Очаг и орел

Глава тринадцатая

В первое новогоднее утро 1877 года Эспер проснулась с чувством безмятежного довольства. Казалось, что на улице оттепель. Эспер слышала слабый стук капели на карнизах за окнами, затянутыми бархатными шторами, но здесь, в огромном особняке на Плезент-стрит, погода никогда не имела особого значения.

Она зевнула и потянулась, затем вновь зарылась головой в мягкую подушку. Уже должно быть около девяти. Скоро в дверь постучит Анни, она принесет кофе, раздвинет портьеры и разожжет камин. Хотя в этом не было необходимости, поскольку паровое отопление поддерживало во всем доме довольно высокую температуру.

Эймос, лежащий рядом в огромной двуспальной кровати, слегка захрапел и повернулся на спину. Эспер приподнялась на локте и посмотрела на мужа с любовью. Когда Эймос спал и морщины на его лбу разглаживались, он был точной копией маленького Генри.

«Я так надеюсь, что у нас будет еще один ребенок», — подумала Эспер. Последнее время она чувствовала первые признаки беременности, но боялась ошибиться. Дорогой Эймос! Эспер никогда не представляла, что ее муж способен на такое чувство, какое он проявил семь лет назад в ту ночь, когда родился Генри. Эймос был человеком сдержанным и оставался таковым даже в самые их интимные минуты. Эта сторона брака была целомудренной и нежной, что вполне устраивало обоих.

И я рада этому, подумала Эспер, с меня хватит страстей, пережитых с Ивэном. Снова откинувшись на подушки, она вспомнила те странные, исступленные, злосчастные восемь месяцев супружеской жизни с Ивэном. Память об этом больше не причиняла боли, и теперь было трудно поверить в существовавшую реальность их отношений.

О Редлейке Эспер не слышала ни слова за все девять лет после их развода. Когда бракоразводный процесс был завершен, Ивэн, оказавшийся к тому моменту в Лондоне, прислал телеграмму, в которой говорилось: «Желаю большей удачи. Редлейк». Тогда это оскорбило и рассердило Эспер, и она тут же сожгла телеграмму в большом очаге дома Ханивудов между железными подставками Фиб, приговаривая: «Получай, это тебе за твои женские добродетели и высшую степень выносливости!» Родители были достаточно терпеливы с нею в то трудное время. Они выносили ее скверное настроение и оберегали от городских сплетен. Скандал оказался не таким шумным, как они предполагали. Эймос проследил, чтобы бракоразводный процесс состоялся в Бостоне. Только несколько старых марблхедцев знали истинное положение вещей — Доллиберы и Пичи — и они сплотились, чтобы защитить неразумное дитя от нападок городских кумушек. Бедная Хэсс и так достаточно пережила из-за этого бездельника, хорошо, что удалось избавиться от него. И конечно, это послужит ей уроком, рассуждали они.

Ее брак с Портермэном был воспринят совершенно иначе. Вернувшись из Салема после торжественной церемонии в магистрате, Эспер и Эймос столкнулись с неприятием со стороны старых марблхедцев и холодным безразличием нового промышленного общества. Марблхедцы считали, что Эспер потеряла право на снисходительность из-за этого безумного союза с еще одним «иностранцем», чья жесткая деловая хватка, новый роскошный особняк и постоянные призывы на городских собраниях к расширению производства и прогрессу делали его все более непопулярным. Фабриканты и их жены имели более простые мотивы: Портермэн широко развернул свое дело, и более старые фирмы не выдерживали конкуренции, а у этой рыжей женщины из рода Ханивудов, на которой он так неожиданно женился, была какая-то скандальная история в прошлом. Некоторые утверждали, что она была вдовой, другие — что она разведена. Ходили слухи, что новоявленная мадам Портермэн когда-то была простой фабричной работницей и жила в той ветхой старой гостинице у причалов Малой Гавани. Не такого она сорта человек, чтобы приглашать ее в гости. Они и не приглашали.

