Один в джунглях. Приключения в лесах Британской Гвианы и Бразилии

10. Ручей смерти

Мы решили подстрелить дикую свинью, но, углубляясь в чащу, увидели многочисленные следы тапира и его помет, поэтому решили вместо свиньи поохотиться на «лесную корову». Солнце стояло высоко, и во влажных джунглях было душно, как в оранжерее. Чарли шел по следам животного. Они привели к густым зарослям колючего кустарника, и, чтобы пробраться туда, нам нужно было бы прорубать себе путь топором. А тапир с его толстой, жесткой кожей без труда проскочил в самую чащу.

Мы все же сумели выкурить его оттуда — подожгли сухую траву вокруг зарослей. Трава была сухой лишь местами, но она ярко вспыхнула, затрещала, окутываясь клубами густого дыма. Тапир несколько раз фыркнул и выскочил из кустов — крупный самец с массивной щетинистой шеей и высоко поднятой лошадиной головой. В тот момент, когда он пересекал тропку, я быстро выстрелил. Тапир споткнулся и упал. Но он тут же поднялся, бросился к узкой речушке, и низко нависшие ветви скрыли его от нас.

Мы слышали, как он шлепает где-то поблизости, и поспешили зa ним прямо по воде. Речка была неглубокая, но идти по ее илистому дну, засыпанному прелыми листьями, было тяжело. При каждом шаге мои сапоги увязали в черной липкой массе. Отыскав удобное место, я выбрался из воды, Чарли последовал за мной, и мы шли по высокому берегу до тех пор, пока стена густого кустарника не преградила нам путь. Сквозь деревья виднелись мшистые скалы, поднимающиеся над зарослями на несколько футов.

Казалось, что нет смысла следовать за тапиром через такую чащу. Однако вода в речке была окрашена его кровью, и теперь животное совсем затихло. Я был твердо уверен, что пуля попала ему в голову, и полагал, что тапир уже мертв и лежит где-нибудь неподалеку. Мы прорубали себе путь, обходя самые густые заросли, пока не выбрались к скалам. Вскоре, несмотря на сильный шум, который мы производили, я услышал всплеск. Он, казалось, доносился прямо из-за этих каменных глыб.

— У нас будет много свежего мяса! — закричал Чарли. — Мы все-таки взяли его, хозяин!

Здесь, вокруг скал, лес был не таким густым. Солнце пробивалось сквозь, листву, и его отсветы полосами ложились на воду. Карабкаясь по стелющимся корням деревьев, мы пробрались через узкую щель между массивными глыбами, и тут Чарли вскрикнул, а я поспешил подползти к нему. Тапир лежал, распластавшись, на отлогом каменистом уступе, ведущем к небольшой илистой заводи. Темная кровь сочилась у него из раны за ухом. Он был мертв. Мухи ползали по его остекленевшим глазам и тучей вились около раны.

Послышался плеск воды. Это через заводь пробирался пятнистый олень. Вода едва доходила до его впалого живота, и по тому, как медленно он передвигался, я понял, что какая-то сила тянула его назад, — возможно, у него была сломана нога. Его широко раскрытые глаза налились кровью и застыли от боли и ужаса, а кругом в воде носились сверкающие серебряные стрелы. Пирайя! Я слышал, как щелкают их дьявольские зубы, рвущие тело беспомощного животного. Каждая капля крови, падавшая в воду, усиливала ярость хищников.

Однако олень не сдавался. Он отчаянно боролся, стараясь выбраться из воды, и шел прямо на меня. Я уже собирался выстрелить ему в голову, чтобы прекратить его страдания, но он вдруг поскользнулся и скрылся под водой. Вода закипела и забурлила, когда хищники стали крутиться и прыгать вокруг своей жертвы. Грязь и кровь смешались в этом водовороте. Но пока я посылал бессмысленные проклятия, олень собрал последние силы и вновь показался над водой. По его израненной голове струилась кровь, глаза остекленели, и сквозь свисающие полоски кожи и мяса виднелась кость.

