Очень долгое путешествие, или Инь и Ян. Авалон (СИ)

ВЕЛЕН. Начать всё с начала

Иорвет вернулся в сумерках. Я спрыгнула с развилки ветвей раскидистой сосны, где удобно устроилась на медвежьей шкуре, и куда перед тем с помощью Иорвета же и забралась. Со мной творилось что-то неладное. Казалось, что силы покидали тело, и, даже накачавшись эликсирами до трясучки, только невероятным усилием воли я могла пошевелить словно чужими руками и ногами. Однако после отдыха полегчало.

— Охотники ждут гостей, — сказал Иорвет и протянул фляжку с остатками зелья Иды. — Вдоль дороги к замку расставили зажжённые факелы, на дворе установили новый столб и складывают под ним хворост.

— Новый? — удивилась я. — А есть старые?

— Увидишь, — уклончиво ответил он, приняв из моих рук фляжку. — Уверен, что они готовятся к встрече Эйльхарт.

Остатков заряженной Идой воды хватило ровно для того, чтобы знаки на ладонях вернули цвет, хотя до полной силы требовалось ещё пару часов. Лишние вещи мы оставили в развилке сосны и в спускающейся темноте направились к замку Охотников. Главным образом я полагалась на чутьё, Иорвет же ориентировался по слабым отблескам огней в кронах. В дневной вылазке он умудрился забраться на самый верх старой сторожевой башни, которую мы заметили с болот и с которой как на ладони был виден лагерь.

— Часовых немного, им незачем — замка Охотников сторонятся, как чумного, — сказал он, когда из темноты выросли щербатые стены, освещённые факелами по верхам. — План придётся придумывать на ходу.

Вдоль стены мы добрались до башни. Иорвет поднялся первым, скинул припасённую верёвку, и шаг за шагом, мимо мёртвых оконных дыр, я взобралась следом. Крыша и перекрытия этажей давно обвалились, остался лишь полый цилиндр выветрившихся толстых стен, и мы укрылись на самом верху на остатках лестничного пролёта.

— Левое крыло нежилое, — Иорвет кивнул на полуразрушенные замковые галереи вдоль стены, где из трещин росли деревца. — Там стоят четверо, и двое на воротах.

В свете масляных жаровен на пристроенных к стене деревянных вышках виднелись часовые в узнаваемых костюмах Охотников за Колдуньями — в треугольных шляпах и длинных кожаных пальто. Осыпавшаяся каменная стена постепенно уходила в землю, и до ворот, по обе стороны которых тоже дежурила охрана, её продолжал частокол.

Я осторожно высунулась за край. Тусклые огни виднелись в галерее окон жилого правого крыла. У высокой арки двери в него дремал, навалившись на гарду двуручного меча, ещё один Охотник. На круглом дворе, зажатом между стенами и длинным деревянным бараком без окон, видимо бывшей конюшней, горели факелы. Я присвистнула.

— Увидела? — спросил Иорвет.

— Они поехавшие, абсолютно поехавшие… — выдавила я.

Факелы освещали череду тесно стоящих чёрных столбов. К каждому из них был привязан обуглившийся труп, и с помощью верёвок и подпорок сожжённым телам развели руки так, чтобы они касались друг друга, а ноги расположили в танцевальных коленцах и па. Этот страшный хоровод, напоминающий узор на тюремной барке из Дракенборга, огибал высоченную гору хвороста, в центре которой возвышался ещё один, не тронутый огнём, белый столб.

— Хвороста заготовили не меньше, чем тростниковые люди для самого Мессии, — сказала я и сползла с края стены. — Что дикари, что горожане — разницы нет, лишь бы кого-нибудь сжечь.

— Разница есть, и большая, — ответил, помолчав, Иорвет. — Тростниковые люди хотели воссоединиться с богом сами, что и сделали. А Охотники готовы отправлять к богу только других, не себя.

Прислушиваясь, Иорвет выглянул из-за стены, и я за ним следом. Издалека доносился звук копыт и ободов повозки, стучащих по дощатой переправе на остров. Часовые засуетились, зазвучали отрывистые команды. Охранник у двери в жилое крыло осоловело помотал головой, машинально отдал кому-то честь и бросился внутрь.

На двор въехало с десяток верховых и карета без окон, обтянутая чёрной кожей. Всадники спешились, но не приближались к карете, будто чего-то ждали.

Из замка выходили Охотники и выстраивались коридором.

— Тридцать семь, — прошептал Иорвет. — Вместе с часовыми и конвоем.

— Тридцать восемь и тридцать девять, — дополнила я.

Из жилого крыла вышли двое. Лицо первого — невысокого и сухого, было скрыто капюшоном монашеской рясы. Он опирался на посох. Следом шёл детина таких габаритов, что было удивительно, как он поместился в дверной проём. Кожаного пальто на его размер, по всей видимости, не нашлось, как и подходящей рубахи — огромный живот, нависающий над штанами, едва прикрывал мясницкий фартук. Жир на белых плечах и на боках подрагивал при каждом шаге, а круглую голову, как младенческий чепчик, обтягивала шапка-капюшон палача.

Жрец прошёл между рядами Охотников, передал посох полуголому телохранителю и сложил ладони у груди.

— Помолимся, братья, чтобы колдовская скверна этой женщины не смутила наших душ, чтобы укрепились сердца во славу Вечного Огня! — он опустил голову к рукам, и вслед за ним чинно склонили головы Охотники.

Минуту стояли молча. Двое из конвоя, побренчав ключами, отперли дверь кареты. Оттуда никто не вышел. Потом раздались невнятные восклицания, и из тёмной глубины, видимо с помощью пинков, выпала на землю женщина. Вслед за ней вылез ещё один Охотник, от запястья которого к скованным за спиной женщины рукам тянулась цепь.

— Сорок, — сказал Иорвет.

— Как разбойников, — прошептала я.

Иорвет вопросительно глянул на меня, но тут же снова отвернулся к действу внизу.

Женщина поднялась с земли и горделиво выпрямилась, тряхнув убранными в две косы волосами. Глаза её скрывала расшитая узорами повязка, а вот вырез тёмного платья с полуоторванным и свисающим набок кружевным воротником почти не скрывал высокую грудь.

