Огню плевать (СИ)

Глава 8. ПОДАРОК ПОКОЙНИКА

Благодетельная Когане Но, до чего же они были грязными! Да что там! Мои чудесные портянки, насквозь промокшие от бесконечной беготни, сейчас пахли куда лучше, чем эти цеховые обитатели.

Умные объективы «Сачирато» позволяли разглядеть покрытые язвами морды, шелушащуюся кожу лап, покрытые струпьями хвосты и здоровенные бреши на местах выпавших зубов.

Вокруг нас с Симайной собралось настоящее отребье Юдайна-Сити, которое не терпят не только в любом благопристойном районе, но даже в трущобных окраинах, и силой загоняют в подвалы Нижнего Города. Или, как оказалось, в Две Мельницы, куда уже много лет не ступала лапа жителя благопристойного района…

Выродки заброшенного цеха не разговаривали между собой, довольствуясь короткими шепотками и писком. Их тощие хвосты волочились по пыли, обломанные когти судорожно сжимались. Чу-ха вызывали ужас и жалость, при этом в полной мере олицетворяя весь Юдайна-Сити — яркий и мудрый в неоновом свете рекламы, но вечно голодный и безжалостный при тусклом мерцании звезд.

Они были плотью от плоти города, его воплощением и родными детьми, без скромности и стыда отринувшими воспитание, законы, нормы этики и морали, экономику и достижения науки. Брезгливо глядя в гнойные глаза оборванцев, я вдруг осознал, что смотрю в еще одну личину нашего славного гнезда. Причем, возможно, в самое что ни на есть настоящее лицо, наконец-то сбросившее маску…

Браконьеры беспрерывно облизывались и подслеповато рассматривали чужаков. Облезлые носы ежесекундно дергались и морщились, не в состоянии разгадать, что за запахи исходят от бледнокожего манкса и его спутницы.

Как обычно перед заварушкой, у меня промелькнула совершенно нелепая и несвоевременная мысль — интересно, а чем вообще пахнет кукуга? Искусственным потом? Стерильностью? А быть может, все еще Гладким?

Но погадать над идиотскими загадками мне тоже не позволили — отребье медленно двинулось к фаэтону.

— Лучше бы вам оставаться на своих местах! — выкрикнул я, причем до того резко и пронзительно, что напугался сам.

Вздрогнула и цепь чу-ха. Обменявшись взглядами и немного потоптавшись на месте, выродки снова двинулись вперед — настороженные, прижимающиеся к бетонной пыли, торопливо проживающие последние секунды боязливой нерешительности.

— Стоять, я сказал! — В моей руке оказался «Молот», и я повертелся, демонстрируя оружие всему цеху. — Давайте вместе избежим проблем, сисадда?! Поэтому мы с подругой просто сядем в…

Продолжая обмениваться таинственными шепотками, неприкасаемые медленно приближались, будто не заметив взведенного башера. «Сачирато» услужливо подсказали, что ближайшего уродца и фаэтон разделяют не больше дюжины метров.

Выстрел в воздух прозвучал звонко и торжественно. Чу-ха разом вздрогнули, замерли и припали еще ниже к полу. Чтобы уже через миг вновь двинуться к нам…

«Сачирато» выдал экстренное предупреждение. Я уклонился, отчего брошенный камень угодил в левое плечо, а не голову. Сустав онемел, трицепс пронзило иглой, я резко крутанулся на пятках и отступил к открытой двери фаэтона.

— Симайна, внутрь!

И снова выстрелил. В нижнюю лапу ближайшего, не желая убивать. Впрочем, чего врать?! В глубине души я надеялся, что его соседи просто накинутся на раненого во вполне плотоядном порыве, и дадут нам время спокойно уйти, верно?

По заднему крылу «Барру» с жестяным грохотом ударил еще один камень. Бетонный обломок врезался в заднее правое окно, хрустко треснувшее. Два снова полетели в меня, заставив пригнуться.

— Как будет угодно господину Лансу, — расслышал я из-за спины.

После чего Симайна молниеносно втекла в салон и закрыла дверь.

Увернувшись от куска железной трубы, просвистевшей в считанных сантиметрах от моей головы, я стиснул зубы и начал стрелять…

Позже пересчитав оставшиеся фанга, я узнал, что «Молот» отплевался семь раз. Заряды разрывали плоть, ломали кости, роняли и отшвыривали тела. Память услужливо подсказала, что бил я на поражение…

Массовый отстрел ублюдков, увы, нужного эффекта не произвел. И пусть вокруг фаэтона с воплями и хрипом рухнуло несколько тварей, остальные перешли на стремительный бег.

