Одинокий всадник

9

Ночь выдалась беспокойная. Незадолго до рассвета выпала роса, и все продрогли. И лишь только забрезжил свет, двинулись в путь.

На этот раз в авангарде шли Шанау и Абдулла. Остальные, как вчера, держались в отдалении.

Погода стояла пасмурная. По небу ползли тяжелые, серые облака, и солнце редко-редко появлялось в просветах.

Шагом и рысью продвигались вперед, проходили одну гряду барханов за другой, но конца следам пока видно не было.

Люди могли бы продолжать преследование, но лошади требовали отдыха. К полудню пришлось сделать небольшой привал.

Баймагамбет открыл коржун, выдал понемногу еды. Правда, оттого, что съели по кусочку курта да сжевали по пригоршне жареного проса, в желудках сытнее не стало, но никто не роптал — приходилось довольствоваться малым.

В момент покончив с едой, Киикбай отошел чуть в сторону и улегся немного подремать. Вскоре к нему присоединился Куспан. Он вытащил из ножен свою саблю, тщательно осмотрел лезвие и, что-то обнаружив на нем, принялся натирать песком.

— Чего ты возишься с этой саблей? Ложись-ка лучше, поспи маленько, — проворчал Киикбай.

— А мне не спится, — откликнулся Куспан.

Но только Киикбай опять стал задремывать, как над ухом раздался заговорщицкий голос Куспана:

— Слушай, Киикбай, если окажется, что Раис и правда вместе с Кулбатыром, примем мы его потом в комсомол или нет?

— А разве он собирался в комсомол?

— Да однажды при встрече говорил мне: ты вступил, и мне надо.

— Черта с два! — ругнулся Киикбай и отвернулся от друга.

Сагынгали, услышав их разговор, тоже подал голос:

— У нас в милиции про вашего Раиса не очень-то хорошо рассказывают. Упорно ходят слухи, что он лошадей ворует, а потом продает в Кокжаре.

— Что-то непохоже. У нас бы давно уже знали, — с сомнением покачал головой Куспан, но щеки его зарделись румянцем, будто это его уличили в воровстве.

— Не хочу утверждать, — откликнулся Сагынгали, — мы еще не убедились, но слишком многие люди говорят, а дыма без огня, как известно, не бывает...

Куспан промолчал, да и что тут скажешь!

А между тем небо над головой все больше и больше темнело. Еще недавно просто серые облака превратились в чернобрюхие тучи. Они ползли так низко, что казалось, задевали вершины барханов, а если смотреть вдаль, то уже невозможно было отличить неба от земли — сплошной мрак.

Отряд опять сел на коней: надо было торопиться — как бы не нагрянула гроза. Часа через два преследователи наткнулись на другой след. Он пересекал тот, по которому они шли: два всадника удалялись куда-то на север. Некоторое время стояли в раздумье, пока Баймагамбет внезапно не догадался:

— Да это же наш собственный след! Позавчера с Киикбаем мы проходили именно здесь!

— Тем хуже для нас, — хмуро сказал Салык. — Если у Кулбатыра и были какие-то сомнения, то теперь он наверняка поймет, что за ним идут. Видите, они останавливались, рассматривали следы, вертелись тут.

Через некоторое время преследователи обнаружили второе место ночлега беглецов. Все было как вчера: многочисленные следы, остатки костра, свежевыкопанный колодец, обглоданные кости. Но по всем приметам чувствовалось, что теперь бандиты спешили. Даже колодец закапывать не стали и в кустах забыли свиток аркана. Тут они ночевали, видимо, в прошлую ночь, но обнаруженное преследование заставило их поторапливаться. Если до этого беглецы ехали в основном шагом, лишь изредка пуская коней в рысь, то теперь уходили довольно быстро.

Из-за приближавшегося дождя вечер наступил раньше обычного. Правда, пока еще и не капало, но так стемнело, что продолжать погоню было бессмысленно, и отряд стал устраиваться на ночлег. Баймагамбет вынул из коржуна совсем отощавший мешок, оделил всех несколькими кусочками курта — на этом запасы исчерпались.

Ночь выдалась холодная. Да и днем особенной жары не было. А потом упал такой знобящий холод, что пробирал до самых костей. Поднялись голодными и неотдохнувшими.

Ветер гнал по небу черные, низкие тучи — до самого горизонта ни единого просвета, и было такое впечатление, что день никогда не наступит: по всей пустыне разливался туманный сумеречный свет. Лица преследователей были мрачными — под стать небу. Салык поглядывал на своих подчиненных, покусывая свесившиеся на губы кончики усов.

— Джигиты, — заговорил он, — я знаю, что вам трудно. Трудно и мне. Но человек потому и человек, что умеет пересиливать себя. Помню, в гражданскую мы как-то трое суток пробивались к своим. Ни одного сухаря не осталось. И все-таки выжили. Все выжили. И дело сделали... Может быть, уже сегодня мы встретимся с бандитами. Так что выше головы! Мы знали, что идем на трудное и опасное дело, и те лишения, которые выпадают на нашу долю, — это еще не самое страшное!

Конечно, Салык понимал, что его слов для настоящего воодушевления мало, но ведь и эти люди не из байских баловней. Наверняка каждому из них не раз приходилось терпеть и голод, и холод, и другие невзгоды. И ему нравилось, что никто не высказывал жалоб, не выдавливал из себя вздохов, не показывал раздражения.

Он сам поехал в авангарде вместе с Сагынгали. Кони отдохнули лучше, чем люди, и шли хорошей рысью, но верховые все равно поторапливали их.

Каждый раз, встречая более или менее высокий бархан, Салык направлял своенравного скакуна на вершину, надеясь обнаружить где-нибудь вдалеке беглецов. Но оставались за спиной километр за километром, а окрестности были такими же пустыми, как и прежде.

Кулбатыр наверняка понял — погоня за ним серьезная, — а потому без нужды не будет нигде задерживаться. Это ясно как день. Беспокоило Салыка другое: не приведи бог, если поднимется сильный ветер или польет дождь — засыплет следы, размоет их, тогда попробуй поищи! Все придется начинать сначала, а Кулбатыр может уйти так далеко, что его уже не достанешь.

«Только бы не разгулялась злая погода, только бы опять засветило солнце!» — чуть ли не молился Салык. В этих краях нередко бывает: небо погрозит-погрозит дождем и бурей и утихомирится.

Однако на этот раз надежды его не оправдались.