Чарити Треверкомб, чьи мотивы были самыми простыми из всех, поскольку Эспер захватила мужчину, которого Чарити наметила себе в мужья, делала все возможное, чтобы поддерживать враждебность к чете Портермэнов. Но потом неожиданно после смерти матери Чарити сменила гнев на милость, так что теперь ее отношения с Портермэнами были достаточно дружескими.

Да Бог с ним, подумала Эспер, это всего лишь глупый маленький городок. Я давно переросла его. Мысли ее потекли в другую сторону. Хотела бы я, чтобы нам не пришлось приглашать моих Ханивудов на сегодняшний обед Портермэны запланировали обед в честь Хэй-Ботсов, английской супружеской пары, с которой они познакомились прошлым летом в ресторане у Франкони. На обед также были приглашены Чарити и составляющий ей пару Эбен Дорч, пожилой холостяк. Эспер подумала о родителях и опять пожалела, что они тоже придут на этот обед Совершенно невозможно предугадать, что и в какой момент скажет мама, и слишком хорошо известно, что скажет отец, но они всегда приходили на новогодний обед Сьюзэн закрывала гостиницу и готовилась к этому задолго, и это был единственный день в году, когда Роджер выходил из дома. Эспер потребовалось много усилий, чтобы вытащить его на первый новогодний обед после их с Эймосом свадьбы, но теперь Роджер с нетерпением ждал его. Этот обед стал традицией.

Эспер вздохнула и улыбнулась Бедный папа… Он так любит традиции…

Раздался громкий стук в дверь, и в спальню, стуча ногами, вошла Анни. Ее белый фартук и чепец были свеженакрахмалены, но они не могли компенсировать ее мятое платье и нечесаную копну волос.

— Счастливого Нового года, мэм, — Анни с грохотом поставила поднос с дымящимся кофейником, чашками и сахарницей, отдернула тяжелые, горчичного цвета бархатные шторы и подожгла дрова в камине, умудрившись при этом свалить медные каминные щипцы.

Эймос подождал, пока девушка вышла, затем сказал с необычным для него раздражением:

— Черт возьми, неужели ты не можешь найти прислугу получше, чем Анни, или вымуштровать эту девушку как следует?

Эспер села в постели, откидывая толстые косы и удивленно глядя на него:

— Почему, что тебя в ней не устраивает? Она хорошо работает, ладит с Бриджет и добра к Генри. Ох, Эймос, перестань хмуриться. Я и не подозревала, что ты можешь проснуться таким сердитым. Сегодня Новый Год, и я как раз думала, как хорошо мы живем.

Эймос согласно промычал, отпивая свой кофе. Он уже знал, что Эспер не обращала внимания на досадные мелочи, но при этом она была очень хорошей женой, преданной, отзывчивой и всегда спокойной. Она прекрасно накрывала на стол — увы, слуги не всегда отвечали высоким требованиям хозяев.

Встав с кровати, Эймос сунул ноги в свои ковровые шлепанцы. У него прекрасная фигура, подумала Эспер, даже в ночной сорочке он выглядел по-мужски весомо. Крепкий и надежный мужчина. В свои сорок пять лет он выглядел гораздо моложе.

— Из-за чего ты сердишься, дорогой? — произнесла нежно Эспер. — Ты еще не пожелал мне Счастливого Нового Года.

Эймос надел свой стеганый коричневый халат, крепко затянул пояс, обошел огромную кровать и поцеловал жену. Эспер обвила руками его шею и пылко ответила на поцелуй, но Эймос был занят своими мыслями. Он похлопал ее по бедру и прошел к камину.

Эймос волновался, но он не собирался делиться своими волнениями с Эспер. Защищать жену от беспокойства, окружать удобствами и роскошью было самой приятной стороной хорошего брака. Ему было нелегко угодить Лили-Розе, происходившей из богатой семьи, но Эспер с самого начала воспринимала свой новый образ жизни с удивлением и благодарностью. Роскошный особняк, экипаж, две служанки и кучер, гардероб, полный новой одежды, поездки в Портсмут, Бостон, Уайт, Маунтинз, ванная комната с огромной цинковой ванной, обшитой красным деревом, в которой, как он слышал, Эспер сейчас и плескалась.

