Один против всех

Глава девятая
Невесту украли!

Весной две тысячи третьего в жизни Евгения Павловича Черных вновь появился Кастет, позвонил поздним апрельским вечером, потом пришел в гости, принеся с собой записку от Петьки Чистякова. Записка была оставлена на квартире Лехи Костюкова, где произошли какие-то странные события. И все было бы просто замечательно и интересно, как интересно любое приключение, произошедшее не с тобой, а с кем-нибудь другим, если бы в этой истории не был замешан Чистяков.

Петька Чистяков был из породы тех людей, что до самой смерти остаются Петьками, Васьками, Сашками. Веселый, шебутной, заводила в любой компании, не дурак выпить и ухлестнуть за девушками, он казался открытым и простым, не очень умным, но немного себе на уме, в общем, простой работяга, каких миллион на тысячу. Но когда Черных познакомился с ним поближе, а случилось это после разгульного уикенда на квартире Черных, перед ним открылось второе и главное лицо простачка-Петьки.

За годы, прошедшие после окончания школы, Чистяков стал знатоком тайнописи и всевозможных шифров, прекрасным стрелком и настоящим экспертом по оружию. Вдобавок ко всему, он овладел и рукопашным боем, получив какой-то пояс или дан в одной из элитных секций города.

И вот теперь Петька Чистяков влип в какую-то темную историю, случившуюся на квартире у Леши Костюкова. Судьба и жизнь Кастета его интересовала мало, а вот Петьку надо было вытаскивать из этих непоняток любой ценой, слишком много он знал о тайной жизни инвалида первой группы Черных.

И закрутилась, и завертелась история Господина Головы, в которой оказался замешан и старый противник Черных - Кирей со своим помощником Сергачевым, и важный милицейский полковник Исаев, и его дочурка Жанна, краткосрочная подруга Кастета, ныне - возможная Государыня вся Руси.

Все это было бы ничего, если бы не было так некстати.

Вот уже два года Евгений Павлович Черных стоял во главе партии «Русский путь», маленькой, незаметной партии, каких множество расплодилось на Руси, но ни одна из этого множества партий не имела лидера, подобного Черных.

Сейчас, по расчетам Евгения Павловича, пришла пора приступать к активным действиям на политической арене, но тут Чистяков тайком затеял играть в какую-то свою игру, появились Кастет со своей «плохой» квартирой и Кирей, стоявший у него на пути, и пришлось распутывать этот клубок и даже бежать из России. Хотя сам Черных бегством это не считал, это была вынужденная эмиграция, нет, просто поездка на отдых в Германию, родину трех кумиров Евгения Павловича Черных - Вагнера, Гете и Гитлера.

А теперь Черных был даже благодарен простофиле Кастету - в Германии Евгений Павлович познакомился с Жанной Исаевой, также имевшей на Лешу Костюкова огромный и по-женски острый зуб и, самое главное, в часовне «Орденсбурга» к нему пришел окончательный план прихода к власти - простой и безотказный, как автомат Калашникова.

* * *

Как-то, в один из тех дней, когда сон путался с явью и заключенный в холодную клетку мозг не пугался являвшихся чудовищ, привиделась ему книга, самая обычная, заурядная книга, которую он читал еще в детстве, школьником. В ней рассказывалось о Древней Руси, летописях, князьях и дружинниках, богатырях и половцах, в общем - о долгой причудливой истории Российского государства. Книга лежала перед ним раскрытая, и он мог прочитать все, каждое слово, каждую букву, и на той странице, что была раскрыта перед ним, он видел свою фамилию - Черных, а рядом с ней другую - Романов.

Когда растаял ледяной холод и на смену ему пришла головная боль, привычная и знакомая, с которой нужно было жить, потому что он обещал «вдовствующей докторессе» Саре Раушенбах держать себя в руках, и он держал себя в руках, лишь иногда позволяя себе расслабиться и окунуться в ледяной океан грез, он вспомнил про книгу и нашел ее в ближайшей библиотеке.

Книга называлась «Рассказы из русской истории», и на запомнившейся ему сто сорок пятой странице Черных прочитал несколько строк про боярина Елисея Никитича Романова по кличке Черных, состоявшего при черниговском воеводе.

