Одним из популярнейших произведений старинной рязанской литературы является Повесть о Николе Заразском. С момента ее первой публикации (в 1790 г. — в составе «Русского Временника»[691]) она неоднократно привлекала внимание исследователей высокими художественными достоинствами и уникальностью содержащихся в ней исторических фактов. Однако вопрос о времени создания памятника дискутируется вплоть до настоящего момента.
В своем полном виде Повесть состоит из двух частей, содержание которых вкратце таково. В первой части излагается история перенесения Николина образа из Корсуня в Рязанскую землю. Святой Николай явился «в привидении» служителю своему Евстафию и внушил ему взять чудотворный образ, супругу свою Феодосию и сына Евстафия и идти из Корсуня «на восток», в Рязанскую землю: «Тамо хощу быти и чюдеса творити, и место прославити». По предписанию святого, Евстафий идет в устье Днепра, садится в корабль и добирается до «моря Варяжского», далее сразу попадает «в Немецкия области» город Кесь, находящийся на самом деле далеко от побережья (но, обратим внимание — цитадель магистра Ливонского ордена). «Мало пребыв» в нем, Евстафий уже «сухим путем» отправляется в Новгород Великий. Сотворив в Новгороде «великие чудеса», икона ведет далее Евстафия в Рязанскую землю. Видением является Чудотворец во сне князю Федору Юрьевичу Рязанскому, веля ему идти «во сретение» корсунского образа и обещая «венец царствия небесного» ему самому, его жене и сыну. Находясь в сильном недоумении (поскольку он тогда еще не состоял в браке), князь Федор тем не менее поспешил навстречу образу и увидел издалека блистание «неизреченного света». Припав к чудотворному Николину образу «любезно сокрушеным сердцем и испущая слезы от очию», Федор Юрьевич переносит икону в некую «область свою». Узнав о приходе чудотворного образа, «область» сына посещает сам великий князь Юрий Ингоревич Рязанский с епископом Евфросином и, «наполнився радости о преславных чюдесех», строит храм во имя Николы Корсунского. Перенесение иконы датировано 1225 г. «Не по мнозех летех» князь Федор Юрьевич вступает в брак, взяв супругу «от царьска роду» именем Евпраксию, и у них рождается сын. Далее повествуется о том, как сбылось пророчество святого Николы. В 1237 году был убит благоверный князь Федор Юрьевич от безбожного царя Батыя, и услышав эту страшную весть, царевна Евпраксия бросилась из «превысокого храма своего» с сыном Иваном и «заразися до смерти». К «великому чюдотворцу Николе Корсунскому» приносят тело князя Федора, хоронят с женой и сыном, а над их могилами ставят «кресты каменны». «И от сея вины», — говорится в заключение, великий чудотворец Никола зовется Заразский, потому что благоверная княгиня Евпраксия с сыном князем Иваном «сама себе зарази».
Во второй части Повести рассказывается о разорении монголотатарами Рязани, излагается легенда о героическом подвиге Евпатия Коловрата, а завершается текст лирической похвалой рязанским князьям. В научной литературе эта часть получила название «Повести о разорении Рязани Батыем» и пользуется особым вниманием исследователей и публикаторов. При этом забывается основной методический принцип, что литературое произведение следует изучать в его целом, а не по отдельным сюжетам.
Итак, вторая часть Повести открывается 1237 годом, т. е. вторично фиксируемой датой Батыева нашествия. Но с предыдущей частью ее определенно связывает фраза: «Во второе на десять лето по принесении чюдотворного образа ис Корсуня». По летописям излагается история нашествия Батыевых полчищ (конечно, с литературными добавлениями), но эпизод с убиением князя Федора разработан более подробно по сравнению с первой частью. Указано, что тело Федора Юрьевича тайно сохранил «един от пестун» князя именем Апоница, который и поспешил сообщить горькую весть княгине Евпраксии. Далее повторен рассказ, как княгиня «ринуся» из превысокого храма с сыном Иваном на руках и «заразися до смерти». С поэтическим вдохновением и высоким патриотическим подъемом описывается последнее сражение рязанских князей и гибель защитников Рязани. «И не оста во граде ни един живых, вси равно умроша и едину чашу смертную пиша», — горестно заключает автор. Из Чернигова после этого приходит рязанский «вельможа» Евпатий Коловрат, видит разоренную Рязань и «воскрича в горести душа своея». Собрав «мало дружины», Евпатий гонится по следу захватчиков и внезапно нападает на «станы Батыевы». Царь посылает против Евпатия множество «сильных» полков татарских, но рязанский исполин «бьяше их нещадно». Только с помощью «тмочисленных пороков» удалось наконец убить Евпатия, мужеству и храбрости которого дивились мурзы и санчакбеи: «Мы со многими цари, во многих землях, на многих бранях бывали, а таких удалцов и резвецов не видали». В последнем разделе Повести рассказывается о возвращении в Рязань «Богом соблюденого» князя Ингваря Ингоревича. Князь плачется о погибшей братии, собирает останки сродников и погребает их честно. Принесено было и тело князя Федора Юрьевича в «область его», к великому чудотворцу Николе Корсунскому, и похоронено вместе с княгиней Евпраксией и сыном Иваном Постником в «едином месте», и поставили над ними кресты каменные. «И от сея вины, — не устает повторять сочинитель, — да зовется великий чюдотворець Николае Заразский, яко благоверная княгиня Еупраксеа и с сыном своим князем Иваном сама себе зарази»[692]. Заключительная Похвала роду рязанских князей прославляет их храбрость, силу, добрые нравы, душевную и телесную чистоту, религиозное благочестие. Во многих списках Повесть сопровождается особой статьей «Род служителей чюдотворца Николы Заразскова», содержащей родословную роспись потомков Корсунского иерея Евстафия. В древнейшей редакции статья заканчивается хронологической выкладкой, из которой следует, что родословный перечень составлен в 1560 г. Но до сих пор не выяснено, с какой редакцией самого памятника связано составление перечня служителей церкви Николы Заразского и какое место занимает этот каталог в текстологической стемме списков Повести.
Изучение Повести о Николе Заразском началось еще в XIX веке, но оно носило эпизодический характер, а уровень публикации текстов по современным требованиям нельзя назвать научным (публиковались или случайные списки или компиляции из различных списков, зачастую даже без указания шифров привлекаемых рукописей)[693]. Впервые литературную историю Повести попытался выяснить В. Л. Комарович, хотя и на очень ограниченном материале (к исследованию было привлечено всего 12 списков)[694]. По гипотезе В. Л. Комаровича, первая часть Повести по существу и представляет древнейший ее вид («Краткая» редакция, возникшая до 1513 г.). Полные списки Повести исследователь разделил на две редакции, из которых одна, более первоначальная («Распространенная», по формулировке В. Л. Комаровича) сформировалась до 1533 г., а другая, по некоторым признакам вторичная («Компилятивная» редакция), была создана в 1560 г.
В построении В. Л. Комаровича слишком много гипотетических, а иногда и просто сомнительных звеньев (не выяснено отношение Повести о Николе Заразском к «Коломенскому эпизоду» — памятнику другого происхождения, не таким простым оказался вопрос о времени включения Повести в «Русский Временник»[695]), неправильно представлено соотношение между «Распространенной» и «Компилятивной» редакциями, не установлено место Родословия корсунских священников в литературной истории Повести в целом, а малое количество просмотренных списков (оказавшихся к тому же довольно поздними) не позволило маститому исследователю в деталях проследить бытование памятника в различные исторические эпохи.
Наиболее обстоятельно история текста Повести о Николе Заразском изучена в работах Д. С. Лихачева[696]. Ученый ввел в научный оборот большое число списков, разработал их классификацию, опубликовал тексты различных редакций. Развивая наблюдения В. Л. Комаровича, Д. С. Лихачев также пришел к выводу о существовании двух основных редакций Повести, которые он назвал редакциями А и Б, причем в редакции Б выделил два вида — Бх и Б2. Но в отличие от мнения В. Л. Комаровича, редакции А и Б, по Д. С. Лихачеву, независимо восходят к общему протографу. По представлениям Д. С. Лихачева, цикл повестей о Николе Заразском сложился из разновременных произведений и не имеет единого автора. Древнейшей является «Повесть о перенесении иконы Николы из Корсуня» (так же думал и В. Л. Комарович), которую Д. С. Лихачев датировал серединой XIII в. «Повесть о разорении Рязани Батыем» в своей основе была создана в первой половине XIV в., а окончательный вид получила в конце XIV — начале XV в.
В определении времени составления «Повести о разорении Рязани Батыем» Д. С. Лихачев опирался на мнимый датирующий элемент, связанный с упоминанием погоревшего и почерневшего от дыма Успенского собора Рязани, — но, как увидим, весь пассаж заимствован из позднего летописного источника. И все–таки бросающаяся в глаза антиисторичность Повести не позволила Д. С. Лихачеву внести ее в число произведений XIII в.[697] Это обстоятельство, тем не менее, не смутило И. А. Евсееву–Лобакову, посчитавшую, что Повесть вполне вписывается в литературу 70–х годов XIII в. (но при этом текстологических доказательств не было приведено)[698].
В литературе все еще довлеет мнение о разновременности составных частей Повести о Николе Заразском, но вместе с тем приходит понимание того, что цикл в целом не мог сложиться ранее первой трети XVI в., а включение в него легенды о Федоре и Евпраксии явно отражает стремление осмыслить наименование города Зарайска[699]. Сомнения в верности отдельных положений существующей концепции уже высказаны польским ученым А. В. Поппэ, по предположению которого цикл повестей о Николе Заразском полностью сформировался лишь в 1560 г., хотя вопрос о времени создания его отдельных частей ученый оставляет открытым[700]. Высказываясь о позднем происхождении самой «Повести о разорении Рязани» достаточно осторожно, А. Поппэ, тем не менее, убежден, что версия о принадлежности произведения первой половине XIV, а то и даже исходу XIII в., остается шаткой гипотезой и требует более веских доказательств[701].
Колебания в изложении литературной истории Повести о Николе Заразском во многом проистекают еще из–за имеющихся недостатков в состоянии археографической разработки вопроса. Недочеты обнаруживаются уже в классификации списков: в перечень списков редакции Бх оказался включенным список редакции А (ГИМ, Воскр., N° 211), а среди рукописей редакции Б2 нашлась одна, отражающая редакцию Бх (РНБ, Q.I.398); в рукописи РНБ, собр. А. А. Титова, № 1144, указанной Д. С. Лихачевым, Повести вообще не обнаружилось; далеко не однородными являются списки редакции А — на самом деле они подразделяются на несколько видов; кроме того, не подвергнуты классификации списки, содержащие только первую часть Повести[702]. Обращение к рукописным оригиналам позволило выявить отдельные ошибки в существующих изданиях текстов Повести[703]; следует также отметить, что при подготовке публикаций не изучались текстологические взаимосвязи между списками, палеографические описания выполнены сугубо приблизительно и уже не отвечают современным требованиям, да и самих списков Повести сейчас найдено намного больше (в основном — это заслуга И. А. Евсеевой–Лобаковой). Все перечисленное вызывает необходимость составления нового археографического описания списков Повести о Николе Заразском и их классификации, что и выполнено в настоящей работе.
Особенности редакций А, Бх и Б2 обстоятельно охарактеризовал Д. С. Лихачев[704]. Каждая из указанных редакций имеет свои индивидуальные особенности, причем для Бх и Б2 они явно вторичного свойства. Так, в Бх читается дидактическое вступление перед рассказом о нашествии Батыя, которого нет ни в А, ни в Б2. Только в Б2 приведены дополнительные подробности о Евпатии Коловрате: ему придано отчество «Львович», рассказывается о торжественных похоронах Евпатия в рязанском соборе и приводится дата погребения — 11 января; с другой стороны, в Б2 явно выпущен текст, повествующий о молитве Юрия Ингоревича перед сражением и его обращении к братьям и дружине. Таким образом, считает Д. С. Лихачев, редакции Бх и Б2 восходят к общему источнику[705]. Но необходимо сказать, что выявленный материал не дает точного ответа на вопросы, является ли общий оригинал Бх и Б2: а) редакцией А? б) независимым от редакции А? в) общим протографом редакций А, Бх и Б2 ? Ответы на эти вопросы и обоснование текстологической стеммы можно будет получить только после выявления летописного источника Повести о Николе Заразском.
Предлагаем уточненную классификацию списков Повести о Николе Заразском с учетом вновь открытых и известных ранее рукописей (в основу текстологии положено сопоставление с летописным текстом, лежащим в основе Повести, — о чем см. ниже).
1) РГБ, ф.113 (Собр. Иосифо–Волоколамского монастыря), № 523[706].
