Андрей ВОРОНИН ОДИН ШАГ МЕЖДУ ЖИЗНЬЮ И СМЕРТЬЮ

Глава 1

Ветер дул третьи сутки подряд с тупым упорством, словно поставил перед собой цель сдуть город с лица земли и занести все, что от него останется, ровным слоем пыли. Задача эта была ему явно не под силу, но ветер не сдавался и продолжал дуть, вылизывая до нестерпимого блеска ярко-синее небо и сиявшую посреди этой синевы надраенную бляху солнца. Он гнал миниатюрные пылевые смерчи по тротуарам и газонам, он играл с мелким мусором, ерошил листья на деревьях, хлопал форточками и, незаметно подкравшись из-за утла, выкидывал хулиганские шутки с женскими подолами.

В узкой улочке неподалеку от центра было сравнительно тихо. Улица шла перпендикулярно направлению ветра, и сюда, в заросшее поднявшимися до третьего этажа липами и березами узкое ущелье между старыми девятиэтажными домами залетали лишь отдельные слабенькие порывы. Их хватало только на то, чтобы слегка пошевелить кроны деревьев да испортить кому-нибудь прическу, но по сравнению с тем, что творилось на основных магистралях и площадях города, это были сущие пустяки. Сидя в машине, их можно было вообще не заметить, особенно если мысли ваши были заняты чем-нибудь посущественнее метеорологии.

Как водится в больших городах, по обеим сторонам улицы стояли бесконечные ряды припаркованных автомобилей. Эти пестрые, сверкающие стеклом и полированной краской вереницы выглядели так, словно были неотъемлемым элементом дороги и стояли здесь с того самого дня, как улицу заасфальтировали.

Было начало шестого пополудни, и солнце понемногу клонилось к западу, готовясь нырнуть за крыши девятиэтажек. Тень стоявших на западной стороне улицы домов переползла дорогу, накрыла противоположный тротуар, добралась до фасадов и поднялась на высоту четвертого этажа. Окна верхних этажей пылали яростным оранжевым светом, словно во всех домах по восточной стороне одновременно случился пожар четвертой категории сложности. Наступал вечер, и те бедолаги, что были вынуждены проводить лето в городе, уже заполонили общественный транспорт, стремясь поскорее добраться до дома и выкинуть из головы дневные хлопоты. Впрочем, здесь, в тихом спальном районе, это ежевечернее оживление было незаметно. Людей на тротуарах было мало, а машин на проезжей части – и того меньше.

Одна из этих машин, неприметная серая “девятка”, медленно катилась вдоль ряда припаркованных автомобилей, мигая указателем правого поворота. Водитель, чье узкое длинное лицо было наполовину скрыто козырьком бейсбольной кепки и большими немодными темными очками, ожесточенно дымил зажатой в углу тонкогубого рта сигаретой. Он искал и не находил место для парковки. Автомобили стояли сплошной стеной, и было впору занервничать. Как раз в тот момент, когда водитель собрался разразиться длинной матерной тирадой по поводу уродов, заполонивших своими “телегами” всю Москву, стоявший у обочины старенький “опель” включил указатель левого поворота и неуклюже вырулил на проезжую часть. Водитель “девятки” удовлетворенно хмыкнул, выбросил окурок в открытое окно и виртуозно загнал машину на освободившееся место.

Он заглушил двигатель, привычно воткнул первую передачу, чтобы машина не покатилась, расслабленно откинулся на спинку сиденья и посмотрел на часы.

– Порядок, – сказал он. – Прибыли по расписанию, как поезд.

– Ну вот, – сказали сзади, – а ты боялся. “Не успеем, не успеем…” Вечно ты, Валек, трясешься как овечий хвост.

Узколицый Валек длинно сплюнул в открытое окно, поиграл желваками на скулах и зашуршал пачкой, выуживая из нее новую сигарету. Ему очень хотелось обернуться и выдать мордатому недоумку все, что он о нем думает, но он лишь презрительно промолчал, не удостоив дурака ответом.

Впрочем, дурак оценил его молчание совсем не так, как хотелось Вальку, приняв его за признание собственной правоты.

– Я же говорил, что успеем, – довольным тоном продолжал он, – а ты уже и штаны намочил. Если нервишки шалят, дома надо сидеть.