— Эйльхарт, вот мы и встретились, — тихо сказал Иорвет. — Кто бы мог подумать, что я буду тем, кто пытается её спасти…

Жрец поднял голову к чародейке.

— Вот мы и встретились, Филиппа Эйльхарт, — эхом словам Иорвета провозгласил он. — Советница и убийца короля Редании Визимира Второго, основательница Ложи Чародеек, повинной в убийствах Демавенда, короля Аэдирна, и Фольтеста, короля Темерии. Я знал, что рано или поздно заговоры, аморальность, мерзопакостность и наглость, которые составляют твою жизнь, погубят тебя, что всё выйдет на явь, и мой долг развеять смрад грехов твоих.

Филиппа по-птичьи наклонила голову, прислушиваясь к голосу. Её губы раздвинулись в глумливой улыбке.

— Виллимер, старый извращенец, — протянула она надменно, словно была тут хозяйкой, а не пленницей. — Тебе всё не дают покоя вагины чародеек, что ты напридумывал смехотворных фактов? Тебе не даёт покоя то, что нам плевать…

Филиппу толкнули в спину и, оступившись о подол платья, она едва не упала, но тут же царственно выпрямилась. Виллимер прикрыл ладонью лицо, скорбно покачал головой.

— Вы слышите, братья! — он оглядел паству. — Всеми силами души, как того требует пастырское попечение, стремимся мы, чтобы вера Вечного Огня всюду возрастала и процветала, а всякое нечестие искоренялось. Видите вы, что женщина, магической властью развращённая, пренебрегает собственным спасением. Наряду со светскими преступлениями, что решал бы мирской суд, повинна она в плотских соитиях с демонами инкубами и суккубами, в свальном грехе. Повинна в колдовстве, чаровании, заклинаниях и других ужасных злодействах и преступлениях…

Он замолчал, потому что раздался скрип колёсных осей — несколько Охотников выталкивали от стены телегу, на которой были установлены две объёмные бочки и над ними странный, поблёскивающий медью агрегат.

— Дабы зараза нечестия и других подобного рода преступлений не отравила ядом невинных людей, — Виллимер забрал у телохранителя посох и вскинул руки, — мы намерены, как того требует наш долг и как к тому побуждает нас ревность по вере, применить соответствующие средства.

Охотники тем временем подкатили телегу к куче хвороста, заготовленного для Филиппы. Один навалился на рычаг агрегата, потом потянул вверх и нажал снова. Из трубки сбоку телеги толчками стала выбрасываться жидкость, заливая хворост. Снизу принесло запах едкого горючего масла.

— План такой, — быстро сказал Иорвет. — Как только зажгут костёр с Эйльхарт, идём на изнанку, устраняем охрану на стенах, прыгаем вниз и вырезаем всех. Успеем.

— Всех… — повторила я, рассматривая толпу Охотников внизу.

Они вызывали одновременно страх и отвращение, но вместе с тем они были людьми, а не чудовищами. Людьми, которые из сожжённых женских тел сложили танцующую инсталляцию.

Иорвет внимательно смотрел мне в лицо. Я кивнула.

— Признаёшь ли ты свою вину, Филиппа Эйльхарт? — громко спросил жрец.

— Засунь свои обвинения в задницу иерарха, Виллимер, и высунь оттуда язык, — сквозь зубы ответила Филиппа. — За мной придут, и ты будешь молить о пощаде. Но нет прощения для ничтожества, желающего продемонстрировать свою власть.

Жрец кивнул и взмахом руки остановил охотников, поливающих хворост.

— Раз так, то по регламенту, описанному в булле Преосвященнейшего Иерарха Хеммельфарта «Всеми силами души», преступница, отрицающая виновность, обязана пройти допрос, облегчить душу покаянием и признанием вины.

Виллимер хлопнул в ладоши, как бы подводя итог сказанному, и вдруг вслед за ним захлопал в ладоши, словно малютка, которому обещали мороженое, его дебелый телохранитель. Жрец зыркнул на него, мотнул головой. Охотники расступились, и детина направился к Филиппе. Подойдя, поднял цепь, соединяющую чародейку и конвойного. Шея и спина вздулись от напряжения, он рванул, и цепь, звякнув, лопнула.

— Отпусти, имбецил! — взвизгнула Филиппа, лягаясь каблуками, когда он подхватил её под локоть и поволок ко входу в жилое крыло. — Клянусь, я убью тебя первым, если ты ещё дотронешься до меня, жирный евнух!

Охотники в молчании провожали взглядами исторгающую проклятья и извивающуюся в руках палача чародейку.

— В честь поимки опасной злодейки примите, братья, торжественную трапезу, к коей повелеваю открыть бочку освящённого Иерархом вина. Помолитесь о прощении души грешницы, а после воссияет и очистит её тело Огонь! — провозгласил Виллимер, когда Филиппа скрылась за дверью. — Во славу Вечного Огня!

Нестройные голоса подхватили:

— Во славу Вечного Огня!

Вытянувшись по струнке, Охотники ждали, но, как только жрец скрылся за дверью в жилое крыло вслед за Филиппой, тут же расслабились, заговорили громко. Они явно были радостно взбудоражены предстоящей трапезой и обещанным вином. В бараке открыли створку двери, и за ней показался длинный обеденный стол, уставленный канделябрами с горящими свечами.

— Изнанку прибережём на потом, — скомандовал Иорвет, наблюдая за суетой внизу и Охотниками, которые отгоняли лошадей и стекались в трапезную. — Меняем план. Во славу Вечного Огня.

— Что? — удивлённо переспросила я, но тут же поняла его, заметив, как задумчиво Иорвет рассматривал брошенную телегу с насосом и горючим маслом.

Дверь в барак затворили, двор опустел. На стенах и у ворот осталось с десяток лишенных трапезы понурых часовых, которых следовало устранить быстро, безжалостно и бесшумно. Я достала пузырьки Пурги, Грома и Ивы и смешала порцию, аналогичную той, что приняла перед боем с Рэей.

— Не слишком ли много эликсиров? — проворчал Иорвет.

— Мне нужен озверин, — ответила я, не желая признаваться, что жизненная сила оставляет меня, а телу необходима лошадиная доза допинга, чтобы хотя бы двигаться.

