Оффлайн

14

Она просыпается от жгучей боли, пронзающей голову. Как только сознание выходит из оцепенения, у нее лишь одна потребность: перекрыть вентиль, избавиться от немыслимой, нестерпимой боли, пока та не выжгла ей рассудок. Необходимо раскрыть рот, закричать что есть сил в легких. Сейчас, немедленно.

Но губы не двигаются, что-то удерживает их, грозит надорвать кожу при малейшей попытке разомкнуть челюсть. Крик увязает во рту, и губы дергаются, так что чудовищная резь временно вытесняет даже боль в глазах.

Глаза… эта тьма… Она пробует приподнять веки, но мгновенно оставляет попытки. В голове как будто извергается вулкан, и по мозгу растекается раскаленная лава. Она чувствует, что сознание пытается отстраниться от этих мук, но противится этому. Она должна выяснить, что с ней произошло. Внутренний голос пытается сказать, но рассудок отказывается воспринимать правду. Сознание снова ускользает, и вновь она старается его удержать. Но что, если все обстоит иначе? Возможно, разум пытается вернуть ее к благословенной действительности, избавить от этого кошмара. Да, вероятно, так и есть. Иначе быть просто не может. Она поддается, игнорирует пламя, бушующее в глазах, и проваливается в небытие.

Она вновь приходит в себя, и с первым же осознанным вдохом возвращаются адские боли. Она сознает, что все надежды тщетны. Это происходит не во сне, это реальность. И внутренний голос звучит громче, отчетливей. Голос настолько ясный, что она вынуждена обратить внимание, против собственной воли понять смысл.

Вспомни Томаса! Ты повторяешь его судьбу.

Паника обдает ее горячей волной, в доли секунды переполняет все существо, и первобытная жажда жизни вытесняет рассудок. С яростным остервенением она противится всему, что удерживает ее, пытается двинуть руками и ногами. Но она пристегнута ремнями и даже отмечает, что лежит на спине. И все же должна что-то предпринять, если хочет сохранить жизнь. Хочет раскрыть рот, приподнять веки во что бы то ни стало, напрягая все силы. И снова погружается в пучину боли, сознание меркнет.

Она вновь пробуждается из благословенного беспамятства, и на этот раз с уверенностью, что сначала потеряет рассудок от боли, а затем умрет. Она должна… Да, все правильно, подбадривает она себя. Чтобы не сойти с ума. Поставить цель. Она должна, должна, должна. Подумать. Точно. Прислушаться к себе. Может, она уже сошла с ума? Так быстро? Нет, дальше. Думать. Она должна. Должна фиксировать все, что происходит вокруг. Должна. От этого зависит ее жизнь, она чувствует это инстинктивно.

В голове снова проносится огненный смерч, и боль такая, что содержимое желудка вдруг подступает к горлу. Ее рвет в закрытый рот, что-то течет из носа, она захлебывается, втягивает воздух ноздрями, и жидкость забивает дыхательные пути. Она должна прокашляться, но ничего не выходит… она задохнется. Вот, уже.

Еще секунда, и сознание снова покинет ее, на этот раз окончательно. Что-то касается лица, затем следует рывок – и резкая боль в щеках. Она чувствует, что губы теперь свободны. Раскрывает рот, отплевывается и дышит так, как не дышала никогда прежде. Посекундно закачивает воздух в легкие, сплевывает желчь и снова вдыхает. Дышит и живет. Кто бы это ни был, ей сохранили жизнь.

Потому что для тебя приготовлено кое-что похуже, насмешливо шепчет голос. И тем не менее, на этот раз она осталась жива.

Она пытается заговорить, спросить своего палача, зачем он это делает, но первое же слово, всего лишь убогий хрип, провоцирует новый приступ кашля. Когда приступ проходит, что-то холодное касается ее губ и щек, прижимается… Нет. Рот снова заклеен. Голос произносит:

– Лежи тихо.

В тот же момент она понимает, кто причиняет ей эти муки.

– Ты? – пытается она изумленно спросить, невзирая на боль, но из горла вырывается лишь бессвязное: – Ммм?

И вновь ее охватывает паника, но в этот раз приступ удается обуздать. Она подключает еще доступные чувства, сосредоточивается на восприятии.

И впервые обращает внимание на запах. Пахнет чем-то сырым и затхлым, но куда интенсивнее запах обожженной плоти. Она догадывается о его источнике. Нет, знает. Она так остро его ощущает, потому что сама издает. Чувствует запах своей обожженной плоти. Это ее собственные глаза. Она видела глаза Томаса. И другие его увечья.

Она знает, что ее ждет. И кто это делает. Как такое возможно? Неужели это действительно?.. Нет! Она отказывается принимать на веру собственную догадку. Потому что в это просто невозможно поверить. Она совершенно точно ошиблась. Если б только еще раз услышать голос…

Пока ты еще что-то слышишь, шепчет внутренний голос.

Она чувствует что-то теплое между ног. Мокрое и теплое. Оно растекается по внутренней стороне бедер и быстро остывает.

Она всхлипывает в сомкнутые губы, плачет. Может ли человек плакать без глаз? Без глаз… Против собственной воли она снова пытается закричать.

В какой-то момент успокаивается. Рассудок возвращается в привычный режим и рождает разумную мысль. Вопрос.

Как она оказалась в такой ситуации? Помнит, как рухнула в изнеможении в постель. Подумала о Томасе, но совсем недолго и, должно быть, вскоре уснула. И очнулась уже здесь.

Холодная ладонь ложится ей на лоб, придавливает голову к ложу. Она дергает головой, пытается стряхнуть руку, и на мгновение это ей удается. Затем ладонь снова ложится на лоб.

Что-то касается горла, она чувствует укол, и шею пронзает так, что затмевает боль в глазах. Она слышит свой приглушенный сомкнутыми губами крик. Боль становится невыносимой, расползается по телу, и крик обрывается в ротовой полости, словно увяз в проколотом месте. Все меркнет.