Валек стиснул зубами фильтр сигареты и побарабанил пальцами по рулевому колесу, чтобы успокоиться. Сидевший рядом с ним гладко выбритый коренастый крепыш лет тридцати пяти с аккуратной стрижкой и приметным шрамом на подбородке обернулся и вперил в разговорчивого пассажира холодный неприветливый взгляд настороженных карих глаз. Разговорчивый сразу сник под этим тяжелым взглядом и захлопнул открывшийся было для очередной глупости рот. Человек со шрамом некоторое время брезгливо разглядывал его, затем удовлетворенно кивнул и сел ровно.

– Не пойму, чего вы взъелись, – после томительной паузы осторожно сказал разговорчивый. У него было широкое мясистое лицо с коротким вздернутым носом, маленьким красногубым ртом и близко посаженными бледно-голубыми глазами. Свои светло-русые волосы он стриг ежиком, но к его физиономии гораздо больше подошли бы какие-нибудь кудряшки, а еще лучше – стрижка “под горшок”. – Прямо товарищеский суд какой-то, – продолжал он, ободренный всеобщим молчанием. – Подумаешь, на пять минут задержался…

– Заткнись, – сказал крепыш со шрамом на подбородке. – Скажи Вальку спасибо, что вовремя добрались, иначе бы я тебя, урода, голыми руками задушил.., как Дездемону, понял?

– Так я чего? Я ж не виноват, что у меня брюхо скрутило!

– Нервишки, Мудя, – ехидно вставил сидевший рядом с ним бритый наголо парень в пестрой летней рубашке. У него был острый, вытянутый вперед профиль и большой смешливый рот с великолепной коллекцией белых зубов. – От этого и медвежья болезнь. Советую потратить гонорар на памперсы.

– За “Мудю” и ответить можно, – мгновенно рассвирепев, повернулся к нему Мудя.

– Ответить – не проблема, – лениво откликнулся бритоголовый. – Вот только вряд ли это тебе понравится”. Мудя.

– Вот козлы, – негромко выругался Валек и поправил на переносице темные очки.

– Тихо, уроды, – не оборачиваясь, приказал человек со шрамом на подбородке. – Тихо, или я вас сам утихомирю.

– Так а чего он, в натуре? Какой я ему Мудя? Чего он гонит? Ну вот ты скажи, Стас: на хрена на корешей гнать?

– Он не гонит, – равнодушно ответил Стас. – Он тебя называет. Мудя ты и есть, и будешь Мудей, пока до тебя не дойдет, что дело важнее твоего брюха. А если не дойдет, пойдешь обратно на рынок лохотрон крутить.

Мудя обиженно пожевал губами, несколько раз моргнул блеклыми глазками, но решил, что лучше промолчать. В конце концов, он действительно опоздал. Это было первое настоящее дело, на которое его взяли, и перспектива вернуться в ряды лохотронщиков его не прельщала – его круглая физиономия уже примелькалась на всех столичных рынках, а свойственная ему манера кидать партнеров по бизнесу непременно привела бы к крупным неприятностям, если бы не Стас, по неизвестной пока причине выделивший Мудю из пестрой рыночной компании и предложивший ему сотрудничество и покровительство.

– Ты не обижайся, Николай, – продолжал между тем Стас, обращаясь к Муде. – Если хочешь заниматься настоящим делом и получать настоящие бабки, привыкай к дисциплине. В каждой игре свои правила, и тот, кто их нарушает, обязательно остается в проигрыше. Чем крупнее ставка, тем больше проигрыш. Люди нашей профессии бывают старыми. Иногда они бывают глупыми. Но мне что-то не приходилось встречать таких, которые были бы и старыми, и глупыми одновременно. Дураки до старости не доживают. Вот что тебе надо усвоить, Коля…

Он хотел сказать что-то еще, но тут Валек, внимательно следивший за улицей в зеркало заднего вида, предостерегающе поднял вверх руку. Стас оборвал на полуслове начатую фразу и посмотрел назад. Мудя и его бритый сосед тоже обернулись и уставились на показавшийся из-за угла похожий на картонную коробку из-под обуви микроавтобус.