«Иорвет не должен думать об этом сейчас, не должен спешить. Времени хватит. Драйк Кин обещал, что хватит», — подумала я и поднесла смесь к губам:

— Во славу Вечного Огня!

***

Эликсиры работали. Подкравшись по стене из темноты, я хладнокровно и молниеносно перерезала горло двум Охотникам на крыше правого крыла. Ещё двоих убил Иорвет. Мы разделились. Вдоль частокола позади трапезной он прокрался к воротам и стрелой снял одного часового у сигнального колокола и следом за ним второго. Я же, перебежав по стене на левое крыло, бесстрастно, как ассасин, расправилась с часовыми на вышках. Мне даже не нужно было укреплять дух взглядами на казнённых — эликсиры выполнили эту задачу за меня. Иорвет выпустил ещё две стрелы из-под стены, и на дворе, кроме нас, не осталось никого.

Упираясь ногами в землю, я толкала телегу с бочками, Иорвет тянул её за оглоблю. Тяжёлый засов на двери в трапезную вошёл в проушины с лязгом, но это уже было неважно — в бывшей конюшне окна отсутствовали и сбежать, не вышибив дверь, было невозможно.

Иорвет навалился на рычаг насоса, а я, забравшись на телегу, подхватила сшитый из кожи рукав. Струя щедро забила в стену. Я направила медный наконечник рукава вверх, и горючее масло окропило соломенную крышу.

— Довольно! — крикнул он. — Отбегай в сторону, ты вся в масле!

Изнутри трапезной послышались вопли, двери содрогнулись. Иорвет выдернул один из факелов, воткнутых в землю, примерился и метнул на крышу, как копьё. Пыхнуло пламя.

— Гори в аду, орденская падаль, — процедил он, — во славу Вечного Огня…

***

Вверх и вниз вели ступени. Не задумываясь, мы зашагали по лестнице в подвал — оттуда доносились истошные, обрывающиеся хрипами крики.

— Они убьют её! — через две ступеньки я запрыгала вниз.

— Не торопись! — Иорвет догнал в конце лестницы. — Казнить её хотят на костре, и до сожжения оставят живой. Мы не можем позволить себе ошибиться из-за спешки.

Подземелья замка сохранились гораздо лучше наземной части. По обе стороны низкого коридора тянулись каменные мешки с решётками вместо дверей. Тюрьма — неизменный аксессуар средневекового замка, и неизвестно, что первично.

Холодный воздух пах погребом. Чтобы шагов не было слышно, приходилось ступать, перекатываясь с пятки на носок, и всё равно для взвинченного эликсирами слуха хруст праха под ногами, писк невидимых крыс, монотонный звук падающих капель звучали грохотом.

— Чары-мары, этот пальчик много ел…

Крик взорвал барабанные перепонки, поглотил остальные звуки. Иорвет припустил по коридору. Мы завернули за угол и притаились по обе стороны проёма в пыточную камеру. Пахло жжёной плотью.

— Благодари небо, дочь моя, что оно привело тебя в эту темницу, — Виллимер, как доктор у постели больного, склонился над кушеткой, которой мне не было видно за складной ширмой. — Исповедуйся, в слезах и смирении ищи облегченья на груди моей. Не хочешь отвечать? Увы, дурно, очень дурно поступаешь ты. Мы предоставляем преступнице свободу изобличенья самой себя. Такие признания, хоть отчасти и вынужденные, имеют свою хорошую сторону, особенно когда виновная находит нужным внести вклад в дело Ордена. По-прежнему молчишь? Тем хуже для тебя, я вижу, что должен сам вывести тебя на верный путь. Отвечай, что открывает этот ключ?

В поле зрения показалась расплывшаяся голая спина палача и скрылась за ширмой.

— Чары-мары, этот пальчик щи варил…

Тяжёлое с присвистом дыхание Филиппы и вскрик.

— Продолжаешь молчать? Иначе мне придется сделать тебе ещё немного больно, — увещевал жрец. — Видишь вон те две доски? Не видишь, конечно.

Виллимер засмеялся, а Филиппа невнятно забормотала, проклиная его.

— Твои стройные ноги вложат в эти доски и стянут верёвками, а потом вобьют молотком между колен клинья. Сперва ноги нальются кровью, потом кровь брызнет из больших пальцев, а на других отвалятся ногти. Подошвы полопаются, и вытечет жир, смешанный с раздавленным мясом. Это уже будет больней. Уверяю, твои сокровища тебе более не понадобятся, но в наших руках послужат праведному делу. Итак, что открывает этот ключ? Не зря же ты носила его на груди…

Из-под ножек складной ширмы расползалось по полу пятно крови, чёрное в свете свечей.

— Этот ключ открывает самое драгоценное и самое страшное, что у меня есть, — хрипло заговорила Филиппа.

Жрец привстал и наклонился над ней, его голова скрылась за ширмой.

— Прекрасно, дочь моя, расскажи же мне, какая тайна скрывается за тем замком.

Звук плевка, жрец отпрянул. Иорвет взвесил на руке кинжал и жестами начал объяснять мне что-то, что я не поняла.

— Ты — не великая Тиссая де Врие, что создала меня и может открыть секретную дверь, — прошипела Филиппа. — Ты — лишь никчёмный червяк, слепое орудие мракобесного иерарха.

— Как жаль, что упомянутая чародейка де Врие мертва. Я — орудие веры, и со мной заговорила бы даже она, как заговорила ты, — медоточивым голосом невозмутимо продолжил жрец. — Раз так, позволь рассказать, что будет дальше. У тебя вынут вышеупомянутые клинья и вобьют вон те, большего размера. После первого удара у тебя раздробятся коленные суставы и кости, после другого ноги треснут сверху донизу, выскочит костный мозг и вместе с кровью обагрит этот камень. Ты упорствуешь в сохранении тайны? Хорошо.

Виллимер кивнул палачу. Иорвет выбросил вперёд руку. Палач удивлённо, словно надоедливую муху, смахнул кинжал, глубоко вошедший в загривок. Как на картине «Не ждали», отпечатался на сетчатке обернувшийся жрец с отваленной челюстью и застывший жирный, похожий на мишленовского человечка, детина, который поднимал с пола деревянные распорки и с шеи которого капала кровь. Я ударила Аксием.

