Одной дорогой

ГЛАВА 9 Рагет Кувер

Город Рагет Кувер, считающийся жемчужиной Артретарда, был нежно любим Оди Сизером, потому он пошел в два раза быстрее, почти забыв о боли в укушенной лодыжке, когда начал узнавать дорогу, ведущую к городу. Инженер два года прожил здесь и мог сказать, что это были если не самые счастливые годы его жизни, то, во всяком случае, очень приятные. Он любил солнечную спокойную атмосферу, царящую в городе, его узкие улочки, вымощенные брусчаткой, опрятные трактирчики в центральной части и множество других заведений, постоянным посетителем которых он некогда являлся. А еще, по его мнению, здесь жили самые красивые девушки во всем Артретарде.

К глубочайшему сожалению Оди, никто из его спутников не разделял его радости и энтузиазма. Впрочем, это было понятно, ведь они уже два часа глазели на замусоленное белое знамя с тремя красными цветками, которое трепыхалось на городских воротах. Очередь, выстроившаяся у заставы, состояла по большей части из купеческих возов, груженных всякой всячиной, которые очень тщательно досматривались стражей. После досмотра полуграмотный солдат старательно заполнял несколько формуляров — разрешение на вход в город, свидетельство об отсутствии чумы и оспы у входящего, разрешение на ввоз товара… Каждый такой купец досматривался не менее получаса.

В конце концов приподнятое настроение Оди сошло на нет. Он легко поддавался общему настроению, а у всех оно было, мягко говоря, паршивое. Асель заметно нервничала — она в принципе не любила городов и большого скопления народа, а тем более, когда среди этого народа периодически прохаживались стражники.

Сигвальд тоже сидел злой, как разбуженный среди зимы медведь — Оди не посчастливилось спросить его о вчерашней ночи и его видении. Получив не слишком вежливый, но предельно ясный ответ, инженер перевел разговор на тему города:

— Ты бывал когда-нибудь в Рагет Кувере? — спросил он Сигвальда, осознав, что он наотрез отказывается обсуждать давешние события.

— Бывал. Это было… дай вспомнить… зимой тысяча триста шестьдесят первого года. Тогда мы защищали город от заретардских войск.

— О-о-о, — протянул Оди, снова посмотрев на Сигвальда, как на кумира. — Так ты был среди защитников города?.. Вернее был защитником… Это ведь тогда заретардцы чуть было не дошли до Норрайя, но их атака захлебнулась здесь, в Рагет Кувере?

— Да, — коротко ответил он. — Не лучший город из тех, где приходилось бывать — сожженные дома, сажа, грязь и кровь, и ничего больше. Надеюсь, за пять лет там хоть что-то поменялось.

Оди нервно сглотнул. В самом деле, последний раз он был здесь еще до войны, и с тех пор поменяться могло все, что угодно. Лирический настрой пропал окончательно.

— Следующий! — рявкнул усатый страж, высовывая голову из окна большой сторожки.

Оказалось, что следующими на очереди были Сигвальд, Оди и Асель. Инженер взял на себя миссию первым разведать, что там да как, чтобы после сказать друзям, как себя лучше вести. Они не возражали, догадываясь, что опыта в таких делах у инженера больше, чем у них обоих, вместе взятых.

Оди осторожно шагнул в сторожку. Вопреки его ожиданиям, там было так же жарко, как и на улице, горячий ветер задувал в открытые окна, завешенные какой-то тряпкой, две жирные мухи кружились под потолком. Вблизи окна стоял грубо сколоченный стол, на котором в аккуратных стопках лежали бланки и монеты, рассортированные по достоинству.

— Имя, — придвигая к себе чернильницу, лениво протянул полуграмотный капитан с усами, которые топорщились под носом щеткой.

— Оди Сизер.

— Что за имя нелюдское? — солдат поднял на него усталый взгляд.

Оди в который раз жалел о том, что не придумал в свое время более «людского» псевдонима. Рассказывать всю историю, объясняющую происхождение имени, было бы слишком долго, потому инженер начал врать.

— Я сирота, и не знаю, кто мой отец. А так меня всегда называли люди, у которых я жил.

— Ясно, — капитан записал его имя в толстую книгу. — Ремесло?

— Я инженер.

— Инжене-ер, — с недоверием глянул он на Оди. — И с каких это пор сиротки учатся в университетах, а?

— Ну, я очень способная сиротка, — неуверенно произнес он, осознав что его вранье было не самым удачным.

Капитан перестал писать. К нему заинтересованно подошел его помощник, который все это время прохлаждался в дальнем углу, отмахиваясь от мух веточкой с пожухлыми листьями.

— Чумой, оспой, еще чем-нибудь болеешь? — спросил он.

— Нет, — ответил Оди, шмыгнув носом.

Стражник посмотрел на него уничтожающим взглядом и Оди почувствовал себя не тридцатилетним умудренным опытом мужиком, а пятнадцатилетнем подростком, который только-только вырвался из-под мамкиного крыла.

— Ага, вижу, что не болеешь, — издевательски сказал второй солдат. — Раздевайся. Положен осмотр.

Спорить с представителями власти было еще более бесполезно, чем с женщинами — вторая мудрость, которую вынес Оди за годы обучения в университете. Потому он покорно снял куртку, представ перед стражниками в окровавленной рубашке. Как он ни старался выстирать ее, пятна крови намертво въелись в ткань и ни за что не хотели исчезать.

— И что это такое? Болячки какие? — солдат указал на живописные красно-бурые потеки. Оди энергично замотал головой. — Сейчас посмотрим. Скидывай рубаху.

Под рубашкой обнаружилось множество синяков на любой вкус, ссадины, полузажившие царапины и забинтованное такой же окровавленной тканью плечо. Потеряв терпение, второй солдат грубо сорвал повязку, вместе с ней отодрав и корку с едва начавшей заживать раны. Оди поморщился от боли и выругался.

— Кто ж это тебя так искусал, — спросил первый, тыча пальцем прямо в рану. — Осчастливил какую-нибудь горячую красотку, а?

— Земляные жабы, — холодно сказал Оди, проигнорировав сальную шуточку, и отвел его руку от своего плеча.

— Жабы, значит… Понятно, так и запишем.

— А чего это ты прихрамываешь? Тоже жабы? Надо бы проверить, — солдат сделал знак, означающий необходимость дальнейшего оголения.

— Да сколько ж можно? — первый хватил рукой по столу. — Если ты не прекратишь его раздевать, я с тобой в баню больше не пойду.

Солдат противненько хохотнул, приказав Оди застегнуть ремень обратно.

— Ты один идешь? — продолжал расспросы усатый, с интересом наблюдая за безуспешными попытками Оди перевязать плечо.

Оди помотал головой и, в очередной раз запутавшись в бинтах, плюнул на них и запихнул в карман куртки. Стражник ответил на это вопросительным взглядом, и Оди в окно указал на своих спутников.

— Та-ак, — разом ухмыльнулись солдаты. — Ты присаживайся, в ногах правды нет.

Инженер обреченно сел и приготовился отвечать на вопросы. Но стражи не собирались ничего спрашивать.

— Ты что, ошалел, парень? Это ж надо было додуматься! Тащить вражеского шпиона! Сюда! В Артретард! В Рагет Кувер!

— Да вы что, духи с вами! Он не шпион! — такое заявление поставило Оди в тупик.

— Ну, он-то может и не шпион. А она — шпионка. Хотя с такой компанией и он может кем-попало оказаться.

— Да она наша, она всю жизнь на Итантарде провела! — инженер потихоньку начинал паниковать, видя недовольные рожи солдат.

— Ну, это мы выясним.

Усатый подозвал своего помощника и драматическим тоном приказал тому собрать подкрепление и арестовать спутников «способной сиротки» для установления их личностей, а в случае сопротивления бить на поражение. Театральность, с которой была произнесена речь, наконец-то донесла до Оди истинный смысл слов.

— А может быть нам удастся установить их личности без смертоубийства? — осторожно сказал Оди, протягивая руку к тубусу, служившему инженеру универсальным хранилищем множества полезных вещей.

— А может и удастся, — расплылся в улыбке усач, с не меньшей драматичностью отменив свой приказ.

Оди облегченно вздохнул, поняв, что он не ошибся, и что стражники намерены сотрудничать и идти навстречу. Деловито подкрутив усы, капитан поставил локоть на стол, прямо перед носом инженера сжав волосатую ручищу в огромный кулак, и начал отгибать пальцы.

— Что мы имеем? Подозрительно умная сиротка, до зубов вооруженный северянин и заретардская шпионка.

