Очаг и орел

Глава пятая

В день своего девятнадцатилетия, пятнадцатого апреля 1861 года, Эспер встала поздно. В такой день, раз в году, мама разрешала ей поваляться подольше. Утро было солнечным. День обещал быть хорошим. Эспер посмотрела на колечко, которое три дня назад подарил ей Джонни: две золотые ниточки, сплетенные в «узел любви», и в центре — маленький алмазик. «Слеза Амура дрожала в чаше золотой», — прошептала она. Интересно, папе понравилась бы такая фраза? Ну, Джонни-то счел ее глупой. Эспер улыбнулась, с нежностью глядя на колечко. Джонни, чтобы купить в Линне это кольцо, потратил деньги, накопленные на новую лодку. Он решил обходиться старой. Впрочем, дела у него и так шли хорошо. Не зря он считался самым умелым рыбаком в Марблхеде.

Капитан Трифри говорил, что в прошлый осенний лов Джонни добыл рыбы больше всех. Его доля в добыче была большой, около ста долларов. Он одинаково хорошо добывал и треску, и скумбрию. Работал он на совесть, не пропуская ни одного выхода в море. Правда, это только за последний год дела его пошли успешно.

После той ночи их сговора пошла долгая полоса невезения. «Диана» в тот год промышляла рыбу до ноября, но дела шли плохо. Добыть удалось не больше четырех сотен квинталов[7] трески. А в следующую путину было еще хуже: «Диана» дала течь и пошла ко дну во время шторма. Правда, вся команда была спасена экипажем «Цереры» и доставлена на пароходе из Галифакса в Бостон, но весь летний улов потонул вместе с «Дианой».

Да, то были тяжелые времена. Они с Джонни виделись редко, время от времени, когда он несколько дней проводил на берегу. Но в следующий раз Джонни должен выйти в море как капитан собственной шхуны. Он приметил подходящую в Салеме и, как только получит вознаграждение, сможет ее купить. После их свадьбы в июне.

Эспер села в кровати и посмотрела на свою подушку. Только представить себе — на этой подушке будет лежать голова Джонни! А что будет потом? Она почувствовала, как кровь прилила к ее лицу, и спрыгнула на пол. Мама сказала бы, что ужасно представлять себе это до свадьбы, подумала Эспер. Впрочем, что бы ни происходило между мужчиной и женщиной, ей с Джонни будет здорово.

Эспер сняла фланелевую ночную рубашку и умылась. В комнате было прохладно, но в такой день полагалось мыться полностью. Важно хорошо начать год, как скажет мама. Надо также переодеться в чистое красивое белье. Надевая панталоны, нижнюю юбку с кружевами, белые чулки, приготовленные со вчерашнего вечера, Эспер весело напевала песенку, которую любил Джонни:

Окончив одеваться, она пошла вниз, напевая ту же песенку, но переиначив слова:

Сьюзэн уже хлопотала в распивочной. При виде дочери суровое лицо ее побагровело.

— Доброе утро, Хэсс. С днем рождения! Я пеку тебе пирожки с рыбой. Кофейник на плите.

— Спасибо, мама. Правда, замечательный сегодня день?

— Ты собираешься на прогулку с Джонни?

— Да, он говорил, что взял выходной. Может быть, мы отправимся на Перешеек.

Сьюзэн расставляла по полкам пивные кружки, задумчиво поглядывая на дочь. Девочка сегодня так счастлива! Но надо ее предупредить.

— У нас тревожные новости, Хэсс. Когда Бенджи приносил муку, он говорил, что у ратуши стоит толпа, ожидающая декларации. С минуты на минуту ее должны передать по телеграфу.

Лицо девушки исказилось презрением.

— Что из того? Джонни не пойдет. Он не в ополчении. Они там хотят драться, и пускай их.

Сьюзэн осуждающе покачала головой.

— Марблхедцы всегда были первыми в бою. Да и без войн они дома никогда не засиживались — были в море. За исключением твоего отца.

— Ну, пусть эти сапожники идут на войну! — зло выпалила Эспер.

У Пичей было много неприятностей с этим Портермэном и другими хозяевами обувных фабрик. Прошлогодняя забастовка кончилась ничем. А потом Лем Пич заболел чахоткой от перенапряжения на работе и умер.

Сьюзэн пожала плечами.

— Нет ничего хорошего в том, чтобы презирать тех, кто делает обувь, детка. Туго бы нам без них пришлось, тем более что и рыбный промысел идет плохо. Да и как мы могли бы держать наше заведение, не будь жажды у сапожников? Ну, не печалься, милая, — она взглянула на погрустневшее лицо Эспер. — Не надо бояться смотреть в лицо жизни. Ты так похожа на своего отца! Иди завтракай.