Сборник в 40, на I + 350 листах. Текст писан одним почерком, но по палеографическим особенностям в сборнике выделяются три части. Первая часть: л. 2—220; по бумаге датируется концом 60–х годов XVI в. Филиграни: 1) Сфера под звездой (л. 2—17, 27 = 32, 34—49, 50— 57 (кроме л. 53 = 54), 58—220) — типа Лихачев, № 3437 (1564 г.); 2) Сфера между лилией и сердцем (л. 18—25, 26—33 (кроме л. 27=32), 53 = 54) — Хивуд, № 3816 (1563 г.). Вторую часть составляют л. 221—258, датируются началом 70–х годов XVI в. Филигрань одна: Рука под 5–конечной звездой (два варианта) — Лихачев, № 4015 (1570—1571 гг.). К этому же времени относится и третья часть (л. 259—348), имеющая самостоятельный счет тетрадей (номера видны на тетрадях с 7 по 11). Филиграни: 1) Рука под 5–конечной звездой (л. 259—308, т. е. первые 6 тетрадей) — такая же, как во второй части; 2) Лилия (л. 309—348, т. е. тетради с 7 по 11) — Брике, № 6970 (1561—1572 гг.). Начальные листы в сборнике утрачены, л. 1, судя по сетке понтюзо, принадлежал к партии бумаги с водяным знаком: Рука под 5–конечной звездой. Счет тетрадей начинается с л. 2.
Повесть о Николе Заразском помещена во второй части сборника, занимает л. 229—258 об. и, следовательно, датируется началом 70–х годов XVI в. Писец почти точно рассчитал объем текста и использовал для письма одну увеличенную тетрадь (л. 229—238), затем две 8–листные (л. 239—246 и 247—254) и, наконец, укороченную тетрадь из 4 листов (л. 255—258). Конец Повести едва уместился на л. 258 об., и, вероятно, по этой причине писцом не был переписан Родословный перечень священников церкви Николы Заразского, который обычно читается вслед за Повестью.
Включение памятника рязанской литературы в сборник Волоколамского происхождения наводит на мысль, что владельцем рукописи был человек, имевший непосредственное отношение, с одной стороны, к Иосифо–Волоколамскому монастырю, а с другой — к Рязанской епископии. Такое лицо в рассматриваемое время действительно существовало: в 1573 г. Рязанским епископом стал Леонид Протасьев (1573— 1586), до этого дважды являвшийся игуменом Иосифо–Волоколамского монастыря (1562—1565, 1568—1572).
Предположение о принадлежности сборника Вол., № 523 Леониду Протасьеву находит подтверждение при сравнении его содержания с действительно принадлежавшим Рязанскому владыке сборником Вол., № 566 (на л. I которого имеется помета XVI в.: «Резанскаго владыкы Леонида», а на л. 538 об. киноварная запись: «Сии соборникъ владыки Леонида Резанскаго и Муромъскаго передѣлан лѣта 7084–го мѣсяца июня 2 дня»). Оказывается, первая часть Вол., № 523 имеет много общего с протасьевским сборником Вол., № 566. Так, Слово св. Григория Богослова (Вол., № 523, л. 85 об. — 87) соответствует «Поучению св. Григорья к попом», Вол., № 566 (л. 69—70 об.); Поучение св. Афанасия (Вол., № 523, л. 89 об. — 91 об.) соответствует «Поучению св. Афанасия к попом», Вол., № 566 (л. 73—74 об.); Поучение св. Иоанна Златоуста (Вол., № 523, л. 93—95 об.) соответствует «Поучению Иоана Златаустаго к попом», Вол., № 566 (л. 355—356 об.); Поучение св. Василия (Вол., № 523, л. 97—101) соответствует двум поучениям св. Василия сборника Вол., № 566 (л. 87 об. — 90 об., 357 об. — 360); еще одно Поучение Иоанна Златоуста (Вол., № 523, л. 101—103) соответствует двум поучениям Златоуста, читающимся в Вол., № 566 на л. 90 об. — 92 об. и 360— 361 об.; Слово св. апостолов и св. отцев о церковном приношении (Вол., № 523, л. 103 об. — 108) соответствует «Слову епископом и попом» сборника Вол., № 566 (л. 361 об. — 364 об.).
Таким образом, мы имеем веские основания считать рукопись Вол., № 523 выполненной по заказу Рязанского епископа Леонида Протасьева. Поскольку Леонид хиротонисан в епископы в 1573 г., а бумага той части сборника, в которую входит Повесть о Николе Заразском, относится к началу 70–х годов XVI в., то датировать список Повести можно именно 1573 г. Важно отметить, что признание рукописи Вол., № 523 изготовленной при Рязанской епископской кафедре придает особую значимость данному списку Повести о Николе Заразском.
Леонид Протасьев был человеком, не лишенным книжных интересов, заботившимся о пополнении библиотеки Иосифо–Волоколамского монастыря. В период его пребывания на Рязанской владычной кафедре по заказу Леонида был переписан годовой комплект служебных Миней (Вол., № 94—105), который бывший Волоколамский игумен подарил монастырю в качестве вклада в 1583 г. Леонид Протасьев вообще был самым значительным вкладчиком Иосифо–Волоколамского монастыря[707]. Можно поэтому оценить справедливость записи, сделанной, кажется, рукой волоколамского инока Евфимия Туркова на принадлежавшем Леониду Служебнике (Вол., № 89, л. I): «Служебникъ святаго боголюбиваго владыкы великого господина нашего Рязанскаго и Муромскаго епископа Леонида. Служити по нем единому игумену в соборѣ, а святого владыку поминати, доколѣ и церкви святаа стоит, поне же велию вѣру стяжа къ Богу и къ Пречистеи Его Матери, и многими святыми образы златом и сребром украси, и книги божественыа написав, и имѣние много, злата и сребра и риз многоцѣнных монастырю Пречистыа предаде, и церковь благолѣпием украси. А подписал грѣшныи поп Еуфимие служебник его».
(Евстафий прибывает не в Кесь, а в Ригу, и др.):
2) БАН, 34.8.25. Повесть на л. 376—378 об., 372—372 об., 371— 371 об., 379 (так называемая Воинская редакция 2–го вида, по Д. С. Лихачеву), датируется второй четвертью XVII в.[708] Филигрань: Кувшин с одной ручкой под полумесяцем, на тулове буква M — типа Дианова («Кувшин»), № 287 (1639 г.);
3) ГИМ, Воскресенское собр., № 211. Повесть (только первая часть) на л. 149—157 об., на л. 157 об. — 164 «Коломенское чудо» (представленное двумя эпизодами). Датируется 30—40–ми годами XVII в.[709] Филигрань: Кувшин с одной ручкой под полумесяцем, на тулове литеры F IB — Дианова и Костюхина, № 726 (1642 г.). О происхождении сборника может свидетельствовать запись на л. 187 об. рукой основного писца: «Сия книга понаходного дияка Кирила Анфи…»
4) РНБ, собр. М. П. Погодина, № 1606. Повесть на л. 327 об. — 337 (так называемая Воинская редакция 1–го вида, по Д. С. Лихачеву). Сборник в 40, на 342 листах, состоит из 11 рукописей XVII в. Последняя рукопись, начинающаяся с л. 200, содержит Повесть о прихождении Батыя на Рязань. Данная часть сборника датируется серединой XVII в.[710] Ее филиграни: 1) Щит с лилией под короной, под щитом буквы MD — Дианова и Костюхина, № 924 (1646—1654 гг.); 2) Кувшин с одной ручкой под короной и полумесяцем, на тулове буквы GG — Дианова и Костюхина, № 617 (1646—1654 гг.). Важно также учитывать, что Оглавление сборника (включающее названную Повесть в качестве 60–й главы) написано на бумаге со знаком: Щит с лилией под короной, под щитом буквы VR — Дианова и Костюхина, № 928 (1640 г.).
5) РНБ, собр. Общества любителей древней письменности, Q.235. Повесть (вторая часть) на л. 53—61 об., датируется серединой XVII в.[711] Филигрань: Лотарингский крест с двумя буквами С под короной — Дианова и Костюхина, № 598 (1652 г.).
6) ГИМ, собр. И. Е. Забелина, № 261. Повесть (вторая часть — в составе летописца) на л. 174—178 об., первая часть Повести (в редакции святцев) находится на л. 172 об. Датируется началом 80–х годов XVII в.[712] Филигрань: Голова шута с 5 бубенцами и надписью MORIN — типа Дианова и Костюхина, № 402 (1683 г.).
(Выпущен эпизод с Апоницей, и др.) Отредактирован Родословный перечень служителей церкви Николы Заразского: первоначальный перечень, составленный в 1560 г. и кончавшийся Иваном Вислоухом (см. редакцию Бх), дополнен именем сына Вислоуха иерея Петра, хотя данные о 335–летнем служении корсунских попов остались неизменными; заметим, что протопоп Иван Вислоух упоминается в источниках с 1560 по 1578 г.[713]:
7) РНБ, собр. М. П. Погодина, № 1570. Повесть на л. 1—24, завершается Родословным перечнем служителей церкви Николы Заразского, доведенным до Петра. Датируется началом 20–х годов XVII в.[714] Филиграни: 1) Кувшин с одной ручкой под полумесяцем, на тулове литеры P AV — Дианова и Костюхина, № 697 (1621 г.); 2) Кувшин с двумя ручками под короной с крестом, на тулове литеры IL — Дианова и Костюхина, № 750 (1621 г.).
8) ГИМ, собр. Е. В. Барсова, № 1796. Повесть (с утраченным началом)[715] на л. 227—244 об., далее на л. 245—247 об. читается Повесть об убиении Батыя. Датируется 20–ми годами XVII в. Филиграни: 1) Кувшин с двумя ручками под горкой — Дианова и Костюхина, № 818 (1621—1624 гг.); 2) Гербовый щит с рожком и буквами R и B — Дианова и Костюхина, № 1138 (1627 г.).
9) БАН, 16.17.21. Повесть на л. 173—177 об., 184—189 об., 178— 183 об., 190—191 (кончается словами: «И бысть радость християном, иже избави Бог Рускую землю от безбожнаго царя Батыя»), далее на л. 191 об. — 194 помещена Повесть об убиении Батыя. Датируется концом 20–х годов XVII в.[716] Филигрань: Столбы — Дианова и Костюхина, № 1202 (1628 г.). В XVIII веке сборник входил в состав библиотеки князя Д. М. Голицына, о чем свидетельствует запись по нижнему полю некоторых листов: «Князя Дмитрея Михайловича Голицына».
10) ГИМ, Синодальное собр., № 409. Сборник в 40, на 144 листах, переписан одним почерком. Повесть (только вторая часть) на л. 97— 107, далее на л. 107—109 об. следует Повесть об убиении Батыя. Сборник датируется 40–ми годами XVII в.[717] Филиграни: 1) Гербовый щит с рожком под короной, под ним буквы А и О — Дианова и Костюхина, № 1169 (в справочнике ошибочно указан 1600 г., на самом деле знак извлечен из московского печатного Октоиха 1638 г. — справка предоставлена Т. В. Диановой); 2) Гербовый щит с лилией под короной, контрамарка FB — Дианова и Костюхина, № 923 (1646—1654 гг.). На л. 1 и 64 об. помещены приписки, датируемые 50–ми годами XVII в.
11) БАН, 16.15.8. Повесть на л. 41 об. — 68 об. (на подклеенном л. 41 текст переписан другим почерком), далее на л. 68 об. — 74 читается Повесть об убиении Батыя, а на л. 74 об. (тем же почерком, что на л. 40) переписан Родословный перечень служителей церкви Николы Заразского, доведенный до Петра. Сборник датируется 50–ми годами XVII в.[718] Филигрань: Домик под крестом, обвитым змеей, — типа Дианова и Костюхина, № 541 (1655 г.).
Со списком БАН, 16.15.8 сближаются чтения так называемой Церковной редакции (по Д. С. Лихачеву). Церковную редакцию мы изучали по спискам: 1) ГИМ, собр. М. П. Вострякова, № 925 (л. 128—137 об.), 70–х годов XVII в.; филигрань: Герб Амстердама, под ним буквы GD — Дианова и Костюхина, № 155 (1674 г.); 2) РНБ, собр. М. П. Погодина, № 1623 (л. 105—106), середины XVIII в.; филигрань: Pro Patria с конрамаркой СЕ — Участкина, № 686 (1749 г.); 3) РГБ, ф. 344 (Собр. П. П. Шибанова), № 33 (л. 128—133 об.), на бумаге с датой 1809 г.;
4) РНБ, собр. П. Н. Тиханова, № 381 (л. 1—9 об.), на бумаге с датой 1818 г. (компиляция Церковной и Хронографической редакций).
12) РГБ, ф. 256 (Собр. Н. П. Румянцева), № 378. Повесть о Николе Заразском на л. 57—76, далее на л. 76—80 помещена Повесть об убиении Батыя, на л. 80—80 об. — Родословный перечень служителей церкви Николы Заразского, доведенный до Петра[719]. Рукопись датируется 1688—1689 гг., судя по записи писца на л. 1: «Сия книга Ярославского уѣзду Борисоглебские слободы посадцкого человека Ивана Логинова сына Бедрина, а писал сию книгу я Ивашко Логинов своею рукою лѣта 7197–го году сентября сь 1 числа да до июля по 26–е число».