Получившейся раскорякой из трех пальцев он помахал перед лицом инженера, который, нащупав в тубусе кожаный мешочек, выложил на стол три серебряные монетки. Стражник закатил глаза, после чего посмотрел на Оди, как на умственно отсталого. С выражением крайней усталости он снова поместил кулак перед собеседником и опять принялся отгибать пальцы.

— Дурак-сирота, который хочет казать умным — это один. Заретардская шпионка, какие гроздьями висят в доброй половине итантардских городов — это два. Северянин, подозрительно похожий на дезертира или бандита — это три. Уяснил?

Оди закашлялся. «Ну у них и расценки… Я что, так долго не был в Артретарде? Понимаю, конечно, центр Итантарда, жемчужина мировой культуры, красивые девушки… Но какого же черта?!»

— Ну как, установили личности? — солдат глядел, как инженер колотит себя кулаком в грудь, пытаясь откашляться. — Может тебе по спине постучать? — участливо предложил он.

— Нет-нет, спасибо, уже прошло, — выдохнул Оди, подозревая некую двусмысленность в таком предложении.

Тяжело вздохнув, он вытащил три арума и положил их на стол. «Эх, плакали мои апартаменты на улице Санкар! Три арума, это ж подумать только! Три арума! А я-то, дурак, удивляюсь, откуда это у капитанов стражи такие породистые лошади!», — горестно думал он, пытаясь спасти хотя бы три рамера, предложенные ранее. Усатый страж хотел поначалу прикарманить и их, но отчего-то передумал и, махнув рукой, позволил их забрать Оди.

— Ну вот и порешили. Надо теперь только заполнить несколько бумажек.

Инженер начал было подозревать, что это очередной акт чудесной народной пьесы о вымогании денег, но на этот раз ошибся. Обмакнув перо в чернила, капитан начал писать в бланках, старательно и очень медленно выводя буквы.

— Так… Оди Сизер, инжи… не, инженер. Так кажется? А, ладно, черт с ним, будет так. Возраст?

— Тридцать.

— Тридцать? Серьезнее надо быть в таком возрасте. И не дозволять бабам царапать морду и кусаться, — капитан снова противно хохотнул.

Оди автоматически прикоснулся к разбитой губе и расцарапанному носу. «Интересно, что б этот вояка сказал, если б узнал, что это я со свиньи в колючки летел? Слава небу, что не узнает».

— Так… не болел, этим тоже не болел, не привлекался, сейчас здоров. Это готово. Ну, этих как зовут?

— Сигвальд из Ралааха и Асель.

— Это все? Что за имена сегодня, одно лучше другого. Так, тогда этот будет Сигвальд Понн Кивкасел, охранник караванов, двадцать семь, здоров, не привлекался. Девка — Асель Таре Утарроу, охотница, двадцать пять, не болела, не привлекалась.

Капитан стражи удовлетворенно помахал листиками в воздухе, давая им просохнуть. Оди уже было потянулся за ними, но стражник отдернул руку.

— Пятнадцать хетегов!

— За что? — страдальческим голосом произнес инженер, чувствуя, как его кошель худеет прямо на глазах. — Я же все заплатил!

— А пошлину в городскую казну я из своего кармана за тебя выложить должен? Вот же жлобская у тебя натура, сиротка!

Оди отсчитал пятнадцать хетегов и с некоторым раздражением бросил пригоршню монет на стол. Сумма, конечно, небольшая по сравнению с тем, сколько он выложил до этого, но ему стало обидно, что его почти ни за что ободрали как липку.

— Все, свободен. И не нервничай так, береги свое здоровье, — капитан похлопал себя по брюху, нависшему над ремнем, выпроваживая Оди за дверь.

Сигвальд и Асель встретили инженера удивленными взглядами, ибо он подошел к ним растрепанный, со снова окровавленным плечом, неся куртку, рубашку и тубус в руках.

— Стесняюсь спросить, что там произошло, — степнячка удивленно приподняла бровь.

— Как бы так помягче сказать… формальный, но очень тщательный досмотр с целью установления личностей прибывших и обнаружения фактов нарушений закона и особо опасных и заразных заболеваний, окончившийся добровольно-принудительной передачей некоторой суммы в фонд помощи голодающей страже.

— Оди, они тебя там по голове били, да?

Сигвальд понимающе ухмыльнулся.

— Нет, Асель, это в порядке вещей. — сказал он. — Ну, что теперь? Мне туда идти?

— Нет-нет, я за всех договорился, — инженер протянул им пропускные документы. — Вы уж простите за то, что там написано — он меня не спросил даже. Видимо, считает себя великим сочинителем.

— А почему бы и нет? — сказал Сигвальд, прочитав свое удостоверение.

— Асель, как тебе? — Оди с опасением взглянул на нее.

— Нормально, — буркнула она, посмотрев на свой документ и засунув его во внутренний карман куртки.

В конце очереди возникло какое-то волнение, которое все усиливалось и вскоре стало ясно, что там происходит ссора. Вскоре от толпы людей отделился человек и метнулся в сторону, к обозам.

— Держи вора! — грубым басом заорал кто-то из толпы.

Сигвальд поднялся, движимый любопытством, Асель инстинктивно потянулась к луку.

— Не-не-не, — быстро проговорил Оди, положив одну руку на локоть степнячке, другую на плечо воину. — Нам своих проблем хватает, пойдем-ка отсюда.

Анвил несся, не чувствуя под собой земли, подгоняемый тем же грубым голосом, который только что скомандовал ловить вора. «Черт, черт, черт! Он же мне голову открутит! И где он только взялся?! Черт!» Сыщик понимал, что в толпе ему не скрыться, на открытой местности шансов тоже мало, тем более, что только что у его уха просвистел увесистый камень. Он кинулся к небольшой веренице обозов, которые перегородили дорогу, стараясь держаться поближе к тому, у которого днище еще не скребло по дороге. Он надеялся проскользнуть под ним и скрыться, пока преследователи будут обходить эти стихийные баррикады.

У Анвила был кое-какой опыт в лазаньи под телегами, потому он умело упал на бок, подняв облако дорожной пыли и быстро шмыгнул под обоз, воспользовавшись замешательством толпы, которая не ожидала подобного трюка. Он полз по-пластунски, загребая широкими движениями дорожный мусор и ему казалось, что эта телега просто огромна. Поначалу сыщик списал это впечатление на общую нервозность, но вскоре ему стало просто страшно, поскольку телега все не кончалось.

Остановившись на миг, он с ужасом понял, что все это время греб на месте — его короткий плащ зацепился за какую-то деталь телеги и намертво в ней застрял. Анвил со стоном пытался распутать его или хотя бы отодрать кусок, но все попытки оказались тщетными. Через несколько секунд он увидел прямо перед носом несколько ног в грубых башмаках. «Ну вот и все, — подумал он. — Моя песенка спета».

Внезапно он почувствовал, что чьи-то руки крепко схватили его за щиколотки и резко рванули назад. От рывка он ударился подбородком о землю — зубы лязгнули, больно прикусив язык. Второй рывок был еще более неудачным — плащ, все так же застрявший в днище, задрался и завязками врезался в горло Анвила. Между тем, его все еще продолжали тянуть за ноги. Анвил чувствовал, как темнеет у него в глазах, хотел было крикнуть, что сдается, но ему удалось только прохрипеть что-то, и то так тихо, что услышать его в общем шуме и гаме было совершенно невозможно.

Из последних сил непослушными пальцами он рванул завязки — они распустились, и сыщик вылетел из-под телеги, как пробка из бутылки. «Идиот, — думал он с горечью. — А додумайся я развязать их раньше — все было бы хорошо».

Не успел Анвил опомниться, как получил удар ногой по печени, от которого заскулил и рефлекторно свернулся калачиком на пыльной дороге.

— Ах ты ж сучий сын! Бесовское отродье! — вещал грубый бас, принадлежавший коренастому норрайцу, чьи длинные густые усы грозно колыхались на ветру. — Получай!

Бежать сыщику было некуда, да он, пожалуй, уже и не смог бы, потому безвольно лежал на земле, прикрывая голову руками и ожидая того светлого часа, когда наконец-то потеряет сознание и перестанет чувствовать удары. Но светлый час все не наступал.

— Прекратить самосуд! Прекратить немедля! А то самого сейчас так отходим — мало не будет!

Доблестная стража, услышав шум на улице, отвлеклась от очередного обираемого и выбежала на улицу, наугад раздавая удары дубинками налево и направо, пока не добралась до эпицентра событий, обнаружив неподвижно лежащего на земле Анвила.

— Он хоть живой? — спросил усатый капитан, склонившись над ним. — А то мне только трупа в мое дежурство не хватает для полного счастья.

— Куда намылился? — второй солдат осадил норрайца, который хотел было ретироваться, пока не пришлось отвечать за самосуд, причинение увечий, а может и убийство. — Стой тут, покудова не узнаем что к чему.

