Дитя мое человечество

Нельзя отложить заботу о великом и вечном на то время, когда будет достигнута для всех возможность удовлетворения элементарных нужд- Иначе будет поздно.

В.И. Вернадский


Эй, Вселенная, одиноки ли мы?




Я не очень обрадовался. Друг мой, когда узнал, что все люди — родственники. Я это и раньше знал. И вот генетики вычислили, что генные дорожки всех человеков, живущих ныне, скрещиваются в одной точке прошлого. Все мы происходим от одной пары прародителей: некий Адам и некая Ева действительно дали начало всей этой разноцветной, разноликой, разноязыкой, разночувствующей и разномыслящей породе, переполняющей планету Земля.

Ничего удивительного. И собаки, тоже очень разные, происходят от общей пары собачьих предков (впрочем, с подмесами, то ли раньше, то ли поздней, кто от шакалов, кто от волков…), и лошади, и куры, и кошки. Почему я не очень обрадовался?..

Потому что родство биологическое не обязательно обусловливает родство истинное, душевное, знаю это и по некоторым из своих родственников, вовсе не дальних.

Наборы наследственных задатков при передаче из поколения в поколение не просто копируются, а тасуются, как колоды карт, то открываясь, то уходя как бы в подполье. Общие предки Адам и Ева (если библейскую версию понимать не буквально), тоже имели предков, каждый своих, и кто знает, что за существа спрятались в нас втихомолку, какие задатки примешались и прикрылись другими…

У некоторых детей проявляется врожденная склонность кусаться. У других этого не наблюдается. Кусачие дети обычно короткошеие, с небольшими глазками и широкими челюстями, зубастенькие, мордашки слегка зверячьи… А у некоторого процента цивилизованных взрослых, совсем небольшого, к счастью, вылезает откуда-то склонность к людоедству. Ну очень хочется им кушать почему-то именно человечинку, вкусно им, удержаться не в силах. Строят на этом целые жизненные стратегии.

Я видел нескольких маньяков-людоедов, изучил даже однажды целое семейство. Внимательно вглядывался в физиономии и телеса. Ничего особенного. Не красавцы и не уроды. Что-то неприятное, животно-жестокое в рожах имеется, да, но ведь такого сколько угодно встретишь и среди прочей почтенной публики.

Какие у людоедов гены срабатывают, какие отсутствуют, важно выяснить.

Еще важней выяснить, что работает в нас, мой Друг: почему мы не людоеды и так ли это.

Есть только один путь выхода из смертного одиночества: путь непрерывной мысли. Ведет этот путь — мириадами разных дорог и тропинок — к постижению Единого Бытия — Целого.

В этом Целом и твоя жизнь, как нота в музыке. А может, и песня, и концерт, и симфония…

Главное — чтобы не фальшивая.

Осмысливай себя в Целом, в потоке и развитии жизни. Целое бесконечно превышает протяженность твоего отдельного существования, но ты в Нем не нуль, не ничтожество — ты Ему подобен и равен настолько, насколько можешь постичь. Соедини с Целым свои чувства и помыслы. изучай Его и живи ради Него, потому что вне Целого ни твоя, ни чья-либо жизнь попросту не имеет смысла, как не имеет смысла отдельный волосок шерсти или один зуб.

Из писем Мамонта Мамонтенку


под нашим единственным солнцем

письмо другу Ба-Сину после посещения границы большого соседнего государства



Именно тогда — помнишь ли.

в дни заката империи,

когда перед взором моим

простиралась возвышенная

и светлая чистота

уголовной ответственности,

а наш друг Юз и Ко

матерился на каждом шагу

как говорящая лошадь,

именно тогда — помнишь, как горевал ты,

что не китаец,

потому что у них

численное преимущество,

больше всех на планете китайцев.



Зачем нужен я на этой земле,

сокрушался ты,

зачем мы с тобою нужны на свете,

ведь человечество в основном китайцы,

а мы с тобою Ни То и Ни Се —

полтора еврея,

точней, полтора и три четверти с половиной.



Именно тогда — помнишь? —

я тебя уговаривал,

что китайцы — еще не все,

что и не всякий китаец — китаец,

что и сред и китайцев

настоящих китайцев раз-два и обчелся.



Каждый китайцем обязан быть,

ты говорил

мы китайцами быть должны,

потому что все наши потомки

китайцами станут,

да-да, все равно китайцами,

пожелтее, позеленее,

побелей, почерней, посиней,

но китайцами,

это вычислено компьютерами.



Ну, компьютеры — это еще не все,

упирался я,

компьютеры знают лишь то,

что уже известно,

и потому ошибаются.

Было время, когда китайцы

китайцами не были,

и настанет, когда

китайцами быть перестанут,

(ведь даже евреи

когда-нибудь станут

не слишком евреями, есть надежда),

таков общий круговорот

под нашим единственным солнцем.



Ну, спросил ты, а когда солнце

солнцем быть перестанет

и станет…

Кем кем? — переспросил я,

и ты поправился,

ты сначала оговорился.

Тогда, сказал я,

именно тогда другой разговор.



Китайцев очень люблю. Ничего страшного, никого не кушают (пока), люди как люди. Они же не виноваты, что их так много.

Если Бог всех нас пасст (не может ведь быть Бога отдельного для нас и для них), значит. Богу зачем-то нужно так много китайцев


мое отечество человечество

Мы рождены, чтобы жить вместе.

Экзюпери


Да, чтобы вместе жить.

А умирать — порознь. Так жизнь устроена.

«Умри ты сегодня, а я завтра», — из эпохи в эпоху долдонит один одиночка другому.

Надеясь, что за сегодня или за какой-то кусочек завтра удастся прихалявить бессмертие.

Разновременность уходов рождает в человеках безумную надежду на личную отдельную вечность. Эта ложная вечность — египетские пирамиды ее воплощают — вогнала в одиночество и сожрала неисчислимые мириады душ.

Вечность может быть только всеобщей и безраздельной, для всех единой, как едина атмосфера и мировой океан, как едино Солнце.

Что такое Человечество?..

Кто мы, откуда мы и куда идем?..

Тех, кто отмахивается от этих вопросов в пользу решения личных проблем, корпоративных, клановых, национальных интересов, в пользу, короче, какой-либо ограниченности, — мне от души жаль, мой Друг.

Во временной перспективе такие люди никаких проблем не решат, только угробятся.

Заниматься собой — естественно, заниматься только собой — самоубийственно.

Здоровый и зрячий разум не может не раздвигать свое поле зрения — и с неизбежностью дозревает до состояния, когда всечеловеческие вопросы из отвлеченных, скользящих мимо души, становятся лично значимыми.

Все решается только в Целом.

Не только смысл жизни, но и сама возможность жить, физическая возможность зависит от понимания — что такое Человечество — и решения. — каким ему быть. Человечество — это отечество, в котором мы все живем и друг от друга зависим: наш общий дом, который мы строим своим отношением к себе и друг другу. Только из всечеловеческого «МЫ» могут прийти ответы на главные личные вопросы, твои и мои: «кто я? — куда идти, куда жить? — зачем я»? Если ответов нет, если не слышно и вопрошающих — то кругом джунгли, и мы в них — одинокие звери, потерявшие звание зверей, а иного не заслужившие

Я есмь — не знающий последствий

слепорожденный инструмент,

машина безымянных бедствий,

фантом бессовестных легенд.

Поступок, бешеная птица,

Слова, отравленная снедь…

Нельзя, нельзя остановиться,

а пробудиться —»то смерть,

Я есмь — сознание. Как только

уразумею, что творю,

взлечу в хохочущих осколках

и в адском пламени сгорю.

Я есмь — огонь вселенской муки,

пожар последнего стыда.