Микроавтобус был бежевого цвета с широкой зеленой полосой по обоим бортам и с синей мигалкой на крыше. Борта у него были глухие, без окон, а узкие лобовые стекла больше напоминали амбразуры. Нижний угол правого стекла был срезан, и на его месте красовалась прикрытая круглой стальной заслонкой бойница. Такие же бойницы имелись в обеих дверцах, и при взгляде на эти аккуратные круглые отверстия Мудя испытал неприятный спазм в низу живота – похоже, его сосед был прав, говоря о медвежьей болезни.

Разглядывая неторопливо катившийся банковский броневик марки “рено”, Мудя подумал, что, возможно, для него лучше бы отсидеть пару лет за лохотронные проделки, чем подставлять голову под пули. Покойнику все равно, за какую сумму ему всадили свинцовую пилюлю в брюхо. И потом, что за дикая мысль: нападать на инкассаторский броневик прямо среди бела дня и при большом стечении народа? Надо было совсем выжить из ума, чтобы согласиться на такое…

Его размышления были прерваны ощутимым толчком под ребра. Мудя обернулся и увидел, что его бритоголовый сосед распустил “молнию” большой спортивной сумки, стоявшей на сиденье между ними. На голове у него уже красовалась трикотажная маска из тех, что так любят носить омоновцы, а другую такую же он протягивал Муде. Серые глаза бритоголового смотрели сквозь прорези маски холодно и требовательно. В них таилась недвусмысленная угроза. Мудя понял, что менять решение поздно, и со вздохом натянул на голову черный трикотажный “презерватив”. В руку ему сунули укороченный милицейский автомат, и он передернул затвор, борясь с ощущением нереальности происходящего.

Стас, оказывается, уже тоже надел маску. В руке у него тускло поблескивал вороненым стволом большой автоматический пистолет. Мудя подумал, что все это ерунда и детские игрушки. Пистолет и даже автомат способны продырявить шины броневика. Машина остановится. Но что дальше? Инкассаторы могут спокойно сидеть в своем сейфе на колесах и ждать прибытия ментов, которые, конечно же, не замедлят явиться на звуки пальбы…

Бритоголовый сосед Муди снова запустил руку в сумку и извлек оттуда толстую трубу гранатомета. Лица его было не разглядеть под маской, но глаза в неровных прорезях слегка сощурились и потеплели, и Мудя готов был поклясться, что бритоголовый улыбается. От этой невидимой улыбки Мудю бросило в дрожь, и он изо всех сил стиснул зубы, чтобы не стучать ими.

Броневик поравнялся со стоявшей у бровки тротуара “девяткой”. Мудя как во сне потянулся к дверной ручке, но сосед удержал его на месте, крепко ухватив за плечо. Пальцы у него были твердые, как стальная арматура, и Мудя подчинился этому безмолвному приказу.

– Нервы, Мудя, – негромко повторил бритоголовый. – Нервишки.

Броневик проехал мимо и вдруг резко остановился, потому что из какого-то бокового проезда, которого Мудя даже не заметил, задним ходом выполз автофургон с рекламой бульонных кубиков на борту, два раза дернулся и заглох, совершенно перегородив дорогу.

– Пора, – коротко бросил Стас, и Мудя, не чуя под собой ног, выбрался из машины, с завистью заметив, что сидевший за рулем Валек даже не шевельнулся.

Стоять на проезжей части с автоматом в руке и с дурацкой маской на физиономии было неловко, словно они ни с того ни с сего затеяли здесь какую-то глупую и совершенно несвоевременную игру. Но тут бритоголовый плавным движением поднял гранатомет, на мгновение замер, целясь, и нажал на спуск.

Граната прочертила в воздухе короткий дымный след и ударила в правую дверцу броневика. Бритоголовый и Стас присели. Растерявшийся Мудя остался стоять столбом посреди проезжей части, неловко сжимая автомат в руках, и опомнился только тогда, когда граната взорвалась с диким грохотом. Тугая волна горячего воздуха ощутимо толкнула его в грудь, во все стороны шарахнули осколки стекла и куски рваного, исковерканного железа, что-то с визгом и скрежетом полоснуло по асфальту у самых его ног, броневик тяжело подпрыгнул и осел. На месте передней дверцы зияла дыра, из которой валил густой желтоватый дым. Где-то неподалеку отчаянно завизжала какая-то женщина, и по всей улице на разные голоса заулюлюкали сигнализации припаркованных вдоль тротуара автомобилей.