Я выстрелил, олень упал, и совершенно обезумевшие рыбы превратили воду в кровавую пену. Они носились во все стороны, отчаянно терзая труп. Чарли не мог примириться с потерей такого количества вкусного мяса. Он прикрепил веревку к рукоятке своего мачете и метнул его так, что лезвие глубоко вошло в тушу как раз под лопаткой. Чарли вытащил на берег то, что осталось от оленя, и вместе с ним десятка два рыб, мертвой хваткой вцепившихся в труп.

Глядя, как бьются эти хищники, и как они щелкают своими страшными, огромными для их небольшого тела челюстями, я понял, почему у многих встреченных мной старателей не хватало пальцев на руках и ногах. Чарли отшвырнул этих пучеглазых рыб обратно в воду, а тех, что туда не долетели, я изрубил ножом. На Курупунге Перри рассказывал мне об одном своем приятеле, который однажды утром, ловя рыбу, выпил больше, чем надо. Он уснул, рука у него свесилась в воду, и пирайи вмиг обглодали ее до костей. Ужасная боль вывела его из оцепенения, и он увидел свою искалеченную руку. Это его так потрясло, что он стал заикой на всю жизнь.

Моя догадка оказалась верной: у оленя действительно была сломана нога. И не только сломана, но и крепко зажата капканом, какие обычно ставят индейцы. Вероятно, кровь, капавшая из головы тапира, привлекла в это место рыб, и олень был захвачен врасплох как раз в середине водоема. Чарли отрезал от его туши заднюю часть, потом заднюю часть тапира, и мы ушли с этого злосчастного ручья. Но не успел он еще скрыться из виду, как Чарли вдруг остановил меня, предостерегающе подняв руку. Мы стояли на краю чащи, и я увидел перед собой движущийся живой ковер. Черный блестящий поток переливался через поваленные деревья, листья, наросты на стволах, спускаясь в понижения и переваливая через груды камней или обтекая их с двух сторон.

Муравьи! Миллионы и миллионы муравьев. Шум от их движения был похож на громкое шуршание сухих листьев… Я наблюдал, как они приближались к мелкому ручейку, преградившему им путь. Передние остановились, в панике заметались во все стороны, но напиравшая сзади армада столкнула их в воду. Тысячи муравьев барахтались в воде, а остальные продолжали двигаться прямо по их телам, безжалостно прокладывая себе путь по этому «мосту» из трупов…

Да, муравьи были подлинными владыками джунглей. Они двигались к своей неведомой цели, неведомой по крайней мере для меня, и никакие преграды не могли остановить этого движения. Они пожирали все на своем пути, оставляя за собой широкую полосу голой земли. Там, где они прошли, не было видно ни одного ореха, ни одной ягоды, только пустая шелуха. Кое-где лежали небольшие кучки перьев, обглоданные останки птиц, змей и яичная скорлупа. Все, что попадалось им на пути, было обречено на смерть…

Это были не те маленькие муравьи, какие досаждают нам в Англии во время пикников, забираясь в одежду и пищу, а настоящие гиганты длиной больше двух дюймов. Они отличались замечательной дисциплиной. Это была не просто орда опустошителей. Это шла организованная армия с разведчиками во главе колонны и по флангам. Авангард и арьергард составляли муравьи-солдаты с особенно мощными челюстями, а между ними шли муравьи-рабочие, и каждый из них тащил муравьиное яичко, кусочек листа или еще что-нибудь.

В Бразилии такое нашествие муравьев называется марабунта (а в Британской Гвиане так называют особенно злую разновидность ос). Это страшное слово всегда вызывает ужас у рабочих плантаций и сборщиков балаты, потому что марабунта несет с собой горе, разрушение, болезни и нередко гибель. Мне приходилось читать зловещие рассказы о марабунта, этом невероятном живом потоке, нередко достигающем нескольких миль в ширину и многих миль в длину. В Африке тоже можно встретить это необъяснимое чудо. Даже слон обращается в паническое бегство перед неутомимым потоком, несущим смерть всему живому…

