Утром проснулась рано. Петухи голосили так, что ни один будильник с ними не сравнится. Кнопку «Повторить через 5 минут» на них тоже пока еще не предусмотрели. Пришлось вставать.
В доме было тихо. Велизар, наверное, еще спал. Не видно было и Анчутку.
Я подошла к печи — кофе бы сварить и яичницу пожарить. Уверена, что о кофе здесь еще и не слышали, а вот про яичницу можно было и подумать — воодушевленное рассветом кудахтанье кур слышалось даже в доме.
Как включать печь, я понятия не имела. Нет, я, конечно, не совсем отсталая жертва прогресса, но все мои познания ограничивались двумя пунктами: 1. Поджечь в печи дрова. 2. Радоваться.
С самого пробуждения я была полна энтузиазма приносить добро в этот мир, но энтузиазм этот угасал с тем, как понимала, что ничего не понимаю. Сейчас бы загуглить информацию об элементарных для местных людей вещах. Но увы, мировой разум ещё не объединился в единую сеть, и доступа к чужим познаниям у меня не было.
— О, Баженка, ты проснулась! — воскликнул появившийся из ниоткуда Анчутка. Я уныло смотрела на печь, но перевела взгляд на жизнерадостного беса. — Да ты что, как неродная. Доставай кашу-то.
И сам схватил ухват и вытащил из печи небольшой горшочек. В нем и правда была каша. Она не шла ни в какое сравнение с предложенной накануне пищей. Ароматная, с мёдом и сушёными ягодами. Она примирила меня даже с отсутствием кофе. И я смогла назвать это утро добрым.
Велизар изволил встать только к обеду. Анчутка тут же накрыл на стол, который по случаю трапезы хозяина застелил вышитой скатертью. Не забыл выставить и пироги. Свои, румяные, которые, казалось, оставались такими же мягкими и горячими, как и накануне. И мой провал кулинарного искусства, который даже на вид были невкусным и засохшим. Велизар косился на них с подозрением, но попробовать не взял. Ну и ладно, обиделась я. Подумаешь.
Мужчина молчал, пережёвывая поздний завтрак и думал о своём. Я скромно сидела напротив, смотрела на него и ждала, когда он одарит меня своим вниманием. Хотелось прояснить ситуацию, как мне быть дальше. Он вроде согласился на моё шуточное предложение служить ему. Но выглядит человеком разумным, а значит договориться о чём-то с ним можно.
Ладно, согласна, что за своё спасение я ему должна. Так чего он от меня за это хочет? В идеале было бы: я ему улыбочку, а он меня отправит домой, в мой мир. Согласна даже на пригород — там уж сама как-нибудь. Ведьмак же, как сказал Анчутка. Значит чего-то, да может. Но об этом пока лучше помалкивать — мало ли, как тут к иномирянам относятся? И так уже одержимой обозвали. В моём родном мире тоже сразу бы признали ненормальной. Хорошо, если бы в дурке не закрыли.
— Так и что я должна за спасение? — я напомнила о себе и потянулась к пирожку. Конечно — к Анчуткиному. Мои не вызывали доверия даже у меня.
Велизар покосился на меня и ответил:
— Анчутке по дому помогать станешь. А как дальше — обдумаю позже, — и снова отвернулся к еде.
Спаситель мне попался немногословный. И от чего-то смотрел он на меня с раздражением. Наверное, передумал и жалеет, что забрал меня со свадьбы. Я покосилась на беса, тот с равнодушным видом пил свой травяной чай. И лишь когда ведьмак встал, засуетился, убирая посуду.
— Анчутка за старшего, — коротко приказал Велизар и вышел из дома.
— Чего это он? — я посмотрела в распахнутое окно вслед своему спасителю. Он накинул свою байкерскую куртку и скрылся за воротами.
— Так ведь по делам по своим ведьмовским, — пояснил Анчутка. — Ты, девонька, не надейся. Он все больше по лесам да по полям бродит в поисках тварей из Бездны, а не дома сидит. Не очаровать тебе его.
— Да я и не собиралась! — я резко обернулась, и почувствовала, как горит лицо. Не то, чтобы я совсем не собиралась. Может только чуть-чуть, чтоб не пропадать тут. — Чего мне делать? — я сменила тему и деловито огляделась по сторонам в поисках работы. Делать было много чего, не поймёшь, с чего начать. Вон хоть раздобыть пару листов гипсокартона, рулон обоев и прикрыть ими безобразие, названное по недоразумению стеной.
— Вот, посуду помой, — бес пододвинул ко мне стопку грязных тарелок, руша мои грандиозные замыслы по преобразованию этого отсталого мира вездесущей неумирающей бытовухой. Мне показалось, что тарелок стало раза в два больше, чем мы использовали. Но говорить ничего не стала — на то он и бес, чтобы мелко пакостить.