Эймос вынул из коробки, стоящей на камине, сигару и зажег ее. Он подумал о предстоящем обеде. Как удачно, что они встретили Хэй-Ботсов в прошлом августе в Нью-Хэмпшире. Богатый англичанин из Бристоля, обувной промышленник, Хэй-Ботс был заинтересован в местном производстве. Только бы заставить его вложить деньги в мою фабрику, — возбужденно думал Эймос. — Но его нужно держать подальше от Линна и убедить в том, что Марблхед все еще остается крупнейшим обувным центром. К тому же, подумал Эймос, это только временный спад. Он хмуро посмотрел на мрамор камина и сплюнул в огонь.

Нечего отрицать, с деньгами было туго после паники семьдесят третьего года. Пришлось добиваться отсрочки платежей в банке и быстро выполнять заказ О'Малли. Черт подери этих рабочих! Снова угрожают забастовкой. А мы задержали им зарплату всего на три недели. Другие фабрики не платили своим работникам целый месяц.

Эймос прошел к своему гардеробу и вытащил письмо из кармана костюма, который надевал накануне.

Письмо было без подписи, написанное карандашом печатными буквами на дешевой бумаге. Оно начиналось без приветствия и гласило:

«Эймос Портермэн! Какое право Вы имеете вести дело на деньги, принадлежащие другим, и не платить проценты по привлеченным капиталам? Как Вы смеете снова задерживать зарплату в угоду своим личным интересам? Неужели дошло до того, что марблхедцы должны испытывать удары хозяйского хлыста только потому, что требуют то, что заработали? Не думайте, что мы беспомощные рабы. Мы знаем, что делать.»

«Что ж, — с досадой подумал Эймос, — придется принимать крутые меры». Ему было жаль этих упрямых марблхедцев, но иного выхода он не видел. Нужно во что бы то ни стало не допустить простоя на фабрике.

Появление Эспер отвлекло его от мрачных мыслей. Эймос посмотрел на жену и озабоченно спросил:

— Ты хорошо себя чувствуешь, кошечка? Что-то ты сегодня слишком бледна.

— Пустяки, — ответила Эспер, — не обращай внимания.

Она была раздосадована, что муж заметил ее плохое настроение, причиной которого было беспокойство: она никак не могла представить этих чопорных англичан и своих родителей в одной компании.

— Взбодрись, милая, и приведи себя в порядок — скоро приедут Хэй-Ботсы. Ты должна быть мила и радушна, как и полагается хозяйке дома, встречающей гостей.

Да, должна быть, уныло подумала Эспер. Они с Эймосом пригласили эту английскую пару на обед. По настоянию Эймоса англичане должны были остаться в их доме до следующего утра. А утром Эймос и Хэй-Ботс собирались отправиться на фабрику для осмотра и заключения какого-то контракта.

Но как Эспер ни старалась, она не могла избавиться от уныния, охватившего ее. Вяло передвигаясь по дому, она машинально отдавала указания прислуге и рассеянно отвечала на вопросы Генри. И только перед самым приездом Хэй-Ботсов ей удалось немного прийти в себя. Она переоделась в лиловое шелковое платье, расчесала и уложила в прическу свои пышные волосы.

Джордж и Эммелин Хэй-Ботсы прибыли в половине пятого. Отпустив наемный экипаж, они вошли в дом Портермэнов, по-английски сдержанно отвечая на радостные приветствия хозяев. Анни, встречавшая их в холле, взяла трость, шляпу и пальто у Джорджа Хэй-Ботса, затем приняла меховое манто из рук Эймоса, оказавшего Эммелин хозяйское радушие.