Колонна, которая двигалась перед нами, была сравнительно небольшой, шириной всего в несколько ярдов, и, вероятно, представляла собой лишь один отряд из многочисленных сил, находившихся где-то на юге. Я надеялся, что нам повезет и мы не столкнемся с ними. Я невольно отпрянул от этой муравьиной орды, зацепился за какую-то свисающую лиану и шлепнулся прямо на пучок острых колючек, торчащих из трещины валяющейся на земле замшелой ветки. Проклиная все лианы на свете и эту в особенности, я быстро поднялся на ноги, и весь мой интерес к муравьям сразу же пропал. Из чащи стремительно выпорхнул кассик, сверкнув своими черно-малиновыми перышками, и улетел, щебеча насмешливые ругательства. Где-то совсем рядом громко пискнуло от страха какое-то существо, заколыхались ветки. Это через заросли торопливо пробиралось какое-то животное.

Я видел, как бурый крапчатый ствол моры захлестнули черные блестящие волны… Пора было уходить. Пенистая речка уже скрылась из виду, и в лесу царила необычайная тишина. Жуткое молчание, полное тревоги и страха. И птицы, и звери — все от мала до велика смолкли перед лицом общего врага.

Мы обошли колонну стороной и, взобравшись на поваленный ствол дерева, пересекли полосу, по которой прокатилась эта лавина. Пробираясь по джунглям и стараясь не наскочить на каких-нибудь отставших муравьев, мы вдруг наткнулись на страшное доказательство их прожорливости. Придавленный гнилым стволом упавшего гринхарта, лежал человеческий скелет со сломанными ребрами и костями, обглоданными дочиста. И только несколько лоскутков хлопчатобумажной ткани да разорванное ожерелье из зубов пекари указывали, что перед нами были останки индейца.

Мне представилось ужасное зрелище: придавленный стволом, лежит этот несчастный со сломанным позвоночником и слышит приближающееся шуршание муравьиной армии. Трудно сказать, сколько времени пролежали здесь эти кости. Может быть, индеец умер до того, как сюда пришла эта черная орда. А может быть, наоборот, он тихонько шел вслед за Чарли и мной, когда дерево упало и придавило его. Но скелет мог пролежать здесь и многие недели, прежде чем через него прошли муравьи. Ответить на этот вопрос невозможно.

Мы закоптили большую часть мяса и после обеда двинулись дальше. До самого вечера колесили мы по лабиринту речек и узких проток. Все они казались мне одинаковыми. Везде по берегам рос высокий тростник, и сплошная стена деревьев не пропускала сюда даже легкого дуновения ветерка. И тут мы опять попали в один из тех загадочных уголков, где вдруг кончалось мрачное однообразие и джунгли преображались. Здесь снова появились яркие неожиданные краски, гирлянды цветущих лиан и множество восковых цветов с опьяняющим ароматом.

Кое-где на речушках из мерцающей воды выступали маленькие островки, густо заросшие травой. Их берега окаймлял тростник и стройные склонившиеся пальмы — маникола, аварра, кокорита, и высокие восковые пальмы с зубчатыми листьями, почти незаметными среди густой листвы таких гигантов джунглей, как гринхарт, мора, уаллаба, пурпурен. Низко над водой широко раскинули свои огромные листья пальмы трули, а пушистые симири (акации) еще больше сгущали тень.

Обезьянки коаита щурили свои задумчивые глаза. Причудливые зеленые ящерицы мелькали среди листвы, почти сливаясь с ней, или застывали на пятнистой коре деревьев. Рыжие обезьяны-ревуны возбужденно прыгали и суетились, глядя вниз сквозь листву и скаля зубы с преувеличенной свирепостью. Ярко сверкало желто-красное оперение туканов, которые сидели высоко на ветвях, поводя своими фантастическими клювами, а неугомонные попугаи ара с хриплыми криками носились в разные стороны, поблескивая золотистыми, алыми и синими перьями или же темно-малиновыми с желтыми и фиолетовыми искрами.