Михаил Федорович Романов внезапно и таинственно исчез на несколько дней, и споспешники Романова-Черных пожелали возвести его на трон, но что-то помешало им, а вскорости и сам Михаил Федорович нашелся в глухом монастыре…

И покатилась история России по известному тракту, но все же был шанс у боярина Черных стать русским царем, и не его вина, что случилось так, а не иначе…

Вскоре Евгений Павлович Черных переменил имя и фамилию и стал именоваться Николаем Всеволодовичем Романовым и, гордо неся это имя, встал во главе «Русского пути», чтобы исправить историческую оплошность XVI века и вернуть престол династии Романовых.

Сейчас в стране сложилась самая благоприятная ситуация для политической экспансии «Русского пути» - полгода до думских выборов, еще три месяца - до президентских, самое время запускать программу «Президент», ту самую программу, которая была дарована свыше Евгению Павловичу Черных в средневековой часовне «Орденсбурген».

Простая и одновременно безумная, программа «Президент» стала любимым и самым дорогим детищем Романова-Черных.

Тогда, в полумраке часовни, Женя Черных, вернее, Николай Всеволодович Романов, увидел перед собой отречение Президента, когда полутрезвый, слишком рано начавший отмечать Новый год президент страны внезапно отказался от своей вседержавной власти в пользу малознакомого народу офицера секретной службы, а тот, как и подобает российскому офицеру, честно исполнял свой долг в течение четырех лет. Но годы прошли, приближался декабрь, и Николай Всеволодович Романов задумал повторить процедуру отречения, и на сей раз в роли преемника собирался выступить он сам.

Это была квинтэссенция программы, изящная, как неожиданный мат, находка политического гроссмейстера. Остальное - детали, техника, скучная работа, которую можно было бы доверить обычному профессионалу, но профессионалов Черных рядом с собой не видел, поэтому продумывал детали сам, педантично и тщательно, как все, за что он принимался в жизни. Пришлось отбросить эффектные ходы вроде зомбирования действующего президента - подобный трюк годится для третьесортного боевика, то же самое касается и гипноза, оставался только один ход - замена, это тоже было очевидно - если один человек, президент, не желает совершать какой-либо поступок, то вместо него это должен сделать другой человек - двойник.

- Петр, - сказал Черных своему верному оруженосцу, - срочно нужен двойник!

- Подыщем, - кивнул Чистяков и придирчиво окинул взглядом лицо и фигуру престолонаследника.

- Нужен двойник Президента, - сказал Черных, - нашего российского Президента, - уточнил он.

Только теперь Чистяков заметил разложенные повсюду красочные журналы с фотографиями Президента - на лыжах, в кругу семьи, рядом с Бушем и Шредером, в кимоно, военной форме и строгом официальном костюме…

- Срочно? - переспросил Чистяков и взял один из журналов.

- Срочно, - вздохнул Черных. - Понимаю - задача сложная, у Главного непростая внешность, что-то мы подправим пластической операцией, кстати, нет ли у тебя на примете клиники? - но двойник должен быть все-таки двойником - фигура, рост, ты понимаешь?..

- Понимаю, - ответил Петька и без разрешения сел, взял еще один журнал, потом еще, долго внимательно всматривался в лицо Главы государства, и, наконец, сказал: - Найдем… - Чистяков скромно кивнул и изготовился, потому что после редких похвал на его голову обычно изливался поток державных милостей, но на сей раз Романов-Черных был скромен:

- Приду к власти - не обижу! - только и сказал он, но так сказал, что стало ясно - не обидит. - И еще, - Черных тоже взял журнал, посмотрел в глаза Президенту, положил на место, фотографией вниз, - главное твое дело - двойник. Когда с ним разберешься, за Кастетом присмотри, я ему верю, ii…

Черных подошел к Петьке, обнял, поцеловал в щеку.

- От тебя все зависит, понял?

- Понял, - вздохнул Чистяков, - постараюсь…

И Чистяков действительно нашел человека, невероятно похожего на Президента. Для полного сходства не хватало нескольких штрихов, которые должны были сделать в «Клинике на Гагаринской» - одной из лучших клиник в стране, специализирующихся на пластической хирургии.

* * *

«Клиника на Гагаринской», куда направил меня Годунов, действительно была известна в Городе. Старинный особняк в центре Питера был окружен парком, где гуляли больные и посетители, и если больные делились на две половины - мужскую и женскую, то посетители были преимущественно мужчины, большей частью - бритоголовые крепыши с растопыренными пальцами. Вообще, атмосфера в этой клинике здорово отличалась от всех больниц, где мне до этого приходилось бывать.