Осторожно приподнявшись на локте, Анвил сплюнул на дорогу кровь. К большому удовольствию капитана, он выглядел довольно живым, хоть и изрядно помятым.

— Ну-ка, пойдем разбираться, кто такие, — сказал капитан, направившись к сторожке.

Убедившись, что никто не намерен помочь ему встать, сыщик кое-как поднялся сам и поковылял вслед за стражей. Печень ныла безбожно, все остальное чувствовало себя не намного лучше.

— Ну-с, любезный, рассказывай, — приказал капитан норрайцу, подкрутив усы и приготовившись слушать.

— Звать меня Норал Понн Хамрироу, я честный рыбак, а этот сучий сын украл у меня пять арумов!

— Та-ак, — протянул капитан, удивившись, откуда у честного рыбака столько денег. — Обыскать его!

Солдат, недавно осматривавший Оди, ловкими и привычными движениями пошарил в карманах Анвила, потом принялся за его кожаную сумку и вытряхнул на стол все ее содержимое. Среди найденного оказались: кинжал, кремень, обрывок веревки, кусок черствого хлеба, фляга с водой, бумажка, отрез чистой ткани, два рамера и тридцать шесть хетегов.

— Ну и где золото?

— Не понимаю, о чем речь! — Анвил с видом оскорбленного достоинства отер кровь с уголка рта. — За что меня избили? Кто этот человек? О чем он говорит?

Капитан вопросительно посмотрел на Норала Понн Хамрироу.

— Вот же сволота поганая! Еще и прикидывается — ничего не знаю, моя лошадь с краю!

— Денег-то при нем не нашли.

— Ну, дык это… Он у меня не прям сейчас украл.

— Что значит «не прямо сейчас»? — капитан удивленно округлил глаза.

— Поясню. Этот сучий сын — Анвил Понн Месгер, мошенник, который выдает себя за сыщика…

— Погоди, — капитан поднял руку, приказав рыбаку замолчать. — Ты Анвил Понн Месгер?

— Нет, — не задумываясь соврал он.

Стражник протянул руку к столу и взял бумажку, которая оказалась письмом Кеселара сыщику.

— Нехорошо обманывать городскую стражу, Анвил Понн Месгер, — грозно встопорщил усы капитан, прочитав первую сточку послания. — Продолжай, Норал.

— Три года назад выкрали у меня вещицу одну — золотую статуэтку, которую мой покойный отец моей покойной матушке привез из самого Палланет Ракко. И встретился мне в ту пору этот проходимец, который пообещал статуэтку в два счета найти, только ему надыть было платить дорожные издержки, и четверть суммы выдать авансом. А я ж, дурак, согласился — больно дорогая статуэтка была… как память. Промурыжил он меня два месяца, все соки вытянул! Потом приходит и говорит, мол, нашел. Привел меня к какому-то оборванцу, мол, он статуэтку выкрал. А тот говорит: «Да, грешен, выкрал!». Я ему, мол, отдавай статуэтку! А он говорит, что нет ее — распилил и переплавил давно. А этот-то, сыщик недоделанный, под шумок с деньгами и смотался!

— Так я что ли виноват, что он ее переплавил? Вора-то я нашел!

— Да на кой ляд мне эта босота сдалась?!

Анвил и честный рыбак перешли на крик. Причем орал в основном рыбак, сыщику же было довольно сложно перекричать его. Он начинал подозревать, что кроме печени пострадали еще ребра и почки. Капитан, требуя тишины, треснул кулаком по столу так, что на нем подпрыгнули монетки и вещи Анвила. После некоторого раздумья он с видом верховного судьи изрек:

— В договоре значилось найти статуэтку. Анвил Понн Месгер этого условия не выполнил, но деньги взял. Это значит, что присвоил он их незаконно, потому должен вернуть их Норалу Понн Хамрироу. Однако же я вижу, что расплатиться он не может, потому его надобно заключить в тюрьму до тех пор, пока он не оплатит долг.

— Да вы что?! — запротестовал Анвил, чувствуя, что все закончилось еще хуже, чем он мог себе предположить. — Откуда же я возьму деньги, если буду сидеть в тюрьме?

— Это уж не наша забота — закон для всех один! — гордо произнес стражник. — Ты бы помалкивал, а то прикажу всыпать тебе плетей…

— Нет-нет, я уже молчу, — обреченно вздохнул сыщик, поняв, что ничего он не докажет.

Второй солдат по приказу капитана поднял Анвила и, скрутив ему руки за спиной до хруста в суставах, повел в место назначения. Идти было тяжело — после рыбацких ударов казалось, что половина костей сломана, а органы перемешались внутри и сейчас находятся не на своем месте и просятся наружу. Незабываемость походу придавали регулярные тычки конвоира, которому казалось, что пленник идет недостаточно бодро.

Благо, тюрьма оказалась рядом — небольшое помещение, пристроенное к крепостной стене, наполовину уходило в землю, образуя живописнейший полуподвальный зал. У входа двое солдат, сняв шлемы и расстегнув воротники, играли в карты, изредка покрывая друг друга последними словами. Единственное окно, находившееся у двери, было раскрыто настежь, но и это не спасало от ужаснейшего смрада, царившего внутри. У окна стоял стол с лежащей на нем раскрытой регистрационной книгой, начальник тюрьмы сидел рядом, дурея от безделья и раскачиваясь на стуле.

— Здоров был! — сказал он, обрадовавшись хоть какому-нибудь разнообразию. — Кто такое? Что-то серьезное или так, мелочь в толпе вытрясал?

— Даже не знаю, что тебе ответить, — солдат почесал затылок и поведал краткую историю Анвила.

Начальника тюрьмы так рассмешил рассказ, что он не мог перестать смеяться следующие несколько минут, самому же Анвилу было совсем не смешно. Наконец успокоившись, он скрежетнул ключом в замке и втолкнул сыщика в камеру, находившуюся в темном углу и отделявшуюся от общего пространства толстыми заржавленными прутьями решетки.

Не заметив поперечного прута, который имитировал порожек, Анвил запнулся за него и растянулся на влажном каменном полу.

— По закону ты можешь написать письмо, чтобы сообщить кому-нибудь о том, что с тобой произошло, чтобы тебя выкупили. Но, думается мне, никому ты не сдался, потому будешь сидеть здесь, пока не кончатся деньги, что нашли при тебе, а потом отправим тебя на галеры, потому как кормить задаром тебя никто не собирается.

— Я хочу написать письмо, — сказал Анвил, поднявшись. От очередной встряски ему стало еще хуже, потому теперь он стоял, спиной опираясь на стену, одной рукой держась за прут, а другой за ребра, боль в которых очень мешала.

— Ого! Неужто такого дурака кто-то выкупит? Или просто бумагу помарать?

— Мне нужно написать письмо, — упрямо твердил Анвил.

— Ладно, — начальник тюрьмы пожал плечами и удалился на поиски чистого листа бумаги и чернил.

— Эй, пижон! — кто-то толкнул Анвила в плечо.

Обернувшись, сыщик увидел лысого коренастого мужичка, руки и грудь которого были черно-синими от татуировок, на шее висел талисман Самуанда. За ним толпилось еще несколько заключенных, и все под стать ему.

— Хорошая у тебя куртка, пижон, — сказал он, потерев рукой шею у самого затылка. — Хорошая, только пыльная — выбить бы ее как следует…

Анвил мысленно зажмурился, но не показал виду — он знал, что показать страх в такой ситуации — это все равно, что подписать себе смертный приговор. Это он понял два года назад при схожих обстоятельствах, когда попал в такое же место, проигравшись в карты. «Ну нет, еще пара ударов, и от меня точно что-нибудь отвалится. Причем буквально. Черт с ней, с курткой. Отдам — может не тронут».

— И ничего она не пыльная, не надо ее выбивать, — сказал Анвил, передавая куртку главному.

— Ха! А ты мне нравишься! Не дурак и с юмором, — ухмыльнулся бандит, показав на треть сколотый клык. — Будешь продолжать в таком духе — считай, жизнь удалась. Уяснил?

— Ага, — кивнул Анвил.

«Хоть пока что бить не станут — уже хорошо. Свезло же мне, что я попал сюда, когда этот тип был в хорошем настроении. Да уж… свезло так свезло».

Тем временем один из солдат принес Анвилу все необходимое для написания письма.

— А посветить можно чем-нибудь? Темно же…

— В глаз тебе могу засветить, коль желаешь.

Тяжело вздохнув, Анвил устроился на полу в весьма неудобной позе и принялся сочинять послание.