Эспер вздохнула и отправилась в старую кухню, решив, однако, что маме не удастся испортить праздничный день.

Роджер, услышав шаги дочери, вышел из кабинета на кухню. Волосы его начали седеть, сам он стал еще более худым и сутулым. Соседские мальчишки даже прозвали его «чучелом». Но сейчас Эспер видела только его глаза, излучавшие нежность.

— «Благословенно будь твое рожденье, дочь Вечерней звезды!» — продекламировал он из своей оды в ее честь, целуя девушку в щеку. — Чувствуешь ли ты, что стала старше?

— Да, папа, — ответила Эспер, снова радостно смеясь — Выпьешь со мной кофе?

Роджер придвинул кресло и сел рядом с дочерью за большой стол, накрытый скатертью с темно-желтыми розами. С внезапным раздражением он вдруг сбросил скатерть на пол.

— Твоей матери не следовало бы закрывать этот стол всякими тряпками.

Эспер улыбнулась, думая о том, скоро ли придет Джонни, но вслух она сказала:

— Но, папа, стол такой старый и обшарпанный, хорошо бы его обновить.

— Ты в своем уме, Эспер?! Этот дубовый стол может многое рассказать. Вот эта отметина осталась от кинжала пирата Дэви Квелча, которого схватили здесь в семьсот четырнадцатом. А вот это…

Эспер слышала все это уже не раз, но она снисходительно посмотрела на вырезанное на столе имя: «Исаак Ханивуд, 1642».

— Эту надпись сделал юный Исаак, родившийся в этом доме, вскоре после того как родители его здесь поселились. Ему было тогда лет одиннадцать, и, конечно, он получил нагоняй за это. Его матерью, как ты знаешь, была Фиб.

Эспер кивнула и налила себе еще кофе. История дома ее мало интересовала, и она слушала отца вполуха, как некогда бабушку, нетерпеливо поглядывая на часы.

— Кстати, о Фиб, — продолжал Роджер, как всегда, мало обращавший внимания на слушателя, — тебе было бы полезно сегодня снова прочесть письмо леди Арбеллы.

— Не сейчас, пап, — решительно отказалась Эспер. Бедный, ему кажется, что письмо, написанное человеком, умершим двести лет назад, — какой-то волшебный талисман. — Может быть, попозже, — добавила она, видя его разочарование.

Роджер, вздохнув, допил кофе.

— Лафайет пил пунш за этим столом в восемьдесят четвертом. Мой отец помнил это, — добавил он несколько угрюмо.

— Я знаю, папа, — сказала Эспер, погладив его по плечу. Она знала также, что отец очень переживает, что в их семье нет мужчин, и имя Ханивудов умрет с ним. Понятно, что он так привязан к дому. Ведь если имя умрет, дом останется.

Эспер радовало, что ей не придется покидать родителей. Они с Джонни будут жить в большой желтой комнате в крыле Моисея, пока у них не будет достаточно денег, чтобы построить свой домик. Поэтому им, слава Богу, не придется ждать годами, как многим обрученным! Убирая со стола, Эспер снова принялась тихонько напевать. Она никогда не занималась домашней работой слишком долго, и особенно в такой день.

— Как продвигается твой труд, папа? — спросила она. Только Эспер интересовалась его работой над «Памятными событиями».

— Хорошо, — ответил обрадованный Роджер. — Я работаю над главой о рождении Элбриджа Джерри. Это был настоящий колосс, и история о нем еще вынесет свое суждение.

— Подвинься, папочка, — смеясь сказала Эспер, прерывая его размышления о том, как увековечить память такой выдающейся личности. — Мне надо тут подмести. Нужно оставить кухню чистой, иначе мама не отпустит меня с Джонни.

Роджер кивнул и ретировался в своё убежище. Эспер услышала звон дверного колокольчика и застыла с метлой в руке. Но это был всего лишь маленький Фостер Сломанный зуб, который пришел за кружкой эля для своего деда.

Когда вошел Джонни, Эспер не услышала. Она молола кофе, решив скоротать время за работой. За шумом старой кофемолки она не услышала его шагов. Джонни тихонько обнял ее за талию и поцеловал в шею. Девушка подпрыгнула на стуле и рассыпала зерна.

— Джонни! Как ты меня напугал!

Широко улыбнувшись, он нагнулся, поднял одно из зерен и положил ей на ладонь.

— Нашел красное. Значит, я должен повторить то, что сделал.

— Ерунда, — Эспер вырвалась, покраснев от смущения, как всегда, когда Джонни на нее так смотрел. — Ты знаешь, это касается только кукурузной шелухи. Джонни, мама может войти!

Он обнял девушку за плечи, прижал к себе и крепко поцеловал в губы.

— С днем рождения, моя хорошая!