Мои обугленные руки

построят ваши города…


искренность = откровенность?

Не лгать можно. Быть искренним — невозможность физическая.

Пушкин


Однажды и мне удалось искренне признаться себе, что я не могу быть искренним.

Не могу даже с самим собой. Тем паче — на сцене общения, в присутствии или возможном присутствии других — в дневнике или в книге — не получается. Кажется — все, расковался, вышел из панциря, вырвался в себя — ооо!..

Оказывается, истерика. После отлежки написанного с отвращением видишь позу, мелкие подтасовки А подлее всего скрытность путем откровенности: чем шире распахиваешься, тем глубже прячешься…



Искренне и корова мычит, заметил я как-то и теперь подчеркну, что особенность лирического дара коровы состоит в его невостребованности. Ни целью, ни средством для чего-либо не может быть искренность. Есть либо нет. Чистое бытие. А неискренность — другое имя одиночества, чрезвычайный и полномочный посол смерти в душе. С искренностью разбирался долго — слово-то какое чудесное, искристо-огненное, озонистое, кто же его придумал, какой гений?!. И вот к чему пришел на сегодня.

Отличил перво-наперво искренность от откровенности. До чрезвычайности важно.

Откровенность вовсе не есть искренность, хотя может быть ее знаком. Сообщить миру, что ты обкакался, можно вполне откровенно, а вот искренне ли это будет — еще вопрос.

Искренность разумеет не только правду: как ее видишь, чувствуешь, понимаешь.

Искренность разумеет еще и отношение к этой правде — отношение искреннее, то есть: отсутствие поползновений как-либо воспользоваться, употребить.

Искренность по определению не должна стремиться воздействовать. Сообщая правду, искренность оставляет другому свободу отношения к этой правде — полное право пользования по своему усмотрению.

Искренен ребенок, который о чем-то рассказывает или что-то придумывает, веря в это. или ничего не говорит, потому что неохота или боится. Искренен невольный крик боли.

Искренен результат добросовестного научного исследования, хотя может быть и ошибочным, Искренен, потому что не лжет.

А вот когда, например, пациент рассказывает доктору подробности своих физиологических отправлений, то это лишь откровенность.

Исповедь одними и теми же словами может быть и искренней, и неискренней — в зависимости от того, кому адресована и с какой целью.

Искренность не привязана к своему результату. Молчать, как и говорить, можно и искренне, и неискренне

Похоже, под «искренностью» Пушкин имел в виду все-таки откровенность. А всем, что написал, и всей жизнью своей как раз доказал физическую невозможность неискренности, по крайней мере для себя самого.

К чему клоню, сейчас проясню.


как образуются черные дыры

Самая большая тоска моей жизни: тоска по доверию. Так ли и у тебя, мой Друг?..

Доверие есть — светло: все возможно. Доверия нет — мрак, пусть и райские кущи.

Доверия нет — черное одиночество,

По причине сей и приходится не любить области жизни, связанные с формализованными отношениями. Не люблю государство. Не люблю суд, милицию, армию. Не люблю учреждения, куда входят по пропускам. Не люблю рынок, бизнес и налоговые инспекции. Не люблю входить в самолет — всякий раз ты на подозрении как возможный террорист, и тебя со знанием дела и сознанием правоты шмонают, могут и в задницу залезть. А летать люблю очень.

Не люблю в брак вступать, а любить люблю…


Письмо тигра из зоопарка ежику на волю

— А зубную щетку с собой брать?

— Тебе она больше не понадобится.



Дорогой любимый Еж,

как я рад, что ты живешь

и веселые иголки

не кладешь на полки.

Я же, Тигра, не пропал,

только шкуру потрепал,

помер, облизнулся,

малость шизанулся,

образумился, воскрес и на дерево полез.

Вот, гляжу с верхушки:

кризис, жуть и мрак.

Бухает из пушки

в дурака дурак.

Хочет уничтожить,

разорвать в куски.

Боже! Отчего же

все не по-людски?

Мой дорогой любимый Ежик,

пришли, пожалуйста, мне ножик,

порезать мясо на рагу —

разгрызть его я не могу…

Пришли, пожалуйста, расческу,

зубную щетку, папироску,

часы, могильный, тьфу,

мобильный телефон и видеомагнитофон…

Ты спросишь. Ежик, в чем же дело?

Цивилизация заела,

пора на воле погулять,

у нас с тобой союз могучий:

я полосатый, ты колючий,

но зубы надобно вставлять…



Документы терпеть не могу, ненавижу всяческие паспорта, серпастые, молоткастые, орластые и мордастые ксивы, тошнит от них. Это же ведь удостоверения недоверия — свидетельства, что ты есть ничто, мнимость, фикция, нуль. Что родись, что помри — не верят тебе, нет тебя, не было и не будет. Верят только бумажкам со штампами, верят только заверенному недоверию — не тебе!.. На недоверие у меня жуткий нюх и почти патологическая аллергия, шерсть на загривке встает. Ну вы, сволочи, хочется орать, ну почему вы не доверяете мне, чем я ваше недоверие заслужил?!

Ничем, — скромно улыбаясь, отвечает мне симпатичный застенчивый парнишка-милиционер, доверчивый и внушаемый, как ребенок, физия наивная как чисто вымытая тарелка. Ничем, — говорит милая девушка-контролерша, равнодушная и несчастная, мечтающая, чтобы ее обманули, только красиво и незаметно, на всю жизнь и на белом мерседесе.

Недоверие, объясняют мне славные ребята, это просто работа наша такая, уж вы извините. Лично вас мы не знаем и можем, конечно, предположить, что вы не взорветесь вместе со своим чемоданом (откройте, пожалуйста, вот этот замочек, вот это выньте… теперь это…), можем даже принять за возможное, что вы существуете, но понимаете, должностная обязанность… Ширинку можете застегнуть..

Логично: не доверяют тебе кругом — твоего же доверия требуют. Выманивают, выуживают, охотятся за твоим доверием как за дичью. Еще бы! — Доверие есть прямой путь в твой карман, в душу и в прочее, подлежащее употреблению.



Мы овцы, бараны, бараны мы, овцы,

ведомы, влекомы — такие таковцы,

такая судьба — пастухи нас пасут,

из каждой травинки растет страшный суд…

Да здравствует стрижка,

и слава стригущим,

и мясо, и шкуру твою стерегущим,

пусть знает собака, твой череп грызя,

что быть одиноким привыкнуть нельзя…

Бараны мы, овцы мы, овцы, бараны,

равнины и горы, проекты и планы,

а завтра зарежут… не все ли равно,

когда впереди золотое руно…

Стишок про овцебаранов я написал еще при совковой цензуре и нигде, конечно, не мог опубликовать. Попытался разок-другой в книги всунуть, как якобы художественную иллюстрацию каких-то гипнотических штучек — куда там, бдительная редакторша перышком чик-чирик и пальчиком строго: ни-ни!..

Нынешние овцебаряны чуть меньше боятся, зато больше отчаиваются и озверевают. Пастухи те же. Место рухнувшей идеолжи занимает откровенная наглость и простое кидалово.

Молчание, снова и снова

присяга на верность тебе,

а слово, а честное слово

застыло, как кровь на губе.

А Слово является свыше

и жалит, и жжет, и кипит…

Но тот, кто сказал, не услышан,

а тот, кто услышан, убит.

И тем намекается тонко,

что истиной щей не хлебать,

что вечно господство подонков,

что им нас топтать и клепать,

а кто не дает — оклеветан,

а кто не оболган — забыт,

и спрятан за Новым Заветом

Евангельский Следопыт…

Положение с доверием-недоверием в нашей жизни напоминает сахарную смерть — диабет.