Сыщик отдал письмо солдату даже не перечитав его — он и так знал, что выглядит все это весьма жалко, особенно последний абзац, где он умоляет Кеселара не оставлять его на произвол судьбы. Впрочем, ему было безразлично, что рыцарь подумает о нем, как о личности, главное, чтоб он помог выбраться отсюда. Как он будет отдавать долг Кеселару, Анвил пока тоже не знал. Так же, как не знал, что он скажет, если Сигвальд уйдет из города до назначенного срока — о двух неделях он написал исключительно потому, что за это время можно добраться от Канетмакского замка до Рагет Кувера даже если идти пешком, притом очень медленно.

Но все это сейчас не имело значения — только бы солдат не забыл отправить письмо, только бы оно дошло до адресата, только бы Кеселар приехал и выкупил его. Остальное не важно.

С молчаливого разрешения бандита с амулетом Самуанда Анвил отхватил себе небольшой клок прелой соломы и умостился на нем, забившись в угол. Такая подстилка не спасала от холода, идущего от каменного пола, но сыщик все же был рад, что он хоть какое-то время может провести в относительно спокойной обстановке. На крики и ругань других заключенных он не обращал внимания.

— Наконец-то! Наконец-то еда!

Оди орал как сумасшедший, протягивая костистые руки к удивленному трактирщику, принесшему обед, и выхватывал тарелки у него из рук, прежде чем тот успевал ставить их на стол.

— Оди, тише, на нас и так все пялятся, — прошипела Асель, враждебно оглядываясь по сторонам.

В самом деле, почти все посетители большой таверны Торгового квартала Рагет Кувера с любопытством наблюдали за странной компанией, в которой больше всех выделялся именно Оди в своей куртке с чужого плеча с дырами от стрел на спине, заросший щетиной неопределенного цвета. Его волосы больше напоминали паклю, а не ту роскошную шевелюру темно-золотистого цвета, в которую так любили запускать пальчики все его девушки.

— Да плевать, — промычал Оди с набитым ртом. — Пусть смотрят, от меня не убудет.

Он ел так быстро и так жадно, что успел управиться со своей порцией раньше, чем Сигвальд и Асель, которые тоже были голодны и ели с аппетитом. Чтоб не терять время зря, Оди заказал добавку и разделался с ней так же быстро.

— Как в тебя столько влезает? — удивлялся воин, глядя на пустые тарелки и пивные кружки, громоздившиеся возле довольного собой и жизнью Оди.

— О горячей бараньей ножке я мечтал даже еще до того, как познакомился с тобой, вот в чем секрет.

— Хм, похоже на нас больше не смотрят, — тихо сказала Асель, зубами отрывая кусок баранины с кости. Вилку и нож она, как и Сигвальд, демонстративно проигнорировала. — Пожалуй, пришло время сказать, зачем я притащила вас в этот город.

— Очень интересно, — Сигвальд изобразил на лице непритворное недоверие.

— В этом городе есть единственная флейта Алсидрианда, у которой все еще нет хозяина. Она хранится в храме Духа Леса и пробудет там до праздника, после чего ее вручат какому-нибудь достойному или не очень достойному леснику, и он увезет ее в какую-нибудь глухую провинцию на краю света. У нас есть неделя.

Сигвальд, все время наблюдавший за выразительными глазами степнячки, которые с каждой минутой приобретали все более хитрое выражение, в конце ее фразы подавился пивом.

— Ты с ума сошла! — прохрипел Сигвальд, пытаясь откашляться. — Это же чистейшей воды безумие!

— А ты что думал, кода соглашался достать ее?

— Ну… не знаю. Ограбить бандита, сходить в подземелье, нырнуть на дно реки, залезть в нору со змеями… Но грабить храм! Нет, на это я не подписывался.

— А я, Сигвальд, не подписывалась убивать старых знакомых. Не будь тебя, мне бы удалось решить с Энимором все вопросы полюбовно и не пришлось бы брать на себя ответственность за его смерть!

Сжав кулаки, Сигвальд пробормотал что-то на языке Велетхлау, и уставился в пустую тарелку. Асель, видимо, немного знала этот язык, потому ответила на фразу Сигвальда емкой, но непечатной фразой на итантале.

Пауза затянулась, и Оди, положив подбородок на скрещенные на столе руки, стал наблюдать за воином. В сердце Сигвальда шла война, с которой не удалось бы сравниться никакому нашествию Заретарда. На одной чаше весов лежало обещание, которое он дал, и самоуважение, которого он лишится, если возьмет свое слово обратно; на другой — осознание того, что разорять храмы — идея не здравая в корне, тем более, что за последнее время он набедокурил так, что после этого должны будут разверзнуться небеса и убить его гневом всех духов, вместе взятых. Это решение давалось ему тяжелее, чем любое другое, которое ему приходилось принимать в жизни. Сигвальд решил искать ответа или вдохновения в окружающем мире и, оторвавшись от тарелки, встретился взглядом с Оди.

Инженер смотрел на него снизу вверх, в его больших, по-детски наивных глазах отражалось ожидание. Сигвальд знал, какого ответа он ждет. Знал, и не мог его обмануть.

— Хорошо, — выдохнул он. — Я сделаю это.

— Я знала, что ты сделаешь правильный выбор.

— Я делаю это не ради тебя.

— Конечно. Ты делаешь это ради своих принципов и упрямства, которые для тебя важнее всего на свете. На это я и рассчитывала.

Сигвальд снова недобро глянул на Асель, но ее это совершенно не волновало.

— Каков наш план? — спросил оживившийся Оди.

— Наш план — чинить противозаконные безумства, которые, к тому же, идут вразрез с моей совестью, — медленно и тихо проговорил Сигвальд. — Твой план — устроиться на работу, снять жилье в тихом квартале, найти себе девушку и забыть прошедшую неделю как страшный сон.

Вдохновенно поднятые руки Оди бессильно упали на стол. Инженер ошарашенно хлопал глазами, глядя на друга.

— Но как? Что ты такое говоришь? Мы же столько вместе прошли! Я думал, мы будем до конца…

— Считай, что на этом твоя карьера искателя приключений заканчивается. Ты сбежал от преследователей, поучаствовал в боях, даже получил боевые шрамы, спас товарища — ты увидел мир с изнанки, дружище. За неделю ты сделал столько, сколько многие не совершают за всю жизнь. А сейчас ты должен остановиться, отдышаться и продолжить жить своей привычной жизнью.

— Но я не хочу как раньше! Эта жизнь мне нравится больше!..

— Эта жизнь может оказаться очень короткой, — внезапно вмешалась Асель, которая до этого не проявляла к разговору никакого интереса. — К тому же, это наши с Сигвальдом счеты. Платить должен он, а не ты.

— Я…

— Не лезь туда, где тебе не место, — жестко отрезала степнячка.

Оди покорно склонил голову. «Ну вот. Мне не место в ее жизни. Это абсолютно логично — она же рысь, а я избалованный домашний кот, мне до нее далеко. Да, это логично. Но черт возьми, от такой логики удавиться недолго».

— Конечно, как скажешь, — сказал он, тщетно пытаясь скрыть тоску. — Наверное, ты права — боец из меня никакой.

Асель понимала, почему он так расстроен, потому промолчала. Сигвальд знал и вторую причину печали инженера, потому тоже молчал. Сам Оди не хотел ничего знать.

— В баню бы, — выдал он наконец после мучительно длинной и крайне неловкой паузы.

— Хорошая мысль, — поддержала разговор Асель. — А то выглядите вы просто ахово.

Парни переглянулись, и с неохотой согласились с ней, оценив жуткую небритость физиономий и не ахти какое состояние одежды. В целом, выглядели они как последние оборванцы с большой дороги. Сама же Асель, несмотря на то, что потрепало ее не меньше, чем Сигвальда и Оди, была в прекрасной форме, одежда смотрелась аккуратно и даже довольно чисто.

— Но сначала надо бы заглянуть на улицу Налтет, там есть лавка портного, который шьет лучшие в Артретарде вещи.

— Да, то, во что ты одет — явно не его работа, — усмехнулся Сигвальд.

— Пойдем, пока еще не стемнело и он не закрыл лавку.

— Я тоже пройдусь по своим делам, — сказала Асель, поднявшись из-за стола и бросив трактирщику несколько хетегов за обед.

Медный колокольчик, приделанный к двери лавки портного, громко звякнул, когда она затворилась за Оди и Сигвальдом.

— Иду, иду! Погодите одно мгновение! — прозвучал старческий голос откуда-то из глубины помещения.

Сигвальд потерянно бродил среди полок, заваленных мотками ткани всевозможных сортов, цветов и узоров, безголовых манекенов, наряженных в модную одежду, витрин с пуговицами и прочими мелочами. Оди же со знанием дела рассматривал сюртуки и рубашки, проверял глубину карманов, высоту воротников, длину рукавов и орнамент вышивки.