Ташкентский госпиталь и клиника Бурденко, где я долечивался после ранения в Кабуле, были непохожи друг на друга, как непохожи узбек и русский, но все-таки было у них одно общее - больные и раненые, едва начав самостоятельно передвигаться по госпиталю, всеми силами стремились проникнуть на женскую половину больницы, а уж на прогулки в саду устремлялись все, кто мог и не мог, но хотел…

«На Гагаринской» мужчины и женщины гуляли отдельно, девицы со свеженарощенными бюстами пытались флиртовать с замотанными по глаза мужиками, но те, продираясь сквозь кусты, стремительно избегали их общения. Многие из перебинтованных пациентов прогуливались в сопровождении одного или двух совершенно здоровых спутников.

Я гулял один, охранять меня было некому и, надеюсь, не от кого. Первые два дня я просидел в палате, куда приходили строгие немолодые медсестры и брали все нужные для медицины анализы, на третий день меня по пустому коридору отвели в операционную, откуда я вышел уже в бинтах и получил свободу передвижения.

Через пару дней к моим одиноким прогулкам присоединился новичок. То, что это был новичок, сразу бросалось в глаза, мужчина постоянно трогал бинты, останавливался у зеркальных стекол, рассматривая свое замотанное лицо с отверстиями для глаз и рта.

- Как человек-невидимка! - сказал он, подойдя ко мне на послеобеденной прогулке.

- Что? - не сразу понял я новичка. Рот у него почти не открывался, и звуки исходили через узкую короткую щель.

- Уэллс, - сказал он и попытался улыбнуться. - Человек-невидимка, помните?

Я кивнул.

- Хорошая клиника, - не мог угомониться новичок. - Кормят хорошо!

Я снова кивнул. Кормили, действительно, хорошо, но не настолько, чтобы об этом говорить первому встречному.

- Дорогая, наверное? - добил меня новичок.

Я сказал «да» и задумался.

Человек явно не привык к нормальной пище, значит, небогат, скорее - просто беден, но лежит в дорогой клинике и сделал операцию, стоимости которой он не знает. На жертву аварии или пожара он не похож. Значит, кто-то заинтересован в том, чтобы он изменил свою внешность, и заплатил за это немалые деньги. Это уже становилось любопытным… Человек меняет свое лицо в двух случаях: когда он не хочет быть похожим на самого себя, как я, или когда он хочет быть похожим на кого-то другого. Боюсь, что это и есть случай новичка.

- Вы - местный? - спросил я его.

- Коренной питерец! - с гордостью, но с трудом произнес он. - А вы?

- Я из Карелии, - вспомнил я биографию Арво Яновича Ситтонена.

- Никогда не бывал в Карелии, - признался новичок. - Я вообще нигде не был. Но ничего, теперь-то я поезжу по свету!

Так-так, подумал я, тебе не только оплачивают операцию, но и платят деньги, чтобы ты на нее согласился.

Это уже интересно…

Кто-то осторожно тронул меня за плечо. Позади стояла медсестра.

- Прошу вас на перевязку, - сказала она.

Я кивнул на прощание новичку и пошел в процедурную.

- Еще встретимся, - сказал он мне вслед.

У меня почему-то было ощущение, что мы встретимся еще не раз.

* * *

В этот вечер в процедурной с меня сняли бинты. Добрый, похожий на кота доктор с белыми пушистыми усами погладил мое лицо, попросил улыбнуться, потом рассмеяться, еще раз погладил лицо, кивнул.

- Хорошо, - сказал он, отступил на шаг назад, посмотрел пристально, повторил: - Хорошо! Вы себя видели? - и подал зеркальце.

Свое новое лицо я видел в первый день пребывания в клинике, на экране монитора, тогда доктор поколдовал над моей фотографией и предложил мне на выбор три варианта моей будущей физиономии. Я выбрал нейтральный вариант, в котором еще мог узнать самого себя, остальные два показались мне слишком радикальными - у человека с таким лицом должна быть совсем другая жизнь…

Теперь я увидел нового себя в зеркале, и я сам себе понравился - добавилось жестокости в глазах, подчеркнутые скулы и странно выпирающий подбородок создавали впечатление непреклонного человека с железобетонной волей и стальными тросами нервов. Такое лицо было в самый раз для выполняемой мной миссии, но неужели, когда начнется мирная полоса моей жизни, придется делать еще одну операцию, изображая лицо человека с возвышенными интересами в сфере искусства?

- Понравилось? - спросил пушистый доктор.

- Нормально, - ответил я, энергично двигая губами.