Чем больше лжи, тем меньше доверия. А чем меньше доверия, тем больше лжи нужно, чтобы доверие вычерпать. Цепная реакция: ложь — недоверие — ложь — недоверие — ложь — и т. д. может идти быстрей или медленней, но ведет к одному: к смерти любви, к смерти отношений, к смерти души.

К отчуждению и вражде, ведущим и к смерти физической, смерти тотальной. Когда недоверие превышает роковой уровень — именно: более 37 % сообщений на единицу жизни недостоверны — человек резко утрачивает человечность, душевно мутирует, и мы оказываемся не в зверином даже, а в нежитейном, бредовом мире, в кошмаре, где невозможно общение, только война без правил. Мир необратимо убывающего доверия, мир лжизни (термин Георгия Гачева) приходит к самоубийству духовному, а затем и физическому. Может быть, именно из таких миров, в их конечном счете, и образуются антимиры, черные дыры…

Ложь должна быть грандиозной, поучал Гитлер, — не мелочиться, шарахать по мозгам. Но и лопается грандиозная ложь с грохотом и ускоренно, как и произошло с ложью гитлеровской. Практичней смешение правды и лжи, правдоподобие, правдоложие — заметил еще Макиавелли; к этому и пришли на Западе, а после грохнувшегося совка доперли и наши.

Как жить, себя спрашиваю, и зачем жить, когда жизнь пронизывают щупальца недоверия?

Как и зачем жить, когда недоверие составляет основу жизни человечества на земном шаре, жизни твоей страны, социума, от которого зависишь по рукам и ногам — и мало ему этого, чудовищу недоверия, всего мало!

Недоверие и в семью залезает легко, любовь придушивает одной левой, из детей делает одиноких невротиков, преступников и уродов.

Не счесть, сколько наблюдаю — и как психотерапевт, и как просто живущий — дел, отношений, дружб, любовей, семей, жизней, погибающих дьявольской смертью — утратой доверия.

…Как жить в мире недоверия? Ответ: как на войне. Зачем жить в мире недоверия?

Ответ: чтобы победить.

Так весело иногда, о мой Друг,

так весело иногда До и После

перегороженной свалки,

которую называют жизнью.

Бесы скачут передо мной

и бесятся,

жутко бесятся, потому что

впустую все у них получается

и смешно.

В глаза мне лезут напрасно —

в упор не вижу.

Вопят в уши зря — вплотную не слышу.

Удары наносят безрезультатно —

я принимаю их,

как зеркало принимает тьму:

нечего отражать.

О, как душа моя бесит бесов!

Я им сочувствую,

но ничем помочь не могу,

просто знаю их,

просто знаю.

Так весело иногда, о мой Друг,

иногда так весело… До и После…

Да, это война, Друг мой. Против насильника, против хищника и людоеда во всех обличиях,

Против лжизни. За возможность доверия. За выживание души. За большее, чем выживание.

Мне вечерами нынче неохота

настраивать струну на злобу дня.

Пусть в продуктовой лавке патриота

посуда перебьется без меня.

Пускай со сладострастием микроба

деньгастый жлоб живет сейчас и здесь.

Жлобу лафа, жлоба лобзает злоба,

и он умрет — всегда, везде и весь.

А мне бы что с деньгами, что без денег

свести вничью со временем игру.

Я над собой трудящийся бездельник,

по сей причине весь я не умру.

Ген подлости ревет и торжествует,

на Вечность и Бессмертие плюя,

поскольку таковых не существует!

«умри сегодня ты, а завтра я».

Ему, однако, что-то обещают

невидимые струны бытия

и прозорливой солью угощают:

посмотрим, завтра очередь твоя…

Дозволь мне, Боже, взгляд сосредоточив,

любить сегодня, завтра и вчера,

и зажигать свечу на праздник ночи,

и доживать с надеждой до утра.


куда делся простой народ

Люблю помогать шахтерам, швеям, литейщикам, слесарям, бабушкам исчезающего деревенского образца. Интеллигенты, аристократы духа встречались всегда среди всех сословий. Но вот сословий-то уже почти не осталось.

Так называемый простой народ не был простым никогда. Не было человека, не загруженного историей и не искривленного современностью. Были охотники, земледельцы, ремесленники, мужики и дворяне, образованные и необразованные, но не было бескультурных.

Необразованные несли из века в век свою почвенную культуру. Это были местные люди.

Глобализация перетапливает их в повсеместных. Время стремительно погребает остатки почвенности — их накрывают и поглощают общечеловеческие реалии.

Сегодня «простым человеком» мы можем считать разве что ребенка до года. Далее перед нами уже человек современный и сложный.

Во множественном числе человек этот образует массу не помнящих родства, не имеющих ни сословных, ни профессиональных, ни духовных традиций людей, все более повсеместных по культуре, все более местных по интересам и все более одиноких. Все мы теперь — всемирное профаньё, с некоей долей принадлежности к своему времени и пространству.

И внук крестьянина, и потомок царского рода имеют ныне равную вероятность осесть в категорию тех, за кем русская литература с прошлого века закрепила наименование обывателя.

Обыватель практически одинаков в Китае, в России, в Дании, в Танзании, в Сирии… Он занят собой: своими нуждами, своими проблемами. Как и в прошлые века, мечется между духовностью и звериностью, рождает и свет, и тьму… И одинок, все более одинок.

Два ящика, радио и телевизор, довершают уничтожение природного люда с самобытной культурой и интеллектом, не поврежденным общеобразовательным пойлом.

Третий ящик, интернетный компьютер, — уже Человек Человечества. С ним каждый обыватель — клетка Единого Мозга, входящая в огромное число связей и общностей.

Планетарный Мозг… С его призрачной действительностью мы еще не успели соотнести свою смертную плоть и бессмертную душу.

Теперь космоорганизм по имени Человечество выживет или нет в зависимости от того, сможет ли Общий Мозг собрать нас воедино, развив каждого и придав высшее назначение.

И себе Человечество должно придать высшее назначение, поняв Смысл Вселенной.

Если есть Высший Вселенский Разум, то мы его часть и должны быть с ним заодно, другого выбора на жизнь у нас просто нет. Если же выяснится, что смысла у Вселенной нет никакого, что Вселенского Разума не существует — круговороты энергоматерии, ничего больше, а жизнь и ум самозарождаются из естественных заготовок, как облака — если мы одиноки — что ж, значит, на нашу долю и выпало сотворить Смысл, и Вселенский Разум может начаться с нас. Значит, лишь мы за все отвечаем.

Но я верю и почти знаю, что мы не одиноки


они здесь бывают… или живут?

Пора, давно уже пора было рассказать.

Я увидел Их, я увидел. Не буду называть ни инопланетянами, ни пришельцами, ни НЛО, будут звать просто Они.

Повезло: увидел, к счастью, не я один.

Сын Максим, не расположенный к экзальтации, может подтвердить все. (Кроме самого первого мига, пока успел оглянуться..)

Летом 1983 года мы вместе отдыхали в Армении, на озере Севан. Максу было тогда 14, ростом был уже повыше меня.

Вечерами обычно выходили на берег озера. Костерок жгли, картошку пекли, беседовали.

Вот и в этот раз сидели у самой воды. Зарю проводили; небо над нами начало по-южному быстро темнеть; на дальнем берегу круто вздымались уплотненные очертания гор…

В миг, когда Они появились, я сидел лицом к воде, возле гаснущего костра, а Максим стоял по другую сторону костра, к озеру спиной, подцеплял палкой испекшуюся картофелину. С огромной скоростью это произошло, но помню все как сейчас.