(Происходящая от редакции иерея Петра.) Представлена списками[720]:
13) БАН, 31.6.27. Повесть (в составе Хронографа редакции 1599 г.) на л. 467—468 об., 472—473 об., 474 об. — 476 об.[721] Рукопись начала XVII в.[722]
14) ГИМ, собр. А. С. Уварова, № 23 (10). Копия предыдущей рукописи[723], Повесть на л. 783 об. — 787, 794 об. — 798, 800 об. — 803 об. Датируется последней четвертью XVII в. Филигрань: Герб Амстердама, под ним буквы IM — типа Дианова и Костюхина, № 129 (1678—1680 гг.).
15) ГИМ, собр. А. Д. Черткова, №№ 115а (л. 248—251), 115б (л. 7— 13 об.). Повесть находится в составе летописно–хронографического свода («Русского Временника»)[724]. Список датируется началом 20–х годов XVII в. Филигрань: Гербовый щит под короной — Дианова и Костюхина, № 209 (1623 г.).
16) РГАДА, ф. 188 (Собр. Рукописных книг), № 13. Повесть (в составе «Русского Временника») на л. 684—692 об. Список датируется 40–ми годами XVII в. Филиграни: 1) Ворота — Гераклитов, № 41 (1638 г.); 2) Гербы (несколько вариантов) — Гераклитов, №№ 326 (1648—1649 гг.), 281 (1647 г.), 1436 (1638 г.); 3) Кувшин с одной ручкой под полумесяцем — Гераклитов, № 716 (1644 г.); 4) Голова шута с 5 бубенцами — Гераклитов, №№ 1177—1179 (1642—1643 гг.); 5) Лотарингский крест — Гераклитов, № 375 (1650 г.).
17) РГАДА, ф. 201 (Собр. М. А. Оболенского), № 46. Повесть (в составе «Русского Временника») на л. 12—15 об., 22 об. — 27, 29 об. — 33 (текст начинается на л. 12 словами: «Еустафий же нача скорбети и плакатися и каятися, о них же содея»). Список датируется 40–ми годами XVII в. Филигрань: Домик под крестом, обвитым змеей, — Дианова и Костюхина, № 534 (1645 г.).
18) РНБ, F.IV.244. Повесть (в составе компиляции из Хронографа редакции 1617 г. и «Русского Временника») на л. 644 об. — 648 об., 654— 658, 661—664. Список датируется последней четвертью XVII в. Филиграни: 1) Герб Амстердама и литеры PL — Черчилль, № 13 (1675 г.); 2) Герб Амстердама и литеры CH — Черчилль, № 18 (1682 г.).
19) СПФИРИ РАН, ф. 238 (Коллекция Н. П. Лихачева), оп. 1, № 513. Повесть (в составе «Русского Временника») на л. 267—281. Список датирован 1721 г.
1) РНБ, собр. М. П. Погодина, № 1594. Сборник в 40, на 328 листах, написан одним почерком около 1587 г. (Пасхалия на л. 318 об. — 320 об. начинается с 7095 г.), что согласуется с датировкой по бумаге[725]. Повесть о Николе находится на л. 40 об. — 53 об., далее читается Родословие служителей церкви Николы Заразского, доведенное до протопопа Ивана и содержащее хронологический расчет, свидетельствующий о составлении перечня в 1560 г. (имеется пояснение, что, начиная с 1225 г., род Евстафия служил 335 лет)[726]. Приведем этот уникальный документ, повествующий об истории семьи на протяжении девяти поколений:
«Род поповскии Николы чюдотворца Зараского на Резани. Первыи служитель Еустафеи, что прииде с чюдотворным образом Николинымъ из Корсуня. Вторыи служитель сынъ его Еустафеи же. Третий служитель Прокопеи, сынъ втораго Еустафиа. Четвертнои служитель сынъ Прокопьевъ Никита. Пятои служитель сынъ Никитин Василискъ. Шестои служитель сынъ Василисков Захареи Подкин. Седмои служитель сынъ его Феодосии з братьею. Осмыи служитель Феодосиев сынъ Матвеи протопопъ з братьею. Девятои служитель протопоп Иван з братьею, протопопов сынъ Матвеев. А всех лѣть служили триста и полчетверта десять лѣтъ непременно род ихъ. Се написа Еустафеи вторыи, Еусътафьевъ сынъ Корсунска, на паметь последнему роду своему» (Пог., № 1594, л. 53 об.).
Содержание того, что «написа Еустафеи вторыи», мы обсудим, выяснив время составления всей Повести в целом.
2) ГИМ, собр. Е. В. Барсова, № 940. Рукопись в 40, на 19 листах, второй четверти XIX в.[727] Повесть и «Род поповский» на л. 1—19 об., текст восходит к списку Пог., № 1594.
3) БАН, собр. Архангельское, К. 51. Повесть на л. 1—24, датируется концом 20–х — началом 30–х годов XVII в. Филигрань: Кувшин с двумя ручками под розеткой — Дианова и Костюхина, № 819 (1629 г.).
4) ГИМ, собр. А. Д. Черткова, № 313. Повесть (редакция «Распространенная», по Д. С. Лихачеву) на л. 487 об. — 495, датируется концом XVII в.[728] Текст восходит к списку Арх., К. 51, но переработан и дополнен по Проложной редакции.
5) ГИМ, собр. А. С. Уварова, № 16 (10). Сборник с Хронографом редакции 1601 г., датируется концом 30–х годов XVII в. Филигрань: Щит с рожком под короной, под щитом буквы АО — Дианова и Костюхина, № 1169 (печатный московский Октоих 1637 1638 гг.). По начальным листам тетрадей владельческая запись московского попа Андрея Яковлева, родом из Тотьмы, датированная июлем 1640 г. На л. 806—815 читается Повесть о Николе Заразском редакции Бх, а на л. 815 об. — 816 «Род поповский», доведенный до протопопа Ивана и с расчетом лет, указывающим на 1560 г.
6) РНБ, собр. М. П. Погодина, № 1442. Сборник с Хронографом редакции 1601 г., датируется серединой XVII в. Филигрань: Щит с лилией под короной, под щитом буквы FD — типа Дианова и Костюхина, № 953 (1647 г.). Сборник имеет сходный состав с Увар., № 16. Повесть находится на л. 199—207 об., далее на л. 207 об. — 208 «Род поповский», доведенный до протопопа Ивана и с расчетом лет, указывающим на 1560 г.[729]
7) РНБ, Q.I.398. Сборник последней четверти XVII в. Филигрань: Три круга под короной — Дианова и Костюхина, № 608 (1679 г.). Повесть на л. 83—95 об., текст обрывается из–за утери листов на словах: «Бысть убо тогда многи туги, и скорби, и слезы, и воздыхания, и страх, и трепет, и всех злых зло находящих на ны грех ради наших. Князь же великий Ингорь Ингоревич»; на л. 96 читается окончание Повести об убиении Батыя.
8) РГБ, ф. 310 (Собр. В. М. Ундольского), № 761. Сборник в 40, на 109 листах, конца 80–х — начала 90–х годов XVII в. Филиграни: 1) Дама и кавалер, в картуше надпись ALLMODPAPIER — Дианова Т. В. Филиграни XVII века по старопечатным книгам Украины и Литвы. М., 1993. № 250 (1689 г.); 2) Дама и кавалер, в картуше литеры HIG — Там же. №262 (1689—1693 гг.). Повесть (только вторая часть) читается на л. 88 об. — 103 под названием «Сказание о пришествии на Рускую землю царя Батыя».
Со списком Унд., № 761 сближается редакция типа «Сказания» (по Д. С. Лихачеву)[730], но текст выправлен по редакции А.
9) ГИМ, собр. А. С. Уварова, № 129 (40). Повесть на л. 43—69, далее на л. 69—69 об. помещен «Род попов Николы чюдотворца Заразскаго»[731]. Но если в основном виде перечень доводится до протопопа Ивана Вислоуха, то здесь он продолжен именами Тимофея Аврамова, «Вислоухова племянника», и «брата его» Симеона. В заключение сказано, что «всѣхъ лѣтъ, как пришел чюдотворныи Николинъ образ ис Корсуня, и тѣ попы служили 389 лѣтъ непременно», что свидетельствует о редактировании Родословного перечня в 1614 г. (1225 + 389 = 1614). Эту дату подтверждает и поставленная после окончания Повести об убиении Батыя (л. 70—74) помета писца: «А писанъ сии Николинъ приходъ лѣта 7122–го». Но сама рукопись представляет не оригинал редакции 1614 г., а лишь копию конца 30–х годов XVII в.; филигрань: Кувшин с двумя ручками под розеткой и полумесяцем, на тулове буквы ВР — Дианова («Кувшин»), № 447 (1639—1640 гг.)[732].
Под упомянутым Симеоном, по–видимому, следует подразумевать известного по источникам попа Симеона, в монашестве Савватия, принявшего схиму с именем Иосифа[733]. В 1614 г. протопопом Заразской церкви был небезызвестный Димитрий Леонтьев (зафиксированный в документах с 1608 по 1625 г.), поэтому акцентирование Родословного перечня на имени простого священника может быть объяснено только его непосредственной причастностью к составлению новой редакции Повести о Николе Заразском.
10) БАН, Архангельское собр., № 365. Сборник в 80, на 290 листах, середины XVII в. Филиграни: 1) Лотарингский крест под короной с двумя буквами С, контрамарка LR — типа Дианова и Костюхина, № 593 (1647 г.); 2) Гербовый щит под короной, под щитом буква М — типа Дианова и Костюхина, № 219 (1655 г.). Повесть (только первая часть) на л. 253 об. — 258, текст сближен с редакцией Б2.
11) РНБ, собр. А. А. Титова, № 3764. Сборник последней четверти XVII в., филигрань: Гербовый щит с лилией под короной — типа Дианова и Костюхина, № 939 (1677 г.). Повесть (вторая часть) на л. 1— 8 об. (одна тетрадь, последующие листы утеряны), текст обрывается на словах: «И нѣкии от велмож резанских именем Еупатей Коловратов в те поры был в Чернигове».
12) ГИМ, собр. Е. В. Барсова, № 1521. Сборник 80–х годов XVII в., филиграни: 1) Голова шута с 7 бубенцами — типа Дианова и Костюхина, № 420 (1685 г.); 2) Голова шута с 7 бубенцами — типа Дианова и Костюхина, № 484 (1685 г.). На л. 275—283 об. читается Повесть о Николе Заразском (без конца), текст доведен до слов: «единъ с тысящею, а два со тмою, ни единъ не может скѣхать живъ с побоища».
13) РНБ, Q.XVII.30. Сборник в 40, на 245 листах. Отдельная тетрадь —л. 220—229 — писана особым почерком в 50–х годах XVII в., филигрань: Гербовый щит с медведем под короной, под щитом буквы WR, контрамарка из букв РС — Дианова и Костюхина, № 973 (1651— 1659 гг.). По нижнему полю листов запись рукою писца: «Сие тетрати Проньки Протопопова, писал сам своею рукою». По следующим листам аналогичная запись: «Сии тетрати Прокофья Протопопова», но сам текст написан другим писцом. Прокофий Протопопов на л. 220— 228 переписал первую часть Повести о Николе Заразском, а на л. 228 об. — 229 «Род служителей чюдотворца Николы Корсунского», заканчивающийся именами протопопа Ивана Вислоуха, попа Симеона (который назван сыном Ивана Вислоуха!) и, наконец, протопопа Никиты, Симеонова сына. Расчета лет в перечне нет, но известно, что протопоп Никита священнодействовал с 1625 по 1640 г.[734] Следовательно, составление редакции можно отнести ко второй четверти XVII в., а переписчик Повести Прокофий Протопопов, скорее всего, являлся сыном протопопа Никиты.
14) РНБ, собр. М. П. Погодина, № 1574. Сборник начала 30–х годов XVII в. Филиграни: 1) Кувшин с одной ручкой под полумесяцем, на тулове буквы FA O — типа Гераклитов, № 603 (1629 г.); 2) Кувшин с двумя ручками под полумесяцем, на тулове буквы IP — типа Гераклитов, № 786 (1631—1633 гг.). На л. 2—15 об. помещена вторая часть Повести о Николе Заразском, на л. 15 об. — 17 об. — Повесть об убиении царя Батыя (без заголовка), на л. 17 об. — 65 об. — Сказание о Мамаевом побоище Распространенной редакции. Хотя Повесть о Николе в списке Пог., № 1574 не включает перечня Никольских священников, считаем его принадлежащим к редакции протопопа Никиты на основании следующего текстологического признака: Погодинский список имеет близкие чтения со списком Q.XVII.30, и в то же время оба эти списка подверглись влиянию протографа группы Увар., № 16 — Пог., № 1442. В таком случае составление редакции протопопопа Никиты можно отнести к концу 20–х — началу 30–х годов XVII в.
