Один под парусами вокруг света (с иллюстрациями)

Глава 9

Я был полон решимости собственными силами исправить повреждения, которые мне нанес сильнейший шторм, прогнавший меня на юг, к мысу Горн, после того как я уже раз прошел Магелланов пролив и вышел в Тихий океан. Поэтому когда через пролив Кокбурн я снова очутился в Магеллановом проливе, то не повернул на восток к поселку Пунта-Аренас, где мог получить всяческую помощь, а решил пользоваться любой возможностью, чтобы на ходу и во время стоянок работать иглой.

Дело шло медленно, но постепенно квадратный парус на гике увеличивался в размере и становился годным для плавания с задним нок-бензельным углом и подшитой шкаториной. Это не был лучший из всех парусов, когда-либо появлявшимся на море, но он был крепко сшит и мог выдержать сильные порывы ветра. По сообщению одного из кораблей, повстречавшегося со мной позднее, «Спрей» шел под гротом якобы улучшенной конфигурации и имел патентованный прибор для взятия рифов; все это не соответствовало действительности.

После перенесенного шторма «Спрей» на протяжении ряда дней наслаждался хорошей погодой и прошел по проливу двадцать миль, что при здешних трудных условиях я считал отличным результатом. Я подчеркиваю, что погода была хорошей на протяжении нескольких дней, но это не принесло покоя, так как все дни напролет я должен был заботиться не только о судне, но и о собственной безопасности. Все время мне угрожало нечто значительно большее, чем шторм, ибо мои преследователи, воспользовавшись благоприятной погодой, возобновили набеги. В период шторма они исчезли, так как ветер представлял огромную опасность для их неустойчивых каноэ. Теперь я ценил порывы штормового ветра как никогда раньше, хотя «Спрей» в плавании в районе мыса Горн не знал в них недостатка. Столкнувшись с необходимостью защищать собственную жизнь, я подумал о том, что если меня снова отбросит шторм и придется вновь плыть по проливу, то я от ярости стану агрессором и заставлю жителей Огненной Земли перейти к обороне. Эти мысли возникли у меня в заливе Снаг-Бей, где я отдал якорь после того, как миновал мыс Фроуард. При бледном свете раннего утра я увидел, как два каноэ крадучись вошли в ту же самую бухту, стараясь пройти незамеченными под прикрытием высокого берега. На лодках плыло много людей, вооруженных луками и копьями. После моего выстрела они повернули в сторону ручья и удалились. Опасаясь, что опять подвергнусь нападению с заросшего кустами берега, я вновь поднял паруса и решил направить «Спрей» к противоположному берегу залива, милях в шести отсюда. Но тут мне пришлось напрячь умственные способности, так как брашпиль заело и я не мог придумать, как выбрать якорь. Подняв все паруса, я повернул судно к ветру, и «Спрей» потащил за собой якорь, будто это было для него обычным делом. Помимо якоря, он поволок за собой не менее тонны водорослей, которые зацепил возле какой-то скалы. К счастью, дул сильный ветер.

Мне пришлось работать так, что кровь сочилась из пальцев, и в то же время надо было поглядывать через плечо, чтобы следить за островитянами. Если я замечал на берегу подозрительное движение, я немедленно посылал. пулю в том направлении. Ружье все время находилось у меня под рукой, и я считал, что появление кого-либо на расстоянии ружейного выстрела означает объявление, войны. Но как бы то ни было, пока что лилась только моя собственная кровь, потому что, работая второпях, я немилосердно натыкался то на какое-либо острие, то на гвоздь. Растертые мокрым канатом руки кровоточили, но все великолепно зажило, как только установилась хорошая погода и я выбрался из пролива.

Выйдя из бухты Снаг, я привел судно к ветру, исправил брашпиль, поднял якорь до клюза и закрепил его. «Спрей» продвинулся на шесть миль вперед. Решив отстояться под прикрытием высокой горы, я отдал якорь на глубине девяти сажен, невдалеке от отвесного утеса. Я назвал это место «горой эхо», так как гора отвечала на мой голос. Увидев на берегу много сухих деревьев, я решил пополнить запас топлива и съехал на берег, захватив с собой не только топор, но и ружье, с которым в последние дни не расставался. На берегу я не встретил ни одного живого существа, если не считать небольшого паука, который переехал на «Спрей» вместе с одним из бревен. Поведение этого насекомого заинтересовало меня больше, чем все окружающее. В моей каюте проживал паук такой же величины, путешествовавший со мной еще из Бостона. Это было миролюбивое и очень сообразительное существо. Паук с Огненной Земли немедленно приготовился к бою, но мой маленький бостонец сразу повалил противника, переломал ему ноги и яростно оборвал их одну за другой. После трехминутного сражения огненноземельскому пауку была уготована участь мухи.