— Доброго дня, — без особого энтузиазма бросил немолодой портной в рабочей блузе с закатанными рукавами, бегло осмотрев посетителей и придя к выводу, что они ошиблись дверью.

— Доброго вам дня и процветания, господин Никтенал Понн Клосроу, — Оди улыбнулся и учтиво поклонился, проигнорировав слегка презрительный взгляд портного.

Швец удивленно смотрел на грязного оборванного Оди, который улыбался ослепительной улыбкой и усиленно наступал на ноги Сигвальду, чтобы тот тоже проявил вежливость и поклонился. На почти аристократическом лице Никтенала отражалось недоумение, что-то в этих незнакомцах казалось ему знакомым.

— Простите, я вас не узнаю… Мы разве знакомы?

— Конечно, я — Оди Сизер, инженер.

Челюсть почтенного портного отвисла. Он вглядывался в лицо Оди, даже подошел поближе, чтоб получше его разглядеть.

— Мать честная, Оди Сизер! — всплеснул он руками. — Нет, в самом деле, это же Оди Сизер! Что же с вами стало?

— Да, сейчас я не в лучшем виде. Я… проводил исследования.

— Исследования… — протянул Никтенал. Он был склонен считать, что под исследованиями Оди подразумевает неудавшуюся попытку попробовать себя в каком-нибудь новом амплуа или очередной серьезный конфликт его интересов с интересами очередного обманутого мужа. Естественно, о своих догадках он промолчал. — Опасная же у вас работа, господин Сизер.

— Да, да. Но давайте перейдем к делу — одежда мне нужна прямо сейчас, ибо то, что вы видите на мне — и есть мое единственное одеяние. Надеюсь, у вас найдется что-нибудь простенькое, но элегантное, чтоб я снова стал похож на инженера, а не на местного пьяницу?

— Конечно! А бравый солдат желает выбрать себе что-нибудь?

— Да… Новая рубаха не помешает. Мне самую простую, добротную. Без всех этих, — Сигвальд махнул рукой в сторону пестро одетых манекенов, не сумев подобрать слово, характеризующее излишества, которые он так не любил.

— Один момент, — сказал портной, удаляясь в свою рабочую комнату, служившую также складом для готовой одежды простых фасонов.

— А мерки? — окликнул его Оди.

— Молодой человек, — произнес Никтенал, посмотрев на инженера как на дитя неразумное. — Неужели вы думаете, что я забыл размеры своего постоянного посетителя, тем более, что ваша фигура совершенно не изменилась? Или что я не сумею на глаз определить размер нательной рубашки?

— Виноват, мэтр, — склонил голову Оди. — Вы, как всегда, на высоте.

Через несколько минут портной вернулся, неся в руках большой сверток и неупакованную белую рубаху. Сверток он протянул Оди:

— Надеюсь, вы все так же доверяете моему вкусу и не заставите меня снова разворачивать все это?

Инженер подтвердил свое высокое доверие и принял сверток, даже не попытавшись заглянуть в него. Сигвальду Никтенал Понн Клосроу его рубашку продемонстрировал, видимо, решив, что у того нет никаких оснований доверять его вкусу. Воин одобрил обновку, после того, как пощупал ее, проверил, не расходятся ли швы и все ли завязки целы. По лицу мэтра можно было видеть, что такая детальная проверка его если не оскорбила, то удивила.

Оди, дабы отвлечь портного от Сигвальда, спросил, сколько он ему должен. Никтенал, прикрыв один глаз, а другим уставившись на потолок, вычислял общую стоимость всех вещей. Наконец он выдал сумму:

— Полтора рамера.

Инженер заплатил беспрекословно, не торгуясь. Его примеру решил последовать и Сигвальд, так же молча выложив за свою покупку четверть рамера, хоть и считал это ценой как минимум двух таких рубашек. Он уже собрался было уходить, но Оди решил вызнать все новости.

— Как нынче поживает Рагет Кувер?

— Нынче город благоденствует и молится, чтобы на этот раз не повторились события пятилетней давности. Ох и повезло же вам, господин Сизер, что вы уехали раньше!

— Да, повезло, — сказал он, покосившись на Сигвальда. — А как поживают мои старые друзья… и подруги?

— Плохо, — портной притворно опечалился. — Вастала Таре Хельмироу вышла замуж, как и Вармела Таре Амкутроу, и Амала Таре Аннроу…

— Что, неужели все? Хотя чего я ждал, меня не было здесь лет шесть.

—… однако Амала очень скоро овдовела, к превеликому горю.

— Да вы что? — глаза Оди загорелись, как у пирата, когда тот видит груженный корабль без охраны. — Наверное, она очень горюет по мужу.

— Да, да… пытается заглушить свое горе, заказывая у меня платья, но ничего ей, бедняжке, не помогает.

— Как жаль, — Оди улыбнулся уголками губ, поймав на себе удивленный взгляд Сигвальда, не до конца понимавшего, что здесь происходит. — Надо будет нанести ей визит вежливости, посочувствовать ее горю. Она ведь живет все там же?

— Да, улица Вельд дас Арер, седьмой дом.

— Благодарю покорно, — снова поклонился Оди и заставил то же сделать и Сигвальда, после чего они вышли на улицу.

— Визит вежливости, значит, — насмешливо заметил Сигвальд, догадавшись, что речь идет о бывших пассиях инженера.

Они шагали по широкой улице Торгового Квартала, в котором была сосредоточена жизнь мелких купцов и ремесленников, достигших в своем деле неплохого уровня. Улицы были забиты людьми, которые куда-то торопились, что-то несли, катили тележки, воевали с упрямыми ослами и мулами, что-то кричали, присматривали за имуществом и детьми. Отцветающие яблони запорошили лепестками Оди, который жадно смотрел на происходящее. Было видно, как он соскучился по такой жизни, как не хватало ему больших шумных городов, сотен людей вокруг. Замшелые замки демгардов, где он обитал последнее время, выполняя по их заказу разные приспособления и машины, наводили на него тоску. Теперь он хотел наверстать упущенное за несколько лет, и пытался увидеть и услышать все, не пропустить ни одной детали, вдохнуть как можно больше пыльного городского воздуха. Увлеченный этим занятием, он не сразу услышал Сигвальда.

— Да, визит вежливости. Не могу же я быть равнодушным к горю моей старинной знакомой!

— Жеребец ты, — раскатисто засмеялся воин, хлопнув инженера по плечу.

— Зря ты так, Сигвальд. Нельзя быть настолько пошлым и приземленным. Это же моя первая любовь! По крайней мере, в этом городе. Э, да что с тобой разговаривать, ничего ты не понимаешь ни в любви, ни в романтике.

— А как же Асель?

Оди как-то разом помрачнел.

— Асель — это другое. Она из тех, которых можно добиваться годами. Даже не так: ее надо изучать. Долго. Кропотливо. И только потом, может быть… Понимаешь?

— Нет, — честно признался он. — Не понимаю.

— Ничего. Я тоже не понимал.

Сигвальд пожал плечами.

— Слушай, — начал он совершенно другим тоном, внезапно что-то вспомнив. — Там, на заставе… сколько ты заплатил за меня? Не люблю быть должным.

— Если скажу, все равно не поверишь.

— Сколько? — настаивал он.

— Несколько рамеров.

— Оди, сколько?

— Десять. Десять рамеров.

Оди не любил говорить о деньгах, даже если речь шла о его зарплате. Но говорить приходилось, и каждый раз он испытывал неловкость, и каждый раз удивлялся самому себе.

— Ого… да. Не знал бы я тебя — точно не поверил бы. Знаешь, сейчас я вряд ли смогу отдать тебе хотя бы десятую часть этой суммы…

— Нет, не надо последнее отдавать. Мне не горит, жить пока есть на что. Потом когда-нибудь…

— Спасибо, друг.

Дальше шли молча. Оди вскоре забыл о разговоре и снова вернулся в созерцанию окружающего мира и вдыханию ароматов города. Сигвальд пытался придумать, как бы поскорее отдать долг и при этом не умереть с голоду. Внезапно они услышали за спиной незнакомый голос.

— Эй, Сигвальд, ты чего такой серьезный? Неужто задумал разграбить храм Сторхет Сидри?

Сигвальд и Оди остановились как вкопанные. Инженер перебирал в голове всех своих прежних знакомых, но потом понял, что зря, ведь обращались не к нему. Сигвальд в голове ничего не перебирал, его рука инстинктивно потянулась к левому боку, к рукояти тесака.

— Сигвальд, ради всего святого, — тихо произнес Оди. — Не время и не место.

— Ага.