1) РНБ, собр. М. П. Погодина, № 643[735]. Листы 106—160 составляют отдельную рукопись, писанную особым почерком на особой бумаге (этот же почерк встречается еще на л. 193—203, причем на той же бумаге). Филигрань на этих листах: Сфера под звездой (2 варианта) — оба варианта представлены в датированной рукописи — 1562 г. (Лихачев, №№ 1839, 1840). Повесть о Николе редакции Б2 находится на л. 106— 152: таким образом, Погодинская рукопись представляет древнейший список (около 1562 г.) Повести о Николе Заразском. На л. 152—160 об. описано так называемое «Коломенское чудо», помеченное 7021 годом, повествующее о переносе Заразской иконы в Коломну осенью 1512 г. «для татарскиа нужа»; здесь рассказывается также о строительстве в Коломне на площади каменного храма во имя Николы Заразского «в единое лѣто» — следовательно, в 1513 г.; отмечается, что заразские священники служили в Коломне 2 года и 15 недель, после чего оклад у чудотворного образа был украден и еще 5 недель икона находилась без оклада, пока тот не был возвращен на прежнее место чудесным образом. Можно предполагать, что начало служения заразских священников в Коломне приходится на октябрь 1512 г. (татарский набег на Рязань), следовательно, рассказ составлен не ранее первых месяцев 1515 г. Если же начало служения отсчитывать с момента возведения каменного храма в Коломне в честь Николы Заразского (осень 1513 г.), то составление «Коломенского чуда» необходимо отнести к началу 1516 г. и во всяком случае не позже воскресного 9 марта 1516 г.[736], когда произошло новое чудо от иконы Николы Заразского, описанное во «Втором Коломенском эпизоде» (Воскр., № 211).
После первой части Повести в Пог., № 643 помещен перечень служителей церкви Николы Заразского, доведенный, как и в редакции Бх, до протопопа Ивана[737]. По сравнению с Бх данный перечень, с одной стороны, дополнен (там, где в Бх на седьмой позиции указан Феодосий «с братьею», здесь после Феодосия перечислены «брат его» Игнатий и «брат его» Иван Волк), с другой стороны, сокращен: опущено сведение, что протопопы Матфей и Иван также служили «с братьею», исключена фраза о длительности служения никольских священников. Все это наводит на мысль, что Родословный перечень редактировался после 1560 г., когда уже нельзя было сказать, что род никольских священников служил ровно 335 лет. Подобное могло произойти либо в 1561 г., либо в 1562 г. (год написания списка Пог., № 643). В таком случае рукопись Пог., № 643 чрезвычайно близка к времени составления редакции Б2 и может, по всей вероятности, считаться оригиналом редакции Б2 (или списком, недалеко отстоящим от оригинала).
2) РНБ, F.I.286. Сборник в 10, на 168 листах, датируется концом 20–х годов XVII в.[738] Филигрань: Гербовый щит с лилией под короной, под щитом буквы ID — Дианова и Костюхина, № 901 (1624—1631 гг.). Сборник житий святых и похвальных слов, разделен на 42 главы, Повесть о Николе Заразском на л. 158—168 составляет главы 41 и 42. Родословного перечня никольских служителей после первой части (т. е. главы 41) не читается. Текст Повести обрывается на словах: «к чему, господине, не возрите ко мнѣ и не промолъвите со мною, уже забыли есте мене», причем большая часть л. 168 и весь л. 168 об. оставлены чистыми.
3) РНБ, Соловецкое собр., № 906 1016. Повесть на л. 310—344 об. (после первой части помещен Родословный перечень никольских священников, доведенный до протопопа Ивана), на л. 344 об. — 351 — «Коломенское чудо». Эта часть сборника датируется серединой 30–х годов XVII в., филигрань: Кувшин с двумя ручками под полумесяцем, на тулове буква М — Дианова и Костюхина, № 741 (1634 г.)[739].
4) РНБ, Соловецкое собр., № 837 947. Повесть на л. 298—321 об. (после первой части помещен Родословный перечень, доведенный до протопопа Ивана), текст обрывается на словах: «От сея вины зовется Никола Зарайский, поне же благоверная княгиня Еупраксия с сыномъ Иваномъ Постником сама себе зарази. Великий же Ингварь Игоревичь .» (дальнейшие листы отсутствуют). Текст Повести писан двумя почерками: 1–й почерк — л. 298—306, 2–й почерк — л. 306 об. — 321 об. Эта часть сборника датируется концом 30–х годов XVII в.[740] Филигрань: Кувшин с одной ручкой под полумесяцем, на тулове буквы P MB — Дианова и Костюхина, № 698 (1638 г.).
5) ГИМ, собр. А. С. Уварова, № 533 (40). Сборник 1642 г. Текст разделен на главы, в конце 1–й главы читается запись писца: «А сеи список предивное чюдо и наказание списан на Устюге в лѣто 7149 году августа въ 18 день и привезен к Михаилу Кудрявому, и с того списка списал костромитин Родивон Денисов сынъ Бараков, а яз списал имал у Родиона лѣта 7150 году августа въ 24 день. Арип». Повесть (содержащая только первую часть) составляет главу 2 сборника и расположена на л. 12—17, на л. 17—17 об. помещен Родословный перечень никольских священников, доведенный до протопопа Ивана, на л. 17 об. — 20 об. «Коломенское чудо». Уникальное дополнение читается на л. 16: князь Федор Юрьевич принес образ Николы Корсунского «во область свою во Удоль — тако б преже звашеся мѣсто[741] то, идѣ же князь Федор живяше». На место происхождения рукописи, возможно, указывают приписки, сделанные на л. 23 об. тем же почерком, но другими чернилами: в одной говорится о буре, случившейся 3 августа 1645 г. в Костромской и Ярославской областях, в другой повествуется о поставлении в 1649 г. Кирилло–Белозерскому монастырю первого архимандрита Афанасия.
6) БАН, 4.7.3. Список может быть датирован концом XVII в. (филиграни: 1) Герб Амстердама без постамента, 2) Герб Амстердама, под ним буквы IP — определить не удалось)[742]. Повесть находится на л. 285— 300, на л. 300—302 — «Коломенское чудо». Родословие никольских священников помещено после первой части, текст обычный для редакции Б2, но вместо последнего имени протопопа Ивана читается — «сын Матфеев Прокопий» (?).
7) РГАДА, ф. 201 (Собр. М. А. Оболенского), № 20. Торжественник минейный лицевой, написан около 1639 г. (см. описание в Главе V). В цикле сказаний о чудесах Николая Мирликийского, в виде отдельного раздела, на л. 744—755 помещена Повесть о Николе Заразском, дополненная на л. 755—756 об. «Коломенским чудом 7021 г.» Повести предшествует на л. 743 об. миниатюра с изображением выходящей из храма процессии с иконой Николая Чудотворца, наверху киноварная вязь: «Святыи Николае чюдотворець Заразкии».
8) РГБ, ф. 865 (Собр. магазина «Антиквар»), № 3. Торжественник минейный лицевой, конца 30–х — начала 40–х годов XVII в. (описание см. в Главе V). В цикле сказаний о чудесах Николая Мирликийского на л. 504—514 об. читается Повесть о Николе Заразском, обозначенная как глава 42; на л. 514 об. — 518 помещено описание «Коломенского чуда 7021 г.» Повести предшествует на л. 503 об. миниатюра с изображением Николая Чудотворца.
Происхождение списков Оболенского и Антикварного связано с именем стольника при гробах царевичей, С. С. Хрущева. Оба Торжественника имеют сходный состав, текстологически же восходят к общему протографу. Несмотря на многочисленные пропуски и искажения (Юрий Владимирский назван «царем», Александр Невский — «Киевским»), в предполагаемом протографе сохранились и верные чтения, хотя некоторые из них могли быть порождены сверкой с редакцией А. Об этом свидетельствует следующий пример: в обоих видах редакции Б говорится, что Федор Юрьевич встретил чудотворную Корсунскую икону, «испущая слезы, яко струя», в списках же Оболенского (л. 746 об.) и Антикварном (л. 506 об.) читается «испущая слезы ото очию, яко струю» — как в редакции А.
9) ГИМ, собр. А. С. Уварова, № 535 (40). Часть сборника, содержащая Повесть, датируется 40–ми годами XVII в. Филигрань: Щит с лилией под короной, контрамарка из букв РН — типа Дианова и Костюхина, № 905 (1644 г., но без контрамарки); контрамарка с аналогичным щитом (но другого рисунка) — Дианова и Костюхина, № 947 (1647 г.)[743]. Повесть, составляющая главу 4 сборника, расположена на л. 37 об. — 67, на л. 67 об. — 73 об. — «Коломенское чудо». Первая часть Повести кончается на л. 45 уголком и Родословного перечня никольских служителей не содержит.
10) РНБ, собр. Общества любителей древней письменности, F.97. Сборник конца 50–х годов XVII в., филигрань: Голова шута с 5 бубенцами, контрамарка FD — Дианова и Костюхина, № 303 (1658 г.)[744]. Повесть (без начала) находится на л. 236—253, на л. 253—256 — «Коломенское чудо». Первая часть завершается Родословным перечнем никольских священников, доведенным до протопопа Ивана. Текст Повести начинается словами: «(Владиме)ра Святославича. В лѣто 6733[745]. Явися святый великий чюдотворець Николае Зараский во преименитомъ граде Корсуни служителю своему Еустафию». В описании Д. С. Лихачева[746] ошибочно утверждается, что в списке отдельные части спутаны, о чем якобы свидетельствуют пометы на полях: «преступи лист» (л. 240), «чти» (л. 241), «чти назади убиен бысть» (л. 242). На самом деле, эти пометы читательского характера фиксируют внимание на различных вариантах сообщения об убиении Федора Юрьевича, в самом же тексте Повести никакой путаницы нет.
11) ГИМ, собр. Е. В. Барсова, № 1472. Сборник 70–х годов XVII в., филигрань: Герб с буквами АВ, G и D — сходный знак имеется в альбоме Диановой и Костюхиной, № 263 (1670 г.)[747]. Сборник разделен на 69 глав, Повесть о Николе Заразском (составляющая 41 главу) расположена на л. 275 об. — 304 об. (в конце первой части — перечень никольских священников, доведенный до протопопа Ивана), на л. 304 об. — 309 об. читается «Чюдо святаго Николы» (случившееся в Коломне).
12) РГАДА, ф. 196 (Собр. Ф. Ф. Мазурина), № 522. Рукопись в 40, на 310 листах. Летописный свод, известный под названием Мазуринского летописца, включает под 6733 и 6745 г. фрагменты Повести о Николе Заразском редакции Б2 (с небольшими поправками по редакции А)[748]. Текст летописи доведен до 1682 г., водяные знаки бумаги также указывают на начало 80–х годов XVII в.[749]
13) БАН, собр. Ф. М. Плюшкина, № 165. Сборник конца XVII в.[750] (одна из поддающихся определению филиграней: Щит с рожком — типа Дианова и Костюхина, № 1161 (1699 г.)). На л. 330—352 об. помещена Повесть о Николе Заразском в особой редакции, названной Д. С. Лихачевым «Стрелецкой»[751]. В основе лежит список редакции Б2 с поправками по редакциям А и Бх. Историю создания памятника характеризует фраза, содержащаяся в самом тексте: «Списано у стрелецкого головы у Никиты Леонтиева сына Анненкова, у резанца, восмыя тысящи 141 году марта 2 день»[752]. В. Л. Комарович, обнаруживший памятник, трактовал процитированные слова как свидетельство создания редакции в 1633 г. на основе списка рязанца Анненкова[753]. Д. С. Лихачев считает, что Плюшкинская рукопись представляет копию со списка 1633 г. Никиты Анненкова (следовательно, сама редакция могла быть создана и ранее)[754], происхождение редакции исследователь связал с Коломной[755]. И. А. Евсеева–Лобакова поддержала мнение Д. С. Лихачева, что существующая рукопись является точной копией списка 1633 г., принадлежавшего Н. Л. Анненкову, но создание редакции относит к 1606—1608 гг. и связывает ее с Псковом[756].
Отмеченное авторами внимание памятника к Коломне, Пскову и, добавим, к Мурому (в котором составитель видит центр Рязанского княжества и Рязанской епископии) может отражать различные этапы складывания того вида Повести, который отразился в Плюшкинском списке. Однако представляется бесспорным тезис о псковском происхождении редакции в целом. Город назван «во всей Росии пресловущим великим градом Псковом», специально отмечен среди городов, которых не коснулось Батыево разорение. Очень важным является найденное И. А. Евсеевой–Лобаковой историческое свидетельство, что в 30–х годах XVII в. Никита Анненков был стрелецким начальником как раз в Пскове[757]. Укажем еще на одно показательное чтение, не обращавшее на себя внимание исследователей: Киево–Печерский монастырь назван в тексте «Киевскими Печорами» — на манер Псковских Печор. О псковском происхождении исследуемого памятника свидетельствует сам Плюшкинский список. В сборнике Повесть о Николе Заразском (л. 330—352 об.) включена в специальную подборку чудес святого Николая Мирликийского, происшедших в Киеве, Рязани, Пскове и других местах. Особенной подробностью выделяется помещенное на л. 354—361 об. «Воспоминание знамения от образа святаго Николы Мирликийскаго чюдотворца во граде Пскове», в котором обстоятельно описываются знамения, строительство псковских церквей, соборные хождения и освящения на протяжении 1676—1680 гг. Псковское происхождение Плюшкинского сборника выдает вообще обилие в нем памятников псковской литературы: «О знамении от иконы Богородицы во Пскове», «Повесть о Печерском монастыре», «Повесть о Святогорском монастыре, еже во области Псковской», «Повесть о явлении иконы на Камене озере во области Псковской», «Сказание о избавлении града Пскова от пленения Литовскаго краля Батура».