Я принял все меры, чтобы на следующее утро после бессонной ночи возле таинственного берега снова отправиться в путь. Прежде чем выбрать якорь, я сварил кофе на большой печке, подаренной мне в Монтевидео. В том же пламени сгорели останки паука, убитого накануне моим бостонским воякой. Впоследствии одна- шотландская леди из Кейптауна, услышав о подвигах моего воинственного бостонского паука, назвала его «Брюсом».

Теперь «Спрей» шел в направлении Кофейного острова, возле которого я уже был в день моего рождения 20 февраля 1896 года. Тут я снова повстречался со штормом, заставившим меня пойти к большому острову Чарлз в поисках убежища. На обрывистом берегу острова вспыхнули сигнальные костры, и группа людей, очевидно, находившаяся здесь с момента моего первого путешествия, погрузилась в лодки, которые стали приближаться к «Спрею». Видимо, я поступил неразумно, бросив якорь возле поросшего густым лесом берега. Я дал сигналами понять, что к «Спрею» может приблизиться только одна лодка, а другие должны держаться в отдалении.

На приблизившейся ко мне лодке находились две женщины и один мужчина. Едва отплыв от берега и до самой встречи со «Спреем», они непрерывно кричали «яммершунер!». Обе женщины просили продовольствия, а мужчина угрюмо стоял на месте, как бы подчеркивая, что его ничто не интересует. Но как только я повернулся к нему спиной, чтобы достать для женщин галет, мужчина прыгнул на палубу и сказал мне на испанском жаргоне, что мы уже однажды встречались. Мне сразу показалась знакомой манера, с которой он взывал о помощи, а окладистая черная борода свидетельствовала о том, что передо мной Черный Педро, которого я уже раз видел.

— А где остальные члены экипажа? — спросил он, осматривая все вокруг и ожидая, что из каюты выскочат другие люди и поступят с ним так, как подобает с участником многих преступлений. — Недели три назад, — продолжал он, — когда вы проплывали в этих местах, я видел трех человек на борту Где остальные двое?

Не вдаваясь в подробности, я ответил, что все члены экипажа находятся здесь.

— Но я вижу, — сказал он, — что вы сами делаете всю работу… — И, покосившись на грот, он добавил: — Hombre valiente[10].

Я объяснил, что днем работаю один, а члены экипажа спят, а ночью они со свежими силами несут вахту и наблюдают за окружающим. С большим интересом я следил за хитрым и коварным негодяем, зная о нем больше, чем он мог предполагать. Впрочем, если бы меня даже и не предупредили в Пунта-Аренас, все равно я понял бы, что имею дело с величайшим злодеем. А тут одна из женщин, проявив достаточную человечность, знаками предупредила меня, чтобы я был начеку, иначе Черный Педро нанесет мне удар. Такое предупреждение было излишним, так как я с самого начала был начеку: держал в руках отличный пистолет и был готов выстрелить в любую минуту.

— В прошлый раз, когда вы плыли мимо, вы стреляли в меня, — сказал он и с какой-то теплотой добавил, что это было «muy malo»[11].

Я сделал вид, что не понимаю, и спросил:

— Вы жили раньше в Пунта-Аренас? Не так ли?

— Да… — ответил он и как бы обрадовался встреча с человеком, приехавшим из столь любимого им места.

— Вы жили в духовной миссии? — продолжал спрашивать я.

— О, да… — воскликнул он и сделал шаг вперед, словно желал обнять меня, как старого друга. Но я не разделил его чувств и заставил его отойти.

— И вы знали капитана Педро Замблиха? — продолжал я.

— Да… — ответил человек, убивший одного из родственников Замблиха. — Замблих мой большой друг!

Кстати говоря, Замблих просил меня застрелить Черного Педро при первой встрече.

Показав на мою винтовку, бандит поинтересовался количеством зарядов.

— Cuantos?[12] — спросил он.

Когда я объяснил, что ружье позволяет вести непрерывный огонь, склонность моего собеседника к разговору исчезла, и он даже сказал, что ему пора уходить. Я не стал ему мешать, дал женщинам галет и мяса и получил в обмен несколько больших кусков сала.

Даже истинный христианин не мог бы поступить лучше. Перед тем как отчалить от «Спрея», коварный Черный Педро попросил у меня коробку спичек и протянул мне конец своего копья, но я положил спички на дуло ружья, которое стреляло «непрерывно». Бандит ловко наколол копьем коробку и быстро отскочил в сторону, когда я сказал ему: «quedo»[13]. При этом слове женщины не без удовольствия рассмеялись: возможно, Черный Педро задал им с утра основательную трепку за то, что они не собрали ему достаточно устриц к завтраку. В общем мы все отлично понимали друг друга.