Сняв шляпку, миссис Хэй-Ботс небрежно подала ее прислуге и улыбнулась Эспер, стоявшей рядом с мужем. Высокая и сухопарая, Эммелин была полной противоположностью своего супруга — толстого, низенького и энергичного человечка. Длинный нос, голубые, холодные, немного навыкате глаза и высокий поднятый подбородок Эммелин придавали ей надменный вид, но неожиданно приятная улыбка, открывавшая ослепительно белые ровные зубы, делала миссис Хэй-Ботс привлекательной.

— Прошу! — Эймос гостеприимно распахнул двери гостиной. — Дорогая, — обратился он к Эспер, — думаю, самое время Анни подать нам чай. Вы, надеюсь, придерживаетесь своих традиций? — спросил Эймос, глядя на англичан.

— О да! — Эммелин утвердительно кивнула. — Мы с Джорджем с удовольствием выпили бы по чашечке — на улице так холодно, да и ветер поднялся.

— В таком случае, может быть, стоит выпить по рюмочке бренди? — Эймос вопросительно посмотрел на мистера Хэй-Ботса.

— Это было бы чудесно! — маленькие глазки Хэй-Ботса, осматривающего гостиную, довольно сощурились.

Эймос достал из настенного шкафчика бутылку и четыре рюмки. Они с Джорджем залпом выпили обжигающий напиток, а дамы лишь слегка пригубили.

Сидя в мягких креслах, гости с удовольствием осматривались. Обстановка комнаты говорила о прекрасном благосостоянии Портермэнов. Дорогие обои на стенах, тяжелые бархатные портьеры, добротная английская мебель, старинные бронзовые канделябры — все это наводило на мысль о надежности и прочности этого дома. Конечно, он не шел ни в какое сравнение с их особняком в Бристоле, но Джордж и Эммелин были удовлетворены.

Вошедшая с подносом Анни проворно расставила чашки, чайник и молочник со сливками на покрытом белоснежной скатертью столе. В центре она водрузила вазочку с печеньем, большое блюдо с бисквитами и сахарницу. С любопытством оглядев гостей, горничная выскользнула из комнаты. Вертихвостка, подумала Эспер, проводив ее взглядом. Утром топала, как слон, а теперь порхает, как бабочка. Попробуй воспитай такую. Наверное, побежала на кухню к Бриджет — сплетничать.

За чаем разговор зашел, как всегда, о погоде, затем о политике. Мужчины обсудили предстоящие выборы в Америке и Англии, прикидывая, как их результаты могли повлиять на экономический кризис в обеих странах. Вскоре беседа перешла на более интересующую их тему — дела на фабрике Портермэна. Они говорили о рентабельности производства, о ценах на сырье, сбыте готовой продукции. Эймос, старавшийся создать видимость своего процветания, был весел и многословен. Он много шутил, что вызывало улыбку на лице миссис Хэй-Ботс и раскатистый смех у ее мужа. Слушая их, Эспер рассеянно улыбалась, изредка вставляя в разговор короткие фразы. Ее удивляло необычное поведение Эймоса. «Гостеприимство, конечно, хорошая вещь, но не до такой же степени! — с некоторым раздражением думала она. — Подумаешь — миллионеры!»

Миллионерами Хэй-Ботсы не были, но состояние их было приличным. Около пяти тысяч фунтов в год приносили два кожевенных завода во Франции, в которые Джордж так удачно поместил часть своего капитала, доставшегося в наследство от умершего четыре года назад отца — обувного фабриканта. На деньги жены Хэй-Ботс не рассчитывал — Эммелин Вопшот была дочерью разорившегося аристократа, оставившего трем детям лишь свои долги. Этот брак устраивал обоих: Джордж получил в жены девушку из знатного рода, а Эммелин — состоятельного и энергичного мужа. Благодаря его энергии капитал Хэй-Ботсов за эти три года увеличился втрое. Не желая ограничивать поле своей деятельности Европой, Джордж решил поискать деловых партнеров за океаном. Путешествие по Америке привело Хэй-Ботсов в Нью-Хэмпшир, где они познакомились с несколькими семьями бизнесменов. Самой приятной парой оказались мистер и миссис Портермэн, Джордж и Эммелин были очарованы их нежными и трепетными отношениями. Они удивительно подходили друг другу. Эймос — воплощение силы и мужественности, и Эспер — мягкая, деликатная и любящая. Она и сейчас смотрела на мужа с обожанием.