— Спасибо, — прошептала Эспер, смущаясь и радуясь. Быстро опустившись на колени, она начала собирать просыпанный кофе. Для них поцелуи и ласки не были привычным делом. Она — не ветреная девчонка. И потом, мама говорила, что для этого будет много времени после свадьбы. И раз они так редко видятся и надо так много сказать друг другу, то достаточно просто побыть вместе.

Помогая девушке собирать кофе, Джонни быстро сказал:

— Моя лодка в гавани. Ветер хороший. Плавание обещает быть славным. Одевайся, Хэсс, пошли. У тебя есть еда?

— Пирожки с рыбой, коврижка, бутылка эля.

Джонни кивнул.

— Куда хочешь отправиться? Мне нужно вернуться рано, но мы можем побывать на острове Бэйкера или на Кэт. Мне надо о многом с тобой поговорить без помех. — Его глаза вдруг потемнели. Эспер почувствовала тревогу. Наверное, он не об этом думает. А если об этом, то она уговорит его этого не делать.

— Давай отправимся на Касл-Рок, — сказала она тихо. — Ты сможешь пристать к берегу при таком подъеме воды?

Касл-Рок, со стороны Перешейка выходящий к океану, всегда был любимым местом влюбленных.

— Я могу пристать к берегу где угодно. Я с ней справлюсь, — кроме лодочки, у Джонни была теперь шхуна, также названная в честь Эспер, но лодочка теперь превратилась в «Хэсси X». Эспер не возражала против своего детского имени.

Джонни взял корзину с провизией, Эспер надела свой жакет, и они вышли. На Франт-стрит они задержались, вглядываясь в морскую даль. Ветер дул с юга, и Большая гавань была спокойна. Несмотря на перистые облака, небо над мысом Анны было не облачным, хотя и не слишком ясным. Сегодня по крайней мере удержится хорошая погода. Они шли, ни на кого не обращая внимания, пока на углу Стейт-стрит не встретили вдову Ли Кабби, которая остановилась, увидев их.

— О, — сказала женщина, слабо улыбнувшись, — не видали ли вы где Ната или мистера Портермэна?

— Нет, мэм, — ответил Джонни, а Эспер с любопытством посмотрела на нее. Вдова Кабби теперь редко выходила из дома, она до сих пор была красивой и выглядела моложе своих лет.

— Представить себе не могу, где они, — продолжала Ли. — Они ушли из дома еще до завтрака, не сказав мне ни слова. А обычно они вместе не ходят. Нат мистера Портермэна, знаете, не очень жалует. Не видит, какой он замечательный человек. Но мистера Портермэна это не беспокоит, и он платит столько денег за квартиру! Его жене хуже. Я ее как-то видела. Бедняжка!

— Вам бы лучше пойти домой, — очень вежливо сказал Джонни. — Я думаю, они сейчас у ратуши. Там люди ждут декларации. Вам не стоит беспокоиться.

Даже Джонни покровительственно добр к этой Ли, подумала Эспер с оттенком ревности, смутившим ее.

— О! — воскликнула вдова, всплеснув красивыми белыми руками. — Спасибо, наверное, так оно и есть. Знаете, Нат на стороне южан.

Джонни нахмурился.

— Пошли, Хэсс, — сказал он, и они оставили женщину.

Проклятая Ли, думала Эспер по дороге, опять настроение испортила. Ну ее к черту, вместе с Натом и декларацией.

Джонни и Эспер достигли городского порта. Тут они увидели кучку орущих и дерущихся мальчишек. Один из пущенных кем-то камней чуть не попал в Эспер.

— Пригнись, Хэсс, — крикнул Джонни, и девушка повиновалась.

— Ты что же это делаешь, шалопай? — Джонни схватил за ухо какого-то разгоряченного дракой мальчишку.

Тот показал на парня постарше, встававшего с земли.

— А что он кошку пинает? Придурок салемский!

— О, это другое дело! — сказал Джонни, отпуская ухо. — А я думал, что «портовые крысы» опять бьют наших. Я сам — барнегатский, не забывай.

— Конечно. Молодчина, — смиренно ответил паренек.

«Молодчина» Джонни был героем среди здешних мальчишек, которые знали его как лучшего рыбака. Джонни повернулся к чужаку.

— Что ты у нас делаешь?

— Живу пока у тети на Перл-стрит. Брата уже призвали, а мне негде жить в Салеме.

— Ага, — ответил Джонни. — Я думаю, там действительно нельзя жить. Ну, иди пока, только не пинай наших кошек, не то тебя точно погонят камнями из города.

— Да, сэр, — сказал тот и с угрюмым видом удалился.

— Не хочешь ли ты бросить мне фал, когда мы будем на борту? — спросил Джонни у юного марблхедца с разбитым носом.