Он медленно обернулся и застыл в изумлении. Взору его предстал мужчина чуть старше среднего возраста, облаченный в весьма странный доспех. Шлемом ему служил прорезанный в соответствующих местах котелок, к стеганке было пришито несколько кусков кольчуги, на грудь крепилась большая крышка от кастрюли, однако наплечники и поножи были вполне настоящими. Из большой сумки, висевшей на плече, любопытно выглядывала огромная толстая крыса.

— А! — воскликнул он, хитро прищурившись. — Это же тайна! Понимаю, понимаю… Никому в жизни не скажу, что Сигвальд идет грабить храм!

— Что? Я… нет. Я не собираюсь…

Сигвальд был в растерянности и не знал, что ему делать. Он посматривал на Оди в надежде, что тот даст ему какие-нибудь пояснения или рекомендации, но тот сам был в шоке и только беспомощно хлопал глазами и неубедительными жестами пытался подтвердить, что Сигвальд «нет» и что он «не собирается».

— Что, ваша светлость алтургер Котопупский снова шалит и пугает прохожих? — со смехом спросил подошедший горожанин у странного человека.

— Да разве таких отважных воинов можно испугать? Нет-нет, боятся только те, у кого совесть нечиста и рыльце в пушку, а у этих благородных мужей помыслы светлы, как первый лед на реке! — сказал его светлость Котопупский, подмигнув Сигвальду с выражением «мы-то знаем, но никому не скажем».

— Приезжие, да? — поинтересовался горожанин у опешивших друзей. — Не обращайте внимания, это наш местный… — он запнулся, чтобы не сказать наиболее подходящее слово. — Светлая голова. Даже слишком светлая. Просветленная, я бы сказал. Он даже мухи не обидит, его весь город знает. Ходит везде, смотрит, детишек забавляет, — горожанин продолжал что-то рассказывать, уже удаляясь от них.

— А, видали как мы его провели? — гордо поднял голову его светлость. — И так будет с каждым.

Сигвальд и Оди все так же ошарашенно смотрели на него. Он, видя, что собеседники из них никакие, решил откланяться.

— Честь имею, господа. Если я вдруг понадоблюсь, вы меня точно найдете в любое время дня и ночи. Я буду везде, не пропустите! — изрек он и с важным видом двинулся по широкому каменному мосту, пересекавшему небольшую речушку.

— Что за черт? — Оди все еще пребывал в недоумении.

— Ох, не нравится мне все это, совсем не нравится.

— Да ладно, мало ли что сумасшедшие болтают, — как-то неуверенно произнес инженер. — О, а вот и баня. А то я уж думал, что здесь все перестроили.

Первым делом в бане Оди несколько раз подряд намылил волосы и смыл с них пену, потом намылился полностью и окатил себя водой из ушата. Теперь он развалился на скамье и блаженствовал в клубах пара. Рядом сидел Сигвальд со взъерошенными волосами. Он не особо любил бани, предпочитая им купание в прохладном ручье.

— Ну, как тебе город? — лениво протянул Оди.

— Мне в этом городе не везет. В прошлый раз не свезло, да и в этот будет не лучше.

— А что было в прошлый раз?

— Война, Оди.

Инженер с открытым ртом слушал, как Сигвальд рассказывал о его любимом городе, охваченном огнем и залитом кровью.

Отряд Кеселара прибыл в Рагет Кувер за несколько дней до решающей битвы для усмирения мародеров, которые хозяйничали в городе, брошенном почти всеми местными. Рагет Кувер был последним пределом, за который никак нельзя было пускать заретардцев, которые лавиной прошлись от Беретрайя почти до норрайской границы, сломив сопротивление в нескольких десятках крупных городов, разбив множество армий.

Когда войска степняков подошли к городу и разбили лагерь, защитники Рагет Кувера почувствовали скорую смерть — против четырех тысяч их воинов теперь стояла целая армия, насчитывающая около двадцати тысяч конных и пеших заретардцев.

— Одна надежда была на войска западного Артретарда, из тех земель, что лежат за рекой Бринонна. Десятитысячный отряд из тяжело бронированных конных арбалетчиков и тяжелой пехоты мог бы спасти нас. Но их все не было. Когда заретардские осадные башни двинулись к стенам, мы поняли, что это конец. Всей битвы я, разумеется, не видел…

Сигвальд поднял голову. Тяжелое, свинцово-серое небо, сеющее на землю мелкие снежинки, заволакивал черный дым, идущий от больших котлов кипящей смолы на стенах. Он стоял у ворот, чтобы вступить в бой с теми, кто первым ворвется в город. Надежды на то, что позиции удастся удержать, таяли с каждой минутой. Солдаты тащили к воротам рогатки — большие бревна, утыканные острыми кольями — чтобы хоть на несколько минут сдержать конницу. Звенело оружие, раздавались приказы, бойцы проверяли крепление доспехов.

Гремящие и скрежещущие осадные башни зацепились за стены и степняки вступили в бой с защитниками, которые сталкивали их на обе стороны, а на тех, которые были внизу, выливали кипящую смолу. Над полем битвы неслись нечеловеческие крики, приказы, лязг стали, запах смолы неотступно преследовал солдат. Снег становился все гуще.

Из глубины соседней улицы донесся боевой клич норрайцев.

— Что там? — кричал Кеселар, остановив пробегавшего мимо солдата.

— Подкоп! Завалили, мать его так! Всех паршивцев до одного завалили! Будет знать узкоглазая сволочь, как под норрайцев копать! — орал тот, на радостях забыв о субординации.

Солдат нервно улыбался, и белизна зубов резко выделялась на его лице, измазанном пылью, смешанной с потом. Дальше он не побежал, заняв позицию рядом с Кеселаром, взяв на изготовку секиру.

Тяжелый глухой удар сотряс ворота — заретардцы подкатили таран и принялись пробивать себе путь. Удар, еще удар. Ворота трещали, но все еще не поддавались. Лица бойцов застыли в напряжении и ожидании. Со стены во двор полетел вражеский воин — он что-то кричал, дрыгая руками и ногами, и весьма неудачно упал на рогатку, колья которой проткнули его тело в нескольких местах. Подергавшись с минуту, он затих.

— Великий Камтанд, — причитал кто-то рядом с Сигвальдом, — направь клинок мой в грудь врага моего… защити меня от вражеского меча… защити… черт, как же там дальше?.. защити… защити от летящих стрел… ой, страшно-то как, как же помирать не хочется.

Еще один степняк упал на каменные плиты прямо перед Сигвальдом, размозжив голову и забрызгав кровью его сапоги. Боец, только что молившийся духу битвы, попятился и готов был развернуться и бежать, но Сигвальд остановил его грубым окриком:

— Дас! Дас, арре гла веррде са валли тех саар арлеа ннахра![25]

Приготовившийся к позорному бегству солдат не отреагировал на слова Сигвальда — язык Велетхлау был ему не знаком. Воин резко развернул его за плечо. Из-под открытого шлема, слишком большого для бойца, смотрели до смерти перепуганные глаза молодого парня, почти еще мальчишки. Изо рта вырывались клубы пара. «Ему хоть семнадцать-то есть? — думал Сигвальд, глядя на перекошенное от ужаса лицо. — Тоже мне — ополчение! Они бы еще девочек в платьицах прислали!»

— Ни шагу назад! Дезертира повешу тут же, на своем ремне!

— Мы все умрем! — истерично завопил ополченец срывающимся голосом. — Где тяжелая конница, которую нам обещали?! Где?! Они нас бросили, нас всех убьют!

— Так умри как герой, а не как помоечная крыса! Ну же! Вперед!

Сигвальд орал на него, угрожая мечом, до тех пор, пока не убедил слабонервного бойца, что выжить в битве у него больше шансов, чем если он ослушается приказа.

— Ну ты, Сигвальд, суров, — подошел к нему Кеселар. — Даже я бы тебе поверил.

— Потому что я бы выполнил свое обещание, отступи он еще хоть на шаг. Здесь не место дезертирам.

Ворота дали большую трещину, продержаться они смогли бы еще удара два-три, не больше.

— Да поможет нам Камтанд! — крикнул Кеселар, захлопнув забрало шлема.

Удар.

— Кирте — натим! Войэр — алэ![26] — орал кто-то в строю.

— Кирте — натим! Войэр — алэ![27] — отозвались солдаты, ударив мечами по щитам.

Еще один удар — доски треснули и прогнулись.

— Лема ре вихенд![28] — надрывался тот же голос, выкрикивая боевой клич.

— Лема ре вихенд! — повторяли бойцы, и жажда крови и битвы закипала в их крови.