— Виллимер хочет убить тебя! — крикнула я.

Палач повернул круглый блин лица и бестолково захлопал глазами.

— Светлость любит меня, — жалобно сказал он.

— Больше не любит! — вдогонку я послала ещё один Аксий. — Разлюбил, нашёл другого!

— Что ты стоишь, как пень? — закричал Виллимер.

Палач вскинул пудовые кулаки, и Иорвет, ринувшийся к нему с мечом наперевес, отлетел в сторону, со звоном опрокинув стойку с пыточными штуками, которым позавидовали бы тростниковые люди. Виллимер попятился, но размахивая руками, его огромный, как голем, телохранитель потопал вперёд, наступая и тесня жреца в угол. Похоже, что на неразвитый разум палача Аксий подействовал так же хорошо, как действовал на кур и поросят.

— Прекрати, Иржи! В тебя вселился дьявол! — завопил Виллимер, когда палач втолкнул его в раскрытый стоймя саркофаг, изнутри которого торчали шипы. — Взять их! Фас!

— Чары-мары, этот мальчик ляжет тесно… — пробасил Иржи, нажимая на створку.

— Новиградская Дева для дев, тупица! — жрец не договорил и завизжал жалобно, плаксиво, когда шипы вошли в его тело.

Иорвет крался вдоль стены к саркофагу.

— Не смей, он мой! — раздался из-за ширмы свистящий шёпот.

Иорвет размахнулся с двух рук, меч вошёл глубоко в чепчик Иржи, расколов череп. Из саркофага неслись истошные вопли.

— Эта сволочь должна умирать долго! — закричала Филиппа.

— Он нам мешает, — сквозь зубы проговорил Иорвет и, отщёлкнув замок на створке Новиградской Девы, вогнал лезвие в грудь Виллимера.

Жрец, мантия которого геометрично, как узор горошком, была обагрена кровью от шипов, охнул и осел внутри саркофага.

— Ты всегда всё портишь, эльф, — прошептала Филиппа. — Я надеялась на помощь от кого угодно, только не от тебя.

Нагая, она лежала на пыточной лавке, и при первом же взгляде на неё стало ясно, что мы опоздали. Поперёк тела алели рубцы от плётки из бычих жил, валяющейся рядом. На боках расходились лопнувшие чёрными пузырями ожоги, а на месте грудей зияла развороченная щипцами плоть. Я бросилась освобождать лодыжки и руки Филиппы от тугих ремней. На каждом запястье висело по наручнику из двимерита, и ни одного целого пальца на руках и ногах у неё больше не осталось, и кровь сочилась из ран.

— Я тоже весьма удивлён этим фактом, — Иорвет убрал в ножны окровавленный меч, достал из кармана сумки пузырьки и, присев у лавки, собрал в один из них капающую с ладони кровь чародейки.

— Как помочь тебе? — воскликнула я.

Даже всех моих запасов мази для остановки крови не хватило бы, а Ласточка убила бы её скорее ран. Я достала из сумки бинты. Филиппа, закусив губу, тихо лежала, пока мы с Иорветом перевязывали размозжённые ступни. Судорожно охнула, когда на грудь ей легли пропитанные мазью тканевые тампоны. Я прикрыла её наготу нижними юбками, которые нашла в углу рядом с платьем. Тонкая белая ткань тут же пропиталась кровью.

— Снимите двимерит, — прошептала она.

— Один раз я уже сделал эту ошибку, — проговорил Иорвет. — Сперва ты должна поклясться, что поможешь нам.

Я бросилась к трупу жреца, чтобы найти ключи от наручников.

— Недобитый эльф опять помогает даме в беде? — даже в таком состоянии голос чародейки был полон сарказма. — Убедился, что драконица безнадёжна и нашёл следующую?

— Думай, что хочешь, ведьма, — глухо ответил Иорвет. — Только кроме недобитого эльфа и его дамы в беде больше никто в этом мире не захотел тебе помочь. Ни Ида, ни один чародей.

Ненависть сочилась из голосов, и было понятно, что Филиппа и Иорвет на дух не выносили друг друга. Я ощупывала мантию жреца, и медальон задрожал, когда я раскрыла мешочек, привязанный к поясу. Оттуда достала обтянутый красной кожей круглый медальон с треугольной руной. К обратной стороне медальона был пришит ржавый, окислившийся от старости ключ. Ключи от двимеритовых браслетов тоже были в мешочке. С находками я вернулась к лавке.

— Но и твоя помощь не бескорыстна, — лицо Филиппы перекосило от боли. Она часто-часто задышала. — Так и хочется подохнуть назло тебе.

Иорвет остановил предупреждающим жестом мой порыв открыть наручники и кивнул на пустой пузырёк.

— Уверяю, когда ты умрёшь, я не буду по тебе рыдать, — сказал он Филиппе.

— Прекратите! — я уколола палец подаренным скоята'элями перочинным ножиком и смотрела на кровь, капающую в пузырёк. — От тебя, Филиппа, нам нужно одно единственное заклинание. Взамен мы сделаем всё, чтобы ты спаслась.

Филиппа не ответила, тело её мелко тряслось. Под мрачным взглядом Иорвета я сняла двимерит с изуродованной правой руки, оставив наручник на левой. Чародейка повела кистью, замерцали слабые искры, задышала.

— Снимите второй браслет…

Её губы шевелились. Иорвет колебался, держа в руках левое запястье Филиппы в двимеритовом наручнике. Сжав зубы, взял у меня ключ, открыл браслет и отшвырнул в сторону.

— Ты свободна, — сказал он. — Мы помогли тебе, теперь ты помоги нам.

— У меня не хватает сил даже на себя!

Она водила окровавленными культями рук, потрескивали и тут же гасли искры. Я продолжила промакивать кровоточащие ожоги на боках мазью, чтобы выиграть хоть чуть-чуть времени. Ни Иорвет, ни Филиппа не доверяли друг другу, и было совершенно непонятно, что могло заставить чародейку помочь нам. Она умирала и ей было на нас плевать.

— Что мы можем сделать? — спросила я.

— Вы не можете помочь мне, глупцы, — прошептала она. — Если только не достанете с того света Тиссаю де Врие.