Отмеченные выше слова памятника: «Списано у стрелецкого головы у Никиты Леонтиева сына Анненкова, у резанца, восмыя тысящи 141 году марта 2» — в любом случае следует расценивать как признак редактирования, поэтому мнение В. Л. Комаровича о создании редакции именно в 1633 г. представляется более правильным.
Соотношение списков Повести о Николе Заразском редакции Б2 представлено на Рис. 12.
Теперь, обладая более точными сведениями о редакциях А, Бх и Б2, можно приступить к определению летописного источника, которым пользовался составитель Повести о Николе Заразском. Близость текста Повести с летописями различных традиций была замечена давно, но соотношение между памятниками объяснялось по–разному. Пока исследователи были уверены в раннем происхождении Повести о Николе, текст ее анализировался с учетом летописей древнейшей поры. Но для объективности сопоставление следует производить со всем корпусом русских летописей, сохранившихся до начала 60–х годов XVI в., т. е. времени бытования сформировавшихся списков Повести о Николе Заразском. Для сравнения нами были привлечены летописи Новгородская I, Лаврентьевская, Троицкая, Софийская I, Новгородская IV, Ермолинская, Московский свод 1479 г., Типографская, Вологодско–Пермская, Никоновская, Воскресенская и др. При этом, естественно, учитывалась история происхождения летописных сводов XIV— XVI вв.
В первой части Повести совсем немного параллелей с летописными текстами, тем не менее, они имеются[758]. Повесть в редакции А открывается вступлением:
«Въ лѣто 6733[759]. Приход изъ Корсуня чюдотворнаго Николы образа Заразскаго … въ третье лѣто по Калском побоище. Тогда убиито много князей русских и сташа князи рустии за половець, а побьени быша за Днепром на речке на Хортицы на Калском поле Половецькой земли на Калках месяца июня въ 16 день» (282).
Несмотря на столь краткий вид известия о Калкской битве, характер летописного источника, сокращенного в Повести, определяется достаточно уверенно. За словами «сташа князи рустии за половець» явно скрывается эпизод, описанный в Новгородской I летописи, об обращении половцев за помощью к Мстиславу Галицкому и другим князьям, о посылке ими богатых даров и, наконец, о решении всех южнорусских князей выступить в поход «поклона деля и молбы князь половьчьскых»[760]. Упоминание Хортицы и даты сражения 16 июня ведут к Ипатьевской летописи (в Лаврентьевской — 30 мая, в Новгородской I — 31 мая). Подобное сочетание различных летописных традиций (новгородской, южнорусской, московской, тверской и др.) представлено в так называемом Новгородско–Софийском своде (который определяется теперь как Свод 1418 г. митрополита Фотия), реальными отражениями которого являются Новгородская IV и Софийская I летописи. Новгородская IV не могла в данном случае служить источником для автора Повести о Николе Заразском, поскольку рассказ о Калкском сражении в этой летописи сокращен и из него выпали упоминания о Днепре и Хортице[761]. А вот Софийская I или какой–то свод, построенный на ее основе, вполне могли быть использованы в Повести. Данный вывод можно уточнить. Судя по тому, что 6733 г. считался «третьим лѣтом по Калском побоище», само Калкское сражение в искомом летописном источнике датировалось 6731 г. Но в Софийской I летописи (как и в Новгородской IV) статья о Калке помечена 6732 г.[762], та же дата проставлена в Вологодско–Пермской летописи[763], Ермолинской и сходных с нею[764]. И только в Московском своде 1479 г. рассказ о сражении на Калке, восходящий к Софийской I летописи и дополненный по Троицкой, датирован 6731 г.[765] Говорить об использовании в редакции А именно Московского свода 1479 г. было бы преждевременно (годовую дату составитель мог исправить и по другому источнику). В редакции Бх указанная фраза выглядит намного короче: «Приход чюдотворнаго Николина образа … во фторое лѣто по Калском побоище» (302). Но, как ни странно, эти слова даже ближе к Софийской I (старшего извода)[766]. Редакция Б2 никаких сведений о Калке не содержит. Таким образом, анализ рассмотренного фрагмента пока не дает точного материала о соотношении редакций А, Бх и Б2, но упоминание о сражении на Калке в А и Бх очевидно свидетельствует об использовании Софийской I летописи (или даже более позднего летописного свода).
Параллели с летописями имеет также рассказ о крещении князя Владимира:
Редакция А | Софийская I летопись |
А стоял чюдотворный образ во граде Корсуни посреди града близ церкви апостола Иякова, брата Богословле. А у сего бо апостола Иякова крестися самодержавный и великий князь Владимер Святославич Киевской и всея Руси. А полата была большая краснаа у чюдотворцева храма сзади олтаря, в ней же гречестии цари веселяшася Василей, Костянтин Парфиенитос, православный. Сии бо цари даша сестру свою Анну за великого князя Володимера Святославича Киевъского и прислаша ю во град Корсунь. Благоверная царица Анна … нача его молити быти крестьяна. Князь . призва епископа Анастаса Корсунскаго и повеле себя просвятити святым крещением. И по Божию строению в то время разболеся Владимер очима и ничто же не видяше. Епископ Анастас с попы царьцыны вне града Херусони крестиша Владимера . и абие прозре. И виде Владимер, яко воскоре исцеле, и прослави Бога, и рек: Воистину велий Бог христьянеск и чюдна вера ся … Тогда бысть радость велия во граде Корсуни о крещении благовернаго великаго князя Владимера Святославича (282–283). | Крести же ся в церкви святого Иякова, и есть церкви та стояше в Корсуне посреди града, идеже торг деют Корсуняне. |
Полата же Владимерова в краи церкви стоить и до сего дни, а царицына полата за олтарем. И посла Вълодимер к царема Василию и Костянтину … И се слышавша царя рада быста и умолиста сестру свою именем Анну и посласта к Володимеру, глаголюще: Крестися, и тогда послеве к тебе сестру свою … И послушаста царя и посласта сестру свою … и яко прииде Корсуню … и посадиша ю в полате. По Божию же строению в се время разболеся Владимер очима и не видяше ничто же … И посла к нему царица, ркуще: Аще хощеши избыти болезни сея, то въскоре крестися . Володимер рече: Да аще се истинна будеть, то велик Бог християнеск. И повеле креститися. И епископ же Корсуньскый с попы царицины огласив, крести Владимера. И яко възложи руку на нь, абие прозре. Видев же се Владимер напрасное исцеление, и прослави Бога, рек: Топере увидах Бога истиннаго. Велий еси Господи и чюдна суть дела твоя … И бяше видети радость на небеси и на земли … И бысть радость всюду … По сем же Владимер . помысли создати церковь Святыя Богородица … и поручи ю Анастасу ерею Корсунянину[767]. | |
Зависимость повествования редакции А от летописи типа Софийской I очевидна, потому что только в XV веке появляется название церкви св. Иакова, где крестился Владимир Святославич (в Лаврентьевской летописи церковь называлась св. Василия, в Новгородской I — св. Василиска, в Радзивиловской — св. Богородицы, в Ипатьевской — св. Софии), только в XV веке Анастас Корсунянин стал называться иереем, чем и вызвано ошибочное отождествление с ним корсунского епископа (такая же ошибка в редакциях Жития св. Владимира, составленных в XV столетии). Важно отметить, что летописный источник Повести о Николе сближается с Московским сводом 1479 г. В Московском своде читается: «Володимер рече … поистинне велик Бог христианск»[768], что ближе к тексту Повести.Выявленные совпадения дают некоторый материал о соотношении редакций Повести о Николе Заразском. Именование императоров Василия и Константина — «Парфиенитос, православный», присутствующее в первоначальном виде редакции А и заимствованное из известной статьи «Царие, царьствующии в Констянтине граде, православнии же и еретици»[769], пожалуй, читалось и в оригинале Повести, поскольку приверженность к православию царицы Анны отмечается далее всеми редакциями. Но редакция А содержит и ошибочные чтения: «ничто же не видяше» вместо правильного «не видяше ничто же» редакций Бх и Б2 и неуместное добавление, что Владимира крестили «вне града Херусони», когда выше было написано, в соответствии с источником, о крещении Владимира в церкви св. Иакова «посреди града». Таким образом, редакция А, лучше сохраняя отдельные чтения оригинала Повести, вместе с тем уже и отклонилась от него. Ошибки имеет редакция Бх: в первых двух упоминаниях царицы Анны она названа «царевной», хотя дальше говорится о невесте — «царице» и попах «царицыных», корсунянин Анастас именован Анастасием. В редакции Б2 Никольская церковь определена стоящей «посреди града, близ торгу, близ церкви». Слова «близ торгу» отсутствуют в А и Бх, а на их вставной характер указывает неуклюжее повторение предлога «близ». Вставка порождена вторичным обращением к тому же самому летописному источнику (ср. тексты). Итак: каждая из редакций А, Бх и Б2 имеет вторичные чтения, и ни одна из них не могла служить оригиналом для других — все они восходят к общему протографу.
Летописный источник заметен в рассказе об отплытии Евстафия из Корсуня (ср. с легендой о путешествии апостола Андрея в Русскую землю):
Редакция Б2 | Софийская I летопись |
И доиде устье Днепрьское Понтескаго моря, — се же море словет Руское. И сяде в корабль, и доиде моря Варяжскаго, и паки прииде в Немецкиа области … и прииде в Великий Новград (325–326). | А Днепр втечеть в Поньтеское море треми жерелы, се же море словеть Руское .., пришедшу ему в Корсунь и увиде, яко близ есть устье Днепрьское … и прииде устье Днепрьское и поиде по Днепру горе … и прииде в Словене, идеже ныне Новъгород[770]. |
И хотя ити вверх по Днепру (325). |
Но краткость фрагмента не позволяет определить конкретно ту летопись, которая была использована составителем Повести о Николе Заразском. Разночтения также не выявляют соотношение редакций Повести, однако следует обратить внимание на текст редакции Б2 — «се же море словет Руское», буквально совпадающий с летописным, в то время как А и Бх дают иной порядок слов: «се же словет море Руское».
В первой части Повести имеется еще одно заимствование из летописи типа Софийской I, а вернее, из той переделки плача княгини Евдокии, которая более полно читается во второй части: Федор Юрьевич припал к чудотворному образу, «испущая слезы от очию, яко струю»[771]. Так читается в редакции А (286), но в Бх (307) и Б2 (327) слова «от очию» пропущены, и это является признаком существования общего протографа у редакций Бх и Б2.
