Очень дорого сердцу (СИ)

Сон третий. Глава 1

Четыре года спустя.

В Питере не бывает жаркого, знойного лета, к которому я привыкла с самого детства. За четыре года здесь поняла, что на три месяца сезона из летних вещей может понадобиться пара футболок и столько же летних платьев, притом, что кофточку всё же стоит держать про запас под рукой.

Я приехала сюда в начале августа, выпрыгнув из вагона на перрон Московского вокзала в шортах, сандалиях и батистовой рубашке, чем шокировала встречающего меня крёстного, одетого в джинсы и свитер, и с того самого дня, вмиг замёрзнув до состояния эскимо, поняла, что лето в городе на Неве определяется только календарём, но никак не погодой. Собиралась пробыть в гостях всего неделю, отвлечься, развеяться, ближе познакомиться с Мелеховым и красотами северной столицы, а жила тут до сих пор.

Холод этого города стал криокамерой для моих чувств, заморозил, запрятал их в колбу с толстыми стенками. Словно передала любовь свою на хранение в банковскую ячейку, до востребования. Зато осталась нестерпимая боль, будто кусок из меня по живому вырезали. И, чем больше становилось расстояние между мной и Демидом, тем сильнее она чувствовалась. Когда ехала в поезде, хотелось выпрыгнуть на каждой станции и идти обратно, к нему, обнимать, целовать, не прося ничего взамен, просто чтобы он был рядом. Но понимание того, что могу навредить, не себе, Демиду, останавливало, гнало дальше. Бессилие и тоска раздирали меня изнутри в то лето.

До сих пор я храню свою первую Моторолу, заряжаю, пополняю счёт и жду ответа на своё смс, которое отправила Демиду перед отъездом: «Уезжаю на несколько дней в Питер. Люблю и безумно скучаю. Пиши мне». Но Азаров так и не написал. А я, дура, всё ещё ждала, обещала же. Просто не хватало сил признаться себе… Нет, всё равно не могу…

По приезде я гуляла целыми днями, изводила себя пешими марафонами до изнеможения. Вечерами усталость и мышечная боль притупляли боль душевную, зато ничем не помогали в борьбе с тоской, тем более, когда ежедневно был перед глазами экран мобильного, утверждающий, что новых писем и звонков нет. Скучала безумно, смотрела на красоты города на Неве и мечтала только об одном — разделить своё восхищение с Демидом, потому что без него я не чувствовала никакого удовольствия от созерцания Спаса на крови или картин Куинджи в корпусе Бенуа. Буквально за пару дней до моего предполагаемого возвращения крёстному удалось меня разговорить, и я вывалила на него всё то, о чём не могла сказать никому в своём родном городе перед отъездом.

— Ты правильно сделала, что дала ему время. Это я говорю тебе как мужик, — наставлял меня Мелехов под бокал вина. — Но, как отец, я бы с удовольствием набил ему морду. Может, останешься ещё?

И я решила, что буду ждать своего принца здесь, в Питере, этот город больше подходит для сказочных сюжетов. Потому что жить в одном городе и не видеться — это одно, а когда между нами больше тысячи километров — это другое, звучит уже как достойное оправдание, чтобы не встречаться. А Азаров пусть сразится со всеми драконами и приезжает спасать меня от пронзительных ветров Финского залива. Или хотя бы напишет… Пусть что-нибудь напишет…

Крёстный помог мне с переводом в местный ВУЗ, благо специализация у меня была не редкая. Помог с работой, устроив к себе на фирму для начала и на последний год обучения на должность «принеси-подай». Присматривайся пока, говорит, чем потом будешь заниматься. Помог с жильём, точнее в ультимативной форме заявил: «Жить будешь у меня». Странную мы представляли пару с Василием Брониславовичем. Лицо он в определённых и деловых кругах был известное, официального объявления, что у него имеется великовозрастная крестница, он давать не собирался. Зато сплетни и предположения по поводу наших с ним отношений он коллекционировал, радуясь и ничуть не смущаясь каждой новой, как ребёнок. И чем нелепее был слух, тем больше его это забавляло. Дядя Вася снова звал меня “Лика”, поначалу исправлялся на Алю, но я всё меньше обращала на это внимание, в какой-то момент махнула рукой и согласилась снова стать Ликой. Словно судьба сама определяла мои жизненные этапы — Лика-Аля-Лика…