Черно-желтые американские иволги с любопытством выглядывали из своих висячих гнезд среди ветвей великолепных жакарандовых деревьев, усыпанных цветами, и повторяли каждый услышанный звук. Юркие паи-пайи порхали с ветки на ветку, а над головой кружились стаи ярко-зеленых попугаев, Весь лес оглашался торжественным «звоном» птицы-колокола. Среди буйной зелени, как снежинки, кружились белые цапли. Гигантские белоснежные аисты ябиру — нелепые создания шести футов в высоту с блекло-розовой шеей и длинным черным копьевидным клювом — сидели на нависших над водой ветвях, оглашая воздух жалобными криками.

Весь этот шум и гам утомлял, но слушать его было приятно. Проплывая мимо густых зарослей, я вдруг увидел пугливого оленя. Он насторожился, прислушиваясь к малейшему шороху: ведь всюду была смерть, она подкрадывалась к нему на пружинящих стальных лапах. Везде была жизнь, видимая и невидимая. Капибара — крупный красновато-коричневый грызун с головой крысы и телом огромной морской свинки — с шумом плюхнулась в воду, когда наша лодка приблизилась к излучине. Она поплыла под водой, оставляя за собой пузыристый след.

За какие-нибудь десять минут мне встретилась дюжина самых разнообразных змей: здесь были зеленые древесные удавы, коралловые змеи с красными и черными полосками, попугайные змеи, свернувшиеся клубком среди корней у самой воды. А однажды встретилась великолепной расцветки камуди, дремавшая на стволе дерева, наклоненного над водой. Она совсем сливалась с пятнистой корой, так что мне пришлось очень пристально вглядываться, чтобы различить в рассеянных солнечных бликах ее страшные кольца.

Мясо здесь не может долго храниться, даже копченое, а лишней соли у нас не было. Поэтому нельзя было упускать случая раздобыть свежего мяса. Я сбил с ветки жирную хохлатую повис и подстрелил акури, метнувшегося к воде. Чарли подбил еще одну повис и маам (лесную «куропатку»), и, когда отгремели все выстрелы, в джунглях воцарилось молчание…

Но эта мертвая тишина длилась всего несколько секунд. Потом вдруг заколыхались высокие ветки деревьев, и от взмахов тысячи крыльев пронесся ветер, раскачивая пушистые верхушки тростника. С илистых берегов с шумом взлетели стаи диких уток, и воздух наполнился хлопаньем крыльев, гомоном, стремительным мельканием и кружением. А через минуту уже не было видно ни одной птицы, ни одной обезьяны и даже ни одной ящерицы. По воде пробежала рябь, и все звуки замерли в отдалении. Лишь кратко прозвучал жалобный крик одинокого голубя, и снова воцарилась жуткая тишина.

После этого мы два дня не встречали ни одного живого существа, кроме змей, насекомых и лягушек. Теперь, когда мы покинули Илливу, нам уже не попадалась крупная рыба, лишь изредка можно было увидеть черепаху. Мы плыли по бесконечному лабиринту речушек и проток. Мотор поднимал легкую волну, которая набегала на топкий берег и мягко ударяла в густые заросли тростника. Иногда мы видели, как почти без единого всплеска в воду, словно бревна, соскальзывали аллигаторы. Только индеец мог разобраться в этом сплошном лабиринте петляющих речек и найти проход. Бывали моменты, когда я не надеялся даже на чутье Чарли и на его умение ориентироваться.

Однажды утром он был особенно весело настроен и все время улыбался, словно помешанный. Он даже не собирался приставать к берегу, чтобы перекусить, пока я не попросил его об этом. После еды, вместо того чтобы сидеть целый час на корточках и курить трубку, как он обычно делал, Чарли начал быстро складывать вещи обратно в лодку. Он явно торопился, но ничего мне не объяснял. Хорошо зная его характер, я понял, что расспрашивать Чарли бесполезно. Пока он сам не захочет все рассказать, я не добьюсь от него ни слова.

Я подозревал, что эта внезапная спешка так или иначе связана с приближением поселения индейцев ваи-ваи. Но прошло не меньше часа после нашей последней стоянки, прежде чем Чарли повернул лодку к берегу, и я понял, что мои предположения были верны. Он вытащил лодку на отлогий берег, покрытый белым песком, и проворчал:

— Индейцы ваи-ваи — скоро увидим.