В самый-самый первый миг, даже не миг, а волосок мига метнулась молниеносная тень от воды издали — к небу, и тут же — с неба, с угла около 45 градусов, — ослепительные, невероятной яркости вспышки, совершенно беззвучные, одна за другой, за секунду штук пять или шесть…

В ошеломленном мозгу, помню, мелькнуло: «война?» — кричу Максу: «Смотри! Оглянись!» — оглядывается…

Пока он успел повернуться, импульсные вспышки уже прекратились, а в том месте неба, где они были, образовалось быстро расширяющееся световое кольцо, в центре которого мы увидели стремительно удаляющееся вверх конусообразное красновато-желтое тело с двумя небольшими линиевидными хвостами по обоим бокам…

За следующие секунды три, максимум пять, летящий конус этот превратился в тающую в небесной глуби точку — и все… Исчез.

Световое кольцо меж тем, замедляя свой разбег, расширилось уже почти на полнеба и, изрядно побледнев, как бы зависло. Кроме него, мы увидели теперь в небе, несколько в стороне от вспышечного центра, мягко светящееся сиренево-серебристое облако. Постепенно размываясь в очертаниях, бледнея и растворяясь в темноте неба, красивое облако это провисело еще минут 15…

Вот и все, что мы видели. Онемели, не знали, что думать. Про картошку забыли. Пошли домой пришибленные… Спали оба тяжко, видели каледоскопические цветные кошмары. Проснулись: Максим с температурой и болью в животе, я — со странной болью пониже… Промучились дня полтора еще.

Из обитателей маленького приозерного поселка, где мы жили, на озере в этот вечер не был никто и, естественно, ничего не видел.

Но друзья из Тбилиси сообщили нам чуть позднее, что именно в этот вечер, в это самое время оттуда, из Тбилиси, несколько человек успели заметить большое НЛО вдалеке, быстро ушедшее в космическое пространство…

Все последующие расспросы мои, все консультации с научно-, технически- и военнокомпетентными людьми привели к пониманию, что это не мог быть снаряд, ракета или что-либо еще, сотворенное и запущенное в небо людскими руками. Ни спутник, ни зонд, ни лазер какой-нибудь, ни прожектор…

Зато все признаки совпадают с теми, которые описывают многие наблюдатели внезапных выпрыгов больших НЛО из глубоководных пространств: огромная скорость, полная беззвучность, более или менее длительный физический и физиологический следовой эффект…

То, что мы видели, — единичный факт, встающий в обширный ряд сходных; из глубоких вод из океанов, случается, взмывают в космос «летающие тарелки», и нередко бывает, что это не тарелки по форме, а как раз цилиндроидные или конусообразные тела, наподобие нами увиденного. Севан хоть и не океан, но вода очень глубокая, серьезная и загадочная — горное море, так его люди местные величают…

Итак, наш вывод-гипотеза: это был некий космический снаряд, пущенный Ими с Земли в Космос. И если так, то значит. Они здесь бывают или даже имеют постоянные места обитания, укрытия, базы. Были ли в конусоиде, который увидели мы с Максимом, Они сами или только Их корабль, аппарат — неведомо. То наиболее здравое и достоверное, что я успел доныне узнать о Них из свидетельств других, из уфологических фактов, собранных, в частности, Владимиром Ажажа, говорит о том, что Они бывают очень разными; но среди Них есть своего рода элита; существа технически гениальные, любознательные, в высшей степени деликатные и бережные — такие, какими и надлежит поскорей стать нам самим.

Поведение этих существ безупречно укладывается в логику Высшего Разума, исследующего нашу планету; все делается исключительно дальновидно, хотя, может быть, с Их точки зрения и небезошибочно.

Они (или точней: высшие из них..) стараются не нарушить здешнюю жизнь. Уклоняются от контактов с хозяевами планеты. Еще бы не уклоняться, хозяева-то еще те… Темные, жестокие аборигены, не научившиеся мирно общаться между собой, полные неукрощенных животных страстей и бредовых предрассудков.

При этом технически уже довольно продвинутые, опасно продвинутые — переразвито-недоразвитые, гениально-дебильные существа, владеющие ядерным оружием, умеющие запускать ракеты, но еще не обретшие навыка, основного для жизни разумной: воспринимать себя как Другого, а Другого как себя. Не имеющие единой иерархии ценностей и сколько- нибудь внятной вселенской стратегии.

Вступать с такими аборигенами в общение для высокоразумных этичных существ рискованно, да и самих аборигенов может сгубить — начнут, например, сдуру стрелять, как уже и бывало, — придется отвечать, усмирять. Иной вид жизни может оказаться биофизически разрушительным, одни вирусы чего стоят…

А изучать нас надо, следить надо… Совсем не показываясь, знаков не оставляя. Им это делать, как видно, не удается. Возможно, Они этого и хотят — быть пока вопросом для нас..

Еще раз повторю, что все эти рассуждения — гипотетические; но в свете того, что мы с сыном воочию видели и испытали, — как представляется нам, достаточно обоснованные.

До сих пор перед глазами моими эти ослепительные беззвучные вспышки и конус, стремительно уходящий в Космос…


вечерний вундеркинд

Искусники элиты и богемы

ко мне приходят как торговцы в храм,

неся свои расхристанные гены

и детский срам.

Все на виду: и судорога страха,

и стыд, как лихорадка на губе,

и горько-сладкая, как пережженный сахар,

любовь к себе,

и злоба змейская под маской лицедея.

(О, комплиментов ядовитый мед…)

От зависти лысея и седея,

душа гниет…

Идут лечиться духомафиози

(из тех, кому приспичило позлей),

и духопроститутки — те, что в позе

учителей

доводят клиентуру до оргазма.

Глаза у них молитвенно-пусты,

а речь проникновенно безобразна.

Поджав хвосты,

сползаются щенята-вундеркинды

облаять власть, проблемки обсудить,

излиться всласть…

Решился хоть один бы

себя забыть —

все расцвело бы с божеской подачи,

заколосился бы духовный хлеб,

но моцарты сегодня души прячут

в могильный склеп,

и хоть мозги тончайшего помола

и гениально варит котелок,

потусторонний мир другого пола —

их потолок.


Вот одни из высоколобых одиночек, лечившихся у меня. Я ему отчасти помог, но от нутряного фатального одиночества не уберег.

Н.Н., бывший вундер и повар но хобби

(ему удавались котлеты и борщ),

ко мне приходил избавляться от фобий,

он лифта боялся и всяческих порч.

Судьба поступила с ним, в общем, не строже,

чем с преобладающим большинством:

жена надоела, любовницей брошен,

наука не кормит, проекты — на слом.

Был вежлив, подтянут и сух, как японец.

С поддержкой моей (гонорар — бутерброд)

от страхов избавился и от бессонниц,

а дальше наметился поворот.

И.Н., биохимик, великий маэстро

кислот нуклеиновых эт сетера,

науку забросив, крестился и вместо

газеты молитву читает с утра.

А вкусно пожить?.. В дополнение к нимбу —

расходы на женщин, детей и собак.

Маэстро с приятелем делает фирму

и свой небольшой, но устойчивый банк.

«Когда вещество торжествует над смыслом, —

толкует маэстро, котлету жуя, —

тогда и в соленом, и в сладком, и в кислом

единая горечь, и нет ни фуя.

Вот путь наш — стяжание духа святаго:

сперва попостись, а потом поговей.

Говядина есть несомненное благо,

но главное, благоговей..»

С котлетой покончив, и этим поступком

баланс обеспечив аминокислот,

маэстро к знакомым идет проституткам,

молитвы читает и псалмы поет.

А далее, выполнив все процедуры,

обряд завершив под изрядной балдой,

советует грешницам: дуры вы, дуры,

лечитесь от спида святою водой!

Тот вечер, когда он ушел,

был Вечером Века.

В нем гибла библиотека

открытий, которых еще не сделали.