Предложение его было восторженно принято. Эспер взобралась на борт, Джонни последовал за ней и поднял парус.

— Держи руль, Хэсс, — велел Джонни. — Надо еще убрать рыбные отходы с днища, оказывается, мне не удалось все вычистить.

— Да, сэр, — ответила она, подражая мальчишке.

Когда они вышли из порта и обогнули Перешеек, Эспер расслабилась и стала наблюдать за Джонни, который вычищал и выбрасывал остатки мусора со дна, а теперь точил нож для разделки рыбы Девушка следила за его быстрыми загорелыми руками, покрытыми шрамами, и думала о том, какие это сильные и умелые руки.

— О чем ты думаешь, Джонни? — спросила Эспер, когда он закончил точить нож и, открыв ящик со снастями, стал их перекладывать. Она поняла, что Джонни почему-то избегает разговоров. Он закрыл ящик.

— Я думал о тебе, Хэсс.

Нежные интонации в его голосе отвлекли ее, и Джонни кинулся к ней.

— Смотри, балда, ты теряешь скорость!

Эспер передала ему руль и положила голову на его плечо. Хорошо бы так было всегда, чтобы они были одни среди синего моря. Джонни молчал, да ей и так было хорошо. Он осторожно подвел свое суденышко к южной оконечности острова. Эспер, выпрыгнув, замочила ноги.

— Надо было тебя перенести, — рассмеялся Джонни, — даже сухопутные знают, что надо подождать, пока волна схлынет.

Они поднимались вверх по камням, желтым, коричневым, зеленоватым, громоздившимся на оконечности, в щелях между камнями пенилась морская вода. Наконец Джонни и Эспер добрались до впадины наверху, где была полянка, защищенная от ветра и поросшая редкой травой.

— Сними туфли и чулки, Хэсс, не то простудишься, — велел Джонни.

Эспер повиновалась. Она стыдливо спрятала голые ноги под длинной шерстяной юбкой, поставив туфли и расстелив чулки сушиться на солнышке. Джонни стоял к ней спиной и смотрел на Перешеек.

— Старый Чарн начинает извергаться, — заметил он. — Хочешь посмотреть? Это гораздо лучшее зрелище, чем расщелина Рэйфа, которой хвастаются на мысе Анны.

Оба они знали все это и не раз видели Старый Чарн в деле, извергающим камни и лаву со страшным грохотом. Джонни просто хотелось завязать разговор.

— Садись, — пригласила Эспер, и Джонни, повернувшись к ней, уселся на траву рядом.

— Декларация прошла, Хэсс, — сказал он. — Почтмейстер дал мне ее посмотреть до официального объявления. Это война.

Эспер застыла, не глядя на него.

— Ну, мы этого ожидали. Ополчение, надо думать, выступит, но мы-то тут при чем?!

Лицо Джонни посуровело.

— Хэсс! Как ты можешь так говорить! Разве ты забыла, как мы с тобой спасали ту рабыню? Ты ведь так горячо взялась тогда за это.

Эспер нахмурилась, подбирая нужные слова, вспоминая ту ночь и их помолвку на берегу моря.

— Конечно, рабство это плохо. Но в войне нет необходимости. Это все можно решить без драки, стоит только попробовать. И даже если она начнется, то тебе туда зачем соваться? Ты — марблхедец и рыбак.

Джонни вздохнул. Ох эти женщины! Они всегда так, даже Хэсс и ее мать. Словно недостаточно скверно без их слез и уговоров.

Он взял руку Эспер обеими руками.

— Я ухожу, любимая. Может быть, я не прав, но я ухожу.

Ясное небо потемнело в глазах Эспер. Она вцепилась в руку Джонни.

— Но почему? Зачем? Зачем? Разве мало других? Ты же никогда не был солдатом. И потом, как же мы… наша свадьба?

Слезы потекли из ее глаз. Эспер отвернулась в сторону.

— Я знаю, Хэсс, — то, что он заговорил так мягко и терпеливо, еще больше испугало ее. — Я и не стану солдатом, глупышка. Я люблю море и буду драться на море. Я вступил в команду капитана Кресси на «Айно». Завтра подаю рапорт в Бостон.

— Ты уже сделал это! — прошептала Эспер, вырывая руку.

— Я должен был, пока у меня хватает мужества. Я знал, что ты будешь отговаривать меня. Я не хочу бросать тебя, милая. Но ведь ты понимаешь, что все это ненадолго. Эти мятежники — слабаки, и в морском деле они мало что смыслят. Так что я скоро вернусь, и мы поженимся. Подумай, Хэсс, это же ненамного отличается от плаваний за рыбой к Отмелям.

— Нет, отличается, Джонни. Это совсем другое дело. Я теперь не боюсь за тебя, когда ты в море. Но что ты можешь поделать против ружей и пушек?