От острова Чарлз «Спрей» совершил переход до бухты Фортескью, где я стал на якорь под защитой высокого берега и отлично провел ночь, в то время как на открытых местах бушевал ветер. В бухте Фортескью я видел на берегу людей, но это не внушало опасений, так как при сильном ветре они вряд ли пытались бы подойти к «Спрею». Прежде чем лечь отдыхать, я на всякий случай рассыпал по палубе гвозди.

На следующий день уединение здешних мест было нарушено появлением большого парохода, ставшего на якорную стоянку. По обводам, типу и манере держаться мне было ясно, что это не латиноамериканский пароход. Я поднял свой флаг и в ответ на судне взвилось звездно-полосатое полотнище. Тем временем ветер успокоился, и местные жители направились к большому пароходу, взывая о помощи. Вскоре они подплыли к «Спрею» и пытались что-нибудь у меня выпросить, так как, по их словам, на большом пароходе им ничего не дали. Вместе с ними подплыл Черный Педро. Он обрадовался мне больше, чем родному брату, даже просил одолжить ружье, чтобы застрелить мне гванахо[14] в подарок. Я заверил его, что если бы остался еще на один день, то одолжил бы ружье, но не собираюсь здесь задерживаться.

Зато я подарил ему нож, которым пользуются бондари, и еще кое-какой инструмент, пригодный для постройки лодок, и тут же предложил ему убраться восвояси.

Под прикрытием темноты я подплыл к пароходу, который назывался «Коломбиа» и где капитаном был Гендерсон. Пароход шел из Нью-Йорка в Сан-Франциско. Отправившись на пароход, я захватил с собой все мое оружие на тот случай, если мне придется с боем пробиваться обратно. Старший помощник капитана мистер Ганнибал оказался моим давнишним приятелем, и мы вспоминали о былых днях, проведенных в Маниле, когда он был капитаном «Южного Креста», а я — «Северного Сияния». Оба судна были так же прекрасны, как их названия.

На «Коломбиа» был огромный запас свежих продуктов, и капитан отдал кое-какие распоряжения буфетчику. Помню, как этот простодушный молодой человек спросил, соглашусь ли я, помимо прочих продуктов, взять запас консервированного молока и сыра. Когда я предложил взять в уплату за продукты полученный мною в Монтевидео золотой песок, капитан зарычал подобно льву и потребовал, чтобы я убрал подальше свои ценности. Я получил массу отличной провизии.

Вернувшись на «Спрей», я застал все в отличном порядке и начал готовиться к раннему утреннему отплытию. С капитаном парохода я условился, что если он будет готов раньше меня, то просигналит гудком. Ночью я любовался на залитый электрическими огнями пароход, так резко отличавшийся от туземной лодки с разведенным на ней костром.

Утром «Спрей» был готов первым, но «Коломбиа» вскоре последовала за мной, обогнала и отсалютовала.

Спустя два-три месяца я прочитал в калифорнийской газете: «„Коломбиа“ следует считать погибшей» — идя в Панаму, «Коломбиа» разбилась о скалы возле калифорнийских берегов.

Тем временем «Спрей» боролся с ветром и течениями, столь обычными для этого пролива. Именно здесь встречаются атлантический и тихоокеанский приливы, образуя водовороты и огромные волны, которые в сочетании с порывами ветра столь опасны для каноэ и других хрупких суденышек.

В нескольких милях отсюда, на берегу, лежал дном вверх большой пароход. Проходя в этом месте, «Спрей» попал в полосу слабого ветра, который сменился, как это ни необычно для здешних мест, полным затишьем. Внезапно со всех сторон замелькали сигнальные костры, и около двадцати каноэ устремились к «Спрею». На расстоянии слышимости голоса раздались крики на смешанном с местным жаргоном испанском языке: «Amigo, yammerschooner! Anclas aqui! Bueno puerto aqui»[15]. Я не помышлял бросить якорь в их «хорошем порту», а поднял флаг и выстрелил из ружья, что они могли рассматривать как приветственный салют или как приглашение к бою. Но каноэ построились полукругом на расстоянии 80 ярдов. Они заняли оборонительную позицию, и моя попытка приблизиться означала бы смертельную опасность.