Обратив внимание на утомленный вид гостей, Эспер предложила им отдохнуть в специально приготовленной по этому случаю комнате. До вечера было еще далеко. Поблагодарив хозяев, Хэй-Ботсы поднялись из-за стола и проследовали за Эспер в комнату для гостей.

— И что ты думаешь? — спросил Джордж жену после ухода Эспер.

— Эти дороги ужасны! — устало вздохнула Эммелин, расстегивая пуговицы платья.

— Я не о дорогах! — нетерпеливо воскликнул ее муж. — Что ты думаешь о Портермэнах?

— Они милы… Пожалуй, даже слишком… Тебе не кажется…

— Кажется, — прервал ее Джордж. — Этот Портермэн здоровый и крепкий парень. Он хороший бизнесмен. Я взгляну на его фабрику завтра. Правда, не следует удивляться, если это не будет хорошим местом для заключения сделки.

В спальне находящейся напротив комнаты для гостей, Эймос и Эспер также вели беседу. Как только за Эймосом плотно закрылась дверь, он притянул жену к себе и ликующе расцеловал ее.

— Я думаю, это в шляпе, кошечка.

Эспер с нежностью ответила на его поцелуи, с усилием выходя из состояния депрессии.

— Что в шляпе, дорогой?

— Хэй-Ботс и его фунты стерлингов; пара тысяч, надеюсь.

Эспер посмотрела на мужа с удивлением. Он выглядел почти по-мальчишески восторженным.

— Это так важно, Эймос? Ты же сказал мне, что на фабрике все идет хорошо.

— Конечно, милая. Но кто из фабрикантов не испытывает порой временных трудностей? Тебе совершенно не о чем беспокоиться. Продолжай быть любезной с Эммелин, давай постараемся сделать так, чтобы Хэй-Ботсы получили удовольствие от своего визига к нам. Джордж говорит, что судит о человеке по его семейной жизни, — Эймос улыбнулся. — А у нас хорошая семейная жизнь, не так ли, Хэсси? — он дотянулся до коробки и вытащил сигару.

— Да, — сказала Эспер, — мы счастливы.

Но что-то в ее интонации насторожило Эймоса.

— Почему ты произносишь это как вопрос?

— Я не знаю. Я ничего не имела в виду.

Эспер беспокойно подошла к окну и, раздвинув шторы, пристально осмотрела подъездную аллею, газон с заснеженными кустами. Снова шел снег, довольно сильный, но в сгущающихся сумерках сквозь мягко падающие хлопья снега она еще могла разглядеть очертания садовой скульптуры — выкованного из железа оленя с великолепными раскидистыми рогами. Эспер не хотелось говорить мужу о появлении Ната. Эймос ничего здесь не поделает, и было бесполезно беспокоить его. За ее спиной Эймос хлопал ящиками бюро, потом Эспер услышала, как он открыл дверь шифоньера и бодро насвистывает сквозь зубы. Ответ жены удовлетворил Эймоса, и его мысли вернулись к успешному развитию переговоров с Хэй-Ботсами. Он предвкушал званый обед. Эймос получал удовольствие от развлечений, жаль, что у них с женой было так мало возможностей развлечься. Эспер, все еще стоящая у окна, наблюдала, как их санки, запряженные гнедой парой, заскользили от конюшни по дороге и исчезли за резким поворотом на Плезент-стрит. Их конюх Тим, отправившийся в «Очаг и Орел» за Ханивудами, исправно выполнял свои обязанности. Я не хочу, чтобы мама и папа шли пешком, подумала Эспер, но было бы лучше, если бы они сегодня не смогли приехать к нам. Эспер отвернулась от окна и начала поправлять прическу. Ее движения были вялыми, казалось, она испытывала сильную боль. Но званый обед должен был пройти наилучшим образом, и Эспер постаралась отогнать навалившуюся на нее хандру.