От последнего удара от одной створки массивных дубовых ворот откололся большой кусок, в который бурным потоком хлынули степняки в своих сияющих ламеллярных доспехах, с конскими хвостами, развевающимися на островерхих шлемах. Первая волна конников захлебнулась собственной кровью, напоровшись на рогатки. В это время рухнула вторая створка ворот, и в город ворвался огромный отряд пехоты, часть из которых сошлась в схватке с защитниками Рагет Кувера, другая оттаскивала рогатки, которые ломались под тяжестью нанизанных на них тел лошадей и воинов.

Сигвальд рубился не на жизнь, а на смерть, тяжелыми ударами меча пробивая доспехи, наталкивая степняков на рогатки, используя их как живые щиты, стаскивая конных на землю. Но заретардцев было слишком много, они теснили осажденных к центру города. Кроме того, на стенах не осталось защитников и их место заняли заретардские лучники, осыпающие градом стрел соединенные силы норрайских и артретарских войск.

Он отступал назад, прикрываясь деревянным щитом, который был как еж утыкан стрелами. Споткнувшись обо что-то, он бросил беглый взгляд вниз и увидел распростертое на тонком снежном ковре тело молодого ополченца, которого только что наставлял на путь истинный. Из горла и груди у него торчали несколько стрел, в глазах застыл страх. Судорожно сжатыми пальцами он сжимал свой меч, еще даже не окрашенный вражеской кровью, как последнюю надежду на жизнь. «Героическая смерть, — думал Сигвальд, отбиваясь от заретардца и переступая через мертвое тело. — Теперь он знает, что это такое».

Сражаться становилось все тяжелее — щит Сигвальда давно раскололся, но теперь от стрел его защищали стены домов, ибо немногочисленные защитники отступали все ближе к центру города. Стряхнув очередного степняка с меча, Сигвальд услышал что-то, похожее на протяжный стон, но не обратил на это особого внимания.

Через несколько минут звук повторился. Теперь все норрайцы узнали в нем звук рогов артретардской подмоги. «Тяжелая конница! Слава Камтанду! Только бы продержаться!»

— И да антапер! — кричал Сигвальд, поднимая боевой дух тех, кто еще не понял, что идет подмога. — И да антапер! Ге артретардет энхевроу![29]

— Лема ре вихенд! — боевым кличем отзывались измученные бойцы, у которых открылось второе дыхание.

Артретардская тяжелая конница ударила в тыл заретардцам, всадив им в спины стальные арбалетные болты и нанизав на копья. Всадникам удалось разбить изрядно потрепанные войска на несколько групп и уничтожить их, окружив на месте. Однако, пока бой шел под стенами, а на улицах города норрайская армия погибала, стоя по колено в крови.

— Итантард и да вэла-та саостет! — клич артретарских арбалетчиков ясно доносился до слуха защитников.

«Ну же, скорее! Долго нам не простоять!» — подумал Сигвальд, оглянувшись туда, откуда он ожидал прихода союзных войск. Внезапно он почувствовал сильный удар в затылок. В глазах резко потемнело, и он тяжело осел на ступени чьего-то крыльца. Клич артретарских арбалетчиков был последним, что слышал Сигвальд.

— Помощь подоспела как раз вовремя, — продолжал он, вытирая пот со лба и обмахиваясь веником. — Заретардцы были разбиты, половина из выживших бежала, половина попала в плен. Меня нашли конные арбалетчики, когда местные крысы, которым не хватило духу пойти в ополчение, пытались разобрать мой доспех на части. Их, ясное дело, нашинковали — не дело ведь раздевать павшего воина. Хорошо, что арбалетчики вовремя заметили, что не такой уж я и павший, а то, чего доброго, похоронили бы с почестями.

— Да-а… — задумчиво произнес Оди.

Теперь он сидел на скамье прямо, ибо ему казалось неуместным развалиться в столь вальяжной позе перед героем, каковым он теперь безоговорочно считал Сигвальда.

— Как же тебе на все это хватает сил? — в искреннем недоумении поинтересовался инженер.

Сигвальд не ответил.

— А ну-ка, поди сюда!

Асель обернулась, вопросительно посмотрев на двух патрульных стражников, которые сами торопливо приближались к ней.

— Да-да, ты, заретардское отродье. Кто такая, что здесь делаешь? — один из них хотел было схватить ее за плечо, но степнячка ловко увернулась — ее раздражали чужие прикосновения.

У Асель не было никакого настроения разговаривать с солдатами, которые выглядели так, будто вот-вот совершат подвиг, поймав вражеского шпиона. «Ну конечно, — думала она. — Узкие глаза — шпионка, баба с луком — шпионка… Да они вообще шпионов-то хоть раз видели?»

С раздражением Асель засунула руку во внутренний карман куртки и, видимо, сделала это настолько резко, что солдаты так же резко потянулись к своим мечам, а когда девушка протянула им слегка измятый листок бумаги, патрульные сделали вид, будто совсем не занервничали. «Остолопы. Удивляюсь, как с такой стражей по городу еще не бродят орды разведчиков Мар Занн Аши». Асель со скучающим видом смотрела на солдат, которые пытались разобрать каракули капитана заставы.

— Так, значится, Асель, дочь сапожника? — с недоверием произнес один из них. Она кивнула.

— Охотница?

Асель кивнула снова, мысленно посылая обоих стражей туда, куда их, возможно, еще не посылали.

— А чего-й то ты все молчишь, а? Может ты таки шпионка и итантале не знаешь, а? — допытывался солдат, которому очень хотелось получить прибавку к жалованию за поимку врага.

Асель очень хотелось для подтверждения уровня знания итантале озвучить парочку труднопереводимых выражений, истинный смысл которых чужеземцу понять было бы весьма затруднительно. Однако выражения эти имели нелестный смысл и непечатную форму, а ссориться со стражей в первый же день в планы степнячки не входило. Потому она пробурчала на чистейшем итантале что-то менее экспрессивное. Солдат все равно остался недоволен и хотел было продолжить допрос, но его остановил напарник:

— Ну что ты к девке прилепился, как банный лист к заднице? У нее с документами все в порядке, а у меня сейчас на солнце голова в шлеме сварится. Тебе этого надо?

Солдат с некоторым разочарованием прекратил дознание и поплелся на поиски новых приключений, а Асель, не сдержавшись, все же прошипела ему в след то, что думала о нем и его работе.

Степнячку в этом городе раздражало абсолютно все. Сотни людей, которые сновали вокруг, занятые какими-то странными делами, орущие торговки, орущие дети, скрипящие повозки и кричащие ослы лавиной обрушились на Асель, которая привыкла к тишине и спокойствию леса. Ее раздражало обилие запахов, которое особенно усилилось, когда она проходила по базару — жутко воняющая рыба, которая вот-вот протухнет на солнце, мясо, засиженное мухами, лошадиный пот и навоз, запахи готовящейся еды, которые исходили из открытых окон домов — все вместе они образовывали такой непередаваемый аромат, что у Асель ком подступал к горлу.

Когда она наконец-то выбралась из бесконечных рядов рынка, ей захотелось снова вернуться в баню и вымыться там еще раз, чтоб избавиться от всех этих запахов. Сейчас ее не радовали ни новая рубашка, ни повязка на голову, ни даже плотный горячий обед, о котором она так долго мечтала.

— Сладости! Сладости! Леденцы на палочке! — выкрики толстой торговки в цветастом фартуке смягчили сердце Асель.

— Сколько? — спросила она, ткнув пальцем в леденец, по форме напоминавший птичку.

— Один хетег, милая, всего один хетег! — так же громко нараспев орала тетка, хоть и было видно, что слово «милая» она выдавливала из себя через силу, с неприязнью глядя на степнячку.

Асель это совершенно не волновало — к косым взглядам она привыкла еще с детства. Потому, бросив на прилавок начищенный медяк, она с удовольствием засунула конфету за щеку, предварительно отгрызнув все неудобно выступающие части.

Через несколько минут Асель дошла до набережной, возле которой, как она узнала у местных, стоит мужская баня, где она должна была встретиться со своими спутниками. Ни Сигвальда, ни Оди в поле зрения не было, потому она уселась, скрестив ноги, на широкий парапет, отгораживающий набережную от реки, и принялась наблюдать за городом. «Яблони цветут… красиво. В лесу такого нет. Хотя есть, конечно, дички, но они совсем не такие. И речка красивая, только зря они ее камнем огородили…»

Цветущие яблони были по сердцу Асель, и она была в шаге от того, чтобы согласиться с Оди в плане его восхищений красотами города, как ее мечтательный настрой прервали.

— Эй, красотка, — кто-то тронул ее за локоть.

— Фто? — она обернулась, не вынимая леденца из-за щеки.