Вторая часть Повести открывается описанием Батыева нашествия, причем зависимость именно от Московского свода 1479 г. становится уже вполне определенной. Летописный источник лучше передан в редакция Б2:
Редакция Б2 | Московский свод 1479 г. |
Прииде безбожный царь Батый на Рускую землю с множеством вои татарскими, и ста на Воронаже. И посла на Рязань к великому князю Юрью Ингоревичю Рязанскому послы безделны, и прося десятины в всем[772]: в князех, и в людех, и в конех. И услыша великий князь Юрий Ингоревичь приход безбожнаго царя Батыя, и вскоре посла по братию свою по князя Олга Краснаго, и по князя Давида Муромскаго, и князя Глеба Коломенскаго, и по князя Всеволода Пронскаго (329). | Приидоша от восточныя страны на Рязаньскую землю лесом безбожнии татарове с царем их Батыем. И пришедше сташа станом первое ту Онузе и взяша ю. И оттоле послаша послы своя, жену чародеицю и два мужа с нею, ко князем Рязаньским, просяще у них десятины во всем, во князех, и в людех, и в конех … Князи же Рязаньстии Юрьи Инъгварович и брат его Олег, и Муромски и Проньские князи, не пустячи их к городом, выидоша противу их в Воронеж. |
И посла вскоре в град Володимерь к великому князю Юрью Всеволодичю Владимерскому, прося помощи у него на безбожнаго царя Батыа, или бы сам пошел. Князь великий Юрьи Владимерскый сам не иде, ни послуша совета князей рязанских, но хоте сам особь сътворити брань с Батыем. Но уже бяше гневу Божию кто противится, и недоумению грозну, и страх, и трепет. Сия вся Бог наведе грех ради наших (331). | Послаша же князи Рязаньстии ко князю Юрью Володимерьскому, просяще собе помощи, или бы и сам пошел[773]. Князь же Юрьи и сам не иде, ни послуша князей Рязаньских молбы, но хоте сам особь створити брань. Но уже бяше Божию гневу не противитися, недоумению[774] и грозу, и страх, и трепет наведе на ны за грехи наша[775]. Сия вся наведе Бог на ны грех ради наших[776]. |
Батый … повеле Олга ножи на чясти раздробити. Сий бо то есть мученик Христов— приа венец своего исповеданиа и мучениа с сродником своим блаженным князем Феодором Юрьевичем, и приаша венца нетленныя от всемилостиваго Бога (333). | Убиен бысть князь Роман Олгович Рязанскы от поганых Татар … и |
Царь Батый начаше воевати землю Рязанскую … и град Пронеск и град Бел, Ижеславець разори . и обступиша град Рязань и начаша битися прилежно пять дней неотступно . и взяша град Рязань месяца декабря в 21 день, и пожгошя весь град. А великую княгиню со снохами и с прочими княгинями в церкви соборней мечи иссекошя, а инех в полон поведошя, а иных огню предашя, а люди, и жены, и дети мечы разсекошя. Иерея и черноризца до останка изсекоша (333–334). | начаша резати его по составом и метати разно . Се бысть новый мученик . и венец прият от руки Господня со сродником своим князем Михаилом Черниговским[777]. |
И все узорочие, богатство нарочитое рязанское . поимаша. И храмы Божия разориша, и в святых олтарех много крови пролияша, а инех многых в воде потопиша (334). | И начаша воевати землю Рязаньскую и плениша ю до Проньска .., оступиша град Рязань декабря в 16 и острогом оградиша . Татарове же взяша град Рязань того же месяца 21 и пожгоша весь .., жен и дети и черньца и черница и ерея овыих разсекаху мечи, а других. |
в огнь вметаху … И княгини Юрьева и с снохами, с внучаты и прочи княгини[778] затворишася в церкви святыя Богородица . инии же в огни изгореша, а инех оружием смерти предаша .., а люди, старыя и молодыя . . , то все изсекоша, прочих же с собою поведоша . множство полона[779]. | |
Монастыри и села пожгоша, а имение поимаша[780] Богатства и всякого товаруто все расхитиша. Церкви же и манастыри раззориша и много убийство в них сътвориша, в священных же олтарех кровь многу прольяша, … от уна и до стара, мужеск пол и женеск, все изсечени быша, а инии в воде истопоша[781] |
По особенностям текста летописный источник Повести о Николе Заразском вполне определяется: это был именно Московский свод 1479 г. Например, в эпизоде об обращении рязанских князей за помощью к Юрию Владимирскому в Новгородской I, Софийской I и Новгородской IV читается «просяче помочи, или самому поити»[782], в Московском своде вместо выделенных слов — «или бы и сам пошел»[783], что и нашло отражение в Повести. После отказа Юрия Владимирского в Новгородской I помещено нравоучение: «Но уже бяше Божию гневу не противитися, яко речено бысть древле Исусу Наугину Богом. Егда веде я на землю обетованую, тогда рече: аз послю на ня преже вас недоумение, и грозу, и страх, и трепет. Тако же и преже сих отъя Господь у нас силу, а недоумение, и грозу, и страх, и трепет вложи в нас за грехы наша»[784]. Софийская I летопись повторяет данный текст (в Новгородской IV фрагмент опущен), а Московский свод его сокращает: «Но уже бяше Божию гневу не противитися, недоумению и грозу и страх и трепет наведе на ны за грехи наша»[785], — но именно этот вид и передает редакция Б2. Попутно заметим, что редакция Бх (310) текст переделывает («Но противу гневу Божию хто постоит, страха и трепету сиа вся наиде грех ради наших»), а редакция А вообще опускает (перестраивая структуру повествования и искажая текст). Отметим еще одно характерное чтение: в Софийской I и Новгородской IV написано, что в алтарях татары «много кровопролитие съдеяша (сътвориша)»[786], в Московском своде — «кровь многу прольяша», причем так же читается и в Повести.
Любопытно, что для описания Батыева нашествия 1237 г. автор Повести привлекает более поздние известия (1270 г. — о смерти Романа Рязанского, Повесть о разорении Москвы Тохтамышем в 1382 г.). Далее Повесть о разорении Москвы Тохтамышем становится основным источником при описании бедствий 1237 г.:
Редакция A | Московский свод 1479 г. |
видя … град разорен, церкви позжены (295); | видеша град взят и огнем пожьжен, а святыя церкви раззорены[787]. |
Редакция А, как видим, соответствует летописному тексту (Троицкой, Новгородско–Софийских), а редакции Бх (316) и Б2 (337) его распространяют: «град разорен, земля пуста, церкви позжены, святых образы ободраны и переколоты», — что свидетельствует о существовании у Бх и Б2 отдельного протографа (редакции Б).
Продолжим сопоставления:
Редакция Б2 | Московский свод 1479 г. |
Кто бо не возплачетца такие погибели, или кто не возрыдает о селице народа людий, или кто не пожалит множество … людей напрасно нужною смертью сконьчашася, или кто не постонет сицеваго пленениа (316). | Кто не въсплачется таковыя погыбели славнаго града сего, или кто не взрыдает о селице народе людий, или кто не жалуеть селика множества християньска напрасно и нужно скончавшася, или кто не потужит и не посетует сицеваго зряи пленения[788]. |
Указанный фрагмент появился в Повести о разорении Москвы Тохтамышем лишь в Новгородско–Софийских летописях (в Троицкой летописи его не было). Но вместо фразы «Кто не жалуеть толика народа людей»[789] в Московском своде 1479 г. дается чтение «Кто не взрыдает о селице народе людий», затем добавляются слова «напрасно и нужно скончавшася», — и все эти изменения отразились в Повести о Николе Заразском. Текст Повести лучше представлен в редакции Бх, в Б2 пропуск из–за гаплографии (337 — после слов «народа людий»), в А имеются редакционные изменения.
Сравниваем тексты далее:
Редакция A | Московский свод 1479 г. |
Сий бо град Резань и земля Резанская изменися доброта ея, отиде слава ея, и не бе в ней ничто благо видети, токмо дым, и земля[790], и пепел. А церкви все погореша, а великая церковь внутрь погоре и почернеша. Не един бо сий град пленен бысть, но ини мнози. Не бе бо во граде пениа, ни звона, в радости место всегда плач творяще (296). | В се же время изменися доброта его и отъиде слава его .., и не бе в нем ничто же благо видети, но токмо дым и земля и многа трупия мертвых лежаща, а церкви камены вне огоревши, внутрь же юду выгоревши и почерневши . И не бе в них пения, ни звоненья . И не един же токмо сей град пленен бысть, но и инии мнози грады и страны[791]. |
Близость Повести именно к Московскому своду видна при сравнении с Софийской I, где читаем: «И в том часе изменися, егда взят бысть и пожжен, не видети иного ничего же, развие дым и земля»[792] (Новгородская IV отстоит еще дальше). Отметим, что в редакции А (296) пропущены слова «и земля», в Бх (317) отсутствуют слова «ничто же» (в фразе «ничто же благо видети»), а в Б2 (338) тексты переставлены.
Переходя к сравнению плача Ингваря Ингоревича с плачем Евдокии из «Слова о житии и о преставлении великого князя Дмитрия Ивановича, царя Русьскаго», мы имеем возможность оценить различные точки зрения, высказанные в литературе о соотношении обоих памятников. А. И. Соболевский, впервые отметивший их сходство, счел плач Евдокии переделкой плача Ингваря[793]. Об обратной зависимости — рязанского плача от плача Евдокии — достаточно веско высказалась В. П. Адрианова–Перетц[794], а Д. С. Лихачев привел дополнительные аргументы в пользу этого мнения[795]. Следует обратить внимание на то, что при сравнении текстов исследователи цитировали Новгородскую IV летопись, полагая (и справедливо), что «Слово о житии» лучше представлено именно в этой летописи. Но проблема соотношения двух указанных памятников решается гораздо проще, если сопоставить плач Ингваря с более поздним Московским сводом 1479 г.:
Редакция Б2 | Московский свод 1479 г. |
Видя же то князь великий Ингварь Ингоревичь, и возопи горким гласом, слезы от очию яко струю испущаа, утробою разполающися, в перси своа рукама биюща, гласом же яко труба рати поведающи … Како успе животе мой драгий, мене единаго сира оставиша . Почто аз преже вас не умрох. Камо заиде свете очию моею, где отошли есте съкровища живота моего? Прочто не промолвите ко мне, цвете мой прекрасный, винограде мой многоплодный? Уже не подасте сладости души моей. Чему, господине, не возрите ко мне, ни промолвите со мною? Уже забыли есте мене … Уже не подасте сладости души моей. Кому приказываете мене? Солнце мое драгое, рано заходящее; месяц мой красный, скоро погибший; звезды восточныа, почто рано зашли есте? Где днесь честь и слава ваша? Где господьство ваше? Многим землям государи были есте, а ныне лежите на земли пуссте … Измени бо ся слава ваша и зрак лица вашего пременися в истление . Свете мой светлый[796] , чему помрачилися естя? Не много нарадовахся с вами: уность бо не отиде от нас, а старость не постиже нас … За веселиа бо плачь и слезы приидоша ми, а за утеху и радость сетование и скорбь яви ми ся. Почто аз не преже вас умрох, да бых не видел смерти вашея, а своея погибели. Не слышите ли, господине, бедных моих словес … Како нареку день тъй или како его въспишю — во нь же погыбе толико государей . Се бо в горести души моей язык мой связается, уста загражаются, гортань премолкает, смысл изменяется, зрак опусмевает, крепость изнемогает. Бысть убо многи тугы и скорби, и слез, и воздыхание, и страха и трепета (338—340). | Видевши же его княгини . и възопи горкым гласом и слезы от очию яко быстрины речныя испущающи, и утробою распалающися, и в перси своя руками бьюще, яко труба рать поведающи и яко арган сладко вещающи: како успе, животе мой драгый, мене едину вдовою оставив, почто аз преже тебе не умрох. Камо заиде, свете очию моею. Где отходиши, съкровище живота моего. Почто не промолвиши ко мне. Цвете мой прекрасный, почто рано увядаеши. Винограде мой[797] многоплодны, уже не подаси плода чреву моему и сладости души моей. Чему, господине, не взозриши на мя, не примолвиши ко мне, уже ли забыл мя еси .., кому ли приказываеши мене. Солнце мое, рано заходиши, месяц мой красный, скоро погыбаеши, звезда въсточная, почто к западу грядеши … Где, господине, честь и слава твоя, где господство твое. Всей земли государь был еси, ныне же лежиши, ничим же владея … Изменися слава твоя и зрак лица твоего пременися в истление . Свете мой светлый, чему помрачился еси . Уность не отъиде от нас, а старость не постыже нас . Не много нарадовахся с тобою, за веселье плач и слезы приидоша ми, а за утеху и радость сетование и скорбь яви ми ся. Почто аз преже тебе не умрох, да бых не видела смерти твоея и своея погыбели. Не слышиши ли, господине, бедных моих словес . Како ли нареку день той или како въспишу его, во нь же преставися самодержець сей . В горести бо душа язык ми связается, уста загражаются, гортань премолкает, смысл изменяется, зрак опусневает, крепость изнемогает. Бысть бо день той многы тугы и скорби и слез и въздыханиа, страха и трепета[798]. |
Ряд чтений определенно сближают Повесть о Николе Заразском и Московский свод 1479 г. Например, в Софийской I и Новгородской IV читается «восплакася», в Повести и Московском своде — «возопи»; в Новгородско–Софийских читается «слезы от очию», в Московском своде «слезы от очию, яко быстрины речныя», в Повести — «слезы от очию, яко струю»; в Новгородско–Софийских — «како умре» и «како заиде», в Повести и Московском своде — «како успе» и «камо заиде»; в Новгородско–Софийских «от горести душа», в Повести и Московском своде — «в горести душа»; Новгородско–Софийские дают чтение «Что ли нареку день той», а Повесть и Московский свод — «Како ли нареку день той или како въспишу его»[799]. Очевидно, существующие параллели между плачем Ингваря Ингоревича и поздним вариантом плача княгини Евдокии следует объяснять фактом зависимости Повести о Николе Заразском именно от Московского свода 1479 г.
Выявление летописного источника Повести позволяет высказать обоснованные суждения о соотношении ее редакций в части рассмотренного фрагмента. В редакции А имеются многочисленные искажения текста и пропуски: отсутствуют слова «слезы от очию яко струю испущаа» (297), «уность бо не отиде от нас, а старость не постиже нас» (298), «гортань премолкает, смысл изменяется» (298). В редакции Бх добавлены по сравнению с источником слова «велми ревый» (317) и допущены мелкие пропуски. В редакции Б2 искажение: «драгый» вместо «светлый» (339).