— А где мыть-то? — крана с горячей водой, вопреки моим желаниям, нигде чудесным образом не появилось. Про какую-нибудь даже самую захудалую посудомойку вообще молчу.
— Так вон, таз на улице, — Анчутка махнул рукой и принялся за уборку.
Я подхватила посуду и вышла. Вода в тазу была холодной, а «Фейри», отмывающего всё даже в холодной воде, нигде рядом не было. Я сжала зубы, но спорить не стала. Пока терла глиняные миски, раздумывала о том, как могу облегчить себе жизнь. Надо придумать какую-то мойку в доме, а не плескаться во дворе.
Только вернулась в дом, бес снова отправил меня на улицу — в этот раз отстирывать рубахи ведьмака. Некоторые из них были порваны и в пятнах неизвестного происхождения. Хорошо, что ткань тёмная, если что не отстирается, то и видно не будет. Может потому Велизар и носил черное, а не чтобы от чудищ прятаться.
Вот так, попала в сказку, а меня тут же озадачили стиркой портков незнакомого ведьмака. Нехорошая какая-то сказка, неправильная. Хотя меня уже накормили, напоили, спать уложили — пора отрабатывать.
Мыла тут не было, вместо него бес вручил мелкую золу, а в качестве помощницы-стиралки — деревянную палку, которую нежно назвал «рубель». Я смотрела на эту вершину инженерной мысли, которую Анчутка отрекомендовал как чудо-машину для стирки и глажки, и готова была выть от тоски. Что мне с ней делать, я не имела ни малейшего представления. Ни одной подсказки или кнопки, где переключать режим стирки на глажку и обратно, не было. Вспомнила, что стирали в любимой многими «какраньши» не в тазу, как предлагал мне бес, а в реке. Особо извращенные вспоминали порой даже о проруби. Сейчас тепло, лето. Найти прорубь будет проблематично — не сезон. А до реки сходить можно — посмотреть, как другие справляются.
— Может мне на реку сходить? — с отчаянием пискнула я, уже надеясь, что Анчутка меня выпустит, а там пусть хоть водяной утащит подальше от этого кошмара.
— Так ведь не выйти нам со двора, — ответил Анчутка, и впервые я уловила в его взгляде то ли сочувствие, то ли печаль. — Коли пошла в услужение к ведьмаку, да магическую клятву принесла, то по его закону жить станешь. А он двор свой невидимой стеной окружил. Чтобы такие, как мы, за порог не показывались, люд честной не пугали.
— Никаких клятв я не приносила, — ответила я и решительно направилась к воротам. Не чтобы к реке уйти, а проверить, прав ли Анчутка.
Ворота были обычные, деревянные на кованных металлических петлях. А рядом калитка на простом деревянном крючке. Подходя к ней, ждала, что сейчас завоет сирена, и набегут добры молодцы с дубинками, ловить нарушителей спокойствия ведьмака.
Калитка поддалась и открылась внутрь двора. Сирены не ревели. Я сделала шаг навстречу улице. Но едва подступила к самому выходу, что-то невидимое больно ударило по лбу. От боли и неожиданности попятилась назад и свалилась на землю.
— Это что ж такое? Он в плену меня держать удумал? — возмутилась я такой несправедливостью. И снова подбежала к калитке, от которой так же отлетела назад.
А Вазелин-то наш — маньяк. Запирает невинных девиц в доме, и портки стирать принуждает.
Сердце испуганно замерло — уж лучше бы замуж пошла. Но тут же вскочила и закричала:
— Спасите! Помогите! Меня удерживают насильно!
Никто из проходящих по улице людей никакого внимания на мои отчаянные крики не обратил.
— Не старайся, — Анчутка заскочил на поленницу и уставился на меня с улыбкой. — Пока мы во дворе Велизара, нас никто не видит, и не слышит. Да ежели бы и слышали — думаешь станет кто пленённой нечисти помогать?
— Я не нечисть, — возмутилась я. Руки мелко дрожали от ужаса.
— А кто тебе поверит? Ты ж вроде как одержимая, — усмехнулся бес. — Какой срок?
— Что? — я с непониманием уставилась на Анчутку.
— Сколько времени обещала служить Велизару?
Я лихорадочно вспоминала, что несла, когда сговаривала незнакомого байкера увезти меня из деревни.
— Кажется, пока он не отпустит, — ответила упавшим голосом. Что-то подсказывало: моя шутка обернулась ко мне не той стороной.
— Это как же тебя угораздило? — удивился бес. — Или правда одержимая?
— Да какая я одержимая? — и поплелась на задний двор топить свою печаль в тазу со стиркой.