Жить вкусно, жить обеспеченно,

жить честно, жить праведно,

Жить творчески, жить осмысленно —

уравнение не решалось.

Внезапно — цианистый калий…

Оставил записку:

Ребята, я понял, как жите,

но поздно. Простите. Задачу поставил.

Потомки, надеюсь, сумеют решить.


куда делся пролетарий всех стран

Спросим первого встречного; что для тебя важней — выживание человечества или твое собственное? — всечеловеческие проблемы или твои личные?..

Своя рубашка, конечно же. А вот понять, что своя рубашка (сына или внука..) может теперь зависеть и оттого, как себя чувствует австралиец, индус или эскимос, — это уж извините.

Самосознание человечества едва просыпается. Попыточно и обрывочно, далеко от действительности — точь-в-точь как первые попытки ребенка понять, что он такое

Маленький человек планеты Земля пока что не расположен воспринимать Большую Реальность Всепланетного Человечества.

Опустив многие причины, назову лишь одну: очевидное, видимое бессилие. Ну хорошо, допустим, я за все переживаю, все понимаю, знаю, что нужно делать, чтобы спасти и облагодетельствовать всех — толку-то что?.. Что дальше? На что я могу повлиять? Что изменить?

Я и у себя-то дома, в ближайшем моем мирке не могу управлять событиями, все происходит помимо меня, согласия моего не спрашивая.

Человек разобщенного мира бессилен что-либо сделать и для своего малого отечества, и для Человечества, от которых зависит как пассажир от самолета, которым не он управляет.

И человек безучастно отстраняется, а пилоты-политики дерутся в кабине…

Разобщенность, апатия и разобщенность….

Поиск силы соединения — двигатель всех малых и великих движений истории.

«Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» — главным из этих четырех магических слов было, конечно, не «пролетарии» (пролетарии это птицы такие, они пролетают — сказал мне один мальчик). Главным было «соединяйтесь», опьяняюще-понятное соединяйтесь, собравшее под знамена далеко не одних пролетариев, которых было не так много, как хотелось их непролетариям-идеологам и вождям.

Соединяйтесь! — взывали иудейские пророки и христианские провозвестники. Соединяйтесь! — кто только не призывал…

Сколько в истории было уже частных заявок на Всечеловечность, сколько их ныне действует, сколько предвидится?. А сколько завоевателей пыталось объединить мир силой оружия?

Все это были, говоря словами Тейяра де Шардена, пробные нащупывания — вылазки Бесчеловечности, еще не обретшей реальной опоры или обретшей ложные.

В поползновениях объединить людей сочеталась религиозно-идейная экспансия, военная и экономическая. Но ни Слово, ни Меч, ни Золото не могли противостоять силам разобщения, а напротив, на них в основном и работали.

Марксизм, подменивший Всечеловека пролетариатом, — только один из бредов в общеисторическом сумасшедшем доме; один из взвизгов ребенка Истины, выплескиваемого с каждой очередной грязной водой деспотии, подделывающейся под всечеловеческий идеал, так влекущий к себе чистую веру…

Предшествующие и свое поколения я назвал бы, без разжижения красок, поколениями банкротов всечеловеческого идеала.

Одна из наших с тобой задач. Друг мой, — без предвзятостей уяснить, что в этом идеале было искренним заблуждением или бредом, что злостной брехней, а что — зерном истины.

Всматриваясь в лабиринты наших блужданий, все ясней вижу, сколько в нас было и есть — будет и дальше?! — неосознанной слепоты, сколько непроработанности душевной и умственной. Как закономерно в этих потемках происходит попрание душ, с каким обеспеченным постоянством благородный порыв оседлывается корыстью, с каким смаком пустодушный подлец использует наивного энтузиаста. Хищник жиреет на пустырях сознания.

Совсем маленькой уже стала наша планетная коммуналочка, уже пукнуть нельзя, чтобы до каждого не донеслось. Всечеловечество уже есть — от него некуда деться, оно теперь наша жизненная среда на множестве уровней, от экономики до Интернета, от генов до языков.

Но Всечеловечества еще нет на решающем уровне — в самочувствии человека, в его мышлении и в отношениях между людьми.

Нет его — потому, что самотождеством человека, его чувством «мы» владеют маленькие временные общежития — не Дом, а каморки.

Человека крадут у Человечества его частные представительства — семьи, кланы, партии, государства, нации, религии, идеологии, футбольные клубы… Что угодно, только не Целое, не единственная настоящая Общность, которую все эти малые общи так хищно и так безнадежно жаждут собой подменить..

Воистину, враги Человека — его домашние.


норма сочувствия

..Освежим слово?..

Сочувствие — чувство вместе, совместное чувство — антагонист одиночества

Да, конечно! Когда сочувствие есть, особенно взаимное, в обе стороны — одиночества нет, одиночество уничтожается. От сочувствия до любви рукой подать… И все одинокие, как ни брыкались бы, ни отрицали эту потребность, всегда ищут сочувствия — чтобы чувствовал кто-нибудь вместе, как я…

А боятся больше всего сочувствия ложного, лицемерного, показного. Страшнейшее одиночество — когда лгут твоим чувствам.

В своем исследовании Страны Одиночества пытаюсь понять и то, откуда проистекают жестокость, садизм.

Долгие наблюдения над человеческим в животных и над звериным в людях привели к выводу, что мы, человеки, всем скопом взятые, являем собой выставку-продажу всех душевных задатков, когда-либо сотворенных Природой. Среди нас живут и скрытые (часто плохо скрытые!) змеи, и пауки, и крокодилы, и ящерицы, и рыбы, и раки, и всякие птицы, и Бог знает еще кто, не говоря уж о кошках, псах, лошадях, зайцах и прочих млекопитающих. Обезьяны тоже, конечно, имеются, но не факт, что все мы им родня.

Некоторые соответствия грубо-прозрачны.

У 10–12 процентов самок млекопитающих отсутствует родительский инстинкт, вместо любви к детенышам — равнодушие, а случается и агрессия, и каннибализм.

У людей примерно та же пропорция, но открыто проявляется из-за социальных табу лишь в минимальной степени. Тем не менее недомать или антимать, если выпала такая детенышу, как правило, находит возможность кинуть дитя или как-либо испортить ему жизнь.

Инстинкт убийства мышей распределяется между кошками неравномерно. У некоторых жестко наследствен, у большинства зависит в примерно равной мере и от наследственности, и от обучения, у третьих отсутствует.

Наилучшее распределение любого родового качества: гибкая середина с бахромой крайностей. В той же пропорции, с тем же веером интенсивностей распределяется охотничий инстинкт меж людьми.

Природа старается быть ко всему готовой, а текущая жизнь выбирает возможности.

Какие-то зачатки садизма у многих есть — способность, возможность испытывать удовольствие от мук другого существа. Наряду со способностью сочувствия и даже в какой-то двойственной связи с ней…

У опасно вооруженных хищников вид сохраняет себя приспособлениями, похожими на сочувствие; волк подставляет победившему сопернику самые уязвимые места, и тот, вместо того чтобы убить, мочится на поверженного. Побежденный кот падает на спину и истошно орет, вызывая рефлекторную остановку карающей десницы противника..

Разъяренного человека так не остановить.

Дети часто предаются мучительству. Терзают муху… Пауку-косиножке оторвали ножки и пустили по дорожке… Сожгли усы кошке..

Издеваются над толстым, нескладным, бьют слабого, тихого, робкого, травят несхожего лицом, цветом кожи, фамилией…

Подойдем, посмотрим внимательно.

Мучат по-разному, из разных побуждений.

Этот еще не научился чувствовать, не представляет, что другому существу может быть больно — еще не срабатывает эмоциональное эхо, недоразвито… Бессознательно полагает, что чувствует только он один, а все остальное как бы и не живое. Младенец тычет пальчиком в глаз матери — любопытно!..