Несомненные признаки близости обнаруживают также Похвала роду рязанских князей в составе Повести о Николе Заразском и «Слово о житии и о преставлении великого князя Дмитрия Ивановича, царя Русьскаго». Д. С. Лихачев предполагал, что Похвала роду рязанских князей более логична, отличается цельностью изложения и объединена общим ритмом, следовательно — первична по отношению к «Слову»[800]. Но исследователь не принял во внимание такой фактор, как возможность умелой литературной редактуры более позднего компилятора.
Сравним тексты:
Редакция Б2 | Московский свод 1479 г. |
Сии бо государи рода Владимеря Святославича, сродника Борису и Глебу . Святого корени отрасли, Богом насажденнаго сада цветы прекрасныи, въспитани быша в благочестии и в молитве с всяцем наказании духовнем. От самых пелен Богом възлюблени. О церквах Божиих велми печахуся, пустошных бесед не творяху, срамных глагол не любяху, злонравных человек отвращашеся, а с благими всегда беседоваша, божественых писаний всегда в умилении послушаше. | Сей убо благоверный великый князь Дмитрей . корень святаго и Богом насажденнаго саду отрасли благоплодныя и цвет прекрасный, великого князя Володимера .., сродник же бе новых чюдотворець Бориса и Глеба. Въспитан же бысть в благочестии и славе, со всякыми наказании духовными и от самех пелен Бога възлюби. Еще же млад сыи възрастом, но духовных прилежа делесех, и пусглагол не любляше, злонравных человек отвращашеся, а с благыми всегда бесесо умилением послушаше. О церквах Божиих велми печашеся … |
Ратным же в бранех страшны являшеся. Многи враги, въстающих на нь, победишя, в всех странах славна имя имяше . А по браце целомудрено живяста, смотряющи своего спасениа. В чистой совести, и крепости, и разума предержа земное царство[801] и к небесному приближаяся. Плоти угодиа не творяше, съблюдающи тело свое по браце чисто и греху непричястно. Государьский бо сан дръжа, а посту и молитве прилежаще, честь и славу[802] от всего мира приимаста, а крест Христов на раме своем ношаста. А святыя дни святого поста чисто храняще, а по вся святыя посты причащастася святых пречистых таин. | Ратным же в бранех страшен являшеся, многы же врагы, въстающая на нь, победи .., и во всех странах славно имя его бяше. По браце же целомудрено живяста, смотряюще своего спасения. В чистей совести и крепости разума предержа земное царство и к небесному приближаяся. Плоти угодия не творящи . Соблюде же и по браце тело свое[803] чисто и греху непричастно … Аще бо царскый сан держаше, а посту и молитве прилежаше … Честь и славу от всего мира приемля, а крест Христов на рамо ношаше. Божественныя дни поста в чистоте храняше и по вся недели святых таин причащашеся. |
И многи труды и победы по правой вере показаша. А с погаными половци чясто биашася за святыа Божиа церкви и за православную веру (341—343). | Многы же труды и победы по правоверной вере показа, с погаными бьяся за святыя церкви и за все православное християнство[804]. |
Существует один признак, по которому определяется старшинство летописного «Слова о житии» перед Похвалой роду рязанских князей. «Слово о житии» буквально пронизывает идея утверждения царского достоинства великого князя Дмитрия Ивановича, поэтому оно насыщено понятиями соответствующего значения: «царь», «царь Русский», «всей земли государь», «царский сан», «царская багряница», «царский венец», «царский престол» и т. д. Обратим внимание на следующие возвышенные выражения: «прием скипетры всея Русскыя земля и настолование земнаго царства», «предержа земное царство и к небесному приближаяся». Составитель Похвалы роду рязанских князей старательно избегает «царственной» символики и не ставит рязанских князей в один ряд с владыками мира, но в двух случаях его выражения повторили тексты «Слова о житии», в соответствующем стиле рисующие образ «государя всей земли»: «предержа земное царство и к небесному приближаяся» (301) и «честь и славу от всего мира приимаста» (301). Более естественно эти слова, конечно, подходят для характеристики «самодержца всея Русскыя земли».
Но имеется способ выяснения взаимоотношения между «Словом о житии» Дмитрия Ивановича и Похвалой рязанским князьям, надежность которого не вызывает сомнений. Суть подхода состоит в изучении истории текста «Слова о житии» в процессе движения его в составе различных летописных сводов, а затем сравнения развернувшейся картины с Похвалой роду рязанских князей. Если Похвала будет содержать чтения позднего летописного памятника, то, естественно, она не могла являться источником «Слова о житии» при его составлении, а сама была написана под влиянием позднего варианта «Слова».
Старшие тексты «Слова о житии» Дмитрия Ивановича содержатся в Софийской I и Новгородской IV летописях. Легко заметить, что Похвала роду рязанских князей сближается с традицией Софийской I летописи, но для большей убедительности мы будем производить сравнение с обеими старшими редакциями. В результате становится очевидной близость Повести о Николе Заразском к Московскому своду 1479 г. Так, в Софийской I и Новгородской IV читается: «ратным же всегда в бранех страшен бываше», в Московском своде текст сокращен и переделан: «ратным же в бранех страшен являшеся» — и в том же виде воспроизведен в Повести о Николе. Вместо слов «к небесному присягая» (Софийская I и Новгородская IV) в Московском своде читается «к небесному приближаяся» — то же и в Повести. Фраза «и по браце совокупления тело свое чисто же соблюде» (Софийская I и Новгородская IV) в Московском своде после сокращения и перестановки слов выглядит иначе: «соблюде же и по браце тело чисто», что и запечатлелось в Повести о Николе Заразском[805].
В рассмотренном фрагменте каждая из редакций Повести имеет свои дефекты. В редакции А (301) пропущено «чисто» после слов «по браце», в Б2 (342) вместо «царство» написано «государство». Но одна ошибка свойственна только редакциям Бх и Б2, именно: в фразе «честь и славу от всего мира приимаста» указанные редакции опускают слова «и славу». Это является еще одним свидетельством существования у Бх и Б2 общего протографа.
Заключительный эпизод Повести — о вокняжении в Рязани Ингваря Ингоревича—также основан на летописном известии (1238 г.):
Редакция Б2 | Московский свод 1479 г. |
Благоверный великий князь Ингаварь Ингоревичь . приде во град Резань и сяде на столе отца своего великого князя Ингоря Святославича. И обнови землю Резанскую, и церькви постави, и монастыри согради, и пришелцы утеши, и люди многи собра. И бысть радость крестьяном, их же избави Бог рукою своею кърепкою от безбожных тотар. Князь великий Ингеварь Ингоревичь отпусти кир Михаила на отца его отчину, на Пронеск, Всеволода Пронского (321). | Ярослав же, сын великого князя Всеволода Юрьевича, пришед седе на столи в Володимери. И обнови землю Суждальскую и церкви очистив от трупия мертых и кости их съхранив, и пришелци утеши, и люди многи собра. И бысть радость велика християном, их же избави Бог рукою своею крепкою от безбожных татар. Тогда же Ярослав даст брату своему Святославу Суздаль, а другому дасть брату Иоану Стародуб[806]. |
Фрагмент имеет ближайшие параллели именно с Московским сводом 1479 г., потому что в Новгородско–Софийских летописях известие вообще отсутствует, а в Московский свод оно проникло из Троицкой (но в самой Троицкой летописи, судя по Лаврентьевской, текст имел отличия[807]).
Сравнение Повести с выявленным летописным источником показывает, что наибольшее количество искажений в тексте рассмотренного фрагмента имеется в редакции А (301): пропущено имя Ингваря Ингоревича, в словах «люди многи» опущено «многи», вместо «тотар» написано «зловернаго царя Батыя».
Итак, в результате сопоставлений с летописями различных традиций мы пришли к выводу, что в Повести о Николе Заразском использован Московский свод 1479 г. Этот памятник известен в трех списках: Уваровском 20—30–х годов XVI в. (ГИМ, собр. А. С. Уварова, № 1366 (40) — издан в XXV томе ПСРЛ), Эрмитажном середины XVIII в. (РНБ, Эрмитажное собр., № 416б — при издании XXV тома ПСРЛ по нему восполнены тексты утраченных листов Уваровского списка), Архивский конца XVII — начала XVIII в. (РГАДА, ф. 181 (Собр. МГАМИД), № 20 — так называемая Ростовская летопись), в котором текст Московского свода соединен с летописью Дубровского (доходящей до 1539 г.) и местами выправлен по Никоновской летописи[808]. Источник Повести о Николе вряд ли может быть сближен с Уваровским списком, пропуски и искажения которого нам пришлось в процессе анализа исправлять по другим спискам, и тем более с очень поздней Эрмитажной рукописью, в которой ошибочных чтений еще больше. А вот с Архивским списком параллели в Повести о Николе действительно находятся. Первый такой признак обнаруживается в рассказе о крещении князя Владимира. Во всех летописях современные Владимиру византийские императоры называются «цари Василий и Константин». В Архивском списке (под влиянием Никоновской летописи) цари названы «греческими» и добавлено, что они являются сыновьями царя Романа, внуками Константина Багрянородного, правнуками Льва Премудрого (Арх., № 20, л. 37)[809]. Эти сведения заимствованы из статьи «Царие, царьствующии в Констянтине граде, православнии же и еретици», которая, кстати, находится среди вводых статей Никоновской летописи. В Повести о Николе (282) императоры Василий и Константин также названы «греческими», затем в результате обращения к статье «Царие царьствующии» раскрыто прозвище Багрянородного — «Порфирогенит», переданное в разговорной огласовке — «Парфиенитос». Другое сближение с Архивским списком, вернее, с его протографом наблюдается при описании разорения Рязани: «и не бе в ней ничто благо видети, токмо дым, и земля, и пепел» (317). «Дым и земля» читаются в Московском своде (и Софийской I), в Новгородской IV еще добавлено — «персть, прах и пепел». Таким образом, в Повести слились чтения Московского свода и Новгородской IV летописи, а эти источники как раз и скомпилированы в Архивском списке. Данное замечание, правда, ослабляется тем обстоятельством, что в Архивском списке Повесть о разорении Москвы Тохтамышем передана по Новгородской IV летописи и в таком виде влиять на Повесть о Николе Заразском явно не могла. Поэтому можно только осторожно предположить, что составитель Повести, вероятно, имел возможность пользоваться такими источниками, как Никоновская летопись, Московский свод 1479 г. и Новгородский свод 1539 г. (летопись Дубровского) в то время, когда они еще не были объединены в одном памятнике, — а это было возможно только в период правления митрополита Макария (1542—1563).
Но и открытие того бесспорного факта, что Московский свод 1479 г. являлся источником Повести о Николе Заразском, уже дает многое для решения проблемы происхождения Повести. Во–первых, отсюда следует, что Повесть о Николе не могла возникнуть ранее конца XV в. Следует, впрочем, заметить, что написание имени князя Александра Ярославича с прозвищем «Невский» (во всех редакциях Повести) свидетельствет о еще более позднем времени возникновения Повести: на официальном уровне Александр Ярославич назван «Невским» впервые в Никоновской летописи (под 6800 и 6903 г.) — т. е. только в конце 20–х годов XVI в.; но широкое распространение прозвище «Невский» получило лишь после канонизации князя Александра Ярославича в конце 40–х годов XVI в. Учитывая данное обстоятельство, приходим к выводу, что Повесть о Николе Заразском не могла быть составлена ранее середины XVI в.
Во–вторых, мы получили строгое текстологическое обоснование схемы взаимоотношения редакций Повести: редакции Бх и Б2 восходят к одному протографу (редакции Б), в котором, наравне с редакцией А (и независимо от нее), отразился оригинал Повести. В–третьих, использование в обеих частях Повести однородного летописного источника, более того, наличие в первой части фразы из плача Ингваря (переделанного из плача княгини Евдокии) — свидетельствуют об одновременном создании обеих частей памятника и их принадлежности одному автору. Впрочем, на последнем тезисе следует остановиться подробнее.
Не приходится сомневаться, что доминирующей темой Повести является прославление местночтимой иконы св. Николая Чудотворца. Первая часть Повести целиком отвечает этой главной цели. Корсунская икона с самого начала объявляется «чудотворной». Ее значительность определяется такими фактами, как соседство с корсунской церковью апостола Иакова, в которой принял крещение святой князь Владимир Святославич, и с «красной полатой», предназначенной для пиров византийских императоров. Перенос иконы в Рязанскую землю предопределен «великим святителем» Николаем Чудотворцем с характерным напутствием: «Тамо хощу быти, и чюдеса творити, и место прославити». Чудотворения от иконы начинают проявляться еще в Корсуне (исцеление ослепшего Евстафия), во время же путешествия образ Николы «нача великие чюдеса творити», а в Новгороде исцелил тяжело заболевшую жену Евстафия. Уведав о «великих и преславных чюдесах», спешит поклониться иконе рязанский князь Юрий Ингоревич. Основание Никольского храма в Рязанской земле окружено ореолом значительности: его строит рязанский великий князь Юрий и освящает местный епископ Евфросин. Внесение в Повесть легенды о Федоре и царевне Евпраксии очевидным образом преследует цель осмыслить название «Заразской» иконы и самого места нахождения храма. Во второй части Повести, несмотря на ее преимущественно воинский характер, тема Заразской иконы и церкви постоянно находится в поле внимания автора. Рассказ начинается с того, что описываемые события происходят в 12–е лето «по принесении чюдотворного Николина образа ис Корсуня». Вновь повторяется легенда о смерти князя Федора и царевны Евпраксии. Перед сражением рязанские князья молятся в городском соборе «великому чюдотворцу Николе». В конце Повести рассказывается о захоронении Федора, Евпраксии и Ивана Постника у «великого чюдотворца Николы Корсунского» и вновь объясняется, почему икона называется Заразской. А завершается Повесть родословным перечнем служителей «великого чюдотворца Николы Заразского»[810] — окончательно раскрывающим основную идею произведения и среду, из которой вышел его автор.