— Я должен пройти это испытание вместе с остальными, — твердо сказал Джонни. — Ну, Хэсс, не дуйся. Улыбнись мне, девочка. Я вернусь целым и невредимым, и тебе следует гордиться, а не огорчаться. Марблхедские мужчины всегда были первыми в бою. И твой род тому примером.

Да, думала она, и мужчин из нашего рода убивали. Эспер вспомнила голос бабушки, рассказывавшей: «Но Ричард так и не вернулся, хотя обещал вернуться…»

Она повернулась к Джонни и порывисто обняла его.

— Джонни, я так тебя люблю! Не оставляй меня…

Но его поцелуй заставил ее замолчать.

Ветер усилился и стал холодным. Брызги долетали в их убежище. Эспер, не думая ни о чем, прильнула к Джонни всем телом, словно стараясь удержать его. Потом она взглянула в его лицо, на котором было написано желание, и отодвинулась, тихо всхлипывая.

Джонни закрыл глаза и опустил руки.

— Ты права, — сказал он очень тихо. — Но нам не придется долго ждать, я вернусь еще до зимы, — он положил голову Эспер на свое плечо, и ее страх растаял от его спокойной уверенности.

Они сидели и говорили о будущем, пока не стало смеркаться.

Когда они спускались на яхту, Эспер была спокойна. И в самом деле, глупо было так выходить из себя! И вдруг она словно увидела перед собой тетушку Криз и услышала ее голос: «Разбитое сердце… Удар. Твое желание исполнится, но… Ты думаешь, что это не пройдет, но у жизни для тебя еще много чего в запасе…»

Чушь, сказала себе Эспер, как тогда в таверне. Та старуха была сумасшедшая. Конечно, удар связан с войной и ожиданием, а исполнение желание — со встречей, если все эти слова вообще имеют какой-то смысл.

Она посмотрела на мужественное, решительное лицо своего Джонни, пытаясь в сумерках различить выражение его глаз.

Джонни был убит шальной пулей в Гибралтаре в апреле следующего года, на палубе «Айно», блокировавшего пароход конфедератов «Самтер».

Новость эта достигла Марблхеда только в июне; ее сообщили семье Джонни. Его мать, сраженная горем, не сразу решилась обрушить эту весть на Эспер, а когда попросила об этом пастора, преподобного Аллена, было поздно. Его опередил городской глашатай.

В этот день Эспер была в распивочной, девушка угощала элем двух солдат, приехавших в Марблхед в отпуск — Джонса и Буши Чапмэнга. Эспер хорошо знала этих парней и, слушая их рассказы о захвате острова Роаноук, не обращала внимание на то, что они по ходу рассказа азартно спорили и держали пари на пенни, — этого, как и всяких азартных игр, мама никогда бы не позволила. Но Сьюзэн отравилась на Перешеек, на одну из ферм за цыплятами — война затруднила снабжение гостиницы, и доставать провизию приходилось самим.

— Не слышно ли чего о Джонни, Хэсс? — поинтересовался Чапмэн, кладя в карман шесть пенни. — Его корабль все еще у Гибралтара?

— Не знаю. Писем не было с Рождества.

Чапмэну, не очень наблюдательному, показалось, что она ответила очень резко, и он считал, что стоять к собеседнику спиной невежливо. Неплохая девчонка, но не в его вкусе. Тут он вспомнил кое-что, наклонился к приятелю и начал что-то нашептывать ему. До Эспер донеслось: «очень аппетитные ножки… второй дом на Трейнинг Филд». Она усмехнулась. Это, скорее всего, Чарити. За ней бегают многие, но сама она никого себе не нашла пока.

С улицы донеслись звон колокольчика и чьи-то вопли.

— Что там еще? — спросил Буши. — Как всегда, плохие новости, сообщаемые с лихостью и блеском?

Звон стал громче, глашатай повернул на угол Франклин-стрит. Эспер различила слова «Пич» и «в бою». Она медленно встала, глядя в окно.

Глашатай остановился у входа в гостиницу.

— Слушайте! Слушайте! Еще один молодой герой удостоился славы. Молодой Джон Пич погиб в бою. Господи, упокой его бесстрашную душу!

Двое парней посмотрели друг на друга.

— Бедняга Джонни… Скорее, Джордж, она сейчас упадет!

Парни бросились к девушке, но Эспер оттолкнула их. Она подошла к дверям и обратилась к глашатаю:

— Что вы сказали? — она выслушала сообщение еще раз, и лицо ее побелело. — Вы уверены, что тут нет ошибки?..

— Конечно, мисс, — глашатай выжидательно посмотрел на девушку. Миссис Ханивуд часто угощала его портвейном, какие бы ни были новости. Но эта девица, очевидно, не собиралась. Он пошел дальше, крича: «Слушайте! Слушайте!»