А ещё крёстный фей решил, что меня нужно баловать. Покупал без разбора всё то, что ему казалось нужным, красивым, мне подходящим, пока я в один прекрасный день, встав в позу, не велела ему вернуть гору только что купленных пакетов в магазины. И как он, дожив до своих лет, с такими деньжищами на счетах (это предположение) и тягой осчастливить каждого (это наблюдение), до сих пор уворачивался от цепких коготков каких-нибудь ушлых, прагматичных красоток?

Деда и ба тоже вышли на свой новый жизненный этап. Решили, наконец, осуществить мечту всей своей жизни: продали квартиру на Гагарина и купили дом в пригороде, с банькой, резной беседкой и малинником на участке. Они привыкали жить без меня, для себя, друг для друга. Бабуля развела активную сельскохозяйственную деятельность, заставив деда разбить грядки под овощи и зелень. А тот не мог нарадоваться, что все соседи на улице оказались «достойными мужиками». Я приезжала к ним каждый год летом, в самое пекло июля, жарилась на заднем дворе под солнцем до черноты, ела малину и крыжовник прямо с кустов и просто бездельничала, отъедаясь на год вперёд на бабусиных вкусностях. Старики регулярно наведывались в Питер. Дед очень быстро сошёлся с Мелеховым, и каждый вечер у них находилась новая, очень важная тема для разговора. А мы с ба в своё удовольствие ходили по дворцам, театрам и музеям.

Городова добилась своего — закончила институт с красным дипломом и стала прокурором. По-моему, это был самый умный и сексуальный прокурор в нашей области, доказывая на собственном примере, что красивые женщины могут быть умными и настоящими профессионалами своего дела. Она въехала в мою квартиру на Победе, чтобы та не пустовала, да и не хотела я её сдавать чужим людям. От Ленки же требовался только присмотр и оплата коммунальных услуг. А ещё она держала меня в курсе всех местных новостей, но вот темы Демида мы не касались никогда, придерживаясь правила «Я не спрашиваю, она не рассказывает».

Зато на личном плане, в отличие от профессионального, у Ленки было всё не так радужно. Но это только моё видение ситуации, Городова утверждала, что её очень даже устраивало отсутствие постоянных отношений и обязательств. А секс «для поддержания физического и эмоционального здоровья» найти для неё было не проблемой.

— Главное — на работе не гадить, — любила повторять она, рассказывая про очередной подкат со стороны коллег-мужчин.

С моей работой тоже было всё понятно. Окончив институт, осталась в «Lighthouse», но для получения постоянной должности, и чтобы избавиться от ярлыка протеже генерального директора, по собственной инициативе закончила курсы сметного дела. Мне очень хотелось быть полезной Мелехову, стать архитектором или инженером не хватало таланта, зато в сметах нашло своё применение моя дружба с цифрами. Крёстному нравилось моё рвение, он откровенно радовался тому, что смог «заманить» меня в Питер, с гордостью называя меня на работе не иначе как «Лика Пална», и имя это похватали все сотрудники офиса.