Юркнув за руль, я успел захлопнуть дверь за мгновение до того, как в нее на полной скорости врезалась взрослая самка. Липкая пена с крупных почерневших резцов оставила на поднятом стекле зигзагообразные разводы. Я зажал башер между коленями и торопливо включил двигатель.

Уцелевшие после пальбы навалились на «Барру», бездумно царапая корпус и пытаясь выдавить треснувшее стекло. Пристегнувшись, я заставил фаэтон резко крутануться на месте, с глухим стуком расшвыряв еще несколько тел. Нацелившись на ворота, юродивый транспорт «Бритых хвостов» взвыл стареньким электромотором и рванул вперед, по пути перемолов еще одного подвернувшегося святотатца.

На бархане в воротах нас подкинуло, весьма тяжко приложило о бетонный плац снаружи, и на несколько секунд я даже испугался, что фаэтон сейчас заглохнет. Нет, не заглох. Да и я сразу решил, что вовсе не испугался, вот еще!

Вывернув руль, врубил предельную мощность и бросил «Барру» вдоль стены цеха, откуда мы с Симайной и прибыли. За кормой яростно выли обитатели Двух Мельниц, вслед нам летели трубы и обломки бетона…

Скорость я сбросил лишь у подножья холма, вкатившись в «нормальный» Колберг. Шумно втянул воздух, на этот раз даже не заметив едкой вони салона, дрожащими пальцами поставил башер на предохранитель и спрятал в кобуру. Стянул очки на грудь.

Симайна, глядя перед собой, была деликатно молчалива, будто мы не спасались от спятивших дикарей Юдайна-Сити, а принимали участие в торжественном кортеже.

Восстанавливая дыхание, я ехал по магистрали Большого Забега и думал о том, что вечером парой пиал паймы не обойдусь.

Что теперь делать с девиантом?

Высадить у ближайшего патруля и отдать тетронам? А может быть, вернуть Лоло, чтобы разбиралась сама? Или вручить Подверни Штанину и пусть горемыка вершит собственный суд? Или вовсе отпустить?

Но я не был «полосатой рубашкой». И Заботливая Лоло меня не нанимала. А второе дело, назначенное «Желтыми котелками», начинало подгорать и неприятно пахнуть.

Сворачивая в Колберг, я почти решил, что наиболее правильным и незаинтересованным решением будет высадка Симайны возле уютного дома. Почти сразу вспомнив неприятное напутствие Сакаги, я снова поменял курс. Байши…

Фаэтон въехал в окраины Бонжура, но я не спешил поднимать транспорт под улицами. Катил медленно, почти не сигналя вездесущим гендоистам, и задумчиво поглаживал под перчаткой простенькое колечко Аммы.

Мне не хотелось этого признавать, но перестрелка в цеху химического завода напугала меня куда больше, чем драка с «Бритыми хвостами». Потому что второе было неизбежным следствием уличной работы, а первое демонстрировало неотвратимость постоянной угрозы большого города, способного в любой момент ударить своего обитателя. Там, на задворках Колберга, я столкнулся с дикой бездумной силой, совсем не похожей на примитивную простоту кочевников-манксов…

Не меньше пугало, что после расстрела чу-ха, промышлявших охотой на заблудших собратьев, я не испытывал ни малейшего угрызения совести…

Дождь взял перерыв, но тучи над городом обещали второй акт. Справа и слева от нас теперь возвышались коробки многоуровневых гидропонных ферм. Над улицей проплыл ветростат, сияющий рекламой ближайшего матча по штормболу. Тишина в «Барру» казалась страшнее вони.

— Так что Гладкий додумался тебе подарить? — спросил я, уже не в силах переносить молчание.

Симайна повернулась. Затем подняла глаза к потолку в запрограммированной романтической задумчивости и негромко ответила:

— Прекрасное украшение, господин Ланс, причину моего душевного беспокойства.

Сердце екнуло. Я сбавил скорость, чуть не намазав на задний бампер двух замешкавшихся наездников на гендо. Не обращая внимания на брань и удары по крыше фаэтона, свернул к обочине и медленно направил ржавое корыто вдоль забитого чу-ха тротуара.

— Вийо?

Приятное тянущее чувство появилось в груди, расползаясь по плечам и животу. На загривке приподнялись волоски, и я искренне загадал, чтобы соблазнительно-тревожные ожидания оказались не напрасны…

— Старинное украшение, — так же охотно и спокойно произнесла Симайна, прикоснувшись к шее, — чья ценность измеряется не в рупиях, а в пламени души дарителя. Я буду помнить его до скончания отведенного мне времени…