Род никольских попов, начинающийся именами Евстафия и его сына, второго Евстафия, очевидным образом связан с первой частю, где названы те же лица. Вместе с тем, несмотря на крайнюю лаконичность перечня служителей церкви Николы Заразского, в нем обнаруживается достаточно редкий лексический элемент, соотвествующий как раз воинскому сюжету второй части Повести: в родословном перечне утверждается, что потомки Евстафия служили 335 лет «непременно» (321), а в эпизоде об осаде Рязани татарами рассказывается, что защитники города бились также «непременно»[811] (в отличие от Батыева войска, которое «переменяшеся»). Вообще язык обех частей Повести один и тот же, несмотря на различие тематики. В первой части Евстафий «нача ужасатися», а потом «скорбети и плакатися», во второй части уже Батый «нача велми скръбети и ужасатися», Юрий же «нача плакатися», а Ингварь «плачася безпрестано». В первой части Федор «испущал слезы от очию, яко струю», во второй части у Ингваря «слезы от очию, яко поток течаше». «Великий чюдотворец Никола Корсунский» называется так и в первой части, и во второй, и в перечне служителей Никольской церкви. В обеих частях Батый непременно фигурирует как «безбожный царь», Евпраксия — «царска рода», Федор — «благоверный», а храм Николы воздвигнут в некоей «области». Описание самоубийства Евпраксии в двух частях вообще доходит местами до полного тождества:
Первая часть | Вторая часть |
Убиен бысть благоверный князь Федор Юрьевич Резанский от безбожнаго царя Батыа на реке на Воронежи. И услыша благоверная княгиня Еупраксеа царевна убиение господина своего блаженаго князя Федора Юрьевичя, и абие ринуся ис превысокаго храма своего и сыном своим со князем Иваном Федоровичем, и заразишася до смерти. И принесоша тело блаженаго князя Федора Юрьевича во область его к великому чюдотворцу Николе Корсунскому, и положиша, и его благоверную княгиню Еупраксею царевну, и сына их Ивана Федоровича во едином месте, и поставиша над ними кресты камены. И от сея вины да зовется великий чюдотворець Николае Зараский, яко благовернаа княгиня Еупраксеа с сыном князем Иваном сама себе зарази (287). | Князь Федор Юрьевич прииде на реку на Воронеже к царю Батыю … Безбожный царь Батый . повеле вскоре убити благовернаго князя Федора Юрьевича (288—289). Благовергая княгиня Еупраксеа стоаше в превысоком храме своем и и держа любезное чадо свое князя Ивана Федоровича, и услыша таковыа смертоносныя глаголы, и горести исполнены, и абие ринуся из превысокаго храма своего сыном своим со князем Иваном на среду земли, и заразися до смерти (289). Поиде же князь Ингварь Ингоревичь на реку на Воронеж, иде убьен бысть князь Федор Юрьевич Резанской, и взя честное тело его, и плакася над ним на долг час. И принесе во область его к великому чюдотворцу Николе Корсунскому, и его благоверъную княгиню Еупраксею, и сына их князя Ивана Федоровича Посника, и положиша их во едином месте. И поставиша над ними кресты камены. И от сея вины да зовется великий чюдотворець Николае Заразский, яко благоверная княгиня Еупраксеа и сыном своим князем Иваном сама себе зарази (300). |
Подводя итоги нашему исследованию, приходим к выводу, что Повесть о Николе Заразском — произведение единое по своему замыслу, языковым особенностям и использованным источникам. Все части памятника написаны в одно время и одним автором, объединены общей идеей прославления местных святынь. Данный вывод распространяется и на заключающий Повесть «Род поповский Николы чюдотворца Зараского», первоначальный вид которого читается в редакции Бх. Как подмечено выше, фраза о 335 годах «непременного» служения рода Евстафия Корсунского написана в манере составителя всей Повести — а это приводит к признанию, что текст Повести вместе с Родословным перечнем создан в 1560 г. (1225 + 335 = 1560). Это заключение проверим теперь на текстологической стемме списков и редакций Повести о Николе Заразском.
Рассмотрим сначала редакцию Бх (см. Рис. 11). Характеристику основного ствола графического дерева определяют древнейший список Пог., № 1594 и списки Увар., № 16, Пог., № 1442, Барс., № 940 — все они сопровождаются перечнем служителей, доведенным до протопопа Ивана и содержащим фразу о 335 годах служения Корсунского рода. К этому же стволу восходит редакция иерея Симеона, в которой перечень продолжен, а число лет «непременного» служения увеличено до 389, что свидетельствует о составлении редакции в 1614 г. Боковая ветвь, представленная списком Арх., К. 51, «Рода поповского» не содержит — и это сделано сознательно, потому что в Арх., К. 51 после окончания текста приписаны слова: «и ныне и присно и во веки веком, аминь». Таким образом, с полным основанием можно считать, что оригинал редакции Бх содержал роспись никольских попов от Евстафия до протопопа Ивана с указанием на 335 лет их служения.
В редакции Б2 перечень никольских священников также доведен до протопопа Ивана, но несколько отредактирован, в частности в нем опущена фраза о количестве лет непрерывного служения, а сам перечень вставлен после первой части Повести. Во всех основных звеньях стеммы редакции Б2 представлены списки с такого вида перечнем, в том числе его содержит и древнейший список Пог., № 643, изготовленный около 1562 г. Следовательно, перечень описанного вида сопровождал и оригинал редакции Б2.
Поскольку редакции Бх и Б2 восходят к общему источнику, редакции Б, то создавшуюся ситуацию легче всего объяснить следующим образом: редакция Б содержала перечень никольских священников до протопопа Ивана с указанием на 335 лет служения их рода, редакция Бх воспроизвела перечень полностью, а Б2 — с опущением количества лет. Если встать на формальную точку зрения, то можно предположить, что перечень редакции Б составлен ранее 1560 г., указание на который содержит редакция Бх. Но и в таком случае редакция Б не могла быть намного старше редакции Бх, так как перечень священников в Бх и Б2 одинаково заканчивается именем протопопа Ивана Вислоуха, который упоминается в источниках с 1560 по 1578 г. (см. выше). Чтобы прояснить положение, обратимся к рассмотрению редакции А.
Списки первоначального вида редакции А по разным причинам не воспроизвели перечень никольских служителей (в Вол., № 523 окончание Повести пришлось на конец тетради, в других списках отразились лишь отдельные эпизоды из Повести, и их составители, по–видимому, не были заинтересованы в увековечивании рода никольских попов). Но большинство списков восходит к особой переработке памятника, в которой родословие никольских священников пополнилось сыном Ивана Вислоуха — Петром, хотя сведение о 335 годах служения рода сохранилось.
Поскольку редакции А и Б, как было выяснено, независимо отражают один оригинал, то становится очевидным, что этот оригинал должен представлять собой Повесть с приложенным перечнем священников церкви Николы Заразского, доведенным до протопопа Ивана Вислоуха и сопровождавшимся указанием на 335 лет их непрерывного служения после перенесения иконы из Корсуня на Рязань. Поскольку последнее произошло в 1225 г., то получаем год составления всей Повести о Николе Заразском — 1560 г.
К созданию в 1560 г. Повести о Николе определенно был причастен клир Никольской церкви: об этом свидетельствуют доминирующая в памятнике идея прославления местной чудотворной иконы и стремление увековечить род служителей Николы Заразского. О «поповском роде» никольских священников следует поговорить особо. Упоминания в первой части Повести родоначальника семейства Евстафия, его жены Феодосии и сына Евстафия второго очень напоминают записи Синодика, который должен был вестись при церкви Николы Заразского. По–видимому, без всяких натяжек можно признать, что все имена, приведенные в родословном перечне никольских священников, извлечены из Синодика Никольского собора. Правда, характер синодичных записей не всегда позволяет в точности расшифровать семейные отношения лиц, внесенных в поминание. Пропуски и дефекты чувствуются и в Родословии никольских попов. В этом Родословии перечислены 9 поколений на протяжении 335 лет. На самом деле хронологические рамки следует расширить. Первый Евстафий упомянут под 1225 г. уже в сане иерея, кроме того, он был женат и имел сына. По этим признакам, Евстафий должен был родиться в 90–х годах XII в. Последним в перечне значится протопоп Иван, но он жил, судя по показаниям источников, еще в 1578 г. На протяжении от конца XII в. до времени Ивана Грозного, например, в росписи московской княжеской династии значится 11 поколений (от Ярослава Всеволодовича до Ивана Грозного), а в родословном перечне никольских попов — только 9. Не увязываются эти данные и с известным наблюдением С. Б. Веселовского, что в средневековой Руси в течение столетия сменялось 3—4 поколения.
В конце родословного перечня никольских попов читается загадочная фраза: «Се написа Еустафей вторый, Еустафьев сын Корсунскаго, на паметь последнему роду своему». Этому Евстафию приписывают иногда авторство в отношении всей Повести о Николе Заразском или только первой ее части. Но Повесть, судя по источникам, языку и содержащимся в ней хронологическим приметам, написана в 1560 г. и никакого более раннего протографа не имела. Единственное, что можно было бы признать авторским вкладом второго Евстафия, — это вписание в Синодик имен своих родителей с кратким упоминанием об истории перенесения иконы[812]. Подлинным же автором Повести о Николе Заразском являлся священник Никольского храма, работавший в 1560 г. Поскольку составление такого произведения никак не могло обойтись без участия главы клира, то решаемся приписать авторство Повести самому протопопу церкви Николы Заразского Ивану Вислоуху, учитывая еще и то обстоятельство, что его именем заканчивалась роспись «Рода поповского Николы чудотворца Заразского».
Установление даты (1560 г.) написания Повести о Николе Заразском позволяет связать ее содержание с событиями того времени. Упоминание Кеси в качестве места высадки Евстафия наверняка перекликается с эпизодами начавшейся в 1558 г. Ливонской войны. После падения Дерпта и Нарвы главной целью правительства Ивана Грозного являлся захват Кеси (Вендена) и Риги — важнейших с экономической и военной точек зрения городов, резиденций магистра Ливонского ордена. Показательны в этом смысле операции царских воевод. В январе 1559 г. русский отряд в 18000 человек из Дерпта направился к Вендену и Эрмесу, дошел до Западной Двины и все опустошил на своем пути. В феврале новые силы вторглись в Ливонию, повоевали «Кеские места» и дошли до самой Риги. В 1560 г. Ливония находилась на грани катастрофы: в результате нового вторжения русских пал важный стратегический пункт Мариенбург, а в августе взят Феллин — лучшая крепость Ливонии; после этого три отряда двинулись снова к Кеси (Вендену), Вольмару и Вейсенштейну[813].
С другой стороны, в эти же годы резко возрастает значение культа св. Николая Чудотворца, что не могло не являться дополнительным толчком для написания Повести о Николе Заразском. Напомним факты. 29 июня 1555 г. Москва встречала образ св. Николы Великорецкого, от которого по пути «многи исцеления быша» (так же описывался «путь» Николы Корсунского). Исцеления и чудеса «от образа великого чюдотворца Николы» (та же терминология и в Повести) продолжались далее, «по вся дни». Икона оставалась в Москве более года, ее поновляли сам митрополит Макарий и царский духовник Благовещенский протопоп Андрей. Царь велел воздвигнуть деревянную церковь во имя Николы Великорецкого, а «новонаписанный» образ чудотворца был поставлен в приделе храма Василия Блаженного[814]. Другое чудо св. Николы произошло в мае 1558 г. при взятии русскими войсками Ругодива (Нарвы): Николин образ и икону Богоматери извлекли из пламени «ничем не врежены», и после этого пожар стал стихать[815]. В августе обе иконы по распоряжению Новгородского архиепископа Пимена были принесены в Москву, где их торжественно встречали царь и весь Освященный собор[816]. В январе 1559 г. уже на южных рубежах, в Дедилове, произошло новое чудо св. Николы, на этот раз имевшее воинскую направленность. Пономарю открылось видение: городские ворота сами отворились, и въехал «светлообразный муж» на коне, назвавшись Николаем Чудотворцем и обещая защиту от «поганых бусурман». Затем «светлообразный» исчез в церкви, которая тут же наполнилась «светом велиим»[817].