Уже полгода как я жила сама. Не трёхкомнатная квартира, как на Победе, и не апартаменты Мелехова на Крестовском, однушка на Петроградской стороне, зато своя. Крёстный по началу вздумал противиться, но в конечном итоге сдался перед моей настойчивостью и даже помог с недостающей суммой (остатков «тайного фонда» и моих сбережений для Питера было явно мало), оформлением документов и ремонтом. Я переехала, воодушевлённая и готовая к новым свершениям самостоятельной жизни, но получилось всё совсем не так. На меня накатила такая тоска, которой не было даже в первые дни в Питере. Оказалось, что жить одной — очень тяжело, я постоянно мёрзла, при том что отопление в квартире работало очень исправно, хотелось человеческого тепла и разговоров. А ещё долгие одинокие вечера дали мне понять, что я забыла вкус поцелуев моего мужчины, его запах, ощущение его кожи под ладонями. Поймала себя на мысли, что Демид перестал мне сниться, будто мозг стирал ненужную, устаревшую информацию, освобождая место новой. Это было настолько пугающим, словно события тех двух летних месяцев четыре года назад перестали быть реальными, осязаемыми, будто вовсе и не происходили. В сердце, где-то за стенками толстой колбы, ещё продолжало трепыхаться чувство, но мозг методично боролся с этим, как с пережитком прошлого, постоянно подкидывая мысль, что, если за столько лет Азаров не собрался с силами и не написал, то стоит прекратить надеяться и верить, что вряд ли я или мои чувства всё ещё нужны ему.

Не хотела просто так отпускать свою любовь, может поэтому на следующий день, кусая губы в кровь, я сдалась на милость тату-мастера. И теперь, помимо серебряной подвески на запястье, на моём левом боку распустился цветочек аленький, красный мак на тонкой ножке.

Потому что, если это и было, как прошлое, то было прекрасно, и я хотела помнить, несмотря на то, что всё ещё любимому мной человеку эти воспоминания и чувства, вполне вероятно, могут быть уже не нужны…

Узкий коридор кажется бесконечным, все четыре двери на его правой стороне открыты, впуская яркий солнечный свет. Светлые полосы чередуются с тенью от простенков, заползают на глухую левую стену, отчего все пространство кажется изогнутой пешеходной зеброй. Почему мне снова сниться квартира именно такой? Ведь я жила там, и знаю, что комнаты расположены совсем по-другому…

В квартире тихо, только в ярких полосках света в медленном танце кружится пыль. Я знаю, что будет дальше, что скоро появится велосипед. Но вместо того, чтобы пятиться и искать выхода, я медленно иду вперёд, заглядывая поочерёдно во все комнаты. Они пусты, но квартира почему-то наполняется гулом, будто тихо переговаривалась между собой невидимая толпа. Чем дальше по коридору иду, тем сильнее становится гул, сдавливая стальным обручем боли голову.

В конце коридора вижу ещё одну дверь, и я понимаю, что мне нужно именно туда, в это последнюю комнату. Но она закрыта. Гул становится нестерпимым, разрастается до убийственной звуковой волны. Ручка не поддаётся, словно кто-то изнутри противится моему появлению. Дёргаю, стучу, бьюсь о полотно двери, но оно не двигается даже на сантиметр. Откройте! Пустите! Мне надо…

Проснулась в холодном поту, в горле пересохло, а руки тряслись. Чёрт возьми, опять этот сон… И чего ждать теперь? Долго умывалась холодной водой, стараясь прийти в себя. Голова раскалывалась от боли, словно гул из сна пробрался вслед за мной в действительность. Из-за этого я даже не сразу услышала трель мобильного. Шла на звук, а сама понимала, что звонок в половине шестого утра не может означать ничего хорошего.

— Дед, что случилось?

Тот говорил не долго, сухая информация только по делу. Уже через полчаса такси привезло меня на Московский вокзал, с которого я намеревалась уехать в жаркий июль моего родного города. Лучше бы конечно самолёт, но приветливая девушка в справочной аэропорта милым голосом сообщила, что на сегодня в нужном мне направлении вылетов не было.

Вокзал, несмотря на ранний час, уже кишел людьми. Хотя, участь у них, вокзалов и аэропортов, такая — не спать в угоду пассажирам. И тут не повезло — на прямой поезд билетов уже нет, даже в СВ. Пришлось брать с пересадкой в Москве. Долгая мне предстояла дорога, но единственное, о чём я могла позволить себе в тот момент думать, просто чтобы не скатываться мыслями в плохое и не кликать беду, что до моего двадцатипятилетия осталось чуть больше недели.