Среди этого «москитного флота» находилась корабельная шлюпка, по-видимому, являвшаяся трофеем с погибшего корабля. Шестеро мужчин гребли обломками весел: двое гребцов, стоявших в полный рост, отличались от прочих тем, что на них были высокие сапоги. Последнее обстоятельство усилило мое подозрение об ограблении ими какого-то судна и вдобавок говорило о том, что гребцы, безуспешно побывав на усыпанной гвоздями палубе «Спрея», теперь решили посетить ее вторично. Неумело орудуя веслами, они прошли вдоль пролива на расстоянии сотни ярдов от «Спрея» и делали вид, что держат курс в бухту Фортескью. Но я сразу разгадал их стратегический замысел и внимательно наблюдал за маленьким островом, лежавшим между «Спреем» и скрывшейся за ним корабельной шлюпкой. Сильный прилив тянул мое судно к острову, возле которого я рисковал разбиться о скалы из-за отсутствия якорной стоянки, где мои якорные канаты оказались бы достаточно длинными, чтобы достать до дна. Через короткое время я заметил какие-то подозрительные движения в траве на острове, носящем название Боннет-Айленд и возвышающемся на 136 футов над уровнем моря. Я сделал несколько выстрелов в направлении острова: там никто не шевелился.

Когда течение пронесло «Спрей» мимо острова, я увидел корабельную шлюпку, красноречиво свидетельствовавшую о коварных намерениях сидевших в ней людей. Неожиданно- налетевший ветер разметал каноэ в разные стороны, а «Спрей» благополучно устремился вперед.

На следующий день «Спрей», преодолевая ветер и течение, вторично стал на якорь в бухте Борджиа.

Если бы умел, я описал бы эту лунную ночь, которой любовался. Сначала небо было закрыто громадой облаков, а потом они рассеялись и стало светло почти как днем. Огромная гора отражалась, словно в зеркале, в водной глади пролива, а «Спрей» с лежавшей на воде тенью казался двумя судами. Поставив «Спрей» на якорь, я спустил на воду плоскодонку и, захватив ружье и топор, съехал на берег, где наполнил бочку пресной водой. Нигде не было никаких признаков присутствия человека, и, убедившись в этом, я бродил более часа вдоль берега. Лунный пейзаж как бы подчеркивал заброшенность места, и, дойдя до одинокой могилы, я решил дальше не ходить. На обратном пути я обнаружил место, где многие моряки, как на Голгофе, установили кресты с наименованием судов, служившие береговыми знаками. Любопытно, что один из крестов был поставлен, пароходом «Колимбия» — однотипным с повстречавшейся мне утром «Коломбией».

Я разобрал несколько названий судов и некоторые из них записал в свой дневник; остальные надписи уже нельзя было прочесть. Многие кресты сгнили и упали; многих из тех, кто установил кресты, я когда-то знал, а некоторых знаю и поныне. Кругом царил дух какого-то отчаяния, и я поспешил на «Спрей», чтобы забыться в экспедиционных хлопотах.

Ранним утром следующего дня я отплыл из бухты Борджиа и на траверзе мыса Куод встал на якорь на глубине 20 сажен. Течение в этом месте было до трех узлов. Вечером я передвинулся к бухте Л ангар, находившейся всего в нескольких милях, а наутро обнаружил обломки кораблекрушения и разный груз, выброшенный прибоем на берег. Весь день я работал, спасая груз и подымая его на «Спрей». В основном он состоял из бочек с салом и отдельных кусков сала, вывалившихся из разбитых бочек. Обнаружив бочку вина, запутавшуюся в водорослях, я позаботился о ее доставке на «Спрей». Спасенный груз я поднял на палубу при помощи гафель-гардели, прикрепленной к брашпилю. Вес некоторых бочек превышал 800 фунтов.

Людей в районе бухты Лангар не было. Во всяком случае они не успели побывать здесь после шторма, выбросившего на берег остатки кораблекрушения. Думаю, что это был тот самый шторм с 3 по 8 марта, который отбросил «Спрей» к мысу Горн. Сотни тонн водорослей были с корнем вырваны из морских глубин и образовали холм на берегу. Я измерил длину водорослей, которые нашел неповрежденными — с корнями и листьями длина их составляла 131 фут.

Вечером я наполнил бочку пресной водой, а на следующий день при благоприятной погоде пошел дальше. Далеко мне уйти не удалось, так как в одной из бухт я увидел много бочек с салом. Пришлось отдать якорь и приняться за погрузку.

Нелегкая это работа — таскать по галечному берегу бочки с салом, особенно когда идет дождь со снегом! Но я трудился до тех пор, покуда «Спрей» не был нагружен до отказа. Я — старый моряк торгового флота — предвкушал удовольствие от предстоящих барышей.

В полдень я отплыл дальше. Измазанный жиром с головы до пят, я испачкал судно от киля до клотика, но зато моя каюта, трюм и палуба были загружены бочками с салом.