Из кабины броневика вместе с клубами дыма медленно вывалился какой-то лохматый тюк, и, когда он распластался на мостовой, обильно пачкая ее красным, Мудя решил, что это труп инкассатора. Он вышел из ступора и бросился к броневику. Дело было, можно сказать, сделано, оставалось только погрузить мешки и сделать ноги. Так ему и говорили: твое дело – погрузить мешки, об остальном не беспокойся… А он-то, дурак, не верил! Нет, это серьезные ребята, и спасибо Стасу, что подобрал и приставил к настоящему делу… Так жить можно, это вам не лохотрон!

Он услышал предостерегающий окрик Стаса и очухался окончательно – как раз вовремя, чтобы нырнуть под прикрытие светло-бежевого бронированного борта. Бритоголовый всадил еще одну гранату в заднюю дверь броневика. Это было сделано с ювелирной точностью – так, чтобы, Боже упаси, не задеть бензобак. Дверь сорвало с петель, и она смятой жестянкой с грохотом запрыгала по асфальту.

Оглушенный Мудя вскочил на ноги и, кашляя в дыму, метнулся к заднему борту броневика. Путь в кузов был открыт. Даже если там, внутри, кто-то был, то теперь от него наверняка осталось мокрое место. На всякий случай Мудя дал короткую очередь в заполнявший кузов клубящийся дым. Дым быстро рассасывался. Мудя с огорчением заметил, что его очередь вспорола один из плотных холщовых мешков с деньгами. Впрочем, мешков было много – не то пять, не то шесть штук. Мудя запрыгнул в кузов фургона и оглянулся.

Бритоголовый уже был тут как тут, готовый принимать мешки. Стас стоял чуть дальше, между бритоголовым и “девяткой” с открытым багажником. Он держал наготове пистолет, но это была простая мера предосторожности: ни одного Бэтмена среди прохожих не нашлось.

– Живее, – долетел до Муди приглушенный маской голос бритоголового.

Мудя торопливо просунул голову и руку в ремень автомата, забросил оружие за спину и шагнул вперед, пытаясь разглядеть в дыму тело инкассатора. Его нигде не было видно. Это было удивительно, но доудивиться до конца Мудя не успел: из-за сваленных беспорядочной грудой мешков вдруг оглушительно хлопнул пистолетный выстрел. Между прорезями трикотажной маски появилось еще одно отверстие, и Мудя, не издав ни звука, спиной вперед выпал из кузова. От удара об асфальт голова его раскололась как арбуз, но это уже не имело никакого значения, поскольку он умер сразу, даже не почувствовав боли.

* * *

Бритоголового коллегу Муди звали Змеем. Разумеется, у него были имя, отчество и фамилия, а также родители, несколько десятков невест и самый настоящий паспорт гражданина России с московской пропиской. Однако звали его именно Змеем, причем так давно, что он привык считать эту кличку своим вторым именем.

Змеем его прозвали еще в пятом классе средней школы за чрезвычайно острый и ядовитый язык, сочетавшийся с хитростью и богатой фантазией. Кличка прилипла настолько крепко, что порой даже учителя, вызывая его к доске, оговаривались, смущались и поправлялись. Некоторые из них со временем перестали не только смущаться, но и поправлять себя: кличка подходила Змею идеально, да он и не возражал, видя в своем зоологическом прозвище знак признания собственных заслуг.

Там же, в школе, у Змея обнаружился еще один, совершенно неожиданный талант. Военрук терпеть не мог Змея за разговорчики в строю и постоянную насмешливую улыбку, в которую его большой рот словно сам собой складывался при первом же удобном случае, по его отношение к разболтанному девятикласснику раз и навсегда изменилось в тот день, когда Змей впервые вышел на огневую позицию с мелкашкой в руках и небрежно, почти не целясь, влепил все пять отпущенных ему пуль в самый центр бумажной мишени. “Ого”, – сказал военрук. “Ага”, – передразнил его Змей, и впервые в жизни крикливый майор Иванцов оставил без внимания нахальную выходку сопливого допризывника.