Эспер вернулась в зал и, глядя на колечко Джонни, села на стол. Она ничего не говорила и сидела совершенно неподвижно. Джонс и Чапмэн, нервничая, встали из-за стола.

— Хорошо бы ее мать была здесь! — прошептал Джордж. Он откашлялся: — Хэсс, нам страшно жаль Джонни. Он был славный парень.

Девушка не двигалась.

— Надо дать ей бренди, — сказал Буши и налил стакан из бутылки, которую нашел под прилавком. Но Эспер не притронулась к бренди, она только едва заметно покачала головой, продолжая смотреть на колечко. Буши выпил бренди сам.

Джордж взялся за синюю кепку.

— Лучше оставить ее в покое. Интересно, что ее отец…

Тут у двери позвонили, и парни вздохнули с облегчением: пришел пастор.

— Хэсс уже слышала о Джонни Пиче, сэр. Она молчит, — оба парня были рады возможности улизнуть.

Преподобный отец и сам растерялся, увидев неподвижно сидящую девушку.

— Эспер, я пришел, чтобы принести вам в утешение слово Божие, — сказал он сурово, зная, что при шоке это помогает лучше всего. — Давайте-ка пройдем в гостиную. Распивочная — неподходящее место.

Эспер подняла глаза и посмотрела на него, словно не видя. Затем снова отвернулась.

— Дочь моя, вы должны держаться! — пастор сел, с неприязнью глядя на грязный стол. — Вы — хорошая христианка. Вы ведь знаете, что смерть — ворота в новую жизнь, прекрасную и вечную. Такие, как молодой Джон Пич, умирают со славой за свою страну. Я уверен, что Добрый Пастырь скоро примет этих агнцев в свое стадо.

Губы Эспер дрогнули, и пастор в надежде услышать ответ наклонился к ней.

— Джонни не хотел быть агнцем. Он хотел быть моряком, — сказала девушка.

Пастора покоробило. Ох уж эти марблхедцы! Особенно из старых родов. Беда с ними! Как хорошо было в тихом Мэне!

— Я понимаю ваше горе, — сказал он холодно. — Но вы должны смириться с волей Божией. Только Он и Церковь могут дать вам утешение. Вспомните всех тех, кто страдал и нашел утешение во Христе. Ваши собственные предки…

— Мои предки, — ответила Эспер, подняв глаза, — приехали сюда не ради религии, а ради рыбы.

— Вот как, уважаемая мисс Ханивуд?! — лицо пастора сделалось красным, и он резко встал. — Я вижу, вы вовсе лишены религиозных чувств. Я поражен, что вы, исправная прихожанка, принимаете меня подобным образом. Не знаю, что и думать.

Эспер рассеянно слушала его, а когда священник остановился, кивнула:

— Знаете, сейчас мне все равно, что подумаете вы или кто-то еще. Если… Джонни убили… это не имеет значения.

— Если так, — сказал пастор, несколько смягчившись, — постарайтесь об этом не думать. Я буду молиться за вас. Я загляну к вам, когда вы немного придете в себя.

Эспер медленно встала. Она была одного с ним роста, и пастор невольно отступил на шаг. Огненно-рыжие волосы, обрамляющие смертельно-бледное лицо девушки, выглядели сейчас как кровавое пятно на белой стене.

— Не возвращайтесь, — ответила Эспер.

Отец Аллен ушел, не сказав больше ни слова.

Эспер вытерла передником пот со лба и через гостиную прошла к лестнице. Дом был пуст, даже Роджера не было — он ушел к книготорговцу. Эспер поднялась наверх и открыла дверь в желтую комнату, в которой они с Джонни должны были начать супружескую жизнь. Девушка раздвинула шторы и выглянула на улицу. Малая гавань была пуста с начала войны. За портом она увидела кладбищенский курган и еще дальше — коричневую крышу дома Джонни. Эспер задернула шторы, подошла к огромной кровати и упала на нее.

Здесь и нашла ее Сьюзэн несколько часов спустя, все так же неподвижно лежавшую на спине. Девушка ничего не сказала и не изменила положения, увидев мать. Но когда перепуганная Сьюзэн коснулась дочери, Эспер поглядела на нее удивленно и позволила увести себя вниз. Она поела немного ухи на ужин, но даже не заговорила о Джонни, как, впрочем, и ни о чем другом, лишь спросила мать, как она сходила на ферму. Голос у Эспер был безжизненным, как у говорящей куклы.

После этого марблхедцы стали поговаривать, что бедная Хэсс Ханивуд близка к помешательству.