А этот вот чувствует. У этого — наслаждение муками жертвы! — корчами — криками! — наслаждение властью мучать и убивать!

Внимательно смотрим: маленький палач вершит возмездие, он мстит мухе за то, что его унизили; сегодня муха — это отец, спьяну давший оплеуху, а завтра мухой будет мальчишка-очкарик из соседнего подъезда..

Такая мстительно-возместительная жестокость легко обобщается, переносится с одного существа на другое и часто имеет ксенофобское продолжение.

Есть и гаденыши, далее гады, мучающие просто ради физического удовольствия, сладострастия, кайфа. Палачи по призванию, садисты врожденные. Такое устройство, сигналы чужого ада подаются на рай, на свой.

Примерно два-три на сотню народа. Женщины в равной доле с мужчинами.

Маленькие дурачки пошли вместе с гаденышем на чердак и повесили на проволоке кота, ласкового, пушистого, кот долго бился, потом затих; дурачкам было и жалко, и интересно, а главное, стыдно друг перед другом и перед гаденышем показать дрожь. А потом разбежались, и всем, кроме гаденыша, стало муторно и захотелось быстрее забыть.

Один дурачок и вправду забыл и готов снова идти с гаденышем, другой не может забыть, но хорохорится и назло себе совершает новые жестокости, чтобы совсем задушить эхо, из которого происходит совесть.

А третий, едва добежав домой, дает себе клятву: никогда больше, спешит обратно, чтобы скорей снять кота. Но кот уже мертв, и он хоронит его и рыдает, а потом подбирает и выхаживает всех доходяг-животяг, кормит их защищает, никогда не охотится

Есть и те, кого уже изначально никакими силами к мучительству не склонить, Кто они?.. Почему готовы отдать все, тут же пожертвовать собой, чтобы оградить от мучений другое существо, слабое и беспомощное, даже не человека — щенка, цыпленка?..

Почему для них наслаждение — кормить, защищать беспомощных, кто приохотил?

Этого — добрый человек. А этого — никто, сам. Антисадист. Мстить не станет даже за смертельную обиду, хотя не трус и умеет драться. Приведет противника в состояние беспомощности и остановится, не добьет, — напротив, поднимет, и часто на свою голову..

Ничто и никто не поможет продвинуться к добру лишь существу, в котором единолично властвует зверь начисто лишенный способности сочувствия или с извращением этой способности на обратный знак.

Два-три из ста?..


жалость к червякам: это болезнь?

В ответ на одну из интернет-рассылок про одиночество получил такое письмо.

В.Л, по-моему, часто словом «одиночество» называют любую душевную или даже физическую боль. Любые душевные травмы и трудности переживаем как «меня не любят и никогда не полюбят»… Детски относим любой негатив в своей жизни, который беспомощны изменить, на счет того, что нам не хватает понимающих и любящих людей, божественных всемогущих родителей… Да, одиночество вызывает боль, в боль — одиночество!..

У меня же всю жизнь какой-то перевертыш этого одиночества боли: чувство вины перед одинокими, которых судьба обделила.

Вокруг меня их великое множество, и для общения они безошибочно выбирают в толпе именно меня… Рентгеновские аппараты у них в голове, что ли?..

Ничего особенного обычно не просят (ну денег чуть), просто общаются. Отбирают время и душевные силы, не более.

Но никак нельзя назвать этот отбор приятным: часто охватывает неодолимое отвращение — люди это обычно гнилые.

Не все несчастные противны, конечно, нет, но некоторые уж очень! — особенно грязные шлюхи и алкаши. После общения с ними ощущение, словно грязи наглоталась или наелась тухлятины, и как будто высосали тебя…

Они, допустим, не виноваты, что им так плохо, так одиноко, что они такие мерзкие…

Но и НЕ Я виновата, что им плохо и одиноко,

НЕ Я сделала их несчастными.

Откуда же во мне это чувство вины?.. Почему я ощущаю долг быть милосердной и возиться с отбросами общества, на которых никто и смотреть не хочет?..

Без меня мучаются они, с ними — мучаюсь я! Ничего не имею против вонючих пьяниц-бомжей, как не имею ничего против червяков, но ненавижу, когда они подходят ко мне близко. А отказать в общении не могу: жалею, сердце разрывается, боль от жалости невыносима. Боюсь таких человекочервяков больше, чем бандитов: у них надо мной страшная власть.

Стоит какому-нибудь такому сделать глаза брошенного котенка, и все — мне конец, я полностью перехожу в его распоряжение, подставляюсь и размякаю…

А ведь при заразительной жалости к себе у всех у них — махровое равнодушие ко мне и к моим страданиям. Никому и в голову не приходит, что мне может быть неприятно или некогда… И нуль благодарности, полный нуль!

Неуправляемая жалостливость поглотила мою личность и губит жизнь.

Долго встречалась с отвратным типом, который жить без меня не мог… Дружу с невезучими, без царя в голове, втягивающими меня в свои идиотские истории…

А рядом живут люди сильные, успешные, привлекательные, с которыми я хочу общаться, которые нравятся мне и которым нравлюсь я.

Но словно какая-то невидимая сила отводит от них мою душу и направляет в сторону отвратных несчастненьких.

Если же пытаюсь общаться с теми, кто мне симпатичен, внутри крик: «На кого тратишь время, когда вокруг столько нуждающихся?.. Не имеешь права жить в свое удовольствие, пока на земле хоть один несчастный остался, пока в Африке дети голодают!..»

Какая-то чушь. Самонасилие. Или болезнь?..

Не могу ни в какой литературе найти внятных сведений по этому поводу. «Вы никому ничего не должны»… Да знаю, что не должна, но чувствую по-другому!

Что делать с этим? Алена.


Ответ.

Алена, я подписался бы подо многими строками вашего письма. Я тоже не могу получать удовольствие от жизни во всей возможной полноте, зная, сколько на земле несчастий, а забывать об этом не получается. Тоже знаю, что никому ничего не должен (в том числе и себе), а чувствую по-другому.

В чем только не подозревал себя: в тщеславии, в нарциссическом желании играть роль благодетеля, вершителя судеб, замбога, в лицемерии, в трусости, в конформизме, в ханжестве, в мазохизме, в нездоровой зависимости от своего занятия… Все это, наверное, есть, понемногу или помногу, но исчерпывающего объяснения: почему знаю, что никому не должен, а чувствую, что должен, и делаю, — не дает.

Можете возразить: вы-то как раз должны заниматься обиженными судьбой, слабыми и несчастными со всеми их мерзостями и неблагодарностью, это ваша обязанность, врачебный долг, клятву Гиппократа давали.

Так-то оно так, долг, но в границах разума, не стану их обрисовывать, скучно — в границах, которые сумасшедшая, наглая, подлая жизнь нарушает и с глазами брошенного котенка творит беспредел, хорошо вам знакомый.

Никто не обязан утешать дураков и благотворительствовать паразитам-халявщикам. Никто ни по какой клятве не должен поить кровью своей души душесосов-вампиров, которые ни на что, кроме процветания своего вампиризма, питание это не употребляют.

Мы отдаем себя всего более потому, что к этому расположены, потому что такие — из племени доноров. Великий древний инстинкт, выпавший по генам, что-то вроде программы, вставленной в жесткий диск души.

«Мирами правит жалость», — сказал поэт. Воистину так жалость жизни сильной и развитой к жизни слабой, беспомощной — духовный стержень существования, на нем держится все.

Жизнь устроена противовесно: на всякий закон есть противозакон, на всякий принцип — противопринцип. Жалость есть противозакон закону выживания сильнейших, казалось бы, единоправно властвующему во Вселенной.