У Змея был настоящий талант в обращении с оружием Говорят, на свете бывают люди, которые от рождения способны в считанные часы освоить любой музыкальный инструмент и играть на нем не хуже любого профессионала. Змей же с юных лет любил, понимал и, более того, тонко чувствовал стрелковое оружие. Посланная им пуля всегда попадала именно в то место, в которое он хотел ее положить. Для него это было так же просто и естественно, как ткнуть в мишень указательным пальцем, и он не понимал, как можно промахнуться, стреляя из дробовика или автомата.., да хотя бы и из рогатки, коли уж на то пошло.

Талант стрелка не так легко зарыть в землю, и Змей убедился в этом очень быстро. Впечатленный его достижениями майор Иванцов лично побывал в райвоенкомате, и, когда пришла пора отправляться в армию. Змей ахнуть не успел, как очутился на Кавказе, где ему дали в руки снайперскую винтовку. Это оказалось чертовски увлекательным занятием, тем более что ни в какие рукопашные Змею ходить не приходилось. Снайперские дуэли напоминали шахматные партии, из которых хитрый Змей неизменно выходил победителем, и, когда все это вдруг закончилось, он испытал чувство, близкое к настоящему разочарованию. Найти применение своему таланту на гражданке оказалось весьма сложно. Поразмыслив, Змей решил, что его призвание – профессия киллера, но оставался открытым жизненно важный вопрос: где, черт возьми, находится тот отдел кадров, который нанимает киллеров? У хитрого Змея хватило ума не лезть на рожон и не действовать в одиночку, и его терпение окупилось: вскоре его разыскал его бывший взводный лейтенант Кузнецов, отныне и навсегда ставший для него просто Стасом, и предложил работу по специальности. На кого работал сам Стас, Змей никогда не интересовался, вполне довольный своим нынешним положением. Денег у него теперь было сколько угодно, а менты стыдливо отводили глаза, когда он проезжал мимо них на своем “перше”.

Работа его заключалась в различного рода ликвидациях, но случались и дела, подобные сегодняшнему. Змей не слишком любил такие акции, предпочитая стрелять из укрытия, но кто платит, тот и заказывает музыку, а Стас платил хорошо. Кроме того, Змей решил, что участие в налетах дает ему ценный опыт, который непременно пригодится в будущем. Не вечно же ему работать на Стаса!

Когда Мудя вдруг широко взмахнул руками, словно собираясь воспарить над суетой, и кулем вывалился на асфальт из развороченного кузова банковского броневика, Змей не поверил своим глазам. Теоретически можно было предположить, что в расстрелянной из гранатомета машине мог остаться кто-то живой, но этот человек наверняка был оглушен и, скорее всего, ранен, а в руках у недоумка Муди был автомат, из которого он обстрелял кузов, прежде чем забраться вовнутрь. Что такое кузов микроавтобуса? Это просто жестяная коробка, в которой совершенно негде спрятаться. Неужели этот дебил не попал в цель с двух шагов?

Змей рванул из-за пояса джинсов пистолет. Засовывая его туда, он даже подумать не мог, что оружие пригодится ему сегодня. Все было разыграно как по нотам, оставалось только забрать деньги и слинять, если бы не чертов идиот Мудя. А ок еще обижался на свое прозвище… Жил Мудей и помер Мудей, и нечего было обижаться…

Все это он обдумывал на бегу, тенью скользя вдоль борта бронеавтомобиля с поднятым на уровень плеча пистолетом. С другой стороны к машине крался Стас, стараясь держаться вне зоны обстрела. Валек уже запустил двигатель “девятки” и обеспокоенно выглядывал из окошка. Фургон с рекламой бульонных кубиков, издав похожий на продолжительную отрыжку звук, неуклюже развернулся и укатил – он уже выполнил свою задачу. Змей на мгновение позавидовал водителю фургона – он был в безопасности, чего нельзя было сказать о них троих. С начала операции прошло не больше полутора минут, но Змею они показались вечностью. Он чувствовал, как драгоценные секунды одна за другой ускользают в небытие, а ведь их и без того было мало.

Покосившись на Стаса, он увидел, как бывший лейтенант Кузнецов сделал характерное движение рукой. Змей плашмя бросился на асфальт, прикрыв голову руками. “Совсем спятил, – подумал он. – Бабки потом метлой придется сгребать…"

Граната, лениво вращаясь, пролетела по пологой дуге и с глухим стуком упала на покрытый резиновым ковриком пол фургона. Змей зажмурился и широко открыл рот, чтобы уберечь барабанные перепонки. Внутри броневика глухо ахнуло, в доме напротив со звоном посыпались стекла, и почти в то же мгновение раздался еще один хлопок, показавшийся Змею совсем тихим по сравнению со взрывом. “Точно, спятил, – подумал он, торопливо вскакивая. – Стрелять-то зачем? Неужто по прохожим лупит?"