Рыбаки как-то видели, как она сидела на холме Пич Пойнт и глядела на море. В другой раз Фостер Сломанный-зуб заметил Эспер сидящей на Касл-Роке на большом камне; она явно не слышала, как он звал ее. Кажется, она писала что-то в тетрадке. Потом Эспер пыталась занять лодку у Пичей, но на ней ушел рыбачить младший брат Джонни. Да Пичи и так не отпустили бы ее одну.

— Нельзя, девочка, — сказала Тамсен Пич, чьи глаза были красными от слез, пролитых по сыну. — Иди домой, Хэсс, попробуй отдохнуть малость. Ты на себя не похожа.

Эспер кивнула и молча ушла. Но позже она все же позаимствовала ялик в Малой гавани и отправилась на остров Кэт.

К счастью, Сьюзэн, прибиравшаяся в верхних комнатах, видела это. Она пошла искать Роджера и нашла мужа беспокойно расхаживающим по кухне.

— Хэсс гребет на ялике, точно сам дьявол гонится за ней, — сказала Сьюзэн. — Мне это не нравится. Я оставила ее в покое, как ты и советовал, но, по-моему, за ней надо присматривать. Ветер поднимается.

— Наша дочь знает море очень хорошо, — ответил Роджер. — Оставь ее, она справится с этим сама, — но голос его звучал не очень уверенно.

Сьюзэн повернулась к нему спиной. Тут у двери позвонили, и она обрадовалась посетителю.

— Капитан Айрсон, ваша лодка в порядке? Наша девчонка вышла в море одна, не было бы беды, если вода поднимется!

Старый капитан молча кивнул, вновь надевая шляпу.

— Постойте, — сказал вдруг Роджер, — я с вами.

Его жена в изумлении открыла рот:

— Да ведь ты сорок лет не садился в лодку!

Роджер снял плащ с гвоздика у двери.

— Я думаю, что еще могу грести.

Сьюзэн промолчала. Она достала из шкафа шарф и обвязала вокруг его шей, на мгновение коснувшись рукой его плеча.

Мужчины вышли из дома и отправились в Малую гавань.

Они нашли Эспер меньше чем в четверти мили от острова Джерри: она отчаянно гребла назад. Маленькая лодочка поднималась и опускалась на волнах.

Капитан Айрсон проворчал что-то, подвел свою лодку к ялику, и двое мужчин втащили девушку в нее.

— Рад, что у тебя хватило ума не потопить ялик Дэви, — сурово произнес капитан. — Глупая девчонка! Бабам на море не место!..

Эспер, обессиленная, не слушала его, молча лежа на полу. Потом вдруг подняла голову и с удивлением воскликнула:

— Папа! Ты здесь?!

— Я беспокоился о тебе… — только и вымолвил Роджер.

В полном молчании они вошли в тихие прибрежные воды. Тут Эспер пришла в себя и помогла отцу, которого от непривычного напряжения не слушались ноги и руки, выбраться из лодки на берег.

— Прости, папа, — прошептала она, глядя на позеленевшее от качки лицо отца.

Но чего она хотела в своем сумасшедшем бегстве к острову Кэт, Эспер сама точно не знала. Видимо, тоска по той, далекой теперь, ночи гнала ее на место их последней встречи. Она плыла на ялике все дальше в море, словно пытаясь найти там Джонни. А потом, посреди пролива, ее апатия сменилась всплеском страха. Надо возвращаться. Что я за дура, ведь Джонни там нет! Его нет нигде. Надо возвращаться.

Эспер прильнула к отцу, когда они вошли в дом. Тревога и облегчение выразились у Сьюзэн гневом. Она схватила дочь за плечи и сильно встряхнула:

— Ты, сумасшедшая, что ты такое творишь? Из-за тебя пришлось побеспокоить капитана Айрсона. А посмотри, что ты сделала со своим отцом! Он же может умереть от простуды, глянь — позеленел весь! Ты же знаешь, он никогда не выходил в море на лодке.

Эспер молча стояла, опустив голову.

Сьюзэн дала мужчинам по стакану грога, а Эспер угостила самодельным ликером. Капитан поблагодарил и вышел вместе с хозяйкой в распивочную, а Эспер осталась с отцом в кухне.

Роджер сел в кресло у огня и спросил:

— Хочешь отдохнуть, Эспер? — но девушка покачала головой, и он добавил: — Мне надо поговорить с тобой.

— Ты плохо себя чувствуешь, папа? — спросила Эспер с тревогой.

— Нет, сейчас — нет. Садись.

Она положила в очаг полено и села на любимый с детства маленький стульчик.

— Я хочу, чтобы ты перестала сходить с ума из-за гибели Джонни, девочка.

— Я не могу, — ответила Эспер.

Роджер вдруг заговорил резко, чего она никак не ожидала.