- Ну и слава богу, - сказал доктор. - Переночуете у нас, а утром мы вас проводим, так сказать, в большую жизнь.

- Спасибо, доктор!

- Не за что! Удачи вам, и если что - приходите, у вас хорошее лицо, с ним легко работать…

Я кивнул головой, для бывшего боксера это был сомнительный комплимент…

* * *

Ранним утром меня проводили через пустую спящую клинику, еще раз пожелали удачи, и я остался один на немноголюдной улице. Город еще спал, прохожих почти не было, а о существовании дворников, которые в пору моей молодости в этот час уже начинали шаркать метлами по асфальту, забыли, кажется, навсегда.

Куда ехать, у меня сомнений не было - конечно, к Светлане, удивить ее своей новой мордой и возможностями отдохнувшего организма, получившего подпитку витаминами и биодобавками. Потом можно будет связаться с Романовым-Черных, озаботить его выправлением новых документов, потому что паспорт с мордой господина Совкова мне теперь решительно не подходил. Нужно еще позвонить Годунову, узнать, нет ли новостей, в общем, включаться в привычную жизненную суету.

В полупустой электричке я доехал до станции Тайцы, прошел через весь поселок, встретив лишь двух старух, одна из которых дремала на ходу, неся от державшей корову соседки бидон с парным молоком. Утро выдалось сонным, поэтому вид безлюдного участка тети Глаши меня не удивил.

Никто не обирал кусты крыжовника, не варил на зиму варенье и, самое главное, не бросался ко мне на шею с радостным щенячьим визгом.

Спят, подумал я и уже начал рисовать перед собой картину, как я влезаю в нагретую Светкину постель ну и все прочее, что за этим могло последовать.

Но дверь в дом оказалась не запертой, постель Светланы не разобранной, словно она и не ложилась этой ночью, хотя все вещи были на месте. Вещей у нее было мало, и я их все знал наперечет.

Я начал методично осматривать дом. Дом был пуст той странной пустотой, которой пугает неожиданно встреченный в океане «Летучий голландец».

На столе стоят тарелки с едва тронутой едой, в пепельницах корабля-призрака дымятся отложенные на минуту трубки, постели хранят тепло матросских тел, и одинокий башмак скользит по настилу кубрика, но - нигде ни одной живой души.

Я начал методично прочесывать участок, по всем правилам, которые преподавали мне в Рязанском училище ВДВ - разведчик должен уметь найти в лесу все, от спрятанной вещи до скрывающегося человека. В глубине сада, под ягодным кустом, я нашел пластмассовое ведро, на треть заполненное крыжовником.

Теперь окончательно стало ясно - что-то случилось, внезапное и плохое, что заставило обитательниц дома срочно бежать, бросив все свои дела. Или…

О втором варианте думать не хотелось.

Я вернулся к главному входу, сел на скамью и закурил. Мыслей в голове пока не было, были немногие факты, которые мне удалось собрать, осматривая дом и сад. Меня не было ровно десять дней, женщины могли исчезнуть в любое время, но ягоды в пластмассовом ведре были крепкими и не тронутыми плесенью, даже привычной мошкары над ними почти не было. Значит, крыжовник нарвали максимум дня два назад…

Я потушил сигарету и решил еще раз обойти сад, оставалась еще та его часть, где стояла баня. В саду никаких следов не было, а дверь бани оказалась приоткрытой, и я заглянул туда. В предбаннике, сжимая в руках двустволку, лежала тетя Глаша…

Я пощупал пульс, больше по привычке, чем надеясь услышать биение крови. Шея была холодной и неживой, пульса не было. Я попытался вспомнить, что же такое говорил нам в училище старичок-преподаватель о степени трупного окоченения, о том, как по внешнему виду покойника определить срок смерти, и что сделать, чтобы узнать, от чего человек умер.

Все эти сведения были абсолютно неприменимы в боевых условиях, где лучшим свидетельством о смерти противника является контрольный выстрел в голову, а время, когда он умер, можно отсчитать по собственным часам.

Однако курс такой был, и я тоже посетил две или три лекции. Старичок рассказывал интересные, но совершенно ненужные вещи, и понимал это сам, но говорил, что жизнь может повернуться по-всякому, а знание лишним не бывает.