Поднявшись на ноги, он увидел, как Стас, прижимая к горлу окровавленные ладони, медленно опускается на колени, и понял, что стрелял не Кузнецов, Это уже было совершенно непонятно и потому страшно. Оставшийся в живых после первых двух выстрелов инкассатор теперь должен был больше походить на растерзанного одичавшими собаками зверя, чем на человека, и тем не менее он все еще был жив и отстреливался.

"Хорошо стреляет, – чувствуя, как подступает паника, подумал Змей. – Слишком хорошо, мать его. Пожалуй, плакали наши денежки. Надо рвать когти, пока цел”.

Это было разумное решение. Но для того, чтобы воплотить его в жизнь, нужно было добраться до своей машины. Это означало, что Змей должен пробежать полтора десятка метров прямо через то пространство, где уже лежали, медленно остывая, Мудя и Стас. “Шлепнет, – понял он. – Шлепнет, как таракана на подоконнике. Через полчаса буду уже в морге. Ох, мать твою, ну и влип!"

Он осторожно высунул голову из-за теплого железного борта броневика, чтобы определить, где прячется противник, и немедленно с противоположной стороны машины раздался выстрел. Змей молниеносно одернул голову до того, как инкассатор пальнул из своего укрытия, но пуля все равно оцарапала ему щеку.

– Сука! – взвизгнул Змей, ничком бросился на дорогу и трижды быстро выстрелил в пространство под днищем фургона, надеясь ранить прятавшегося с другой стороны машины инкассатора в ноги.

Никаких ног там не оказалось. Одна из трех выпущенных Змеем пуль продырявила колесо, и броневик тяжело осел на левую сторону. Змей почувствовал, что эта игра ему порядком надоела. Он настолько привык выигрывать всегда и везде, что это стало для него одним из непреложных правил любой игры. Но теперешний его партнер играл не по правилам – он не желал признавать превосходство Змея в чем бы то ни было, и впервые в жизни Змей растерялся. Впервые он понял, что остроносая пуля в свинцовой рубашке вполне может попасть не в чью-то, а в его собственную голову.

Как сквозь вату до него доносился многоголосый вой автомобильных клаксонов, из развороченного кузова броневика лениво выползали серые клубы дыма. Чертова консервная банка и впрямь была сделана на совесть: она никак не хотела ни разваливаться на части, ни хотя бы гореть. Сдерживая дыхание, Змей осторожно двинулся вдоль борта в сторону кабины. Теперь уже не могло быть и речи о том, чтобы захватить деньги. Нужно было убираться подобру-поздорову, но Змею почему-то казалось, что его невидимый противник пытается ему в этом помешать.

Его сердце билось в груди редкими судорожными толчками. Угол зрения вдруг уменьшился до узкого тоннеля между двумя стенами тьмы, но зато все, что находилось внутри этого тоннеля. Змей видел и воспринимал с предельной четкостью. До ближайшей из припаркованных у тротуара машин было не больше двух метров – расстояние одного стремительного прыжка, но Змей лучше кого бы то ни было знал, что пуля летит быстрее самого быстрого прыгуна.

Выстроенные вдоль улицы автомобили все еще перекликались отвратительно высокими голосами, но Змей легко различил в этом шуме скрежет коробки передач и, оглянувшись, увидел, как серая “девятка” с открытым багажником задним ходом выбирается со стоянки. Узколицый Валек рвал когти. Его можно было понять, но от этого Змею не становилось легче.

– Стой, сволочь! – надсадно заорал он и бросился к машине, с тоской ощущая, какая огромная – во всю ширину улицы – и незащищенная у него спина.

Валек круто развернул “девятку”, с грохотом задев бампером припаркованную у обочины “Волгу”, и дал полный газ. Бежавший за ним Змей не менее круто свернул к тротуару. Ему повезло: инкассатор выстрелил в него как раз в это мгновение, и пуля прошла в нескольких сантиметрах от его головы. В следующую секунду Змей кувырком перекатился через багажник вишневого “Москвича”, упал на четвереньки, больно ударившись коленом о бордюрный камень, и так, на четвереньках, нырнул за ствол ближайшего дерева. Еще одна пуля с неприятным щелчком ударила в ствол, осыпав Змея кусочками коры.