Нет, не единоправно! — Потому что всякая сила начинается со слабости и кончается ею же.

Потому что и слабейшие, и мерзейшие нужны Жизни-в-целом.

Ваше замечание, что любая боль пробуждает чувство одиночества, абсолютно верно.

И позывные одиночества, позывные боли, исходящие от любого живого существа, с некоей обеспеченной вероятностью находят живой приемник, настроенный на эту волну.

Мы с вами и есть такие приемники.

«Спокойная совесть — изобретение дьявола», — сказал Альберт Швейцер. Да, и толкает пользоваться этим изобретением как раз неосмысленное чувство вины и неуправляемая инстинктивная жалостливость!..

В отдаче душевного тепла, времени, сил, дарования и всего остального должно быть как можно меньше неосознанной зависимости с ее автоматизмом вины и как можно больше понимания и свободы. Тогда жалость освободится от темной виноватости, тогда обретет соразмерность и с сердцем, и с разумом, и станет свобод- g но дарящим себя состраданием.

не уходи Дарящий

не уходи продлись

приникни еще

приникни

Озаривший не уходи

свет твой пронзает

а тьма обнимает

смыкает веки

не уходи

приникни

приникни


возлюби дальнего

Ты не знаешь, что ты Всечеловек, что завтра ты станешь Всечеловечеством, а оно тобою?

Узнай: твой потомок — может быть, уже внук или даже дочь или сын — будет иметь другой цвет кожи, другой разрез глаз — и другие чувства, другой язык, другое мышление.

Ты еще одиночка среди толпы одиночек?

Всечеловечество тобою еще не принято?

Принято?..

Но оно-то тебя пока что не приняло.

Не осознало ни тебя, ни себя.

Ты говоришь на своем языке, а оно на своих, несть им числа. Единого языка у людей нет — и не потому, что это невозможно, а потому, что люди этого пока не хотят: не понимают нужды.

Неужто постигнет нас участь Содома и Гоморры или строителей вавилонской башни?..

Неужто не поймем, что заповедь «возлюби ближнего» читается как «возлюби дальнего»?

(Нагорная проповедь Христа сразу взмахнула до «возлюби врага» — невыполнимая пока на земле, несовместимая с сегодняшним человеком, космическая сверхзадача — просьба о любви самого Бога…)

Если даже Всечеловек — всего лишь утопия, если люди на деле способны лишь к недоверчивому временному сосуществованию, если обречены отчуждаться и разбегаться, как галактики, гонимые космическими ветрами, — идеал Братства и Божеской Любви будет жить как благодарная память о трагически бесполезных усилиях лучших из предков, как завещание тем Иным, которые придут после нас..

Родитель-Творец смотрит на свое незаконченное творение… Чадо выскакивает из колыбельки, пачкается, грязнит все вокруг, болеет, бредит, орет вовсе не благим матом… Знает три слова: «пусти», «покажи» и «дай»…

— и каждый раз на закате вдали

проплывают горящие корабли,

и под божьим

лучистобезжалостным оком

дрожат паруса полыхающих окон…

А наверху Господин Океан,

беспробудно огромен,

торжественно пьян,

с собою самим завершая сражение,

устраивает облакам всесожжение,

и силы последние напрягли

судьбы горящие корабли…

Окстись! — это просто дома как наш,

и в каждом свой пьяненький экипаж

под божьим лучистобезжалостным оком

спастись надеется ненароком…


Дитя мое, — шепчет беззвучно Родитель — я тебе все объясню, все доверю, но наберись терпения… У тебя развиты мышцы, и даже слишком, того гляди шею свернешь — но ум еще не готов, глаза и уши не дооткрылись…

Ты поймешь меня, когда ясно увидишь себя. А чтобы скорее и не так больно — прошу верь мне, верь мне, а не своим домыслам обо мне… Ты еще не можешь меня понять и увидеть, поэтому и прошу просто верь и люби меня, — хоть и не понимаешь, — прощу тебя о любви..


седьмая фуга

рисунки на шуме жизни


Мое знание пессимистично, моя вера оптимистична.

Альберт Швейцер


Приснилось, что я рисую,

рисую себя на шуме,

на шуме… Провел косую

прямую — и вышел в джунгли.

На тропку глухую вышел

и двигаюсь дальше, дальше,

а шум за спиною дышит,

и плачет шакал, и кашель

пантеры, и смех гиены

рисуют меня,

пришельца,

и шелест

змеи…

Мгновенный

озноб.

На поляне Швейцер.

Узнал его сразу,

раньше,

чем вспомнил,

что сплю,

а вспомнив,

забыл…

(Если кто-то нянчит

заблудшие души скромных

земных докторов, он должен

был сон мой прервать на этом.)



..Узнал по внезапной дрожи

и разнице с тем портретом,

который забыл — а руки

такие же, по-крестьянски

мосластые, ткали звуки,

рисующие в пространстве

узор тишины…

— Подайте, прошу вас, скальпель…

Все, поздно… Стоять напрасно

не стоит, у вас не Альпы

швейцарские, здесь опасно,

пойдемте. Вы мне приснились,

я ждал, но вы опоздали.

(Стемнело).

Вы изменились,

вы тоже кого-то ждали?..

Не надо, не отвечайте,

я понял. Во сне вольготней

молчать.

(Мы пошли).

Зачатье мое было в день субботний,

когда Господь отдыхает.

Обилие винограда

в тот год залило грехами

Эльзас мой. Природа рада

и солнцу, я тьме, но люди

чудовищ ночных боятся

и выгоду ищут в чуде.

А я так любил

смеяться сызмальства, что чуть из школы

не выгнали, и рубаху

порвал, и купался голым…

Таким и приснился Баху,

он спал неудобной позе…

Пока меня не позвали,

я жил, как и вы, в гипнозе,

с заклеенными глазами.

А здесь зажигаю лампу

и вижу — вижу сквозь стены

слепые зрачки сомнамбул,

забытых детей Вселенной,

израненных, друг на друга

рычащих, веселых, страшных…

Пойдемте, Седьмая фуга

излечит от рукопашных…

Я равен любому зверю

и знанье мое убого,

но, скальпель вонзая, верю

что я заменяю Бога, —

иначе нельзя иначе

рука задрожит т дьявол

меня мясником назначит,

и кровь из аорты — на пол…

Стоп-кадр. Две осы прогрызли

две надписи на мольберте:



О, истина — это жестоко,

мы вынуть его не осмелились…

Скрывайте, прошу вас, жалость,

она порождает ненависть.

Безумие смертью лечится,

когда сожжена личина…

Дитя мое, человечество,

неужели неизлечимо?


Что может означать такой поворот жизни?.. Человеку за тридцать, эльзасец, живет в сытой Европе, известный миру ученый, профессор теологии и философии, к тому же прекрасный музыкант-органист и музыковед-баховед преуспевает и процветает, вполне обеспечен, здоров, жизнерадостен, счастлив..

И вдруг идет учиться на врача. С самых азов. Анатомия, физиология. Клиника, хирургия…

А дальше сам себя отправляет работать доктором в Центральную Африку, в Ламбарене, в жарко-сырую джунглевую глухомань, к чернокожим аборигенам, которых косили тропические болезни, нищета и невежество. Они не знали иной помощи, кроме как от своих колдунов, и Швейцера почитали за колдуна приезжего, белого, сильного и доброго.

С нуля строит госпиталь. Оборудует, оснащает, расширяет масштаб, улучшает качество помощи. Врачует и оперирует, лечит людей и зверей. Привлекает и обучает сотрудников. Беспрерывно учится сам. Рабочий день — двадцать часов. Ночами пишет. Не забывает о музыке — играет на завезенном пианино, вчитывается в любимые баховские партитуры…

Средства на госпитальное строительство и лекарства собирает концертными гастролями по Европе — играет на органе, играет чудесно,

Нравственный гений. Немного их: доктор Гааз, мать Тереза, Ганди, Экзюпери, Корчак, Сахаров. Швейцер в этом ряду — мыслитель-практик, соединитель Вечности и Человечности.

