.

— Естественно, я удивлена! — говорю я, притворяясь, будто все это время раздумываю только о малыше. — Вы вроде бы даже не заикались о детях, и тут — на тебе!

Мама счастливо смеется.

— А, по-моему, они загулялись! Пять лет жить в свое удовольствие! Давно, давно пора! Годы ведь идут.

«Годы идут» — отдается эхом у меня в сознании. Однако я усилием воли не заостряю на этой мысли внимания.

Лаура пускается взахлеб рассказывать, что сначала им сказали — будет девочка. Бенджи, узнав, что у них родится дочь, безмерно обрадовался. А сегодня оказалось — не девочка, а мальчик. Бенджи не только повторно обрадовался, но еще и возгордился и почувствовал большую ответственность. Отец для мальчика должен во всем служить примером.

Поглощаю мамин пирог. В голове теснится стая мыслей, но я к ним не прислушиваюсь.

— Мы прямо от врача помчались сюда, — щебечет Лаура. — Сейчас съездим к родителям Бенджи, а на вечер заказали столик в «Буддакане». Устроим себе романтический ужин.

Мама берет ее за руку.

— Но не забывай, что тебе нельзя пить.

— Ну, если только капельку, — протягивает Лаура, — легкого вина, мм?..

— Говорят, совсем немного можно, — произносит Бенджи голосом отца, который должен присматривать за дочерью. — Не беспокойся, Роланда, лишнего она не выпьет.

Лаура бросает на него игриво-непокорный взгляд. Чувствую, что должна как-нибудь выразить восторг, мучительно ищу нужные слова, но так и не нахожу их.

— Кстати, тебе очень идет стрижка, — говорю весьма некстати.

Лаура поправляет короткие волосы.

— А цвет?

— Довольно непривычно видеть тебя темненькой… но так лучше.

— Правда? — Лаура оглядывается на Бенджи, который почти не сводит с нее глаз. — Это я на время беременности, — объясняет она. — Чтобы не краситься, ну, или подкрашиваться легкими красками, безаммиачными. А там… — Она смеется. — Видно будет.

— Как ты себя чувствуешь? — задаю я первый уместный вопрос, наконец справляясь с отвратительной завистью — точнее, загоняя ее в дальний угол.

Лаура смотрит на меня своим новым ясным взглядом.

— Я ожидала худшего. Но пока все совсем не так страшно, как казалось.

— А-а… кризис вас не пугает?

Бенджи и Лаура, улыбаясь, переглядываются. Бенджи кивает.

— Естественно, мы подумали об этом. Но сокращение нам как будто не грозит. И потом никогда невозможно угадать, с чем придется столкнуться завтра. То есть всегда есть вероятность того, что обзаведешься ребенком и нагрянет экономический спад или массовая безработица. У нас пока все идет по плану. Будем надеяться на лучшее.

Лаура кладет свою руку поверх моей.

— Так что и ты ничего не бойся. Посоветуйся с Уилфредом, и давайте тоже!..

— Было бы замечательно! — восклицает мама, качая головой.

Заставляю себя улыбнуться, опускаю глаза и молча смотрю в чашку с недопитым чаем.