Второй раз за вечер я слышала имя знаменитой чародейки — ректора Аретузы.

— Чем бы тебе помогла Тиссая? — спросил Иорвет.

— Тебе пересказать программу магистрата академии и мой диплом? — голос Филиппы окреп и зазвучал злобно. — Рассказать, как она превратила хнычущую соплячку в великую чародейку? Как забрала часть моей жизни и спрятала в магии, чтобы из пережитой боли сделать сверхмощный источник магической энергии?

— И почему же у тебя, великой чародейки со сверхмощным источником энергии, не хватает сил? — с досадой бросил Иорвет.

— Потому что сейчас, чтобы выжить, нужна не разрушающая тело магия, а простая жизненная сила, — с горечью ответила она. — Нужна забранная Тиссаей маленькая несмышлёная дурёха Филь — та, что всегда мешала мне…

Я раскрыла ладонь с медальоном чародейки.

— Ключ… Ключ открывает ту дверь, где заперта часть тебя? — спросила я.

— Да! — прошипела она. — Тебе легче от этого ответа? Мне — нет.

Она попыталась поднять голову. Повернула лицо с завязанными глазами к Иорвету и выкрикнула:

— Убей меня, эльф, добей безболезненно и точно! Хотя бы это ты умеешь, я знаю!

— Я сделаю это для тебя, если ты наложишь на кровь контрзаклинание к тому, которым пыталась убить меня в Лок Муинне. Я обещаю, что сделаю это.

Голова Филиппы опустилась.

— Я не могу даже обезболить себя, глупый эльф, ты хочешь невозможного.

Она затихла, сложив окровавленные руки на животе. Перочинным ножиком я спорола ключ с подкладки медальона.

— Вот и изнанка пригодилась, — сказала я Иорвету и протянула руку. — Пойдём.

***

От подошв расходились круги. Вода? Нет. Мы стояли на поверхности — бесконечной, чёрной. Лежащая Филиппа была едва видима во мраке, с лавки капала тягучая, как расплавленный гудрон, кровь и соединялась с той, что была под ногами. Невдалеке ярко сияла одиноко стоящая дверь.

Мы обошли её — стен не было, и казалось, что дверь не вела никуда. Я вложила в замочную скважину ключ, повернула.

Удар с той стороны распахнул дверное полотно, сшиб с ног, отбросив на Иорвета. Белый вихрь вырвался из проёма, взорвав поверхность под ногами. В лицо били чёрные брызги. Пригнувшись и ухватившись друг за друга, мы прорывались навстречу урагану. Уцепившись за косяк, я подтянулась, и Иорвет втолкнул меня внутрь.

Ветер стих. У стены прорисовавшегося штрихами сарая лежала на соломе худенькая девочка-подросток с двумя косичками в стороны. Она не была нарисованной — она была на изнанке светящейся и настоящей, как мы с Иорветом.

— Нет, не наказывайте меня, — она приподнялась на руках и попыталась отползти в угол. — Я ничего не сделала, ничего…

Лицо девочки было в кровоподтёках, на тонких белых руках чернели синяки. Она забилась в угол, съёжилась, закрыв руками голову. Спереди на юбке расплылось свежее кровавое пятно.

— Ты свободна, ты можешь уйти отсюда, — я присела на корточки и протянула к ней ладони, как показывают напуганному зверьку, — ты можешь вернуться… к себе.

Девочка недоверчиво и с опаской смотрела на меня, словно не верила, что кто-то разговаривает с ней.

— Она выгнала меня. Она сказала, что я лишняя.

Иорвет присел рядом и исподлобья рассматривал юную Филь.

— Она поплатилась за это. Ты нужна ей.

Так же, как и я, Иорвет протянул открытую ладонь. Девочка робко подняла свою, заколебалась, будто раздумывая, кому её вручить, а потом решилась и взяла меня за руку.

По чёрной успокоившейся поверхности мы возвратились к Филиппе. Я обернулась — дверь исчезла. Филь отпустила мою ладонь, забралась на лавку.

— Я не виню её, — проговорила она тихо. — Она просто хотела забыть. Чтобы быть сильной.

— Сильной всё это время была не она, — сказал Иорвет, оглянувшись в черноту, где совсем недавно стоял сарай, в котором целую вечность, день за днём, Филь проживала своё прошлое.

Она улыбнулась ему едва заметно и застенчиво, подвинулась на лавке и улеглась в нарисованное тело чародейки.

***

— Держи ноги! — скомандовал Иорвет, обхватив Филиппу, которая брыкалась и билась на лавке, разбрасывая снопы искр.

— Зачем?! — кричала она. — Зачем вы это сделали?!

Тело её выгнулось, а искры на этот раз не исчезли, а скопились сияющими облачками около ран. Обмякнув, она перекатилась на бок. Всхлипнула, скорчилась и вдруг зарыдала, тонко подвывая и закусив нижнюю губу. Мы с Иорветом удивлённо переглянулись. Немыслимо было представить, чтобы это была прошлая Филиппа. «Нет зрелища более жалкого, чем плачущая чародейка», — говорила её наставница, Тиссая де Врие, и Филиппа Эйльхарт лучше кого бы то ни было усвоила урок.

— Даже ценой жизни я не сделала бы этот выбор, — проговорила она сквозь всхлипы. — Вернуть память о том, что со мной делали. Вернуть забитую девочку, которой не место в Аретузе… Чтобы стать великой чародейкой, ты должна быть жёсткой, ты должна идти по головам…

Последнюю фразу она произнесла, чеканя слоги и понизив голос, и я поняла, что это тоже были не её слова, а Тиссаи.

— По головам ты пришла с выколотыми глазами на пыточную лавку и едва не отдала концы на костре, — жёстко сказал Иорвет. — Теперь ты можешь жить.

— Каково это — в моём возрасте встретиться лицом к лицу с прошлым, которое должно было быть прожито и забыто пару веков назад? — она комкала ткань нижних юбок у груди. — Каково знать, что источник силы потерян безвозвратно, что ты никогда больше не сможешь достичь вершин?

— Ты можешь начать всё с начала, — сказала я.

Со стоном она села на лавке, прикоснулась к изуродованным стопам, поправила мокрую насквозь повязку на глазах.