Перед ней стоял мужчина средних лет и ниже средней (по эстетическим признакам) наружности. Неопрятная одежда свисала мешком с тощих плечей, впалые щеки поросли неравномерным слоем щетины, на щеках играл нездоровый румянец, белки широко открытых глаз покрывала густая сеть сосудиков. «Эллекринщик, причем уже давно» — Асель поставила безошибочный диагноз.

— Пойдем со мной, малышка, — он снова протянул к ней руку.

— Пшел вон, — недвусмысленно выразилась Асель. — И убери свои клешни от меня.

— О, да ты, детка, с огоньком! Как я люблю… надо обучить тебя хорошим манерам… Обучить, да. Пошли, я научу тебя такому, что ты еще не умеешь! Тебе понравится!

Эллекринщик схватил Асель за руку и стащил с парапета прежде, чем она успела вытащить свой кинжал. Степнячка пыталась вырваться из цепких рук незавидного кавалера, но все же была намного слабее его, и получалось разве что беспомощно дергаться. Мимо сновали десятки горожан, но помощи от них ждать не приходилось — никто не хотел затевать ссору с невменяемым наркоманом.

Однако, один парнишка, которого Асель заприметила еще давно, словно набравшись решимости, хлопнул по плечу эллекринщика:

— Убери свои лапы от девушки! — решительно произнес он, хотя голос его слегка дрожал, судя по всему, от волнения.

Наркоман обернулся и смерил его уничтожающим взглядом — парень был ничем не примечателен и из всей толпы выделялся разве что глазами, в которых пылал огонь праведного негодования.

— Чё? — таким же уничтожающим, как и взгляд, тоном спросил эллекринщик.

— Лапы убери, — повторил парниша уже с меньшей решительностью.

— А то что?

Незнакомец замялся, было видно, что он сам не знает, что будет, если противник не уберет руки. Нахально ухмыльнувшись, наркоман снова повернулся к Асель и попытался потащить ее куда-то, продолжая нести всякую чушь.

— Отстань от девушки! — крикнул парень, кидаясь с кулаками на обидчика прекрасной незнакомки.

Но наркоман, находившийся под действием эллекрина, оказался не по силам худенькому пареньку, и после первого же полученного удара он сбил с ног защитника Асель, подставив ногу и с силой толкнув его в грудь. Растянувшись на мостовой, парень молча сносил побои накинувшегося на него эллекринщика, не умея даже закрыться от ударов.

Асель уже схватилась за рукоять кинжала, но тут же бросила ее, увидев проходящих невдалеке стражников, которые, впрочем, не обратили никакого внимания на драку посреди улицы. Степнячка металась, не зная что делать: с одной стороны в ней бурлила злоба на своего обидчика, с другой — ее терзали опасения за свою безопасность, которая может оказаться под угрозой в случае победы наркомана, которая уже сейчас казалась неизбежной.

— Куда девке в мужскую драку? — остановила ее здоровая тетка с ведрами на коромысле, когда Асель уже готова была вмешаться.

— Да где ж тут драка? — выпалила Асель. — Он же ему сейчас мозги отшибет и поминай как звали.

— Эх, молодежь, — покачала головой женщина.

Поставив ведра на землю, сердобольная тетушка покрепче схватила коромысло и, хорошенько замахнувшись, огрела им наркомана по спине.

— Ах ты сволота проклятая! Клейма ставить негде! Ребенка избивать вздумал!

Эллекринщик, почувствовав на себе неслабые удары коромысла, немедленно бросил парня и, опасаясь спорить с раскрасневшейся и решительно настроенной женщиной, поспешил скрыться, смешавшись с толпой.

— Ну вы это видели? — продолжала вещать тетка обществу, уперев руки в бока. — Пьянь окаянная! Нализался с утра пораньше…

Видя, что никто ее не слушает, почтенная женщина удалилась, напоследок посоветовав молодежи быть поосторожнее и не связываться с «пьяными лосями».

— Ты цел? — спросила Асель незнакомца, все еще лежащего на земле, протянув ему руку.

— Прошу, прости меня, я не смог тебя защитить, — сказал он, вставая и отряхиваясь от дорожной пыли.

Асель только махнула рукой, не зная, что нужно говорить в таких случаях.

— Дай осмотреть твою руку, — сказал он, пытаясь поймать ладонь степнячки.

— Чего-о? Сейчас так осмотришь — на всю жизнь запомниться, — злобно прошипела она, заподозрив его в недобрых помыслах, от которых только что пострадал эллекринщик.

— Нет, ты не так меня поняла! Я лекарь! Ну… будущий лекарь. Я студент в храме Ринкоанда, здесь недалеко…

— И зачем тебе моя рука? — недоверчиво спросила Асель.

— Он схватил тебя и мог ее повредить.

— Рука в порядке, — заупрямилась Асель, хоть и чувствовала, что к вечеру на запястье проявятся синяки.

— Не буду настаивать, раз ты так уверена, — улыбнулся студент-медик. — Фимал Понн Леге, — представился он.

— Асель, — неохотно протянула степнячка. Впрочем, она могла бы и промолчать, но ее забавляло общество этого парня.

— Что за ерунда? — степнячка оглянулась в поисках певца, исполнявшего странную песню.

Продолжал распевать голос на героический мотив. Фимал слегка покраснел, узнав себя в одном из героев баллады.

— Его светлость Доувлон Котопупский, рыцарь-менестрель и последний романтик Итантарда, — склонившись в почтительном поклоне, он указал рукой на исполнителя. — Этот ославит любого на весь Рагет Кувер.

Асель с удивлением глядела на последнего романтика в шлеме-котелке, который как раз исполнял последние строки только что рожденной баллады, причем пел он так отвратно и так громко, что у степнячки сводило зубы от таких песен.

— Ну вот, теперь мне из дому можно не выходить неделю, пока эта песня ему не наскучит, — полушепотом сказал студент, присаживаясь рядом с Асель, которая снова забралась на парапет и продолжила наблюдать за происходящим. — Так ты недавно в этом городе? А хочешь, я проведу тебе персональную экскурсию по лучшим местам?

— Что? — не поняла Асель.

— Ну, покажу достопримечательности всякие… Если интересуешься архитектурой — Деловой квартал это то, что надо. Там много причудливых зданий Третьей Эпохи, все дома утыканы разными инженерными приспособлениями. Сейчас, правда, никто не знает, зачем они нужны, но говорят, что раньше… ладно, вижу тебе это не очень интересно, — вздохнул Фимал, видя скучающую физиономию Асель, которая не прогнала его только потому, что ей было невыносимо скучно ждать в одиночестве. — Так… что же еще есть?.. Храм Сторхет Сидри! Он такой красивый, ты ведь там не была? О, да скоро еще и праздник… Великое Древо будет цвести, тебе ни за что нельзя это пропускать!

— Сторхет Сидри? — переспросила внезапно оживившаяся Асель на радость студенту. — И что, часто ты там бываешь?

— Не очень часто, конечно, но я могу рассказать о нем много интересного! Например, ты знаешь, что Рагет Кувер был основан и разрастался вокруг этого дерева, и что самый старый квартал — Храмовый, и что он состоит всего из одной улицы, которая заключает в кольцо большой парк, вернее кусочек леса, сохранившийся еще с Первой эпохи?

Асель уже начинала жалеть, что вовремя не отправила этого не в меру разговорчивого и сверх меры осведомленного парня по прямому курсу — от его болтовни у нее уже начинала болеть голова.

— Наконец-то, — отрешенно произнесла она.

— Что «наконец-то»? — внезапной фразой она выбила Фимала из колеи.

— Наконец-то я их дождалась.

Студент проследил за направлением взгляда своей новой знакомой и к своему огорчению увидел Оди и Сигвальда, выходящих из бани, причем больше всего он огорчился именно появлению Сигвальда. Даже издалека было видно, что воин и выше его на голову, и в плечах шире, и в целом выглядит солиднее, потому Фимал решил не дожидаться, пока друзья Асель подойдут на достаточно близкое расстояние.

— Послушай, мне пора. Прости, что покидаю тебя так скоро… Я живу на улице Васта ре Гард, дом десятый… ну, если ты захочешь посмотреть город, или тебе просто станет скучно. Еще меня почти всегда можно найти в госпитале Ринкоанда, я там учусь и работаю…

— Угу, — безучастно кивнула Асель, к разочарованию бедного студента, который надеялся, что она проявит к нему хоть немного больше интереса.

«Ничего мне не светит, — с сожалением подумал он, глядя как закатное солнце мягко ложится на смуглую кожу степнячки. — Прямо ничегошеньки. Зато поговорил с настоящей заретардкой и остался жив. А это значит, что все рассказы об их суровости и кровожадности — враки. Ну, или мне просто повезло», — он вспомнил незадачливого эллекринщика и двинулся по направлению к своему привычному месту обитания.

—