— Думаешь, что ты первая, кого постигло горе? Как, по-твоему, сколько раз здесь, в этом доме, люди встречали горе, и встречали его мужественно?

— Я не знаю, — ответила Эспер так же резко. — Мне ни к чему думать о прошлом. Все Ханивуды тонули в море или их убивали. По-моему, это ужасно.

— Всегда надо помнить о тех, кто прожил свою жизнь и живет сейчас, — вот для чего мы здесь.

Она молчала. Роджер продолжил:

— Может быть, ты думаешь, что не мне говорить об этом? Да, я неудачник. Я не смог справиться с жизнью. Но я хочу, чтобы ты смогла — как и другие Ханивуды.

Эспер подумала об этих других, и это была мрачная мысль. Вся память о Ханивудах заключена в этом доме. Их нет, но вещи есть — каминные подставки для дров Фиб, стол Исаака, новое строение Моисея. И чем все они занимались? Ловили рыбу, содержали харчевню, зарабатывали и теряли деньги. Бросались воевать, когда была война, и гибли. Уходили за рыбой в море и тонули. Женщины же оставались дома и страдали. Гордиться тут нечем.

Роджер подошел к очагу и заглянул в лицо дочери. Потом вздохнул и снова сел в свое кресло.

— Ты пишешь сейчас стихи, Эспер? — спросил он.

Девушка пожала плечами.

— Немного. Мне помогает.

— Конечно, помогает. Дашь мне посмотреть?

— Обязательно, папа. Когда-нибудь.

На какое-то мгновение она представила себя в клубе «Арбатас». На нее смотрят женщины, сидящие за шитьем, смотрят с уважением и шепчут: «У Хэсс Ханивуд вышла новая поэма. Талант передается по наследству. Ее отец…»

Пробили часы, и Эспер вздохнула. Она встала и сняла с гвоздя свой передник. Потом девушка вытащила из воды очищенную картошку и принялась резать ее. Она знала, что скажут в клубе на самом деле: «Этот Роджер Ханивуд никогда в жизни не делал ничего путного. А его дылда дочка явно ненормальная. Непонятно, что в ней нашел бедный Джонни…» Ее вывел из задумчивости голос отца, прозвучавший над ухом:

— Ты порезала палец, Эспер.

Она с досадой кивнула и стала лить на палец холодную воду из кувшина. Роджер слегка коснулся плеча дочери. Эспер, рассеянно улыбнувшись ему, отвернулась. Взяв сковороду и кофейник, она поставила их на плиту. Потом заглянула в железный котелок, висевший над большим очагом.

— Что у нас сегодня на ужин, дорогая? — спросил вдруг Роджер, к ее удивлению. Он никогда прежде не интересовался этим. Но Эспер увидела тревогу в его взгляде.

— Жареная картошка и уха, как и вчера, — ответила она. — У мамы вряд ли будет что-то другое, — девушка помешала варево в котелке.

— Ну, я, наверное, успею немного поработать до ужина.

— Конечно, папа. Я позову тебя, — Эспер положила нарезанную картошку на сковороду. Роджер дошел до своей двери и остановился.

— Эспер, а ты больше не убежишь одна на море, как сегодня?

Он видел, как рука дочери с обручальным колечком стиснула ручку сковороды.

— Нет, папа, — она замолчала, а затем тихо добавила: — Спасибо, что ты приплыл за мной.

Когда Сьюзэн через полчаса вошла на кухню, там никого не было. Она зло нахмурилась: картошка на плите сгорела, а кофейник зловеще шипел.

— Негодяйка! — проворчала она, хватая сковороду. — Столько делаешь для нее, так переживаешь…

Сьюзэн сняла с огня кипящий котелок, сердито посмотрела на дверь Роджера и позвала:

— Эспер!

Но ответа не последовало. Тогда она открыла заднюю дверь и позвала снова. На улице уже смеркалось. Ветви большого каштана трещали на ветру. Поднимался норд-ост. Сьюзэн вернулась на кухню и заперла дверь.

— В такое время она не выйдет. Все-таки кое-что у нее в голове есть. Она и моя дочь, хотя здесь только и слышно, что о Ханивудах.

Сьюзэн зажгла свечу и поднялась наверх, в новое крыло дома — дочь часто запиралась в желтой комнате. Она остановилась у двери спальни Эспер. Широкое лицо Сьюзэн прояснилось, когда она услышала доносившиеся оттуда звуки. Женщина перекрестилась.

Слава Богу, наконец-то. Ее дочь перестала бороться сама с собой. Сьюзэн поставила свечу и прислонилась к стене, глядя на дверь Эспер с нежностью.

— В этом доме ты и не могла перебороть это в себе, Хэсс, — прошептала она. — Бог свидетель, мне следовало бы понять это.

Она взяла свечу и спустилась вниз.