— Начать с начала… — прошептала она горько. — С телом калеки, с больной душой… Есть только один вариант.

Мы молчали, и даже Иорвет не торопил её. Он слил кровь из пузырьков в колбу побольше и ждал.

— Принесите мне одежду.

Голос Филиппы зазвучал властно. Я пожала плечами и подала ей платье.

— Пусть эльф отвернётся, а ты помоги мне, — велела она. — Я знаю, что нужно сделать.

***

В кромешной тьме мы покинули замок Охотников за Колдуньями. Крыша трапезной рухнула, стены горели и местами завалились внутрь. Никто не встретил нас: все Охотники ушли на встречу с Вечным Огнём.

Действие эликсиров закончилось, и Иорвет тащил еле стоящих на ногах меня и Филиппу к лодке под руки — двух женщин, одну из которых любил, а другую ненавидел. Но я знала, что он не бросит чародейку и сделает всё так, как мы уговорились — в его сумке лежала колба со смешанной из трёх частей кровью, на которую Филиппа, или скорее Филь, наложила нужное контрзаклинание. Там лежал мой путь домой.

Филиппа уселась на корму лодки и с тихими проклятиями стянула с ног сапоги, изъятые у жреца. Свои изящные кожаные туфли на каблуке она не смогла надеть на забинтованные ноги, но взяла с собой. Я улеглась на носу, Иорвет оттолкнул лодку от берега. Над водой по правому борту зажёгся огонёк.

— Следуй за ним, — строго сказала Филиппа, расправляя бархатные складки юбки.

Она набросила на плечи одеяло, которое выдал Иорвет, укуталась и вцепилась в сложенные на коленях туфли. С тихим плеском вёсла погрузились в воду. Я смотрела в чёрное небо. Грудь болела. Жизнь вытекала из меня, я чувствовала это. «Осталось последнее дело. Я успею», — думала я и боялась не успеть. Не успеть попрощаться.

— Не вздумай умирать раньше времени, — Филиппа щёлкнула пальцами, и по венам побежала энергия, будто я, как в игре, выпила волшебный пузырёк маны. — Левее.

Я приподнялась на локтях и смотрела на спину Иорвета, который размеренно наваливался на вёсла. Хотелось прикоснуться к нему. Хотелось не отпускать. Вдалеке за кормой маячил зубчатый край башни, подсвеченный маревом пожара. Усмехнулась про себя, подумав, что свет на острове не привлечёт ничьего внимания — вместо трапезной в замке должен был гореть костёр с Филиппой, а до этого горели костры с другими чародейками. Обычное дело.

Следуя за огоньком, летящим над водой, мы лавировали по узким протокам между островами. Местами лодка цепляла днищем песок, а на вёсла накручивались водоросли.

— По этой системе озёр можно добраться до моря, — сказала Филиппа. — Скоро покажется Коломница, там держись южнее.

Протоки вывели на большую воду. Небо посветлело. Перед рассветом из тумана показался затопленный лесистый берег с торчащей из него деревянной башней.

— Мышиная Башня проклята, — пояснила чародейка, безошибочно махнув рукой на остров. — Рассадник чудовищ и призраков, и поэтому никто не знает, что на соседнем крохотном островке около места силы живёт отшельник. Впрочем, он должно быть помер лет сто как.

Остров отшельника встретил острыми камнями, которые, как зубы злобной собаки, охраняли от высадки, и между ними закручивалась в омуты и хлюпала озёрная вода. Вслед за еле светящимся огоньком Иорвет, подруливая одним веслом, направил лодку за скалу в бурливое узкое устье ручья. Над головой спутанными колючками сплелись еловые лапы.

Филиппа, клевавшая носом на корме, встрепенулась, зябко передёрнула плечами.

— К причалу, — скомандовала она. — Там выходим.

Тёмный тоннель из еловых лап расступился, и мы скользили меж густо убранных палой листвой и подёрнутых изморозью склонов ручья. Над журчащей водой тянулся невесомый туман. В нём прочертились мостки, ведущие в песчаный берег. За мостками ручей разливался в озерцо, за которым уходили ввысь скалы.

Филиппа, охая, долго возилась с сапогами. Иорвет, осунувшийся и бледный после бессонной ночи, привязал лодку, подал мне руку и вытянул на причал. Филиппу пришлось поднимать вдвоём.

Тихим, спокойным и светлым был лес, спрятавшийся внутри острова за надёжной заградой из камней и непроходимого ельника. Таким, каким и должен быть лес в предзимье — сонным, умиротворяющим, прозрачным. Будто был он не в Велене, а где-то в Драконовых Горах — с быстрым ручьём и заросшей тропинкой, уходившей на гору.

— Промедление в нашем случае не просто подобно смерти, оно и есть смерть, — чародейка повисла на руке Иорвета. — Веди по тропе.

Иорвет взял меня за руку. Мы переплели пальцы, не скрываясь, не таясь от Филиппы, которая хмыкнула и потянула за собой.

Хижина отшельника приютилась на берегу озерца под скалами, спряталась за нежно-зелёной порослью сосенок. Над крышей согнулась тяжёлая от ярко-красных ягод рябина. Путь на утёс занял вечность, в которой Иорвет, как мешки с картошкой, забрасывал нас с чародейкой с камня на камень, к самой вершине.

Добравшись, мы повалились на землю среди россыпи булыжников. Облетевшие кроны деревьев у подножья горы едва-едва выступали над площадкой, и сквозь них было видно Мышиную Башню и раскинувшееся во все стороны озеро. Филиппа оперлась спиной о менгир, совсем такой же, как в Кругу Шепчущих камней в Каэр Морхене. Спящий, он стоял в центре — с дырой на уровне груди, где я должна была зажечь огонь. Медальон бился в такт пульсирующей боли во лбу и сердцу, которое с натугой толкало кровь по сосудам. Надсадный кашель унялся, только когда Филиппа шевельнула рукой.

— Больше я не смогу тебе помочь, — сказала она. — Мне нужны силы на самое последнее заклинание.

Она перевалилась на четвереньки и попыталась встать, цепляясь за менгир.

— Магия Огня… Опасная, плохо поддающаяся обузданию. То, что нужно.