Особое счастье, Друг мой, прикоснуться к его жизни — в толк взять, что Всечеловек на земле возможен, Всечеловек — да, это Он!

Читая Швейцера и о Швейцере, словно дышишь озоном, расправляется грудь.

Вот чье одиночество я назвал бы Белым с большой буквы. Одиночество благодатное, одаривающее светом больные одинокие жизни. Одиночество богатыря духа, атлета, неподъемную ношу несущего…

Все ладно в нем было, все целесообразно. Конституция стайера жизненной дистанции: крепко сколоченный крупноносый усатый дядька, с годами превратившийся в кряжистого, загорелого, сурово-веселого деда. Густая всклокоченная шевелюра, долго седевшая. По шевелюре этой одна девушка спутала его с Эйнштейном, тоже Альбертом, попросила вместо Эйнштейна автограф дать, и Швейцер не отказал, воспользовался случаем пошутить.

Два великих Альберта дружили; виделись редко, зато метко, вместе музицировали, один на скрипке, другой на клавишах.

Один дал миру формулу физической относительности, другой — формулу этического абсолюта: уважение к жизни.

(Точный перевод немецкого Ehrfurcht должен быть словом, переходным между благоговейным поклонением святыне и уважением, скажем, к учителю или родителю…)

Мощные нежные руки музыканта, рабочего и врача. Под кустистыми бровями глубокие светлые пронзительные глаза, похожие на глаза Льва Толстого, но покрупней. (Толстого любил и чтил, считал своим жизнеучителем.)

Удивительно сознавать, что я младший его коллега и современник: в 1961 году доктор Швейцер еще работал, а я уже начинал..

Обитель Швейцера — хорошее место для отдыха в путешествии по Стране Одиночества; здесь, Друг мой, и сделаем временную остановку. Что надобно на привале? Согреться и закусить. Отдохнуть. Слегка выпить тоже не грех.

Счастье движется по кругу

пенной чашей. Не поймать,

только молча принимать

и дарить друг другу…

Пей! — Не все ли нам равно,

чье вино нас опьяняет,

кто цветок в пути роняет,

кто растит зерно?

Счастье движется по кругу,

прямиком его не взять,

торопись же оказать

тайную услугу…

И придет из чьих-то рук

в миг, когда не ждешь-не чаешь,

благодарственная чаша,

и сомкнется круг.


Когда вечером на привале нисходит ночь, хорошо, если небо над головой звездное. Даже если одна лишь звездочка промерцается сквозь пелену облаков, уже хорошо. А если завеса плотная, хорошо вспомнить, что звезды есть и что солнце — одна из них, ближайшая к нам.

Стихотворение-эпилог посвящаю другу, с которым мы часто вместе смотрели в ночное небо. Люди мы разные, а инициалы одинаковые, бывает…

В.Л.

Вселенная горит.

Агония огня

рождает сонмы солнц

и бешенство небес.

Я думал: ну и что ж,

решают без меня,

я тихий вскрик во мгле,

я пепел, я исчез…

Сородичи рычат и гадят на цветы,

кругом утробный гул и обезьяний смех.

Кому какая блажь, что сгинем я и ты?

На чем испечь пирог соединенья всех,

когда и у святых нет власти над собой?

Непостижима жизнь,

неумолима смерть,

а искру над костром,

что мы зовем судьбой,

нельзя ни уловить,

ни даже рассмотреть…

Все так — ты говорил — и я ползу как тля,

не ведая куда, среди паучьих гнезд…

Но чересчур глупа красавица Земля,

чтоб я поверить мог

в незаселенность звезд.

Мы в мире не одни.

Бессмысленно гадать,

чей глаз глядит сквозь мрак

на наш ночной содом,

но если видит он —

не может не страдать,

не может не любить,

не мучиться стыдом…

Вселенная горит. В агонии огня

смеются сонмы солнц, и каждое кричит,

что не окончен мир, что мы ему родня,

и чей-то капилляр

тобой кровоточит…

Врачующий мой Друг,

не вспомнить, сколько раз

в отчаянье, в тоске, в крысиной беготне

ты бельма удалял с моих потухших глаз

лишь бедствием своим и мыслью обо мне.

А я опять тупел, и гас, и снова лгал

тебе, что я живу, себе — что смысла нет…

А ты, едва дыша, ты звезды зажигал

над головой моей, ты возвращал мне свет

и умирал опять…

Огарки двух свечей

сливали свой огонь и превращали в звук…

И кто-то Третий — там, за далями ночей,

настраивал струну, не отнимая рук…

Мы в мире не одни.

Вселенная плывет

сквозь мрак и пустоту…

и как ни назови,

нас Кто-то угадал…

Вселенная живет,

Вселенная летит

со скоростью любви.

* * *

Страница издателя

Владимир Леви

в серии «Азбука здравомыслиЯ»

издательства «Метафора» вышли книги

• ПРИРУЧЕНИЕ СТРАХА

Тем, кому надоело бояться: самоучитель уверенности. Техники устранения страха.

• ТРАВМАТОЛОГИЯ ЛЮБВИ

Лечебник любовных травм.

• ВАГОН УДАЧИ

Начала фортунологии: как подписать договор со своей судьбой

• СЕМЕЙНЫЕ ВОЙНЫ

Как сохранять любовь и взаимопонимание в семье. Как разрешать противоречия и конфликты.

• БЛИЖЕ К ТЕЛУ

семьдесят приглашений в хорошее самочувствие

Самоучитель душевного и телесного здоровья, тонуса и жизнестойкости. Практическое ядро — тонопластика, оригинальная система доктора Леви.

• АЗБУКА ЗДРАВОМЫСЛИЯ

подарочное издание, пять книг в одной:

«Приручение страха», «Вагон удачи», «Травматология любви», «Семейные войны», «Ближе к телу»

• ЛЕКАРСТВО ОТ ЛЕНИ

Как одолеть лень? Ответ: поладить с собой. Не насилием, а умом. Тридцать три проверенных лекарства от лени детей и взрослых. Тонус, собранность, воля — прямо со страниц книги.


Владимир Леви

в серии «Конкретная психология» вышли книги

• КУДА ЖИТЬ?

Связка ключей к освобождению от всевозможных зависимостей: алкогольной, любовной, табачной, пищевой, оценочной, игровой… К настоящей свободе — внутренней. К смыслу жизни. Энциклопедия отвычек и полезных привычек.

• НОВЫЙ НЕСТАНДАРТНЫЙ РЕБЕНОК ИЛИ КАК ВОСПИТЫВАТЬ РОДИТЕЛЕЙ

Как уберечь, как вывести ка жизненную дорогу?. Как помочь стать счастливым?.. Вы узнаете, как дети делаются хорошими, несмотря на воспитание, и как вырасти вместе с ребенком.

• ИСКУССТВО БЫТЬ ДРУГИМ

Как научиться чувствовать человека, воспринимать таким, каков есть, постигать его внутренний мир и предвидеть поведение. завоевать доверие и любовь. Как обрести уверенность, стать победителем в жизни.

• НАЕМНЫЙ БОГ

Не только о гипнозе. Книга раскрывает тайны воздействия человека на человека, природу внушения и гипноза, психологию веры, зависимости и власти.

• ОШИБКИ ЗДОРОВЬЯ

О том, как ошибки души и тела исправлять и предупреждать. Книга о вкусной и здоровой жизни.

* * *



Загрузка...