Змей поднялся на ноги и, пригибаясь, бросился бежать. Инкассатор больше не стрелял: не то Змей был ему плохо виден, не то он решил, что его задача и так выполнена. “Правильное решение, – с горькой усмешкой подумал Змей, врываясь в набитый перепуганными людьми гастроном. – Бабки он отстоял, да еще и уложил при этом двоих нападавших. Теперь этому козлу выдадут премию. Да черт с ним, с этим сумасшедшим. Не надо мне его денег, унести бы ноги…"

Покупатели шарахнулись от него в стороны. Снова завизжала какая-то баба. Не теряя времени, Змей перемахнул через прилавок, сшиб на пол кассовый аппарат, оттолкнул замешкавшуюся продавщицу и нырнул в дверь, которая вела в подсобное помещение.

Перед ним оказался длинный коридор, в конце которого маячил заслоненный какой-то темной массой дневной свет. Змей бросился на этот свет, все еще сжимая в ладони пистолет. Из двери слева высунулся какой-то мордатый тип в темно-зеленом костюме с золотыми пуговицами и кричащем галстуке поверх белоснежной рубашки – наверное, заведующий, – а справа возник амбал в грязной белой куртке и клеенчатом фартуке ниже колен. В правой руке этот громила сжимал здоровенный тесак с широким и темным, жирно лоснящимся лезвием. Змей успел разглядеть даже прилипшие к лезвию кусочки мяса. Морда у мясника была решительная и озверелая. Змей на бегу выпалил в потолок, и дорога тут же очистилась.

Он выскочил на рампу, возле которой урчал на холостых оборотах продуктовый автофургон с распахнутой настежь задней дверью. На рампе стояло несколько ящиков с кефиром, и Змей краем глаза заметил улепетывающих со всех ног грузчиков. Из кабины высунулось недоумевающее лицо водителя. Змей спрыгнул с рампы и бросился к кабине, держа перед собой направленный на водителя пистолет. Водитель буквально на глазах позеленел, сделавшись похожим на лежалый труп, и послушно выбрался из кабины, так высоко задрав руки, что это выглядело даже смешно.

Змей оттолкнул его и взобрался в кабину. Дверца захлопнулась за ним со второго раза. Он бросил пистолет на сиденье поверх каких-то накладных, воткнул передачу и резко тронул машину с места. В кузове с шумом обрушились какие-то ящики, треснуло, разбившись вдребезги, бутылочное стекло, позади матерно заорали в несколько глоток, но автофургон уже нырнул в кирпичный тоннель арки. Одна из болтающихся створок распахнутой задней двери с грохотом ударилась о стену, сорвалась с петель и упала на дорогу. Скрежетнув передним крылом о стену и своротив торчавшее на длинном кронштейне боковое зеркало, Змей вырулил на параллельную улицу и устремился прочь от места неудачного ограбления.

Дизельный грузовик неохотно набирал скорость. Глянув в уцелевшее боковое зеркало, Змей обнаружил, что его лицо все еще скрыто трикотажной маской. Он содрал с головы вязаный шлем, прихватил им лежавший на сиденье пистолет, прижал оружие к рубашке и со всей возможной тщательностью протер ствол и рукоятку, уничтожая отпечатки своих пальцев. До сих пор ему не приходилось вступать в непосредственный контакт со следственными органами, и его отпечатков не было ни в одной картотеке. Такое положение вещей вполне устраивало Змея, и он хотел, чтобы оно сохранялось впредь.

Вытерев пистолет, он снова швырнул его на сиденье, загнал машину во двор, заглушил двигатель, тщательно протер руль и рукоятку переключения передач, перевел дыхание и спокойно вылез из кабины.

На детской площадке визжала ребятня, где-то тявкала комнатная собачонка, вечерний воздух казался золотым от предзакатного солнца. Змей с лязгом захлопнул дверцу грузовика, зачем-то пнул переднее колесо, засунул руки в карманы и неторопливо зашагал прочь, слегка припадая на ушибленную ногу.

Загрузка...