Она хрипло рассмеялась. Иорвет устало поднялся с земли.

— Ты всё ещё уверена в своём плане? — спросил он у чародейки.

— Не делай вид, будто тебе не плевать… — на ощупь она обходила камень. — Главное, найти правильное место, подходящую интерсекцию.

Как при игре в жмурки, она расставила руки и, неуверенно покачиваясь и спотыкаясь о булыжники, пошла по площадке. Хмурые тучи над озером раздвинулись на миг, и низкое утреннее солнце заиграло в свинцовых водах, окрасило яркой зеленью кольцо елей, охраняющих остров, вылилось медью по берегам ручья.

— Красивое место, чтобы… Чтобы что-то закончилось, — сказала я.

Иорвет мрачно глянул на меня и направился к чародейке, которая, наконец, перестала блуждать и улеглась на голую землю, положив голову на камень. Расправила тёмные косы, чтобы они аккуратно спускались по плечам на грудь, сложила руки на животе. С шумом вздохнула. Губы её приоткрылись, будто она хотела сказать что-то. Но так и не сказала. Втянув воздух, задержала дыхание.

— Я не могу, но я должна, — наконец, выдохнула Филиппа. — Должна.

Я подошла, сняла с шеи медальон.

— Ты не должна, — сказал Иорвет, достал из-за отворота сапога стилет, задумчиво прокрутил в руке. — Ты можешь оставить всё, как есть.

— Я должна, но мне страшно. Однако страх — это не тот резон, который стоит брать во внимание при принятии решений, — тихо ответила Филиппа. — Мы с ней слишком разные, слишком долго были порознь, мы не уживёмся. Поэтому остаётся только один путь. Ведьмачка, начинай!

Чётко выговаривая слоги и задрав подбородок к небу, она заговорила на неизвестном языке. Я положила медальон в выемку в менгире, опустилась на колени в позу для медитаций. От медальона разгорался свет. Голос чародейки становился всё громче, а знак на моей ладони наливался силой. Иорвет тщательно выбрал место на груди Филиппы и приставил стилет.

— Зажигай! — крикнула она. — Semen aenye renascetur coelum et terram coniungat!

Я выпустила Игни в менгир. Огонь сорвался с ладони, впитался в свечение, исходящее от медальона. Горящее облако, как воздушный шар, воспарило над площадкой и зависло над лежащей чародейкой.

— Ты уверена? — голос Иорвета звучал жёстко. — Назад пути нет!

— Сделай же это! — Филиппа вцепилась в рукоятку стилета. — Aen’drean me!

С резким выдохом Иорвет нажал. Облако огня, пыхнув, сконцентрировалось в искрящую шаровую молнию, со взрывом бахнуло и втянулось в рукоять торчащего из груди Филиппы стилета. В глаза сыпануло песком, с хрустом раскатились по площадке камни, и всё стихло.

Вернулось безмолвие покинутого острова, и ветер нёс шелест и далёкий плеск. Я бросилась к Иорвету, которого отбросило на камни, помогла подняться на ноги. Чародейка была мертва и так и сжимала ладонями рукоять.

— Когда-то она чуть было не обманула нас с Геральтом. Сказала, что проклятие с Саскии можно снять, только ударив дракона зачарованным кинжалом в сердце, — Иорвет аккуратно высвободил из тела стилет и, оглядевшись и не найдя ничего более подходящего, вытер лезвие о юбку Филиппы. — А теперь то же самое мне пришлось сделать с ней.

— Саския узнала тайну Филиппы, пока их сознания были связаны. Она говорила об этом Геральту, — задумалась я, забирая из камня медальон. — Жаль, что она не открыла ему этой тайны, не рассказала про Филь. Возможно кто-то успел бы помочь раньше нас… открыть дверь, и ей не пришлось бы умирать.

— Я не уверен, что Эйльхарт вообще можно было помочь, — усмехнулся Иорвет. — Как не вполне уверен и в том, что она умерла. Давай доделаем обещанное.

Со всей площадки вокруг потухшего менгира мы собирали камни и заваливали тело Филиппы. Хмурилось, наверное собирался дождь, и ни один луч солнца больше не мог пробиться сквозь сгустившиеся, низко плывущие над озером тучи.

Когда Иорвет положил на могилу последний камень, в глазах потемнело, и я поняла, что больше не могу, и что сумка с зачарованной Филиппой кровью осталась у хижины внизу. Привалившись к менгиру, я сползла на землю.

— Иорвет, иди сюда, — прошептала я.

Он уже был здесь, поддерживал под спину.

— Нет, Яна, нет… не может быть, — прижав к груди и подхватив под ноги, он пытался поднять меня. — Ты ещё не уходишь, держись.

Я гладила его по щеке, и его лицо было близко, как было, казалось, всегда, менялись лишь декорации за спиной: резные каменные стены дворцов, горящие свечи, бездонное небо пустыни и пульсирующие звёзды, золото крыш Алтинадира и молочный туман леса в Драконовых Горах. Он был всегда, но сил держаться больше не было.

— Помоги мне, как помог ей. Принеси эликсир… Мне пора, — его лицо расплывалось, уходило во мрак. — Aé minne taedh. Taedh éigean saev que aé minne taedh. Va faill.

На лбу, на веках я чувствовала его губы — прохладные, живые, он говорил что-то, но я уже не слышала.

***

В окне, набранном из кусочков стекла, было белым-бело. Кожи касался пушистый мех. Ничего не понимая, я перевела взгляд от окна на толстые брёвна стен. Под потолком висела гирлянда высушенных до черноты метёлок трав — дотронься и они рассыпятся в прах.

Это не было похоже на мой мир.

Подняла левую ладонь — знак-запятая светился белым. Ничего не получилось! Я резко села на лежанке, устланной знакомой медвежьей шкурой. На ящике рядом стоял толстостенный гранёный пузырёк с тёмной жидкостью внутри, а около: миска с водой, плошка с буро-красной кашицей и стопка тканевых салфеток. От очага с жарко горящим огнём на другом краю хижины с поленом в руке развернулся Иорвет. Рукава рубашки закатаны, повязки не было. Он смахнул со лба упавшие волосы. Улыбнулся.

— Ты не влил в меня эликсир! — я показала на пузырёк.