Ничего из его лекций я не помнил, а если бы даже и помнил, то не знаю, что бы мне это дало. Теперь уже не было никакой разницы, вчера или позавчера убили тетю Глашу, а в том, что ее убили, сомнений не было - на левой стороне, ближе к центру груди, расплылось большое кровяное пятно. Я нагнулся и понюхал ствол ружья. Слабо пахло порохом, и один курок был спущен. Глория Викинговна пыталась отстреливаться…

- Эй, есть кто живой! - донеслось из сада. - Гла-а-ша, ты где?

Я осторожно, стараясь не шуметь, выбрался из бани и замер, прислушиваясь.

- Спят они, - сказал другой голос, - на обратном пути зайдем.

Скрипнула калитка, опять повисла мертвая тишина.

«Хоть бы комар какой пролетел», - подумал я и выглянул из-за угла дома.

Улочка была пуста, и я вышел из сада. Возвращаться в дом и вытирать отпечатки пальцев смысла не имело. Я прожил тут без малого два дня и изрядно наследил на радость криминалистам. А в том, что похитители Светланы следов не оставили, можно было не сомневаться.

На пути к станции я опять никого не встретил, бабушка с бидоном парного молока дремала на лавочке у своего дома, и ничья собака лежала в пыли поперек дороги. Ни бабушка, ни собака меня не заметили.

Я проехал одну остановку, вылез в Можайской и пошел на могилу Наташки. Кто-то положил на могилу свежие цветы и несколько дешевых конфет-карамелек.

Позвонить Сергачеву, что ли, подумал я и сел на скамейку.

Наташка на фотографии весело смеялась, но глаза у нее были грустные.

- Потеряли мы Светланку, - сказал я фотографии, - украли ее плохие люди, не уберег я ее, прости…

Наташка продолжала с укоризной смотреть на меня, и я отвернулся.

А может, это Черных, его иезуитские игры, подумал я и вытащил из кармана телефон.

- Слушаю, - вальяжно ответил голос престолонаследника.

- Кастет говорит.

- А, Лешенька, - голос стал сладок и еще более ненавистен. - Как наши дела, как операция?

- Светлана пропала! - сказал я зло. - Не твоих рук дело?

- Светлана? - удивился Черных. - Ах, эта… - Он помолчал. - Я же тебе ее вернул, чего ты от меня хочешь?

- Пропала она, пропала, ты чего не понимаешь, что ли?

- Ну пропала, - вяло сказал Черных. - Ты операцию-то сделал?

- Так, Черных, объясняю популярно, только для тебя… Почему я ввязался в эту твою байду с «Русским путем»?

- Почему? - вопрос показался ему странным. - Ради спасения России, будущего нации…

- Ради спасения Светланы и ее будущего, понял?

- Да, действительно. И чего же ты хочешь?

- Продолжаю популярно объяснять. Так как Светланы сейчас рядом со мной нет, то и резона сотрудничать с тобой я не вижу! Чао, как говорится, какао!

- Что? - закричал Черных, - что ты сказал?

«Ага, пробрало», - подумал я, а вслух произнес жестким стальным голосом, так подходящим к моему новому лицу:

- Я сказал, что не вижу смысла в нашем дальнейшем сотрудничестве.

- Нет, это я понял, а потом?

- Потом? - переспросил я. - Потом - чао-какао.

- Подожди, - голос Черных изменился, стал каким-то другим, человеческим, что ли, - подожди минутку, пожалуйста…

- Пожалуйста, - ответил я и стал ждать.

Черных у себя в Германии глубоко вздохнул, шмыгнул носом и снова замолчал. Я вытащил платок и протер Наташкину фотографию, глаза у нее стали смотреть веселее.

- Леша, ты слушаешь? У твоей Светланы вшита капсула, я тебе говорил, что ее можно активировать радиоимпульсом. Так вот, этот чип, реагирующий на радиоволны, может служить в качестве маяка, по нему можно определить, где находится субъект-носитель. Ты меня понял?

- Понял, - сказал я.

Все-таки этот Черных - голова, хоть и сволочь.

- Завтра… Нет, завтра не получится, послезавтра свяжись со мной, я переправлю в Питер датчик, по которому можно определить местонахождение носителя. Отсюда, из Германии, не получится - далеко, а в Питере, если она в Питере, точность локации до нескольких метров. Все понял? Послезавтра обязательно свяжись со мной, ты мне нужен, у нас впереди великие дела!

- Понял, - сказал я, - свяжусь, - и добавил назло Черных: - Чао тебе, какао!..

Наташка на фотографии смотрела совсем весело, я поцеловал ее в холодные эмалевые губы и бодро пошел на станцию. Нужно было думать, где провести эти два дня.