Иорвет отложил полено, поднялся.

— Нельзя спешить, когда делаешь непоправимые дела. Я бы дал тебе эликсир, если бы… если бы понял, что ты действительно умираешь. Клянусь! Но ты не умирала.

— Умирала!

— Много раз я видел эту болезнь в своём отряде, особенно на болотах, особенно зимой, — он подошёл, присел на край широкого дощатого настила, на котором была расстелена шкура. Махнул на плошку с кашицей. — Не знаю, как называются эти растения… Наш лекарь, Кассис, знал. Он показал их мне, когда я и сам ей болел. Твои симптомы были смазаны мешаниной из эликсиров, но ошибиться было сложно.

— И где сейчас Кассис? — тихо спросила я, зацепившись за незнакомое имя.

— На Авалоне, — Иорвет поднялся, налил в чашку кипятка из жестяного чайника на плите над очагом, плеснул холодной воды из кувшина.

Вернулся, добавил лекарства из плошки, размешал.

— Пей, — протянул мне кружку. — Я хотел, чтобы ты сама, в сознании, приняла эликсир Эйльхарт, когда будешь готова.

Я глянула на пузырёк — что же, мне не хватало времени на прощание, и оно у меня появилось. Наверное, Драйк Кин, как и Борх, считал, что прощание — совершенно необходимое дело перед расставанием. Сладкий горячий напиток пах мёдом и шалфеем, и от горькой рябины вязало на языке.

— Расскажи, — я мотнула головой на окно. — Я опять спала неделю?

— Нет, — засмеялся Иорвет, встал и распахнул дверь. — Всего три дня. Смотри.

За дверью шёл снег. Лежал сугробами на пушистых сосенках, укрыл землю, запорошил следы, ведущие к озерцу под скалой.

— Я успел сплавать на остров Охотников за Колдуньями до снегопада, — Иорвет закрыл дверь, и поток свежего холодного воздуха растворился в тепле комнаты. — У них оказалась весьма впечатляющая коллекция бомб и взрывающихся растяжек.

— Ты её изъял? — полюбопытствовала я.

— Neen, — он усмехнулся и снова присел рядом, — изъял я другое: травы для тебя, вино, освящённое Иерархом Хеммельфартом, прекрасные сыры, запас муки и круп, капусту, яблоки, вяленое мясо, колбасы и специи. Даже засахаренные орехи! Охотники знают толк в деликатесах. Знали… А после этого я заминировал замок. Довольно скоро в Новиграде обнаружат исчезновение отряда Виллимера, и я подготовил тёплый приём для гостей.

— Пламенный, — дополнила я.

— Сногсшибательный!

Мы рассмеялись. За окном шёл снег. Я покрутила в руках кружку с лекарством и поставила на ящик. Взяла пузырёк с кровью. Иорвет сцепил руки на коленях, смотрел в пол и молчал.

— Ну что же, я в сознании…

Всё, что должна была сказать, я уже сказала, когда думала, что умираю. Повторяться было бы навязчивым, а ответа от него мне не требовалось — все необходимые слова Иорвет произнёс в Дол Блатанна. То, что было между нами, мы знали без слов. Иорвет знал. И я знала.

— Вот этот момент и настал. Это была славная охота, Иорвет, — сказала я и, склонившись, попыталась подцепить ногтем пробку.

Иорвет вскочил, прошагал к двери и обратно. Остановился, глядя на меня.

— Не уходи, — сказал он.

Так и не открытый пузырёк выскользнул из вмиг ослабевших пальцев.

— Что?

— Останься, — он опустился у лежанки на колени, сжал мои руки в ладонях. — Теперь, когда у тебя есть выбор — остаться или уйти, я прошу тебя, останься. Я хочу эту скверную сказку про любовь со счастливым концом, Яна.

— Я не могу, ту меня ждут… — прошептала я.

— Мы поняли слова Драйк Кина неправильно. Я подозревал это, но осознал в полной мере только тогда, когда выхаживал тебя. Когда оказалось, что ты не умираешь, — он махнул в угол, где у стены стояли мои мечи: — Ты до сих пор несёшь Розу Шаэрраведда.

— Этого не может быть, весь мой путь тут…

— Аэлирэнн дала тебе не только миссию, она дала и награду. Поверь мне, не уходи.

Он порывисто сгрёб меня в охапку, и я прижала к груди его голову и целовала пахнущие дымом тёмные волосы, и была слабой, и мне очень хотелось верить ему.

— Знаешь, что я испытал, когда собственноручно вёл тебя, чтобы ты ушла? Колебался каждый миг и каждую секунду хотел повернуть назад, и забрать тебя с собой. Сейчас ты можешь уйти, но я прошу тебя — останься, потому что здесь у меня дыра.

Он высвободился из объятий и, приложив к груди мою ладонь, испытующе смотрел в глаза и ждал. Пришибленная и совершенно оглушённая, я чувствовала себя человеком с болезнью в терминальной стадии, который в последние дни промотал состояние, безумствовал и смирился, попрощался с кем только можно, лёг умирать, а ему сказали — живи, диагноз был ошибкой. Я смотрела на меч, на серебряную эльфийскую розу в навершии, точно такую, как была на кулоне, отданном Францеске. Будущее, вдруг появившееся, не вмещалось в меня. Подбородок дрожал, я мямлила что-то и, не в силах сдерживаться, заревела.

— Ты бы только знал, как я хочу остаться, но это лишь отсрочит неизбежное. Ты не должен, не можешь этого сделать… — всхлипывала я. — Не хочу сломать тебе жизнь, как та маленькая конопатая дхойне сломала жизнь твоему отцу.

— Я всё решил сам, уже давно, не плачь, пожалуйста, не плачь.

Но я плакала в его руках.

— Не знаю, сколько времени мне осталось. Может быть мне придётся уйти завтра, может быть через год.

— Я хочу всё это время.

За окном шёл снег, в окне синел вечер. Я затихла, сняла с шеи цепочку с обручальным кольцом и надела кольцо на палец. Свернулась на руках Иорвета, обнимала и не отпускала. Он уложил меня, накрыв одеялом, прилёг рядом и нашёптывал на ухо, касаясь волос у висков губами, самую лучшую сказку — сказку про любовь со счастливым концом.